Обман

Ингвар стоял возле окна и смотрел в небо. Серая небесная пелена в июле не предвещала ничего хорошего. Для того, чтобы в саду у Хильды распустились новые розовые, белые и алые розы нужна тёплая и солнечная погода. Солнечные лучи дадут цветам жизнь, а уж руки его матери позаботятся о каждом цветке. Хильда знает толк в растениях, и ни у кого нет такого розового сада. Даже в поместье барона фон Гинденбурга, ходили такие слухи — розы куда как меньше и совсем чахлые.

Сам Ингвар никогда не бывал в поместье, но оттуда каждое лето, накануне праздника Вознесения Девы Марии, приезжали люди от баронессы Эммы фон Гинденбург и брали нераспустившиеся бутоны. Ведь на праздник Вознесения никак не обойтись без красивых роз. Самые лучшие цветы Хильда отдавала, а остальные раскупали горожане, даже по одному серебряному полпфеннингу за штуку.

Ингвар открыл окно и с удовольствием подставил лицо ветру. В семнадцать лет юноше всё казалось прекрасным: и маленькие дома, и пыльная дорога, и даже прижатые к стенам лотки с овощами. Всё радовало глаз, всё веселило сердце, и душа рвалась вдаль, за горизонт, в неизведанный мир.

— Ингвар! — мать вошла в комнату и покачала головой. — Что ты там высматриваешь? Лучше помоги мне в лавке, бездельник.

Но юноша даже не обернулся. Он знал, что ему ещё предстоит таскать сегодня мешки с мукой и ворочать тяжелые бадьи. Он мечтал уехать в Кёльн и поступить в университет. Пока был жив отец, мечты вполне могли осуществиться, но с его внезапной смертью, Ингвар понимал, у Хильды вряд ли наберётся достаточно денег на обучение.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что уличные торговки куда-то исчезли, оставив сторожить товар одну толстую фрау Эрну. Щёки у фрау Эрны красны, как те помидоры, которыми она торгует, а уж характер! Ни один мальчишка не смог пока безнаказанно стащить что-нибудь с её прилавка. Глаз у фрау Эрны зоркий, а рука тяжелая.

— Куда все подевались? — спросил Ингвар небрежно, зная, что мать всё ещё в комнате.

— Ты не знаешь, сынок? — Хильда сердито прищурилась. — Горожане поймали ту самую ведьму, что испортила им скот и урожай. Разве ты не слышал: коровы доились кровью, а на огородах выросла одна бузина. В поле не лучше: из того, что посеяли, почти ничего не взошло. Не обошлось тут без ведьмы, это ясно.

— Мама, какая глупость, — Ингвар даже обернулся. — Я, конечно, верю в колдовство, но чтобы одна женщина нанесла такой урон. Это невозможно.

— Поговори об этом с нашими соседями, — быстро отозвалась Хильда. — Все рады, что ведьма попалась. Искали давно, а догадались недавно. Да и как же это не она, если она из Кведлинбурга? Попалась на том, что мазала себе запястья ведьминской мазью. Горожане так злы, что сожгут её прямо сегодня, без суда, вот увидишь. И барон не успеет вмешаться. Где мы, а где он. Да так оно и лучше. Ну, поворчит, а кого наказывать? Весь город?

Ингвар упрямо мотнул головой:

— А если город ошибается?

— Скажи об этом тем несчастным женщинам, что родили мёртвых детей, — твёрдым голосом ответила Хильда. — Ты знаешь, сколько в этом году родилось мёртвых младенцев?

— Знаю, — кивнул Ингвар. В этом году беда, и правда, постучалась в каждый третий дом. Ведьму действительно давно искали. Как её ещё не растерзали по дороге на костёр?

— Её поведут на рыночную площадь, к ратуше, — словно услышав его мысли, сказала Хильда. — Думаю, там уже всё готово. Хочешь пойти посмотреть?

— Нет! — юноша отшатнулся от окна. Подобные зрелища никогда его не привлекали.

Но вот вдалеке послышались крики толпы, и он снова вернулся к окну. Теперь пасмурный июльский день показался ему мрачным и неприглядным.

— Мама, а при чём здесь Кведлинбург? Да знаю, знаю: там, в позапрошлом году сожгли сто тридцать три ведьмы. Так и наша баронесса тоже родом из Кведлинбурга. Что ж, выходит, это и есть доказательство?

Хильда испуганно оглянулась, словно опасалась, что за её спиной кто-нибудь расслышал слова сына:

— Ты молчи об этом, дурачок! Досталась тебе от меня смазливая мордашка, а ума — ну ни капельки! Разве такая знатная дама, как Эмма фон-Гинденбург может быть заподозрена в ворожбе? Да ты в своём уме, сынок?

Ингвар лишь пожал плечами. Какая в этом деле разница, знатная она дама или последняя нищенка? А Хильда уже разошлась не на шутку:

— Да и барон у нас чересчур добрый! Устроил бы над этой-то ведьмой свой светский суд, да ещё и простил бы. Скорее всего, простил бы, уж поверь мне. Девчонка, говорят, молодая и хорошенькая, а он к таким пастушкам слабость питает. Ещё и замуж бы выдал вместо наказания, за какого-нибудь честного бедолагу. А она его через пару лет в могилу свела бы. Знаешь, ведьме угодить нельзя!

И Хильда, махнув рукой, вышла из комнаты. Дел у неё в лавке невпроворот, а разговоры эти опасные. И у стен есть уши.

Ингвар задумчиво посмотрел в ту сторону улицы, откуда слышался шум. Если ведьму поведут к ратуше, то непременно мимо их дома. И он не ошибся. Очень скоро толпа возбуждённых горожан оказалась под его окном. Бранные слова перемешивались со свистом и улюлюканьем. Юноша разобрал несколько отвратительных проклятий. И тут он увидел ту, которой они предназначались. Худенькая девушка еле шла, замирая от каждого восклицания. Густые каштановые волосы рассыпались по плечам и спине, из рваной одежды проступала светлая кожа. Ингвар невольно всмотрелся в хрупкую фигуру. И что в этой ведьме страшного? Такая беззащитная и несчастная. Толпа бесновалась. Не дойдя до его окна шагов двадцать, девушка упала на колени. Кто-то кинул в неё камень и угодил в висок. Потекла тонкая струйка крови. У юноши сжалось сердце. Ведьма, конечно, виновата, но всё же… Девушка подняла глаза, и он замер, как поражённый громом! Такие фиалковые глаза у ведьмы?! Нет! Не может быть!

Эти огромные глаза на нежном лице кричали, просили о помощи. Струйка крови стекла уже к подбородку, но и кровь не испортила красоту девушки. Ингвару хотелось крикнуть:

— Люди! Разве вы не видите? Вы поймали не ту!

И ещё он сказал бы им, что она самое прекрасное создание на свете. Но кто бы стал его слушать? Толпа никогда не отдаёт свою добычу. Им не понять того, что они мучают ангела!

Ингвар сорвался с места и бросился вон из комнаты. Он не даст её в обиду, он будет драться за её жизнь, и если они сегодня должны умереть, то умрут вместе!

В дверях стояла Хильда. Её сильные руки держались за косяки, белый чепец съехал на бок, волосы растрепались. Видно, мать быстро бежала по лестнице:

— Ты куда? Не пущу! — сказала она.

Ингвар посмотрел на неё безумным взглядом:

— Мама, она невиновна! Мама, я должен её спасти! Уйди с дороги… Я не хочу быть грубым, но, мама, я тебя оттолкну!

Хильда, кажется, не удивилась. Она почему-то спокойно убрала руки и вздохнула:

— Всего-то немножко опоздала. Похоже, девочка не ведьма. Но тебя, дурачок, вмиг околдовала!

— Мама!

— Вижу, ты мой сын, — в голосе Хильды даже прозвучала гордость. — И я вот такая же была. Но Ингвар, ты ничего не сможешь сделать. Себя погубишь.

— Мне всё равно! — Ингвар вырвался на лестницу и, не оглядываясь, помчался вниз.

— Такой же. Упрямый! — вслед ему сказала Хильда. Она подошла к окну и проводила сына взглядом. Потом посмотрела в небо. Серое небо отразилось в её глазах блеском воды.

* * *

На рыночной площади Ингвар разглядел сложенный из рубленых веток будущий костёр. Толпа волокла ангела к нему, а Ингвар действительно ничего не мог сделать. Но юноша решил — когда девушку привяжут к столбу и подожгут ветки, он бросится к ней, и либо успеет развязать верёвки, либо они с ангелом сгорят вместе. Может быть, ей будет не так страшно, когда он окажется рядом. Вряд ли ещё кто-нибудь смелый сунется в огонь. А того, кто избежал казни, повторно не казнят. Таков закон. План созрел у него по дороге, и он успел стащить с прилавка острый нож. Им он и перережет грязные верёвки, а пока Ингвар спрятал его в одежде.

— Проклятая ведьма! Когда ты сдохнешь, гореть тебе в аду за твои грехи! Привыкай же гореть, дьявольское отродье!

Много проклятий неслось в лицо бедной девушке. Она уже, кажется, смирилась или окоченела от испуга. Большие её глаза не просили больше ни о чём, худенькие плечи вздрагивали. Как же Ингвару хотелось обнять её и успокоить в своих крепких руках! Но он не мог подойти к ней ближе, чем на сорок шагов.

«Посмотри на меня. Я здесь. Я с тобой, — просил он мысленно. — Не слушай их крики, я знаю, ты не ведьма. Ты ангел, мой несчастный ангел. Как я хочу узнать твоё имя!»

— Девица Марион! — над толпой раздался властный голос священника, отца Буркгарда. — Признаёшь ли ты себя виновной в колдовстве и во всех злодеяниях, тебе известных? В том, что летала на метле в Брокен, что морила скот, отравляла младенцев в утробах матерей, вызывала град и разные болезни, изымала молоко у коров, наполняя их вымя кровью, превращалась в белую собаку, и занималась прочим богомерзким ведовством, вступая в преступную связь с дьяволом? Отвечай! Если покаешься, спасёшь свою несчастную душу!

Отец Буркгард смотрел строго и не отводил взгляд. Люди, вязавшие ей руки за столбом, отступили. Отца Буркгарда уважали, его слово считалось непреложно, но сейчас это слово казнило страдалицу.

«Марион! Тебя зовут Марион! — шумело у Ингвара в голове. — Только так тебя и могут звать, ангел с фиалковыми глазами и каштановыми локонами!»

Девушка отрицательно замотала головой, оцепенение словно спало с неё от громких слов священника. Она с прежним испугом оглянулась вокруг. Недовольный гул толпы вновь стал нарастать, но отец Буркгард поднял руку и ропот смолк.

— Имею власть спасти твою душу, но не твоё тело, девица Марион, — так же громко произнёс священник. — Как бы ни были тяжелы твои грехи, ты можешь освободиться от них. Предлагаю ещё раз — покайся и будешь спасена.

Но она опять замотала головой, словно онемела от страха.

Ингвару захотелось крикнуть так же громко, как отец Буркгард:

— Отпустите её! Она невиновна!

Но, посмотрев на лица тех, кто его окружал, он понял, что никакие слова сейчас не проникнут в каменные сердца этих людей. Может, сердца у них и не каменные. Вон стоят сестрички Анна и Марта Люйкен, добрые девушки, потерявшие свою красоту от болезни, испортившей их лица. А вон, добродушный толстяк пекарь, Иоганн Баранхельм, которому жена принесла мёртвую двойню. Сердца не каменные, но они огрубели от свалившихся на них бед. И отпускать виновницу никто не собирался.

Но и Ингвар не собирался сдаваться. Он крепче сжал в руке острый нож, спрятанный в складках одежды, и пробрался в первые ряды. Встретить взгляд Марион и приободрить её у него не получилось. Пламя вспыхнуло так неожиданно, что он вздрогнул. Даже не заметил, кто из горожан поднёс факел. Голова кружилась от отчаянья, но страх не сковал движения Ингвара. С первым его шагом на костёр в небе прогремел оглушительный раскат грома. И полоснула огромная кривая молния. Кто-то закричал, а Марион, наконец, встретилась взглядом с Ингваром. Её ног ещё не коснулось пламя, но в фиалковых глазах вместо ужаса появилось удивление.

Множество молний озарило небо, и хлынул ливень. Это настолько поразило людей, что рыночная площадь мгновенно опустела. Меньше чем за минуту возле потухшего костра остался один отец Буркгард. И хотя вода мешала хорошо рассмотреть и понять, что теперь ждать от священника, всё же тот никогда не служил святой инквизиции, Ингвар не увидел ни страха, ни паники на его лице. Взгляд отца Буркгарда выражал удивительное спокойствие. Словно ливень поведал ему о чём-то чрезвычайно важном.

Нож Ингвара быстро перерезал верёвки, стянувшие руки Марион. Он хотел и боялся прикоснуться к той, которая смотрела на него с надеждой. Вода стекала по её лицу, мокрые губы шептали слова благодарности. Но не до благодарности было сейчас Ингвару, он схватил Марион за руку и увлёк её за собой.

— Бежим! — крикнул он, и она его поняла. Бежали они долго, по пустынной улице, затем по просёлочной дороге к лесу, потом через луг и мимо озера, пока добрый лес не скрыл их от возможных преследователей.

Но разве кто-нибудь из напуганных горожан погнался бы сейчас за ними? Всех сильно напугали гром и ливень. Теперь горожане будут гадать, что им довелось увидеть — знак небес или новое колдовство? Ингвар и Марион укрылись под дубом. С них стекала вода, но глаза у обоих сверкали от счастья.

* * *

Хильда смотрела вслед удалившемуся сыну, и губы её шептали тихие слова. Но отнюдь не молитву. Встретив колючий взгляд фрау Эрны, она отступила вглубь комнаты. Не нужны ей лишние пересуды. Но и там она не перестала шептать, не отводя пристального взгляда от серого неба. При первом раскате грома Хильда расхохоталась. И чем громче гремел гром и полыхали молнии, тем безудержнее становился её смех. Чепец она давно сорвала с головы и отбросила прочь. Тёмные волосы разметались по плечам, а губы повторяли одну и ту же, последнюю фразу:

— Не сгореть, не сгореть, вода смоет ожоги!

О, она отлично знала, кого надо просить за единственного сына! И за ту пастушку, раз она оказалась мила его сердцу. Пусть живёт, пусть радуется. А эти горожане слишком глупы, чтобы отыскать настоящую ведьму. Вовек не отыщут! И будут покупать розы из сада фрау Хильды. Никому ведь не приходит в голову, что в остальных садах розы не цветут. Глупые горожане! Смех становился всё громче, и молнии отражались в чёрных, почти зеркальных глазах.

* * *

Ингвар осторожно поцеловал Марион краешек губ. Он не решался выпить это счастье сразу. Гроза уже кончилась и, словно заждавшись, в одну минуту, выглянуло солнце.

Девушка вся вспыхнула, и сама потянулась к Ингвару. Ей не верилось, что от страшной беды до огромной радости всего несколько шагов. Пусть даже эти шаги под жутким ливнем.

— Для чего ты мазала запястья? — неожиданно спросил её Ингвар, сам не понимая, зачем. Убеждать себя в том, что она невиновна, ему не требовалось. Скорее всего он просто хотел продлить сказочный момент до первого настоящего поцелуя. И ещё услышать голос Марион.

— Я протирала руки маслом, — ответила она. — Они загрубели от работы.

Она ещё объясняла бы и оправдывалась, но Ингвар уже услышал её голос, а больше ему ничего не было нужно. Губы встретились, и Ингвар с Марион забыли, на каком они свете.

Время растворилось. Дуб стряхивал на них крупные капли дождя, солнечные лучи играли с ресницами. Но длинные ресницы Марион взмахнули всего несколько раз. Как ни хотелось ей смотреть в красивое лицо незнакомца, глаза непроизвольно закрывались. С ресницами Ингвара солнце играло в ту же игру. Ингвару очень хотелось смотреть на ангела, но свет больно резал глаза. Свет, или её красота?

— Ингвар. Меня зовут Ингвар, Марион, — задыхаясь, сказал он.

— Ингвар, — повторила она. — Почему ты разрезал верёвки?

Ответ прозвучал не сразу. Какое значение имели сейчас слова? Дыхание и теплота губ объясняли всё лучше.

— Я решил спасти тебя в тот же миг, когда увидел. Ты ведь ангел, верно?

— Нет, нет, — успела рассмеяться Марион. — Я обычная, я вовсе не ангел.

— Ты та,- перебил её Ингвар. — Чьи губы слаще мёда. Завтра мы отправимся с тобой в поместье барона фон Гинденбурга. Я слышал, барон очень добрый человек. И пусть он устроит над тобой свой светский суд, ничего не бойся. Дождь уже потушил костёр. Я знаю, барон оправдает тебя и выдаст за меня замуж. Ты согласишься пойти за меня, Марион?

А стоило ли спрашивать?

Они уснули на высохшей траве. Слёзы её счастья перемешались с последними сверкающими каплями дождя в зелени. Солнечные лучи забавлялись с любой водой. Они играли, им было весело согревать двух беглецов.

* * *

Хильда не знала, что тот, кого она просила о помощи, всё равно, рано или поздно, обманет. А если и знала, то за многие годы забыла о грозных предупреждениях.

Едва стемнело, тёмная змея выползла из кустов орешника и подползла к спящей паре. Она не шипела, в тишине, извиваясь, приблизилась к Ингвару и подняла маленькую, плоскую голову. В эту секунду Марион распахнула глаза. Она увидела змею, и едва не закричала от ужаса. И не то, что змея уже высовывала тонкий раздвоенный язык рядом с шеей юноши, так сильно напугало Марион. И не то, что змея вела себя бесшумно, словно не желала разбудить будущую жертву. В сумерках девушка увидела, что глаза змеи мерцают красным светом. Не похожи были эти глаза на змеиные, а уж змей в лесах Марион видела много! Так мог смотреть кто-то разумный и бесконечно злой. Кто-то, о ком Марион боялась даже подумать.

Она осторожно нащупала спрятанный под одеждой медный крестик и зашевелила губами. Змея отклонилась от Ингвара и взглянула на девушку. Холодное оцепенение почти сковало Марион, но она продолжила шептать слова молитвы. Она не остановилась, когда адское существо зашипело, показывая ядовитые зубы. Не перестала, когда зловещие красные глаза вспыхнули ярче, а раздвоенный язык приблизился к её руке, которой она сжимала крестик. В который раз, чувствуя смертельную опасность, она прошептала:

— Вспомни, о всемилостивая Дева Мария, что испокон веку никто не слыхал о том, чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе, просящих о Твоей помощи, ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен…

Марион повторяла и повторяла тихие слова, и вдруг, змея, с жутким шипением подалась назад.

Ингвар проснулся и увидел, что Марион приподнялась на локте и шевелит бледными губами. Он сразу понял, какие слова она произносит. Потом он проследил за её взглядом, и понял, зачем. Змея ползала рядом, но не приближалась. Красные глаза ещё несколько раз сверкнули в темноте и пропали.

— Ингвар, — быстро перекрестившись, прошептала Марион. — Уйдём отсюда. Сейчас! Не возвращаясь в город, и не спрашивая помощи у барона. Как можно дальше! Дальше, дальше!

— Марион, — он вспомнил родной дом, мать, которая души в нём не чаяла, и почувствовал тоску расставания. Как Хильда переживёт его исчезновение?

Но та, которая стала ему дороже всех на свете, по молитве которой отступило само исчадие ада, дрожала и ждала. Если есть сила, способная изменить всю его жизнь, то сила эта заключалась в хрупкой и беззащитной Марион. Ингвар подумал ещё мгновение и сказал:

— Ты права. Уходим. Дай мне руку.