Поймай свой ветер

Глубокой ночью, когда уставший Лос-Анджелес пытается убаюкать свое вечно бурлящее эго, когда блеск и раздражающие огни рекламы погружены в марево сна, он неожиданно просыпается. Изматывающая головная боль, обхватившая голову стальным обручем, слабость и так надоевшее мельтешение ярких бесформенных пятен, стоило только закрыть глаза, уходит. Остается лишь приятная усталость и невнятное чувство то ли облегчения, то ли гордости, что и эту схватку он выиграл, что его тело, молодое, сильное, снова подчиняется, что он способен на ясность мысли, и любое движение не будет отдаваться тянущей болью в висках, а снова подарит уверенность и наслаждение. Наслаждение своим могуществом, своим поистине фееричным воскрешением.

Он находит в ворохе одежды на стуле чистую белую майку, сверху накидывает тонкую кожаную куртку. Проводит пятерней по волосам, приглаживая их, и не торопясь спускается в гараж.

Запахи бензина, растворителя, краски, машинного масла, тонкий, едва уловимый аромат натуральной кожи, щекочет ноздри, создавая неповторимое, стойкое, понятное лишь одним сумасшедшим любителям хороших мотоциклов, благоухание.

Он нежно, едва касаясь, проводит рукой по мягкому сиденью, смотрит на блестящие, словно отражающие свой внутренний свет, приборы. Ощущает затаившуюся мощь и идеально сочетающееся с этим, изящество.

Оглаживает машину, словно норовистого скакуна, заждавшегося хозяина, который только ждет, когда он вскочит в седло и отправится в путь.

Надев шлем, он еще несколько минут просто сидит, наслаждаясь теплым ветром, доверчивой темнотой, когда мягкое мерцание фонарей дарит уют и видимость, что ты не один, что рядом кто-то ходит, кто-то дышит, кто-то живет, кто-то ждет. Ночь и мотоцикл — это не побег от себя, не попытка вернуть утраченную веру и забытые мечты, а просто желание дороги, желание скорости, желание поймать свой ветер!

Он медленно выезжает за город, на ближайшей автозаправке останавливается и заправляется по полной.

Затем направляется к береговому шоссе, тянущемуся вдоль океанского берега, и находит рядом с ним, только одному ему известную, узкую, почти засыпанную песком, дорогу. Сдергивает шлем, расстегивает воротник куртки и с долгожданным наслаждением выжимает самую высокую скорость.

Из-под колес летит песок, песчинки обжигают кожу лица, но он не замечает этого.

Ведь это его дорога, его скорость, его осознанный выбор, когда не нужно ничего объяснять, бояться или ощущать себя неправым. Эти несколько минут бешеной гонки и есть его настоящая жизнь.

Только здесь, на этой дороге, он уверен в себе, он наслаждается опасностью. Здесь он один на один со своей судьбой.

Это будоражит и заводит. Кажется, он действительно имеет власть. Власть над судьбой, над этим ветром, над мягкой чернотой ночного неба, проткнутого миллиардами звезд, и над шумом глубокого, невообразимо древнего и чудовищно одинокого океана.

По дороге ему не попадаются ни машины, ни люди, ни такие как он, бесшабашные искатели приключений, лихие мотоциклисты.

Он останавливаешься, резко затормозив, и глубоко вдыхает всей грудью свежий ночной воздух, с едва заметными вкраплениями океанского соленого бриза, а потом громко хохочет. Находясь на пике адреналинового опьянения, сбрасывает с каждым глубоким вдохом и выдохом весь груз, накопленный за долгие месяцы. Груз, сложенный из фальшивых улыбок, ложных слов, неискренности, равнодушия, спрятанного за показной внимательностью, из всей той жизни, где он — это не он, а лишь придуманный кем-то образ, сотканный из мыслей и представлений других, иногда совершенно незнакомых людей.

И лишь здесь, на океанском берегу, он снова тот самый мужчина, тот самый человек, что несколько лет назад, пугаясь собственных амбиций, шалея от собственной смелости и бесстрашия, совершил ПОСТУПОК.

Тогда он не понимал, что звездный час, был действительно часом, желание абсолютной свободы — глупостью мальчишки. Желание свободы и независимости, желание любить и жить, как он хотел, не принесло ничего кроме страданий.

Его окружение, коллеги, а иногда, даже те немногие, особые для него люди, изо всех сил стали тянуть его назад в лживые, но кажущиеся им искренними, отношения. Навязывали ему свои поступки и желания, оставляя его силу и волю, его собственные желания глубоко, глубоко, на самом дне его души. Многие из них так и остались, похороненными, невостребованными, заваленными сверху тысячами стереотипов, тысячами требований «ты должен», или «это для тебя будет лучше».

Здесь, на берегу океана, на этом отдаленном от города диком и пустынном в такой час пляже, так тихо, что он слышит, как сгорает сигарета в его пальцах, ярко вспыхивая и медленно потухая. Слышит, как лениво набегают волны на берег, как едва заметно вода лижет и целует песок, шепча ему о тысячах лет безответной любви, жалуясь и ворча на его непостоянство и равнодушие.

Удивительно, но он понимает, и эти океанские жалобные вздохи, и ответный шелест песка, может различить и их слова, и их настроение.

Он, не торопясь, идет по темному пляжу, чувствуя себя первооткрывателем неизвестной планеты, или первым на земле человеком. У него пока нет имени, и великий Творец еще не создал для него пару, но, будучи одиноким, он не знает, что это одиночество. Он думает, что это и есть счастье: идти по берегу огромного океана, погруженным в свои мысли, не отвлекаясь на пустые мечты. Не подозревая, что совсем немного времени осталось до того момента, когда кто-то другой подойдет совсем близко, и тогда он поймет, что любовь — это самая большая боль на свете.

Он останавливается у границы океана и выбрасывает сигарету, докуренную почти до фильтра.

Медленно раздевается и обнаженным входит в воду.

Он знает — вся жизнь вышла из воды. И первая амфибия, удивленно тараща свои доисторические глаза, даже не догадывалась, что через миллион поколений, человек снова захочет уйти в ту среду, из которой вышел, с мыслями остаться там навсегда. Он, такой дерзкий и всегда перечащий природе, не признавая ее законов, сомневаясь в существовании Бога, захочет променять свой опыт, свою божественную искру, на немое, но такое спокойное, первобытное существование.

Он заплывает довольно далеко и, лежа на спине, с восторгом разглядывает прекрасное ночное небо. Новорожденный месяц, сияющий, любопытный, как молодой щенок, с обожанием смотрит с высоты. Он так юн и неопытен, в нем столько молодой и горячей страсти, что его хочется расцеловать. Он мил и застенчив, что даже не подумаешь, что всего через несколько дней станет огромным и круглым, словно набравшим лишний вес. Да вдобавок еще сменит пол. Но он и не на такое насмотрелся в своей долгой жизни, его не удивишь такими переменами. Бывают перемены намного причудливее.

Он закрывает глаза. Все чувства обострены. Теперь он не человек — повелитель природы, он и есть сама природа. Как ночной влажный ветер, или соленая вода, впитывающаяся всеми порами тела, или глубинные, никогда не показывающиеся на глаза, загадочные жители океана. Или странные огромные рыбы с округлыми серебряными боками, которые плавно и медленно скользят внизу, разглядывая его тело, так непохожее на их собственное. Ему даже кажется, что слышен их глухой вопросительный шепот, их утробное урчание: «Кто это? Что он хочет? Почему никуда не торопится, а лежит в нашей стихии, словно желает остаться в ней навсегда?»

Соленая вода океана проникает внутрь, смешивается с его горячей кровью и течет по венам и артериям, легкие превращаются в жабры, между пальцев ног и рук появляются перепонки. Он думает: «Понравился бы я в таком обличии хоть кому-нибудь? Смогло бы хоть чье-то сердце, разглядеть в непонятном, несуразном и странном существе, красавца, любимца женщин и мужчин? Вздрогнет ли кто-то, не от омерзения, а от жалости, захочет ли кто-то быть нежным со мной? Буду ли я кому-нибудь нужен?»

Кружится голова и щиплет щеки, возможно от покачивания волн, а возможно от яркого света звезд, пробившегося под веки.

И когда он открывает глаза, чтобы еще раз взглянуть на звездное небо, кажущееся таким обманчиво близким, то долго ничего не может разглядеть из-за соленой влаги в глазах. Но после того как, смаргивает ее, и небо вновь становится чистым, к нему неожиданно приходит мысль, что все эти загадочные созвездия не просто хаотичные скопления звезд, названные именами мифических богов и героев, а что это, запечатленные навечно имена чьих-то возлюбленных. И если внимательно приглядеться, прищурив один глаз, то можно прочитать имя своей любимой. Только он пока не понял, это имя той, кто была в прошлом, или имя той, кто будет в будущем? Или для него там вообще ничего не написано?

Его любовь не стала вечной, не вошла в историю, не стала синонимом смелости, не стала его жертвой ради кого-то.

Иногда ему кажется, что Творец создал Адама, чтобы у него был друг, чтобы было кому рассказывать свои тайные мечты, чтобы было с кем поделиться своими сумасшедшими замыслами. Но Адам не оценил этой дружбы. Он захотел получить что-то большее. Он был глуп и капризен, как все дети, как этот молодой и нахальный месяц.

А когда через несколько веков он пришел обратно, злой, разочарованный, с проблемами, которые не хотят решаться, с делами, которые застопорились, с любовью, которая никак не складывалась, то берег, где они вели беседы, оказался пуст, и лишь чайки визгливо крича, вонзались своими голосами в самое сердце.

С тех пор, все мужчины, все Адамы, постоянно в поиске. Они ищут потерянное, не сознаваясь самим себе, что снова и снова совершают одни и те же ошибки, что снова отталкивают от себя любимых и верных, чтобы в других, недоступных и далеких, искать потерянное навсегда.

Месяц все так же кокетливо смотрит на него с темного неба. Кажется, его намерения довольно прозрачны, как и те дорожки света, которые он нежно проложил на обнаженной груди пловца. Мужчина смеется и машет ему рукой, а месяц, засмущавшись, прячется за ближайшую тучку. Становится совсем темно, и это значит, что пора возвращаться, что побег от цивилизации удался, но от себя не убежишь никогда. Эти мысли расстраивают, но неожиданно появляется желание начать все сначала, с новыми силами и новыми людьми.

Медленно он добирается до берега. Выходит, покачиваясь от усталости, и падает на мягкий и ждущий песок.

Он словно новорожденный, вышедший из лона океана. Чистый, обновленный. Словно человек, созданный для другой, более прекрасной жизни, который с этих минут начнет строить свою судьбу сам, в который уже раз, без ошибок, без разочарований, словно молодой Бог.

Небо начинает бледнеть, словно разбавленные водой чернила. Звезды из грозных и далеких, а может, и давно уже исчезнувших планет, стали похожи на грустные кляксы, поставленные детской рукой. Месяц исчез совсем, а возможно, переместился дальше, в другое полушарие, где ночь только начинается, и где он, став старше на целый день, назовет себя взрослым и много повидавшим.

Немного отдохнув, мужчина, замерев от восторга, наблюдает, как небо начинает розоветь, как где-то далеко, у другого края вселенной, робко показывает свои первые лучи, не спящее никогда Солнце.

Он одевается, с тоской глядя на пляж, который в тусклом предрассветном полумраке выглядит обычно и серо. Пропала та сказка, ради которой он сюда приезжает уже много-много лет. Не слышно ни шепота волн, ни шелеста песка. Только все громче начинают голосить проснувшиеся чайки, своими криками, так похожими на протяжные стоны, приветствуя, так и не увиденного им Бога.

Надев шлем, и наглухо застегнув молнию куртки до самого подбородка, он возвращается в город.

И добравшись до дома, с усталым блаженством путешественника, открывшего новый мир, падает в кровать и моментально засыпает. Чувствуя себя удовлетворенным и уверенным, что справится с любыми преградами.

Только почему-то во сне, вспоминая убаюкивающее покачивание океанских волн, думает, что все минуты и часы славы и известности, обожания и восхищения, он готов отдать за мимолетный серебряный поцелуй юного месяца, за его по-мальчишечьи невинные, но такие искренние желания, за его безоговорочную веру.