Мой самый страшный кошмар

В коем-то веке удалось сбежать с работы и рвануть из душного мегаполиса на природу. Радости немерено! Не зря говорят — неделя на природе лучше тысячи психологов.

Уставшие, бледные и провонявшие автомобильными выхлопами, мы, а это компания из четырех проверенных временем подруг, загрузили в багажник палатки и прочее походное барахло и помчались по автостраде подальше от столь осточертевшей цивилизации.

В пути мы пробыли не менее тринадцати часов, и вот, когда солнце уже было готово нырнуть за горизонт, было решено разбить лагерь. Съехав по лесной дороге с автострады, мы остановились на большой ровной поляне, посреди которой находилось старое, почти заросшее кострище.

— Отличное место! — воскликнула моя подруга, скидывая рюкзак на мягкую траву. — От дороги далеко, так тихо! Я впервые за два года не слышу звуки двигателей!

А дальше все по традиции: палатка, шашлычок, костер, песни под гитару и бесконечное звездное небо над головой, в котором так и хочется утонуть. С каждым годом ты получаешь от этого все больший кайф, и такие моменты становятся для тебя все дороже.

Время перевалило за полночь, три бутылки вина были опустошены, и меня, надо признаться, порядком развезло…

Перед тем, как отправиться спать, нами было совершено коллективное поползновение на ближайшие к лагерю кусты по зову природы. Там-то я и заметила за деревьями мерцающие огоньки.

— Наверное, какая-то деревня недалеко, — предположила я, натягивая шорты.

Все со мной согласились, и, удовлетворенные этим вариантом, мы рассосались до утра. Спали мы по двое, и мне с соседкой очень даже повезло: из соседней палатки раздавался забористый храп.

Спать хотелось неимоверно, но сон все не шел. Я вертелась в своем мешке на грани реальности, в полудреме. В голове роились стаи спутанных мыслей, психоделических образов. Не знаю, сколько продолжалась эта ночная пытка, но, в конце концов, мне удалось отключить воспаленный разум и погрузиться в столь желанный сон…

Сон #1

Во мраке начала проявляться картинка, становящаяся с каждой секундой все четче.

Ночь. Гроза. По лесной размытой тропе на тощей ослице едет старик. Одет он очень бедно: босые ноги, истертые на коленях штаны, заштопанная рубаха. Старик промерз до костей, его зубы стучать, а руки, держащие поводья, трясутся. Полуслепые глаза практически ничего не различают в темноте, но дорога хорошо знакома, поэтому старик не боится заблудиться.

Вдруг сумрак разгоняет теплый свет, льющийся с неба. Старик, щурясь, вскидывает голову вверх. Огненный шар, на миг зависнув над кронами деревьев, падает в чащу. Лес озаряет вспышка, в лицо старика бьет горячей волной воздух. Он, не долг думая, спускается с уставшей ослицы и направляется к месту падения непонятного чуда.

Взору вскоре открывается круглая выжженная поляна. Деревья повалены и обуглены, трава сгорела вовсе. Однако же посреди поляны с треском горит высокий голубой костер, освещающий холодным светом все вокруг. Старик осторожно подходит к костру и охает от удивления: прямо в огне лежит младенец. Глаза закрыты. Губы подрагивают, рот округлен, но из него не доносится ни звука. У мальчика совсем нет ни ножек, ни ручек, но пылающее тельце крепко.

Старик, оторопев в начале от такой картины, кидается в огонь, чтобы спасти бедного ребенка, но тот к его удивлению совсем не жжется, лишь приятным теплом трогает кожу.

Подняв ребенка на руки, закутывает его в свою ветхую рубаху и спешит к ослице… Ребенок горячий, словно уголек.

***

Дождь уже сошел на нет и превратился в водяную пыль, когда старик добрался до своей лачуги. Бережно неся ребенка, он вошел в низкую дверь. Тишина. Единственная комната убого жилища освещалась только светом выглянувшей из-за туч Луны. Косые лучи проникали в маленькие грязные окошки, выхватывая земляной пол и глинобитные стены. Пахло сырой глиной и старым тряпьем.

— Жена, — сипло зовет старик.

Тишина.

— Жена! — он срывается на тяжелый кашель.

В темном углу послышались стоны. Нечто с неохотой зашевелилось.

Старик положил сверток с ребенком на лавку и стал разжигать лучину. Вскоре слабый дрожащий огонек осветил небольшую комнату.

— Жив он там вообще?.. — задумчиво произнес дед и все еще дрожащими руками стал распутывать рубаху. Ребенок, казалось, спал. Глаза его были по-прежнему закрыты, грудка вздрагивала в такт ударам маленького сердечка, — Жив, — довольно сказал старик, и тут почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Он повернулся и увидел, как из угла, до которого не дотягивался свет лучины, выходит его жена. Голая сморщенная старуха шла спиной вперед очень медленно, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Жив он там, жив он там, жив он там?.. — повторяла она раз за разом низким голосом. Говорила она отрывисто, чеканя каждый слог. Пройти она смогла ровно столько, сколько позволила ей привязанная к ноге крепкая веревка. Старуха остановилась. Хоть она и стояла к старику спиной, но тот чувствовал на себе внимательный взгляд.

— Смотри, я дитя в лесу нашел, — старик поднял мальчика, который даже не шелохнулся, на руки и протянул его старухе.

— Кто там жив, кто там жив, кто там… — старуха запнулась на полуслове, затылком уставившись на ребенка.

— Какой… Дай мне, дай, а?

— Не дам! Вот отпустит тебя, уж тогда…

— Дай! — завопила старуха, кинулась вперед, но веревка помешала ей и, запнувшись, она полетела на пол. Ее лицо, серое, обвисшее, показалось среди спутанных редких волос. Бесцветные глаза закатились, изо рта свисал опухший потемневший язык, по подбородку сочилась слюна. Все мышцы были полностью расслаблены, губы свисали дугой, веки еле подрагивали. Лицо не выражало ничего, словно лицо покойника.

— Уходи! Оставь ее уже! — закричал старик.

— Не ты сажал, не тебе и гнать! — ответила старуха, но губы ее даже не шелохнулись. — Выкинь этого выродка свиньям! Пусть они его сожрут! Сожги в печке! Растопчи! Выродок! Выродок! Утопи в болоте! — орала она без умолку. Локти и колени ее с хрустом неестественно изогнулись, она оперлась об пол и поднялась на четвереньки животом вверх. Вскинув голову, снова затылком уставилась на старика.

— Отдай его свиньям, — тихо, почти шепотом попросила она, — отдай, а? Они сожрут этого гаденыша.

И тут ребенок впервые издал звук. Он негромко пискнул, привлекая к себе внимание.

Старик опустил глаза и встретился с ним взглядом. Глаза мальчика, большие и светлые, выражали столько мудрости и добра, словно это были глаза не младенца, а глубокого старца. Он внимательно посмотрел на удивленного деда, затем перевел взгляд на старуху, по-прежнему стоящую на четвереньках. И от этого взгляда чудовище задрожало и отступило назад.

— Тварь! Тварь! Вы все сдохнете, сгниете! Выродки! — старуха орала на три голоса, мотая косматой головой из стороны в сторону, разбрызгивая жидкую слюну.

Мальчик снова посмотрел на старика, и дед, будто повинуясь приказу, поднес сморщенное детское личико к затылку старухи.

Наступила полная тишина…

Старуха подняла вывернутую руку и начала разгребать волосы на затылке. Сначала показался уродливый, вздернутый, словно рыло свиньи, нос, затем щель рта, и вот уже блестящие черные глаза уставились на ребенка.

— Выродок, выродок, выродок, выродок… — голос чудовища звучал все громче и громче.

Мальчик нахмурился, набрал побольше сырого воздуха и, сложив губки трубочкой, подул прямо в пасть монстра.

Раздался нечеловеческий визг и старуху, словно ураганом, откинуло к стене, которая сразу пошла трещинами.

— Не ты сажал, не тебе и гнать! Не ты сажал, не тебе и гнать! Поплатишься! Я тебе отплачу! — испуганно визжала чудовищная морда.

Старик остолбенел от всего происходящего. Он еле удерживал слабыми руками ребенка, но не смел даже пошевелиться. Он понимал, что сейчас происходит борьба между силами, о которых простым смертным ведать не положено.

Младенец снова поглубже вдохнул и изо всех сил своих крошечных легких выдохнул на монстра. Отвратительная морда слизью стала стекать со старческого затылка. Тело старухи билось в конвульсиях, крючковатыми пальцами она срывала со своей головы последние волосы, билась настоящим лицом об пол. И тут ребенок дунул в третий раз. Сухое тело вмиг скрючилось и замерло в луже зловонной жижи. Наступила глухая тишина.

Тут силы окончательно покинули старика, он упал на колени. Ребенка он прижал к груди, чтобы не уронить. Малыш пару раз хрюкнул и разразился звонким детским плачем, вмиг сделавшись обычным ребенком с мутными припухшими глазками и красным личиком.

Тут картина стала расплываться и темнеть и вскоре пропала. Какое-то время после этого, был еще слышен детский плачь.

Сон #2

Следующие три сцены, которые я увидела, были совсем короткие.

В первой я узнала деда и старуху из первого сна. Они были бодры, здоровы, словно помолодели лет на десять. В уже чистом, опрятном своем жилище они играли с мальчиком лет пяти. Он ползал по полу на коротких недоразвитых ножках, а в рукавах просторной рубахи мне удалось разглядеть нечто, напоминающее руки, только вполовину короче, с горошинками пальцев.

Этот светлый образ исчез очень быстро.

На смену ему пришла иная картина. Усталый мальчик лежит на лавке в том же доме. Ему около14 лет, по всей видимости. Ноги и руки у него уже совершенно нормального размера, однако, спину обезображивает большой горб. Там же, в комнате, старушка на лежанке, кажется ей нездоровится — ее лицо, серое, покрылось испариной. За дверью слышится множество голосов. Они взволновано зовут кого-то.

— Сынок, — тихо говори старушка, — они ждут. Тебе надо дело делать.

— Да, матушка. Только я так устал… Я же все будто через себя пропускаю, все их беды, все болезни…

Старушка смотрит устало и ласково на своего названного сына.

— Ты должен людям помогать. Они на тебя последнего надеются и уповают.

Дверь со скрипом отворилась и вошел старик.

— Пора, сын.

— Хорошо, отец, зови.

Мальчик с неохотой поднимается с лавки и приглаживает растрепанные волосы.

В дом входит молодая женщина, ведя под руку девушку.

— Здравствуйте, — обращается женщина к мальчику. Тот лишь кивает. — Это дочь моя, уже семнадцатый год, а она ни слова вымолвить не может. Нема от рождения…

Мальчик в упор смотрит на девушку. Его глаза снова приобретают ту, уже знакомую мне глубину и проницательность, и он произносит:

— Можешь больше не молчать. Намолчалась уже, бедняжка.

Девушка вздрагивает, начинает открывать рот как рыба, выброшенная на берег, и тут…

— С…с…ссс…

— Ну? Что?

— С…Сп… Спассс….

Мать смотрит на нее, выпучив от удивления глаза.

— Спа…Спассс… Спасибо! — выпаливает девушка, и слезы струятся из ее глаз.

На этом все снова померкло. Третий отрывок, который предстал передо мною, был черно-белый, очень темный и контрастный.

С неба моросит дождь. Крест. Возле него старик и горбатый мальчик. Дед утирает скупые слезы, а мальчик, держа его за руку, печально говорит:

— Вернуть мертвую мне не под силу. Прости, отец…

Все гаснет.

Сон #3

Следующий сон ворвался ураганом волнующих образов, запахов, звуков.

Опять страшная гроза. Я бегу по лесу, меня преследуют. Мне очень страшно, дыхание уже срывается, ноги горят. Бежать трудно, мое тело перекошено, спину давит неприятная тяжесть. За спиной слышатся крики: «Лови урода! Мы тебя убьем! Ты не убежишь!». Под ногами хрустят ветки, по лицу струится ледяной дождь. И я знаю, что мои преследователи не шутят…

Несусь изо всех сил, не оглядываясь, но тут затылок взрывается болью, и я падаю. Камнем попали… В глазах искры, голова идет кругом. Меня тут же настигает шесть парней и от ближайшего я сразу получаю пинок в живот.

— Уродец проклятый! — он плюет прямо мне в лицо.

— Я мертвого не могу вернуть, — слышу свой голос.

— Мой отец был еще жив, когда его к тебе притащили!

— Ему было не избежать этой смерти… — тут же получаю еще один пинок, за ним еще и град ударов накрывает меня, смешивая мое хрупкое тело с грязью.

Внезапно удары прекращаются. Наступает тишина. Я понимаю, что даже ливень не шумит. Я открываю глаза.

Мои преследователи стоят передо мной в одну линию, глаза смотрят в пустоту. Во мне смятение и страх. Рты парней медленно начинают раскрываться, все шире и шире, вот уже слышен хруст лицевых мышц, сухожилий, кровь пенится и бурлит на их лице, а в глазах полное безразличие.

Вдруг нечто трепыхающееся с громким шлепком падает в грязь рядом со мной. Шлепок за шлепком, и я вижу, как с неба на землю падают птицы, десятки птиц! Они извиваются, пронзительно пищат, вскоре все вокруг покрыто их агонизирующими тельцами.

Внезапно, издав оглушительный вой, мои преследователи набрасываются друг на друга. Мелькают руки, ноги, в яростной схватке они буквально разрывают друг друга на части. Чьи-то зубы впиваются в собственную плоть, отрывая от руки увесистый окровавленный ошметок, чья-то рука вырывает глаза и язык из головы недавнего товарища. Картина столь страшная и омерзительная, что ужас сковывает меня, и мне не удается даже отвернуться. Чей-то череп крошится о дерево, чьи-то пальцы с хрустом отрываются от суставов. Разглядеть что-либо похожее на людей уже не возможно, передо мне кровавый бесформенный клубок из кусков конечностей, разодранной плоти и перьев. И вдруг, я замечаю глядящие на меня из всего этого конвульсирующего ужаса глаза. Все кровавое месиво становится одним целым, и посреди проявляется жуткое лицо, состоящее из остатков лиц несчастных парней.

Оно размыкает уста, и я слышу уже знакомый, низкий голос:

— Я же говорил тебе, что поплатишься! Говорил, что отплачу! Выродок! Выродок!

Очередная метаморфоза сотрясла тварь. Вперед выпятились три свиных огромных рыла, затем стали видны и клыкастые пасти, жадно чавкающие и пожирающие свою же плоть. И тут тварь двинулась на меня.

Я вскочил, но даже не успел сделать и шаг: чудовище навалилось на меня своей неподъемной тяжестью.

Отвратительный клубок стал затягивать меня вовнутрь себя, кусая и царапая мое тело, свиные рыла победоносно визжали и лязгали алчными челюстями. Я лишь отбивался слабеющими руками, в глазах темнело от нестерпимой боли, а от страха выворачивало наружу. Ужас безысходности и осознания собственного бессилия… В последней попытке защититься, я вцепился в чью-то шею в мерзких ошметках тел и сжал ее со всех сил. Как ни странно, чудовище сдавленно захрипело. Я дернул раз — тварь завизжала и ослабила хватку. Потянул на себя изо всех сил — ужасное тело чудовище стало рассыпаться, и из его недр я извлек еще более отвратительную тварь, держа ее за тонкое горло. Вместо лица — морда ужасной свиньи, тело, похожее на человеческое, серое, голое. На голове три больших рога.

Гнев и омерзение овладели мною! В теле забурлили доселе невиданные силы и я стал бить тварь, что было мОчи, по безобразному рылу. Та лишь визжала, извивалась. Но ничего не могла поделать, я был сильнее! Руками я разорвал грудную клетку чудовища и вырвал черное сердце из нее. Мой противник перешел на вой, преисполненный смертельного ужаса. Я встал в полный рост над поверженным монстром, придавил его тощее тело ногой. Мой враг, лежащий в кровавой куче, которая совсем недавно еще была людьми, смотрел на меня бешеными глазами. Все во мне кипело, мощь переполняла меня. Я сжимал сердце все сильнее, глаза твари вылизали из орбит и наполнялись кровью, и тут кусок мяса разлетелся в клочья! Демон в последний раз завопил и исчез, как будто его и не было.

Тучи разошлись, луч яркого солнца упал прямо на меня. Я ощутил внезапную боль в спине, но не пошевелился. Мой горб вздувался, становился все больше и вдруг кожа на нем треснула и из нее, прорываясь сквозь одежду, в небо взметнулись два сильных окровавленных крыла!

Свет затопил собою все вокруг, ослепил мои глаза, поглотил меня, и причудливый сон растворился, оставляя лишь чувство торжества и силы!

Сон #4

Свет померк, и на смену снова пришла боль. Образ, возникший перед моими глазами, привел меня в ужас. Окровавленное лицо моего отца, искаженное от боли. Нас плотным кругом обступила толпа жителей деревни. Меня держали двое здоровенных мужиков, а отец стоял на коленях.

— Убийца! — ревела толпа. — Монстр!

— Я ни в чем не виноват! — закричал я изо всех сил.

— Ты убил их! Ты убил шестерых наших сыновей! Тебя видели, урод горбатый!

Я в страхе оглянулся. Лица, полные гнева и жажды крови, окружали меня! Это были больше не люда, а звери, с перекошенными от ярости мордами.

Увесистый камень попал прямо в голову моего отца. Он с глухим стоном повалился на землю, но град камней не прекратился: они попадали по немощному телу старика, оставляя кровавые раны, убивая его у меня на глазах. Я кричал, рвался, но руки мои были скручены крепко, и человеческой силе я противостоять не мог.

Меня швырнули к нему. Я постарался прикрыть его своим телом, защитить...

— Отец! — прокричал я. — Отец, очнись!

Худое, окровавленное лицо моего отца… Я поцеловал его разомкнутые уста и понял — он не дышит. Я припал к его старческой груди — сердце его не билось больше. Глаза несчастного смотрели в голубое небо, рот был приоткрыт. На лице застыли мука и смертный страх. Он был мертв.

Ярость, ярость заполнила всего меня, холодная и острая. Я встал в полный рост посреди этой смрадной толпы и скинул с плеч мой покров. Сияющие, словно Солнце, крылья расправились за моей спиной, заливая все вокруг ослепительным светом.

Толпа в изумлении отхлынула. Все глаза были устремлены на меня.

— Вы, — произнес я громогласно, — никогда не были добры ко мне. Вы, жалкие, ничтожные, завистливые. Жестокие. Вы не знаете, что такое милосердие, что такое жалость. Так почему я должен вас жалеть?

Никто не мог отвести от взгляд, такая неземная сила сочилась из меня. Кто-то в толпе зарыдал, кто-то пытался прикрыть ослепленные глаза и отвернуться, но безуспешно.

— Я желаю вам смерти, — голос мой теперь больше походим на шипение змея, но потом он загремел как труба. — Слышите?! Вы все умрете! Вы поплатитесь! Я вам отплачу!

Волна ярости хлынула из меня, срывая шапки с толпы. Тут же небо потемнело, тяжелые разбухшие тучи повисли так низко, что казалось, можно было упереться в них головой. Грянул громовой раскат, небо словно треснуло пополам от переполнявшей его влаги, и хлынул алый ливень. Тут же на расползающихся в ужасе, визжащих словно свиньи, людей налетел безжалостный ветер. Он бил их, метал по сторонам, поднимал их в воздух и рвал хрупкие тела на кусочки. Красным окрасилось все — земля, дома, деревья. Воздух пах медью и грозой, соленый вкус крови не сходил с моих губ. Яростный ветер отмщения выполнял мою волю, с неба вместе с красным дождем летели куски плоти, внутренности и крики, молящие о помощи. Но я был глух… Я упивался своим величием, силой, и местью…

В этот вечер деревня была уничтожена полностью. Я убил всех.

***

Наваждение растаяло… Чувство триумфа сменилось чувством омерзения и ужаса. Никогда в жизни мне не приходилось видеть столь страшные картины. Я понимала, что сплю, но не могла вырваться из этого кошмара. Чувство присутствия не покидало меня. Как будто кто-то крепко держал меня за руку, проводя тропами своего прошлого. Теперь же меня отпустили, и я металась в темноте, не в состоянии очнуться ото сна. Нечто скользкое давило мне на грудь, дышать было как никогда тяжело.

На миг мне показалось, что я умираю, но мне с трудом все же удалось открыть тяжелые веки.

Я вылетела из палатки. Была по-прежнему ночь. Звезд видно не было, тучи заволокли небо. Невдалеке слышался рокот приближающейся грозы. Прохладный ветерок пробирал до костей меня, одетую лишь в просторную футболку и тонкие шорты. Костер уже догорел, но я с надеждой присела к нему и пошевелила палкой угли, которые еле тлели.

Вдруг я уловила некое движение на опушке поляны. Неужели кому-то еще не спится?

Я тихо позвала по имени своих подруг. Шорохи резко прекратились. Я поднялась на ноги и всмотрелась в ночь. Темнота, не видно ни зги.

— Девчонки!.. — громко прошептала я — очень уж было жутко сидеть одной посреди мрачного леса. И вдруг в темноте вспыхнули два синих сияющих глаза. В ужасе заорав, я рухнула на задницу в мокрую траву. Синие огни стали стремительно приближаться.

Сломя голову, я понеслась прочь. «Деревня!», — вспыхнуло в моей голове.

Я бежала, не чуя ног, по темному лесу, врезаясь в деревья, падая, цепляясь ногами за корни. Ориентиром мне были стремительно приближающиеся яркие огоньки. Вот уже перед глазами замелькали низкие домики, освещенные неровным холодным светом.

Я вылетела прямиком на широкую деревенскую площадь и замерла, как вкопанная. Происходящее не укладывалось в голове. Перед глазами у меня все поплыло и я шагнула назад.

Площадь было заполнено людьми. Они окружили плотным кольцом огромный синий костер. Стоя к нему лицом, тела мерно качались из стороны в сторону.

Спиной я прижалась к глиняной стене одной из халуп, не в состоянии сделать хоть шаг. Сюрреализм происходящего просто оглушил меня. «Это сон, это ведь просто чертов сон!» — уговаривала я себя, глядя на темные колышущиеся фигуры.

Щеку мне внезапно обожгла ледяная дождевая капля, затем еще одна и с неба внезапно хлынул ливень, не по — летнему холодный. Человеческие крики заполнили собой все вокруг, люди падали в грязь, катались, корчась, словно от боли… А я просто рухнула на колени и тоже принялась кричать, что есть мочи… Я видела искаженные невыносимыми муками лица, те самые, что являлись мне во сне, узнала эту площадь — именно на ней отца забили камнями. В какой-то миг я перестала слышать звуки, в полной тишине разевая свой рот, как рыба, чувствуя, как в горле рвутся голосовые связки от натуги.

И тут с неба прямо в синее пламя опустился оно… Огромно, крылатое чудовище, отдаленно напоминающее человека, с мерцающими синими глазами, в которых бушевало холодное безумие и ярость. Абсолютно голое и безволосое, оно имело серую блестящую кожу. Рта, носа, ушей — ничего не было. Фигура была мощной, жилистой, словно стальной, руки с узловатыми пальцами залиты кровью.

Кто-то схватил меня за плечо. Я обернулась, и увидела девушку, ту самую, немую из моего сна. Лицо ее растягивала безумная улыбка, глаза закатились.

— Он ангел…. — тихо сказала она и захихикала. — Прекрасный ангел! Ты видишь? Видишь ангела?..

Рассудок покинул меня окончательно, и я повалилась в жидкую грязь без чувств…

***

Я очнулась от того, что моя подруга со всей дури хлестала меня по щекам. Солнце уже высоко стояло над лесом. С трудом, я села.

— Идиотка! Какого черта?! — орала на меня подруга.

— Не вопи, — прервала ее другая, — дай ей оклематься. Что случилось? Ты что, лунатишь? Ночью мы услышали твой крик, выбежали, но тебя уже не было. Мы тебя все утро ищем, благо, ты недалеко забрела.

— Смотрите, девчонки, — третья растолкала всех и коснулась моих волос. — У нее целая прядь седая! Что случилось?!

Я хотела было ответить, но из моего рта не вылетело ни звука. Я попыталась еще раз, но бесполезно. Я больше не могла говорить…