Любимые, вы навсегда со мною...

Кричат неведомые птицы в ночи, плачет океан и смеется тихим безумным смехом Шанти. Бедный Шанти, чей рассудок раскололся, словно хрупкая елочная игрушка, брошенная о мраморный пол. А я смотрю на спящих вповалку людей и думаю, что вполне смогла бы уйти пока они спят. И никто не осудил бы меня, никто не заплакал бы от того, что ушел ещё один прожорливый рот. Еды осталось немного, об этом я узнала, подслушав разговор между Тором и Штефикой.

Я не знаю где мы и как попали сюда. Знаю только, что магазин, в котором я работала кассиршей, вдруг оказался в каком-то странном месте.

Рино, это наш охранник, сказал, что мы переместились в какое-то другое измерение (он увлекается всякой фантастикой и верит в инопланетян и всякие путешествия по параллельным вселенным). Звучит как бред ненормального, но иначе объяснить невозможно. Мы торчим тут уже почти месяц. Хотя определить время в мире, где всегда темнота, сложновато. А я понемногу схожу с ума от этого сидения на месте. Потому и хочу уйти…просто встать и…

…Уйти во тьму, в шум океана, в дыхание ужаса, в тишину, где однажды вдруг раздастся тихий смех. Мой собственный безумный смех. Кто-то тихо трогает меня за плечо. Открываю глаза и вижу перед собой усталое лицо Рино. Он возвышается как гора надо мной. Слабый шепот рассекает ножом тишину.

— Аджани, надо поговорить.

Я киваю и поднимаюсь, ухватившись за его руку. На секунду он прижимает меня к себе и тут же отпускает. Странно, он никогда не позволял себе вольностей.

Мы проходим мимо спящих там и тут людей. Кое-кто не спит и провожает нас не слишком добрыми взглядами. Рино стискивает мою руку и тянет меня как ребенка по узкому пространству между опустевших стендов. Наконец мы выбираемся в темный коридор, заваленный пустой тарой и становимся подальше от двери. Рино стоит, скрестив руки на груди, высокий, стройный, хотя и здорово исхудавший за время нашего неведомого плена. Черты его смуглого лица стали ещё резче.

— Аджани, я хочу уйти, — говорит он так тихо, что я придвигаюсь ближе, чтобы расслышать его голос.

— Я тоже.

— Я не возьму с собой еды.

— Ты прав, им она нужнее.

— Я не знаю, что ждет нас ТАМ…

Он внезапно порывисто обнимает меня.

— Я…я не знаю, что там будет, Адж…просто здесь сидеть— самоубийство. Уж лучше…туда…

— Я знаю…поэтому пойду с тобой. Здесь должно быть что-то…не может быть, чтобы ничего и никого не было…

Мы стоим и смотрим друг на друга. Потом Рино улыбается своей жесткой, чуть нервной улыбкой.

— Я приготовил одежду и фонари, запасные батарейки в рюкзаке. Еду не берем.

— А может, хоть немного возьмем? — меня вдруг охватывает тягучий, рвущий душу страх, отдающийся ноющей болью в животе. — Мы же идем в неизвестность…

— Если мы найдем что-то или кого-то, то вернемся.

Меня слегка трясет, пока мы одеваемся и напяливаем рюкзаки. Выход через задний ход, откуда обычно происходит прием товара. Я судорожно стискиваю твердые пальцы Рино и чувствую ответное пожатие. Мы выходим…во тьму…

…Яркий свет наполняет комнату. Мы с братом играем в пиратов. Я— Анна Бонни. Мик— капитан Джек Воробей. Мы сперли мамину красную юбку и косынку. Юбка досталась мне, а косынку брат повязал на пиратский манер. Мы смеемся, тыкая друг дружку пальцами.

— Анна Бонни! — хихикает брат.

— Джек Воробей! — фыркаю я. — Между прочим, у Джека были усы!

— И у меня будут! — он хватает черный маркер, подходил к зеркалу и махом рисует себе здоровенные такие усищи. Я хихикаю.

— А маркер зато не смывается! Ты в школу завтра с усами пойдешь! Капитан Воробей!

Его глаза округляются. Я тут же понимаю, что он думает о Шамир Ноа, красивой девочке из их класса. Что скажет красивая черноглазая Шамир о новом капитане с роскошными нарисованными усищами? Брат тут же бросается к двери, я вижу, как он несется в мамину комнату. Ага, там всякие штуки для снятия макияжа. Нееет, такое я ни за что не пропущу!

В маминой комнате я застаю «капитана Джека Воробья» остервенело трущего кусочком ваты «усы» под носом. Верхняя губа приобрела малиново-черный оттенок. Судя по крепкому аромату, это мамина жидкость для снятия лака. Она помогает, но не очень. «Капитан Воробей» вначале хлюпает носом. А потом начинает реветь.

— В чем дело, любимые?

Это наш с Миком старший брат Аруи. У него такие же огромные черные глаза, как у мамы, и такая же добрая и задорная улыбка, а когда он подкидывает меня до самого потолка и ловит то аж дух захватывает.

— Уууу, тут я вижу, трагедия вселенского масштаба! — Аруи смотрит на Мика и фыркает. Но всё-таки берет из его рук грязную вату, смачивает жидкостью новую и начинает осторожно оттирать левый «ус».

О чудо! Через пять минут верхняя губа Мика ещё малиновая, но уже не черная. От маркера не осталось и следа. Мик хлюпает носом и пытается улыбнуться. Аруэ обнимает его и меня и прижимает к себе так крепко, что трудно вдохнуть. Потом поочередно целует нас обоих в щеки и ставит на пол.

— Вы— мои любимые! — говорит он, гладя нас по головам. — Я никогда вас не оставлю! Никогда! Вы— мои любимые! Мои любимые!

Его огромные глаза наполняются влагой, по щекам катятся слёзы. Он обнимает и целует нас так, словно собирается куда-то уехать навсегда. И сами не зная почему, испуганные, смущенные и растерянные, мы с Миком тоже обнимаем его и долго не отпускаем…

Через неделю наш храбрый брат Аруи погиб, спасая заложников во время антитеррористической операции. Вскоре, спустя всего месяц после его гибели оборвалась жизнь малыша Мика. Всего-то восемь лет прожил он. Но ушел как герой. Убийца— психопат на машине врезался в группу детей, идущих с киносеанса. Мик успел оттолкнуть стоявших рядом Шамир и её подружку Айшу с пути машины. Его самого хоронили полностью укутанного, поскольку личико брата превратилось в месиво. Я не плакала. Едва не бросилась я в могилу вслед за старшим братом на похоронах Аруи, почти обезумев от горя. Но в тот день, когда маленькое тельце Мика было засыпано землей, моё сердце остановилось.

Темнота живая. Я почувствовала это, шагнув из приглушенного аварийного света магазина в черную неизвестность. Рино врубил фонарь и темнота расступилась, лениво, нехотя, смыкаясь ледяным покрывалом за нашими спинами. Мне вдруг ужасно захотелось развернуться и броситься обратно, под защиту стен, успевших осточертеть за месяц.

— Аруи…— невольно пробормотала я. Рино сжал мои пальцы.

— Кто это, Аруи? Расскажи мне о нём.

Я понимала, что он хочет отвлечь меня, взять часть моего ужаса, но тем не менее была благодарна ему.

— Аруи— мой брат, — собственный голос показался мне до того тонким и жалким, что говорить сразу расхотелось. Но нужно было…нужно, потому что страх исподволь пробрался внутрь меня и прочно там обосновался.

— Старший брат…-пробормотала я, чувствуя, как забытая, глубоко затолканная в подсознание боль выползает, цепляясь острыми коготками за сердце. — Его назвали Аруи, в честь дедушки. Он был самым добрым, самым красивым и смелым человеком из всех, кого я знала. Он погиб…-горло снова перехватила горячая мокрая петля, сжимая изнутри— погиб спасая людей. Террористы захватили школу… Брат вызвался заменить заложника-ребенка, у которого были проблемы со здоровьем. Он сумел убедить террористов отпустить большую часть детей. И до самого конца защищал тех, кто остался…Он спас почти всех, когда начался штурм…а сам…

Тьма обступила нас, лишь белое пятно света от луча фонарика вело вперед, выхватывая тусклую черную землю. Я брела вперед, задыхаясь от душевной боли, которая всплыла и заполнила всю меня, словно тягучий черный кошмар, от которого не можешь проснуться. Ноги подломились, я опустилась на землю и застонала от этой боли, разрывавшей меня изнутри. Но слёз не было. И я могла только стенать, не в силах иначе выплеснуть хотя бы часть этого темного, раскаленного дочерна горя.

— Аджани! Аджани!!

Рино тряс меня за плечи, фонарь откатился, выхватывая из густого мрака какие-то камни, обломки породы, и среди них…медальон на тонкой серебряной цепочке…У меня перехватило горло. Но это же невозможно!

…Мик мирно спит в своей комнате. А меня к нему не пускают. Я больна. Это что-то вроде гриппа. Высокая температура, ужасная слабость. Меня уложили в дальней комнате и я почти не вижу маму, которая только вечером приходит с работы. Папа в командировке. Даже няня ушла пить чай на кухню. Я никому не нужна…Одиночество убивает меня. Плачу, отвернувшись к стене, и вдруг слышу, как открывается дверь.

Это Аруи и мой бело-черный кот Мираж. Мираж тут же залезает на постель и сворачивается у меня на груди громко мурча. Аруи садится в кресло и с улыбкой смотрит на меня. На душе теплеет, я улыбаюсь сквозь слёзы. Брат наклоняется, чтобы потрогать мой лоб.

— Уже почти спала, — говорит он с улыбкой, имея в виду температуру— хочешь, я почитаю тебе?

— Лучше спой, — прошу я— спой «Реку моего детства».

Он кивает и берет гитару из угла комнаты. Я с удовольствием смотрю, как его тонкие пальцы перебирают струны.

У него приятный чистый голос, он тихо поет мою любимую песню и я чувствую, как боль одиночества покидает моё сердце. Брат откладывает гитару и с улыбкой смотрит на меня.

— Хочешь, я принесу молока с мёдом и мы выпьем его вместе? — предлагает он. Я энергично киваю. Настолько энергично, насколько позволяет слабость. Аруи смеется, гладит меня по голове и уходит. Мираж поднимает голову, провожая его коротким взглядом зеленых глаз. Я провожу рукой по груди и натыкаюсь на теплый, нагретый телом металл. Это маленький медальон. Я купила его на карманные деньги в магазинчике старого Ксантье, что на соседней улице. Тонкий обруч серебра, обнимающий сердоликовый диск. Я сразу влюбилась в эту вещицу. А теперь…теперь во мне боролись страстное желание подарить его брату и оставить себе. Победила любовь к брату и когда Аруи вернулся в комнату с двумя стаканами горячего молока, на которых лежали бисквиты, я велела ему наклониться ко мне. Он немного удивился, но поставил стаканы на подоконник и подчинился. Я торопливо надела медальон ему на шею и поцеловала в щеку. Моего самого любимого, самого доброго и храброго брата!

— Никогда его не снимай, ладно?

Он серьезно кивнул.

— Обещаю!

…Мой любимый братишка сдержал клятву, его похоронили с моим медальоном на шее….

…А теперь этот медальон блестел в свете фонарика и я почувствовала, как взрывается мой рассудок. Оттолкнув Рино, я бросилась к изящной вещице, и тонкий сердоликовый диск в серебряной оправе лёг в мою ладонь. Да, это был тот самый медальон, я узнала крошечное пятнышко, напоминающее по форме сердце в центре камня и зазубринки по краю серебряной оправы. Меня затрясло как в лихорадке.

— Что случилось? Что такое? — бедный Рино был перепуган не на шутку, очевидно решив, что я свихнулась. Да, нерадостно оказаться с психом в темноте. Когда он дотронулся до моего плеча, я молча показала ему медальон.

— Это значит, что тут есть люди…— ободряюще шепнул он. Я покачала головой.

— Этот медальон я сама подарила Аруи. Его похоронили вместе с ним! Понимаешь?! Этот медальон должен лежать в могиле! Вместе с братом!

Совершенно кошмарная, сметающая в пыль рассудок мысль вдруг пришла мне в голову. Я тихонько засмеялась и тут же смолкла, напуганная собственным смехом.

— А что если…-мои зубы стучали, не давая выговорить остаток мысли, но я всё же справилась с собой. — Что, если мы…умерли?

— Все сразу? — недоверчиво хмыкнул Рино.

И тут мы услышали крик. Отчаянный, полный боли и безысходности. Я в ужасе прижалась к охраннику. Он взял фонарь и повел лучом в направлении крика. За пределом действия светового кольца, в черно-серой мгле я увидела борющиеся три фигуры. Рино вскрикнул и бросился вперед. Я за ним, успев автоматически сунуть медальон в карман шорт.

Солнце такое яркое, что мы выходим из машины, жмурясь и хихикая. Мик хочет «пи-пи», да и я не откажусь порадовать ближние кустики. Аруи высовывается из окна. Его красивое лицо покрыто капельками пота.

— Мальчики направо, девочки налево! — смеется он.

Мы с облегчением разбегаемся каждый под свой кустик.

Мы едем к Тарику и Штефани, папиным друзьям. У них тоже двое детей. У них есть бассейн и нам позволяют плескаться в нём до самого вечера. Аруи говорит, чтобы мы что-нибудь спели, потому что так просто ехать скучно, а плеер в машине сломался. Мы с Миком начинаем петь марш легионеров. Аруи подпевает. В зеркале я вижу его улыбающееся лицо.

Неожиданно он резко тормозит, жестом велев нам замолчать. Мы затихаем, прижавшись друг к другу. Мик как мышонок зыркает по сторонам. И тут мы слышим крик.

— Оставайтесь в машине! — бросает Аруи, выбираясь наружу и захлопывая дверцу машины. Мы с Миком торопливо поднимаем стекла и смотрим, как он идет в лесополосу. Мы не боимся, потому что знаем, что наш Аруи самый сильный и смелый человек в мире. Но всё-таки я начинаю тихонько читать молитву, которой меня научила старая няня-арабка.

Аруи появляется через минут десять. Он идет пошатываясь, держа на руках человека. Когда он подходит ближе, я с ужасом вижу, что по его руке, обнимающей плечи человека, течет кровь.

— Мы возвращаемся, его нужно отвезти в больницу, — говорит старший брат, открывая дверцу переднего сидения и усаживая человека. Это молодой мужчина, наверное, чуть старше брата, у него сильно разбито лицо, так сильно, что с трудом различаешь черты, левая рука, упавшая между сидениями, залита кровью. От страха Мик начинает реветь и мне приходится успокаивать его. Всё-таки, маленький он ещё.

— Держитесь, придется ехать очень быстро! — бросает брат, пристегивая раненого к креслу. Забирается на сидение водителя.

— Не огорчайтесь, любимые мои, мы только отвезем этого парня в больницу.

— Конечно, Аруи! — с трудом выдавливаю я из схваченного судорогой горла.

Он берет с места так быстро, что шины скрежещут по дороге. Мы летим обратно на полной скорости. И успеваем…

Аруи выносит на руках раненого и мы с Миком бежим следом, хотя он и велел нам сидеть в машине. В больничном холле нас встречают несколько человек. Аруи шатается под тяжестью раненого мужчины, который выше него ростом и шире в плечах. Двое медбратьев в белых одеждах тут же прикатывают каталку и помогают Аруи взвалить на неё мужчину.

— Что произошло? — спрашивает молодой рыжеволосый врач. Аруи качает головой, пытаясь отдышаться.

— Я не знаю. Мы ехали в гости, мне показалось, что я слышу крик…даже не понял вначале, думал, что примерещилось, а потом…я машину остановил и услышал! — брат кивает на раненого, который лежит неподвижно. Его левая рука свисает с каталки, кровь с неё стекает густыми тягучими каплями, на полу уже собралась приличная лужица.

— Я пошел на крик и наткнулся на него…— голос Аруи слегка дрожит. — Он лежал под деревом, руки у него были связаны…ремешком тонким, какие обычно носят девушки. Он увидел меня и заплакал…а потом отключился.

— Поблизости никого не было?

Аруи покачал головой.

— Нет, никого, я бы заметил…

…Рино прыгнул на одну из фигур, сбив с ног и покатившись по земле. Фонарь отлетел в сторону и я бросилась к нему, ухватив обеими руками и направив на другую сражавшуюся пару. Это заставило их на миг выпустить друг друга. Но этого мига хватило мне, чтобы рассмотреть лица. Не думая больше ни о чем, я рванулась вперед и нанесла удар одному из драчунов фонарём прямо в челюсть, как молотом. Его отбросило наземь. А я повисла на шее у второго, судорожно вцепившись в его куртку.

— Аруи!

Секунду длилось его изумление. Потом он сжал меня в объятиях так крепко, что ребра затрещали. Рино к тому времени удалось отбросить своего противника и вырубить ударом в голову. Он изумленно смотрел на нас с братом. Не в силах говорить, я только целовала Аруи и плакала, плакала, плакала, чувствуя, как черная, страшная безысходность покидает душу. Я рыдала взахлеб, прижав к груди голову брата и целуя его курчавые волосы, глаза, щеки.

— Аджани! Сестренка! — по щекам брата текли слёзы. — Значит, и ты тоже…

— Аруи! Аруи! — я больше ничего не могла выговорить.

— Аруи?! — Рино выглядел потрясенным до глубины души. — Так это ты?! Ты!!!

Судьба странная штука. Жизнь и смерть подвластны ей, и то, что за Гранью жизни и смерти, подвластно так же. Казалось бы, мысль о том, что мы мертвы, должна была потрясти нас, но…Рино спокоен. Я только крепко сжимаю руку брата в своей. Аруи ведет нас сквозь мрак. Луч фонарика так тускл, что едва разрывает черноту вокруг.

Рино идет рядом, держа меня за другую руку. И теперь я понимаю, почему его лицо показалось мне таким знакомым в первый момент, когда я только увидела его, придя наниматься на работу. Прошло всего-то лет десять. Он изменился, но не сильно, не настолько сильно, чтобы я совсем не вспомнила его. Но тогда у него лицо было покрыто коркой засохшей крови, да и распухло сильно. И всё равно я чувствовала, что где-то видела его. А теперь, когда он назвал Аруи по-имени…

— Аджани сказала, что ты погиб, — говорит Рино.

— Так и есть.

— Это значит, что мы тоже…умерли? — спрашиваю я, стараясь унять дрожь.

В ответ брат крепче сжимает мою ладонь.

— Куда мы идем?

— Здесь есть только одно место, где мы будем в безопасности.

— Что за место? — мой голос дрожит так сильно, что я сама с трудом понимаю, что говорю.

— Дом Вириэля. Он здесь, недалеко. Я искал вас, потому и отошел от него.

— Ты искал нас?

— Да. Вир сказал, что прибыла большая группа людей, но лишь двое решились на Путь. Эти двое— вы!

Чувствуя, что вот-вот сойду с ума, я замолчала и держала рот на замке до тех пор, пока мы не уткнулись в стену дома, о котором говорил брат.

Дверь открылась чуть дальше, слева и мы нырнули с прямоугольник ослепительного света. Здесь было тепло и пахло чистотой и цветами. Не сразу, когда глаза привыкли к яркому свету, я огляделась. Здесь были люди. Некоторые, очевидно, знали Аруи, потому что приветливо улыбнулись нам. Брат погладил меня по голове, как делал раньше, когда я была ещё ребенком.

— Пойдем, милая, я хочу кое-кого тебе показать!

У меня перехватило дыхание.

— Мик? Он тут, с тобой?

— Он очень вырос. Ты его не узнаешь.

В соседней комнате у окна сидел хрупкий темноволосый парень. Он поднял голову от книги, которую читал, и улыбнулся. Эту улыбку нельзя было спутать ни с какой другой.

— Мик…— пробормотала я, чувствуя, как к горлу снова подкатывает горячий комок. — Мик, это я, Адж!

— Да, я знаю, — он положил книгу и с улыбкой подошел ко мне. — Ты совсем не изменилась.

— Усы! — выдавила я, дотронувшись до пушка над его верхней губой. — Капитан Джек Воробей…

И снова заревела. А Мик обнял меня и уткнулся в мои волосы. Аруи обнял нас обоих и поцеловал сначала меня, потом брата.

— Любимые мои, я же говорил, что не оставлю вас!

«…24 июня в магазине «Ферье» террорист-смертник привел в действие «сапфировую» бомбу. Погибли все, кто находился в магазине и несколько человек снаружи, попавших под смертоносное излучение. Начато расследование…»