Рамки картины

И дорога бесконечной казалась. Шли мы уже несколько минут, но эти минуты были неделями. Здесь я уже был, вроде. Хотя я точно знал, что нога моя ступает здесь первый раз.

— Ты кем был в прошлой жизни? — спросил меня мой спутник.

— Я музыкантом, а ты?

— А я художником был.

— Две бесполезные профессии, нам ещё писателя не хватает, — усмехнулся я.

— Писатель занят, сказал попозже подойдет.

— Я думал, ему всегда нравилась его жизнь, неужели тоже собрался в путь?

— Голова писателя — бесконечный ад, или рай. Может он хочет сюда сходить, чтобы наклепать очередную книжку, а потом вернуться обратно.

— Но отсюда не возвращаются, — возразил я.

— Ты же знаешь этих графоманов, они такие наивные, как дети, хотя нет, даже годовалый ребенок разумнее, чем любой из них. Они верят, что их книжки могут что-то изменить, если их даже никто не читает, а те, кто читают, всё равно не понимают, что на самом деле имел в виду автор.

— В каждом из нас есть что-то от этих букв и слов, — в защиту сказал я.

Мой спутник не ответил ничего.

Позади остался городской пейзаж, однообразные дома, вредные машины, злые люди, у которых нет времени жить. Впереди была свобода, абсолютная свобода, которой хотел я давно.

Впереди был мост, мне казалось он менял свою форму, от огромного многополосного шоссе, до узкого ветхого веревочного мостика. Одно оставалось неизменным, он был очень крутым.

— Как будем его проходить? — спросил меня бывший художник.

— Эй! Называй меня лучше спутник, или хотя бы просто художник, потому что бывших художников не бывает. А вообще у меня есть имя — Довсе, таких имен нет в мире, я его сам придумал.

— А вдруг такое имя есть где-то в Африке, или Южной Америке или ещё где-нибудь, где ты не был, и не можешь точно знать, что его не существуют? — спросил я.

— Это не имеет значение, главное в моем мире его не было.

— Справедливо, — заметил я.

Мост показался где-то на горизонте, казалось, путь нам предстоит огромный.

Через минуту мы уже достигли цели.

— Что это было?! — вскликнул Довсе.

— Может провал в сознании? — предположил я.

— Да, у кого-то тут явные проблемы в сознании.

А мост был уже в одном шаге от нас, высокий, как египетская пирамида или крутая гора. Взбираться пришлось нелегко, каждый шаг давался с трудом, нам пришлось даже привязать себя страховочными ремнями к перилам моста.

Ближе к середине распологалась небольшая площадка для отдыха. На ней находился один человек, с большими сумками и какими-то банками.

— Здравствуйте, молодые люди, сильно устали с дороги?

Ответить связно у меня не получалось из-за отдышки, удалось только кивнуть головой.

— Не желаете ли красок? — спросил человек.

Эти банки были наполнены краской, а в сумках у него лежали мольберты.

— Мне бы сейчас не помешало, — через отдышку сказал Довсе.

— Вот выбирайте, какие вам больше по душе.

Довсе подошел к торговцу, стал рассматривать банки, потом указал на некоторые из них, достал из кармана монеты и расплатился с художником.

— Возьмите два мольберта в подарок, для вас и для вашего друга, — сказал мужчина.

— Спасибо большое, — ответил Довсе.

Торговец собрал свои банки и сумки и пошел в дорогу, дальше по мосту

— Зачем тебе эти краски? — спросил я.

— Ты не понимаешь, мы сейчас можем сделать всё.

— Это волшебные краски? — усмехнулся я.

— Волшебство бывает только в сказках, это не сказка, это суровая реальность.

Тем временем мой спутник стал открывать банки и устанавливать мольберты.

Я лишь следил за его действиями.

— Второй мольберт мне? — спросил я.

— Да

— Но, я же совсем не умею рисовать и вообще в этом не разбираюсь.

— Да ты и в музыке не разбираешься. Научись хотя бы чему-нибудь.

Я подошел к чистому белому листу.

— Что делать дальше?

— Рисуй! — воскликнул Довсе, и бросил на свой лист несколько мазков. Они стали расплываться по картине заполняя все пространство. Иногда это были красивые деревья, животные или звезды с планетами, с их бесконечной красотой, иногда я не мог понять эти каракули. Каждый раз, когда я не видел, что было нарисовано, то Довсе мне пояснял:

— Это акула. Вот это снег. Вот это… Это прямоугольник. Какой же из тебя художник-музыкант-писатель, если у тебя нет фантазии?

— А вот это твоя любимая тема — обнаженные женщины, с красивым и милым лицом, только уже испорченные тобой.

Я увидел на картине всех своих знакомых подруг, бывших девушек и бывших жен.

— Но я же для них делал добрые дела, я же не только портил их, — начал оправдываться я.

— Не имеет значение, главное сколько ты сделал зла. Понапридумывал себе оправданий, мол, ты их учишь несправедливой жизни, чтобы они не верили таким гадам как ты, а сам лишь пакости делал. Учитель недоделанный.

— Но… — пытался выразить очередное оправдание я, хотя сам знал, что всё это правда.

— Так-то лучше, — заключил Довсе. — Вот попробуй хотя бы её не испортить, — он провел кистью по воздуху, и появилась она.

Та, от которой я ушел, и та к которой приходил не раз.

Я дотронулся до нее пальцем, и она превратилась обратно в краску и шмякнулась на землю, растеклась по всему полу.

— Она не настоящая, — осторожно сказал я.

— Тебе ничего нельзя в руки доверить, сказал же, её хотя бы не испортить. Нет же. Посмотри, что с ней стало, обычная краска, каких много.

Всё в этом мире краска, — поучал меня Довсе, — главное как ты её используешь. Пытаешься своими жалкими ручонками размазать, или стоишь в стороне и видишь прекрасное.

Я взял в руки кисть, макнул в банку с красной краской и поднес к мольберту. Только кончик кисти дотронулся до листа, как бумага сразу же втянула в себя всю краску и превратил её в завораживающую картину — яркое солнце, пляж, Марс, пылающий огонь.

Я продолжил делать так с каждой банкой, понемногу вбирая в кисть, и отпуская в свободное плавание на лист. Всё, что можно только увидеть, море, растения, люди, города, история, война, голод и смерть. Всё это на одном листе.

Когда я закончил, то посмотрел на лист Довсе. Новый слой ложился на старый, несуразные картины, лишенные какого-либо сюжета. Краска начала уже стекать с его листа, я посмотрел на пол, и мою подошву уже скрывала эта разноцветная лужа.

— Я закончил, — сказал Довсе.

На его листе были все цвета, постоянно смешивающиеся и меняющие свою форму, не было ничего, ни моря, ни растений, ни людей, ни жизни, ни смерти.

— Тут же нет ничего, получился какой-то бред псевдохудожников.

— Верно. Потому что я нарисовал свободу, здесь нет рамок внутри этой картины, но остались лишь рамки, удерживающие эту картину, — с воодушевлением высказал художник.

Мне показалось, он сошел с ума.

— Сам ты сумасшедший, а я свободен. Я абсолютно свободен.

Он взял из банки немного краски на кисть.

— Давай зарисуем этот мост, его здесь не было, и быть не должно никогда. Все эти препятствия и трудности — бред собачий.

Он махнул кистью в сторону моста, мост сразу же превратился в обычную равнину с невысокой травой.

Художник взял еще немного краски из другой банки, также махнул вокруг себя, теперь мы оказались под водой, в океане среди акул, китов и дельфинов.

Довсе продолжал так делать с каждой банкой, мы были в Антарктиде, на Марсе и на Солнце, в центре Земли и в открытом космосе. Всё началось перемешиваться ещё быстрее, я уже не мог следить, где мы находимся. Некоторые картины повторялись снова, были и другие, на облаке, внутри вулкана, в обычном городе, на самолете и даже внутри простого дома. Карусель закружилась, и моя голова вместе со всем этим сумашествием.

Через секунду всё стало замедляться. Довсе уже не размахивал кистью, вся краска из банок закончилась, да и сами банки исчезли.

— Вот теперь мы почти свободны, остался последний штрих.

Художник макнул кисть куда-то в пустоту, потом посмотрел на меня. Я сразу понял его замысел, но бежать было некуда, ничего не существовало.

Он поднял кисть и взмахом руки отправил на меня остатки краски. Что-то внутри меня менялось, я посмотрел на руки, но не видел их, на ноги, но их тоже не существовало, попытался дотронуться невидимыми руками до головы, но ничего не почувствовал. Передо мной был только Довсе.

Он поднял свою кисть над головой, поставил её на голову вертикально, так что кончик был кверху. Краска постепенно начала стекать, сначала исчезла сама кисть, потом постепенно стал растворяться и Довсе. Мы все слились с фоном, мы стали частью этой бесконечности.

— Что это был за бред? — возмущенно сказал я.

— Это не бред, это свобо…