Легенда о князе Габоре

"В лето 15** от Рождества Христова не было покоя на земле семиградской. Еще году не прошло, как помер старый князь Стефан, а уж стали по всему княжеству твориться дела страшные и чудные. В Брашове корова принесла телка с двумя головами. В небе над Боршем видели раскаленную докрасна печь, извергающую пламя. Вода в Тисе и Муреше стала красной, как кровь, чего не бывало со времен битвы на Хлебовом поле. Уже в открытую поговаривали, что то знамения последних времен, и только молодой князь Габор, сын покойного Стефана, слышать ничего не хотел о знаках близящегося конца.

Был Габор молод, статен, умен. Как две капли воды походил он на отца в былые годы. Может быть, потому и прочил его в наследники покойный отец в обход права первородства, ибо не был Габор старшим среди двенадцати сыновей Стефана. Первенец князя, болезненный книжник Марко, не имея сугубого желания править, без колебания уступил престол брату и принес ему клятву верности.

Всем был бы хорош Габор, вот только слишком долго он пробыл в земле турецкой. Когда запросил Стефан мира у султана, велел тот прислать ему любимого сына в знак нерушимости слова княжеского. Пробыл Габор у султана целых десять лет, а вернулся незадолго до кончины отцовской. Будто подменили Габора. Был сокол, стал коршун. Еще при старом князе пошла о нем недобрая слава. Говорили, что забавы ради предал он лютой смерти великое множество людей. Излюбленной игрой его самого и его присных было кто за сколько ударов кнутом человека насмерть забьет. Отшатнулись люди от Габора. Только отец будто ослеп. Все так же привечал его и прочил своим преемником. Так и вышло, что после смерти отца не Марко, а Габор стал хозяином Семиградья и вскоре короновался в соборе Святого Михаила.

Не успели еще отпеть отца, а жестокий нрав молодого князя подвинул его на новое злодеяние. Как-то, замерзнув в засаде на охоте, он велел распороть брюхо холопу, чтобы согреть ноги в его внутренностях, и каждый из его присных, подражая ему, учинил то же самое. Возроптали люди после таких бесчинств, но еще не осмелились против законного государя пойти. И то сказать, не настал еще день гнева, ибо холопов много, а государь один.

Собрались тут одиннадцать братьев и сказал Марко: "Крепитесь, братья, ибо Габор — наш князь милостью божьей и волей отцовской. Все мы клялись ему в верности. Да не поднимутся руки наши против него". Но девять братьев не стали слушать Марко, а решили положить конец злодействам Габора. Только младший сын Стефана, Янко, по малолетству да неразумению ничего не сказал, только подошел к Марко, поцеловал ему руку и стал с ним рядом.

Прознал про то сборище молодой князь, но вида не подал. Задумал он черное дело. Давно уж он поглядывал на сестру свою Катерину не по-братски. Пусть и не была она дочерью Стефана, но воспитывал ее старый князь как родную, а двенадцать братьев называли сестрой. К тому же и просватал ее Стефан, и сроки были условлены. Долго Габор держал в узде свою страсть, нынче же таиться не стал. Затеял он пир великий, ибо уже год он правил землей семиградской. (Господь милосерд, что это был за год!) На пир он созвал и братьев, и их верных слуг.

Шумит пир, но нет в том шуме веселья. Темный, как туча, злой, как сыч, сидит во главе стола Габор. Рядом с ним ни жива, ни мертва сидит Катерина — только что объявил он, что берет ее в жены. И вдовая княгиня Анна тут же, подневольно на пиру, перебирает свои янтарные четки. Вдруг смолк людской говор, послышался перезвон гузлы и пение:

"Что за шум и крик у княжьих у ворот?

Нынче князь наш дочь младую замуж выдает.

Едет свадьба с песней, бубенцы звенят,

Жених да невеста рука об руку сидят.

Но не весел рядом с ними шафер молодой:

"Не бывать тебе, Елица, Яноша женой!"

Глянул шафер глазом волчьим — лошади храпят,

Свадьбу оторопь пробрала с головы до пят.

Где же гости? Вместо свадьбы — сорок сороков

Дико рыщут, крови ищут..."

Гневный вскочил тут Габор, ударил по столу кулаком: "Довольно! Не желаю слушать! Подать всем вина заморского!" Засновали чашники, полилось вино заморское рекой. Но всякий раз, как тянулась к кубку Катерина, останавливал ее Габор. Заметил это Марко, хотел сказать братьям, но не успел. Захрипел и упал Георгий, за ним Тодор с Константином. Иво и Жигмонд схватились было за мечи, но и их одолела злая воля. Андраш и Ласло, Миклош и Каспар и верные их вассалы — все полегли. Только Марко по болезненной слабости своей не пил заморского вина. Только Янко по малолетству своему уцелел. Только Анна, не снявшая вдовий траур, увидела, как девять ее сыновей погибли. Испугался Марко, ибо знал, что чудом избежал участи братьев. Прижался к его плечу Янко, ибо совсем юн был и не видел раньше смерти. Но пересилило материнское горе страх в сердце Анны. Приступила она к Габору и сказала: "Что же ты сотворил, братоубийца окаянный! Не жаль тебе братьев, душу бы свою пожалел! Чуяло мое сердце беду. Давно я гадала, мой ли то сын от султана вернулся, но теперь ясно вижу, что то не мой светлый Габор, а оборотень проклятый морок навел и нет на нем креста!"

С этими словами осенила его Анна крестным знамением. Но тот только скривился, будто жабу проглотил, усмехнулся и, страшно сверкая очами, сказал Анне: "Нет у тебя власти надо мной. И нет в этом мире силы, способной одолеть меня". И сказал он братьям, Марко и Янко: "Я знаю, что вы не умышляли против меня, поэтому я дарю вам жизнь, но берегитесь разделить их судьбу", — он указал на тела братьев и удалился в распахнувшиеся сами собой двери.

Три дня и три ночи без сна сидел над старыми греческими манускриптами Марко. Наконец, на четвертый день призвал он к себе Янко. "Проклятый оборотень, назвавшийся нашим братом, думает, что нет на него управы. Но в одном старом сказании говорится, что, если человек, чистый сердцем, взойдет на колокольню в день священномучеников Киприана и Устины и, вознеся им молитву об освобождении от пленения дьявольского и всякого действия духов нечистых, трижды ударит в колокол, ни один бес не устоит. Я верю, Янко, что ты и есть тот человек. Послушай, день тот уж не за горами. Сможешь ли ты сделать то, что я скажу?" И опять Янко ничего ему не сказал, а только кивнул и поцеловал руку.

И вот настал день Киприана и Устины. Именно на этот день была назначена свадьба Габора и Катерины. Собор Святого Михаила в семиградской столице Алба-Юлии был полон. Невеста была сама не своя, и те, кто встречался с ней взглядом, поспешно отводили глаза. Габор был бледен, но весел, и вызывающе смотрел на толпу в соборе. Но не было в той толпе Янко. Уже отзвучали литургия и проповедь, когда он незаметно проскользнул в звонницу, пробрался к большому колоколу и начал читать молитву. Венчание тем временем продолжалось и священник спросил, добровольно ли пришли сюда жених и невеста. И Габор громко ответил: "Да", а когда настала очередь невесты, вместо ответа протяжно и глубоко ударил колокол. Лжекнязь задрожал и крикнул: "Кто посмел?" Тут его настиг второй удар и он упал на колени. Облик его на глазах стал меняться. Не осталось и следа от его прежней стати. Спина выгнулась горбом, нос загнулся крюком и почти коснулся рта, который теперь тянулся от уха до уха. Изо рта высунулись длинные клыки. Пальцы обросли кривыми когтями. Вид его был так страшен, что Катерина, вскрикнув, упала без чувств. Остальные окаменели от ужаса. После третьего удара оборотень испустил такой истошный вопль, что его услышали люди даже в дальних селениях, и упал замертво.

После того, как поганые останки сожгли, пепел развеяли по ветру, а собор заново освятили, князем был объявлен юный Янко. Вскоре после этого прибыл гонец от султана с известием о том, что Габор, сын Стефана, умер от чумы больше года назад, но всех вестников, отправленных в Семиградье, постигла злая участь — никто из них не добрался до Алба-Юлии".

Записал смиренный грешник Парамон, пономарь собора Святого Михаила, что в Алба-Юлии, ради прославления предков и в назидание потомкам