Родственные связи

Однажды утром Нина Петровна проснулась с четкой уверенностью, что умрет очень скоро. Не запомнив ни сна, ни того, кто шепнул ей о смерти, она вопросительно взглянула на фото покойного мужа, висящее над кроватью. Хорошо бы он, но кто знает…

Умерла она тем же вечером, не допив свой последний кофе, изнемогая от жалости к неполитому фикусу и страшась даже думать о том, что начнется вот-вот…

А когда оно началось, ей все еще казалось, что продолжается. Так уж случилось, что со смертью жизнь Нины Петровны нисколько не изменилась.

Равнодушно наблюдала она за приготовлениями к собственным похоронам, хлопотами, людьми, подходившими к телу проститься...

Опустевшей квартире сопутствовал лишь вздох облегчения. Наконец-то все стало, как было.

Раздвинув шторы, она впустила солнечный свет. Полила горемычный фикус.

Впрочем, не те шторы, что раньше, не тот фикус, и не тою же водою. «Те» были теперь недоступны. Несуразной материей покоились они на привычных местах, не желая взаимодействовать с хозяйкой. Ну и ради бога. Точной копией над каждым предметом теперь зависала светящаяся голограмка. Живая, гибкая и податливая, позволяющая в два счета справляться с реальностью.

Тонкая структура фарфоровой чашки бережно хранила остатки кофе на дне, томно мерцающего и восхитительного на вкус. Проекция кнопки на телевизионном пульте слушалась легкого касания… мысли. Роскошная голографическая копия итальянского дивана все так же радушно простирала объятия, суля душевный покой и уют.

Сговорчивые звуки давали возможность сколько угодно играть на фортепьяно или напевать в кухне, утверждая соседей во мнении, что с квартирой не все в порядке.

Одиночество не мучило Нину Петровну, уже много лет уживаясь с ней по-соседски. Друзья посещали ее редко, родственники — никогда. Давным-давно разругавшись меж собою в хлам, почти все они так и скончались, не примирившись. Из живых где-то остался племянник — Виктор и дочь мужниной сестры — Виктория.

Настало блаженное спокойствие: мерно тикали часы, капала вода, изредка роняло ноту фортепьяно. Тревожило лишь темное пятно в рамке на стене спальни. Раньше оттуда улыбался муж Сережа, военный, погибший совсем молодым. Снимок куда-то исчез из квартиры. А ведь давно известно, что на любое опустевшее место всегда водружается нечто новое и зачастую — непрошенное.

Племянники, разумеется, были наследниками. Столичной квартиры. И явились в один и тот же день.

Нина Петровна, в свое время оплошавшая изменить завещание, теперь предусмотрительно спрятала все документы на недвижимость.

С первого взгляда на родичей стало ясно, что они и месяца не протянут под одной крышей. Оба были бездетны, с распавшимися браками за плечами. На этом, да еще на именах, схожесть их и заканчивалась.

Виктор, полуспившийся красавец, с породистым, но уже несколько одутловатым лицом, много разговаривал и громко гоготал, вид имел расхлябанный, ничем толком не занимался и жил на проценты с некогда удачно вложенного наследства. Тратил все больше на выпивку и женщин, ну еще немного на еду. Из алкоголя предпочитал виски, и в этом был постоянен, женщин же предпочитал менять, чем чаще, тем лучше. Собственно, и в столицу он прибыл не столько ради денег, сколько для расширения ареала.

Виктория была тонкой, болезненной и какой-то полупрозрачной. Светлые глаза и волосы сливались с одеждой невнятного цвета и формы. Она говорила быстро и нервно, будто боясь не успеть до очередного приступа кашля. Чихала от аллергии на все подряд и хлюпала носом от никогда не прекращающейся простуды. По утрам ее мучила тошнота, вечерами — мигрени. Днем томил упадок сил, и были ли светлые промежутки в ее страданиях — неизвестно.

Оба взглянули друг на друга с неприкрытым отвращением, Виктор — немного удивленным, а Виктория — явно враждебным. Воодушевленные такого рода симпатиями, они с жаром бросились на поиски документов. Ни тут то было. Нина Петровна обладала недюжинной фантазией, перещеголять которую редко кому удавалось.

Потерпев неудачу в поисках, родственники разошлись по комнатам и так остались дожидаться восстановления документов. Тетушка не переживала. Во-первых, восстановят бумаги нескоро, а во-вторых — все равно «потеряют». Как пить дать.

Больше ее беспокоил бардак, учиненный непрошеными жильцами. Виктор в быту не церемонился, вещи швырял куда попало, дымил и повсюду забывал бутылки из-под виски.

Но, по крайней мере, он никуда не совал нос! Содержимое квартиры и ее бывшие обитатели не вызывали у него ни малейшего интереса.

Виктория же дотошно изучала каждую вещицу и фотографию, рылась в шкафах, книгах, блокнотах и документах, чем просто бесила Нину Петровну.

Но, она, по крайней мере, никого не водила в дом!

Виктор же вечно таскал к себе хихикающих особ невнятного вида и возраста.

По ночам, нервно капая голограмки в ложку, Нина Петровна слышала кашель, стоны и чихание из одной комнаты, а хихиканье, стоны и скрип кровати — из другой. Спать было невозможно, как и невозможно стало определить, кого из родственников она ненавидит больше.

Нину Петровну не стоило доводить до крайности. Если племянников в силу некоего родства она пока еще сносила, то никаких гостей терпеть не собиралась.

И когда Виктор привел уже пятую по счету подругу, тетушка устроила кардебалет. Посреди ночи она пела в кухне оперным голосом, колотя ложками по кастрюлям, распахивала окна и форточки, выкрикивала угрозы и ругательства, старательно громыхая на фортепьяно. Гостья доведена была до бегства, а Виктория, подвывавшая от ужаса в своей комнате, — почти до безумия. Виктор же лишь недоуменно почесал репу и выпил стаканчик залпом. Сопоставить всплеск потусторонней активности со своими любовными утехами он так и не догадался.

Вследствие повторяющихся ночных концертов половина соседей на этаже съехала. Вика почти не выходила из комнаты, глотая успокоительное горстями. У Нины Петровны самой разыгралась голографическая мигрень. А Виктору, казалось, все, как обычно, до лампочки.

Каково же было удивление тетушки, когда в один прекрасный день, водрузив бутылку на полку с фамильным хрусталем, он достал из кладовой бельевую веревку, завязал ее на батарее, и, скрутив петлю, накинул себе на шею. Открыл окно и залез на подоконник.

Нина Петровна изумленно присела на стул. Пропитавшаяся досадой и злобой, она и не думала его останавливать. Вот сейчас он прыгнет, и все станет, как было…

А станет ли? Нина Петровна в минуту очнулась. Он окажется еще ближе, прыгнет прямо в ее голографический мир!

Ну, уж нет! Не думая о том, что делает, она заорала благим матом, и, схватив за горло недопитый вискарь, швырнула его прямо в стену.

Мужчина на подоконнике вздрогнул и схватился за открытую створку. Мелко-мелко моргая, он наблюдал, как пятна виски расползаются по обоях и ковру. Шок достиг нужной цели. Виктор не сразу вспомнил, что именно собирался предпринять и нерешительно присел на подоконник.

На вопли вбежала Вика, и углядев веревку, принялась рыдать и тормошить мужчину. Тот почти не сопротивлялся, когда она стягивала удавку, закрывала окно и укладывала его на диван. Просто лежал, уставившись в потолок и мелко моргал.

Наплакавшись и убрав осколки, Виктория принесла ему чаю и присела на краешек дивана.

— Ну зачем ты так, Витя?

Виктор, до этого смотревший в одну точку, повернул к ней лицо. В глазах плескалась растерянность.

— Я не знаю. Ей богу не знаю…

Нина Петровна сидела на другом краю дивана и досадливо качала головой.

«Все-равно повесится. Деда нашего два раза из петли вынимали, тоже божился, что бес попутал. А на третий… Видать на роду написано.»

Махнув рукой, она направилась в спальню и по привычке заглянула в зеркало при входе. Пустое и будто запотевшее. Что-то клубилось в самой его глубине. И также глубоко внутри у Нины Петровны вдруг заклубилось волнение. Она присела в кресло, ожидая.

Из глубины показалась чья-то фигура. Она оформилась в стройного человека, чуть угловатого, молодого. Нина Петровна не могла отвести глаз.

Из зеркала, улыбаясь, вышел Сережа. Смущенно запахнул пальто, пряча алые пятна на форменной рубашке.

— Ниночка…— он присел у ее кресла и накрыл большой ладонью ее сухонькую лапку.

Сережа был совсем как на портрете, каким уехал от нее в последний раз.

Но ведь она…

— Я постарела, Сережа… — отворачиваясь, проговорила Нина Петровна.

Сергей взглянул непонимающе.

— Ты такая же, как всегда…

Он погладил жену по гладкой щеке, веселясь от ее чудачеств. Она была точно такою же, и он обнял ее как прежде.

— Ты пришел за мной, Сережа? — боясь поверить, прошептала Нина.

— Здесь остается кое-что… Кое-кто. Им надо помочь…

— С чего бы это? — взвилась Нина Петровна, едва поняв к чему он клонит. — Я достаточно заплатила по своим счетам! У нас даже детей не осталось… Пусть другие отвечают за себя сами!

Сережа растеряно улыбался, зябко кутая израненную грудь в пальто. Нина разрыдалась. От жалости к нему и себе, от тоски по украденной молодости…

— Не плач, Ниночка, — как ребенка, уговаривал ее Сережа. — Помоги им, и они…помогут нам тоже… Мы ведь все завязаны друг на друге…

Он задержал ее ладонь еще на минутку и ушел, растворившись в зеркальной мгле. Нина Петровна до последнего всматривалась в угасающие очертания...

Ну что же. Как и всех людей, где-то в тумане ее тоже ожидает счастье.

Выпив чашку кофе на кухне, она почти совладала с собой. Нужно было внести плату за изодранные родственные связи и помочь мерзким племянничкам. Но как им поможешь? На них поглядеть — реально смертники. Суицидальный алкаш и полудохлая тетка. Род на них закончится. Это уж точно.

Хоть и не так уж они виноваты, если подумать. Витька и сам не понял, отчего полез в петлю. А ведь прадедушка наградил идеей. А того — какой-нибудь пра-пра… Передается зараза эта. Как генетическое заболевание. А Вика так похожа на Сереженькину мать… Свекровка тоже была вечно больная истеричка.

Заглянув в комнату к Виктору, тетушка смягчилась еще больше, наблюдая, как Виктория кормит его с ложечки бульоном.

Решившись на поступок, она направилась в кладовку, где хранился всякий хлам, включая старые журналы и фотографии.

Присмиревший от недавних приключений Виктор уже не гоготал и пока еще не трогал виски. Его тянуло на раздумья и разговоры.

Усевшись с Викой, они грустно разговаривали «про жизнь», которая надо сказать не удалась, как они не старались. Она оказалась неплохой женщиной, доброй, хоть и несчастной. У него тоже отпали рога и копыта, и вместо пьяного козла, Вика видела перед собою почти нормального мужика, которому просто не повезло.

Приятно удивленные такими превращеньями они искренне пожелали друг другу спокойной ночи. Виктория ушла спать не чувствуя головной боли, а Виктор ощутил давно забытое желание глотнуть информации вместо виски. На журнальном столике он нащупал прошлогоднее издание с загнутым уголком (Нина Петровна не отличалась особым терпением).

Вике тоже не спалось. Решив прибраться в секретере, она наткнулась на кипу старых фотографий, перевязанных пыльной ленточкой, и удивленно расчихавшись, принялась их рассматривать.

Друг друга сменяли мужчины и женщины, одетые по старинной моде, иногда попадались компании или голенькие дети. А с одной пожелтевшей картинки, вся в рюшах, с завитыми кудрями и прямой, как палка спиной улыбалась… она сама. Вика вспомнила о поразительном своем сходстве с бабушкой… И мамой… и прабабушкой… На самых старых и ветхих фото старушка с ее лицом стояла в рясе, препоясанная веревкой. Чистенькая монашка кротко смотрела в кадр. Отголоски рассказов о лихой прабабке зазвучали у Вики в голове. Бурная молодость, тюремная зрелость, за отравление, кажется, любовника… А вот про монастырь она не знала.

Вика задумчиво перебирала фотки, настигнутая мыслью, что такое сходство — это, несомненно, знак. Намек на изощренную связь, причудливо трансформирующуюся горячую картофелину, перебрасываемую из поколения в поколение.

Кому грехи, кому болезни… Да и с прабабки ли все это началось? Углубиться в размышления о покрытых тайною корнях ей помешал топот из коридора.

Виктор несся на всех парах. Вломившись в комнату, он рухнул на стул и выпалил:

— Прямо по яйцам! Три раза по яйцам!!!

Вика выронила фотки и озабоченно их подбирая, раздумывала не вызвать ли все-таки врача. Даже двух, потому как неизвестно — травма с Витей или бред. Мужчина тяжело опустился на колени, но только и мог нервически перекладывать карточки с места на место, сбивчиво тараторя Вике на ухо.

— Статья в журнале, понимаешь? У Шарля были проблемы… ну по-мужски, и у отца его тоже. Генетика, скажешь? А их деда верблюд ударил в пах! Так вот — удары верблюда в пах генетически не передаются!

Вика слушала ахинею, постепенно соображая, что к чему. А Виктор даже перешел на шепот:

— У меня дед повесился. А прапрадед на пожаре задохнулся…

— Вроде как — проклятие?

— Н-не знаю, — неуверенно проговорил Виктор, — если посмотреть — на каждой семье такое проклятие...

— Но связь есть, — задумчиво протянула Вика и скривилась. — Не справедливо, почему мы должны отвечать за чьи-то ошибки…

— Может, мы поможем их исправить…

— Но как? Они все давно умерли! Тут уже ничем не поможешь…

— Если есть связь, то она в обе стороны. Может Ее спросим? — оглянувшись по сторонам, прошептал Виктор.

— Кого — ее?!

— Ну… Нину… Петровну… Она же здесь еще. Поет…

Пившая кофе Нина Петровна даже закашлялась от неожиданности.

Виктория поежилась, вспоминая ночные арии. На фоне общего безумия идея не казалась такой уж шизофреничной.

— Что нам делать, Нина Петровна? — дрожащим голосом пролепетала она.

— Да… Что нам делать? — поддержал ее Виктор.

Хозяйка прокашлялась и готова была ответить на вопрос, по которому надо сказать достойно подготовилась, порывшись в памяти и интернете. Как вдруг поняла, что и слова вымолвить не может. Ужасно странно, она могла вопить, петь и громыхать, но поддерживать диалог с живыми — не могла.

Ладно, где наша не пропадала. Нина Петровна швырнула им журнал и карандаш.

— Ай! — вздрогнула от ужаса Вика.

— Чего визжишь? Карандаш же, а не бомба… — пробубнил Виктор.

— Может, она хочет продиктовать по буквам?

— Точно! Молодец! Диктуйте, Нина Петровна, диктуйте! — и он храбро пристроил карандаш над текстом.

Нина Петровна тщательно выбирала нужные буквы, а племянники складывали их в слова.

Р, и, т, у, а, л. С, в, е, ч, а. М, о, л, и, т, в, а. В, а, р, и, т, ь.

Под конец, немного утомившись, она смазала движение, и возникла некоторая путаница. Буквы вышли вроде как «ы», «с», «р».

— «Сыр»? — переспросила Вика. — Сыр варить, что-ли?

— «Рис», дура! — в сердцах выкрикнула Нина Петровна, досадуя, что ошиблась в букве и порядке. Никто, разумеется, не услышал, так как ответ подразумевал все тот же диалог. Ну, сейчас наварят сыру…

— Рис, дура! — неожиданно для себя выкрикнул Виктор. — Извини, вырвалось…почему-то…

— Дак ведь «ы» же…

— Ну ошиблась, видимо. Пошли погуглим.

Гугл высказался в пользу риса, к тому же не поскупился на дельные рекомендации.

Сутью ритуала был званый ужин для предков и чтение очистительной молитвы.

— Я не верующая, — запричитала Вика. — Как мне читать, какой прок из этого?

Виктор задумчиво почесал репу.

— Возможно, звуковые вибрации… вызывают колебания плазмы свечи… Возникают торсионные волны и влияют на структуру первичной энергии…

Звучало внушительно, и Виктория взглянула восхищенно — надо же, какой умный алкоголик!

Рис сварился, свечка ярко расцвела на белой скатерти. Вика ерзала на табурете, откашливаясь и готовясь читать. Виктор занялся вклеиванием старых фото в альбом в другой комнате. Чтобы делом заняться и процессу не мешать. Нина Петровна метнулась переодеваться. Видано ли дело — все родственники соберутся!

К счастью, объявились далеко не все, с полдюжины. «Самые недалекие» — зло фыркнула Нина Петровна, разочарованная, что Сережа не пришел…

Вика читала робко, запинаясь на каждом слоге и нервно оглядываясь по сторонам.

— Ну-ну…— саркастично процедила Ирина Григорьевна, вошедшая в комнату первой. Ирина Григорьевна была Викиной мамой. Она придирчиво осмотрела дочь.

— Ану не горбись! Спину держи ровно!

У бедняжки Вики внезапно так засаднила спина, что пришлось опереться о стенку, подложив подушку. Глотая слезы, она продолжала читать.

— А что за дикция! Четче выговаривать надо! Что за ребенок…— не унималась Ирина Григорьевна.

Вика съежилась под стенкой как мокрая мышь. Нина Петровна ее даже пожалела.

— Да уймись ты, Ирина, девочка как может, так и читает.

Ирина поджала губы и молча уселась за стол. «Станут меня еще поучать некоторые! У самой детей вообще нету…»

Нина Петровна мысль, конечно, уловила и не замедлила высказать свою — о том, как некоторые, у которых дети есть, гробят этих детей дурными установками.

Ирина взвилась ужаленной кошкой, но Нину Петровну поддержал дедушка — черноусый красавец с веревкой на шее, повязанной фатовским узлом.

— Затюкала, ты, Ирка, девку. На нее ж смотреть тошно, не баба — медуза блеклая… Да кто с нею… Род наш, в смысле, продолжать-то будет?…

— А ваш то, ваш? — Ирина захлебывалась словами, — Спиртное! Случайные связи! И хоть бы толк с них был…

— Ну да, спиртное, связи… Мужик потому что! — дедушка поднял палец вверх и ослабил веревку на шее.

— А чего ж вы мужики в петлю лезете все, вместо того, чтобы род продолжить, а? — подключилась Нина Петровна из женской солидарности.

— Да с такими бабами только в петлю и хочется, — отбивался дедушка как мог.

— Сами таких выбираете! — в один голос вопили Нина с Ириной.

Дедушке кричать мешала веревка, но снимать ее он принципиально не собирался.

У Вики тем временем пересохло в горле и началось головокружение. Темнело в глазах, слышались шорохи то в шкафу, то за окном… Она хотела позвать Виктора, но не могла выдавить ни слова.

Родственники наскакивали друг на друга петухами, не замечая, как добивают и последнюю свою надежду на продолжение рода…

— Ану цыть все! — послышался вдруг зычный старушечий голос.

Прабабка Акулина, мирно дремавшая в углу, проснулась от воплей и встала в полный рост, одернув рясу.

— Хай устроили, ироды! Дите доконаете! Ану по местам! Ешьте быстро, нето прокляну, вы меня знаете!

Угрозы проклятия странно вязались с чистым ликом старушки и благостным ее одеянием. Тем не менее, родственники как по команде уселись за стол. Акулина по праву старшинства смела и могла командовать.

Молча принялись жевать рис. Ирина Григорьевна, не выдержав, сморщилась:

— Переварила…

— Цыть, Ирка! Прок…

— Ладно, ладно… Молчу я.

Тем временем в голове у Вики прояснилось, и не в состоянии еще ни встать, ни крикнуть, она догадалась постучать Виктору в стену. Тот, завидев полуживое ее лицо, бросился на кухню, принес воды, компресс, градусник, плед и еще кучу барахла.

От его ли суеты или от молчания родственников Виктории стало получше. Читать она больше не решалась, а просто пересела в кресло и, прикрыв глаза, слушала монотонное бубнение Виктора, принявшего эстафету и дочитывающего круги молитвы.

Нина Петровна залюбовалась ими.

А дедушка умиленно прошептал жене Галине:

— Помнишь, Галочка, как ты меня вот так же с похмелюги отпаивала… И сколько ж раз… жизнь спасала…

Флегматичная Галя качнула головой, не отрываясь от вышивки. То ли соглашаясь, то ли досадуя на прошлый свой неуместный гуманизм.

Ирина Григорьевна молча подошла к дочери и невесомой рукою погладила ту по плечу. Вика улыбнулась в полудреме.

Дедушка продолжал нахваливать, наматывая веревку на палец:

— Вот это молодец! Мужик! Знай наших — и стаканчик пропустить, и молитву пробубнить… Все могем! А что, Галочка, может снять ее, как думаешь… А то и не припомню, зачем надевал…

Галя отложила, наконец, вышивку и ножничками для рукоделья перерезала причудливый узел.

— Может и будут еще, потомки-то, а? — дедушка, наматывая теперь уже ус, подвел жену к зеркалу и махнул рукою на прощанье.

Предки потихоньку расходились. Ирина Григорьевна долго поправляла дочери плед, приглаживала волосы… Наконец взяла под руку кунявшую уже прабабку Акулину, приговаривая, что пора, и что в их возрасте светские мероприятия утомительны.

Нина Петровна осталась одна с молодежью. Подперев голову рукой, она вглядывалась в свечу, продолжившую гореть и после того, как уснул Виктор. Он мерно похрапывал прямо на полу, положив голову Вике на колени.

Утро томилось на подходе, и в светлеющем зеркале появился, наконец, такой долгожданный чуть угловатый силуэт. Алый цвет растекался под распахнутым пальто, наводя на все те же горькие воспоминания… Но Нина улыбалась.

Потому что не было больше ни пятен, ни ран. Сережа нес под пальто ее любимые красные розы, чудесный благоухающий букет…

Нина Петровна в последний раз окинула взглядом комнату. Поправила шторы, взбрызнула фикус, поцеловала спящих племянников.

И перед тем, как шагнуть в зеркало, легонько задула свечу. Так просто кладут трубку мобильника, прерывая связь по окончании разговора.

Но оставаясь вечно… На связи.