Иржек и Златовласка

Безмолвный стон — явление редкое и труднообъяснимое. Бывает так, что тишина вокруг, а в тоже время витает в воздухе что-то неуловимое, что-то такое, от чего хочется зажать скорее уши и бежать, бежать не разбирая дороги.

Услышал я его впервые душным летним днем, когда прощался со своею светлой сказкой. В тесном зале типовой трехкомнатной хрущевки безмолвный стон, разбавленный запахом “Столичной” и корвалола, рвал на части мою душу.

Только что открыли крышку, и многие, не выдержав, отвернулись, а впечатлительная артистка едва не рухнула в обморок. Все остальные, мрачные и беспомощные, растерянно смотрели на Златовласку: на носик в конопушках, капризный рот и узкий подбородок. Она была такой же как вчера, но только… только ее уже не было.

“Неужели я”? Мысль эта пугала, пугала меня вдвойне, потому что вместе с ней и вместе с чувством вины, по венам разливался яд вседозволености.

***

Не знаю, любил бы я родную дочь, так как любил Ингу. Ее изящные руки и гибкое тело, и эти золотые, “апельсинешные” волосы, которые просто сводили меня с ума. Когда я спрашиваю себя, почему женился на ее матери — всегда на ум приходит только образ падчерицы — нежный и невесомый.

Алина же была совсем другой. В ней было много хорошего, вернее положительного: энергия, целеустремленность и неиссякаемая жажда деятельности. Но все это было направлено вовнутрь: на фитнес, йогу, медитации — бесконечное и бесцельное совершенствование себя. Бесспорно, для своих тридцати шести, она выглядела сногсшибательно, но только вот какой ценой. Ценой того, что дочь, по мере взросления, все сильнее и сильнее отдалялась от нее. Да и от меня тоже.

Никогда не прощу себе, что не смог тогда оградить Ингу от улицы, от влияния всех этих непонятных друзей. Вот и в тот день, после завтрака, она вдруг заявила, что пойдет с подругой на пруд.

— Но мы же все собирались на дачу? — я попытался воззвать к ее совести.

— Это вы собирались — езжайте на здоровье.

Она вертелась перед зеркалом в тесной прихожей, уже одетая, нетерпеливо дорисовывая на лице последние штрихи красоты. Я же лихорадочно искал, к чему бы придраться.

— И что еще за подруга? Это для нее ты так надуханилась?

— Нормальная подруга. И, знаешь, вообще-то не твое дело.

Это уже было слишком. Мое лицо в зеркале стало пунцовым.

— Да как ты смеешь так со мной?! Все, все, никакого пруда! Слышала?! — я схватил Ингу за руку, как мне казалось очень крепко.

— Мама, мама, он ко мне пристает… — взвизгнула она, вырвалась, воспользовавшись моим замешательством, и, сунув ноги в панталеты, выскочила в подъезд.

— Придурок, ты мне никто, — услышал я пред тем, как хлопнула тяжелая дверь.

“Да чтоб ты там утонула”, — подумалось в сердцах. На шум, с кухонным полотенцем в руках выглянула Алина.

— Нет, ну ты слышала? Вот чер… — я попытался пожаловался, но она как обычно не дала договорить.

— Эй, ты забыл, что по йоге, мысли материальны? Так что нечего языком зря трепать. Сам виноват, зачем цеплялся? Взрослая девка уже — без малого семнадцать. Я вот в восемнадцать уже ее родила. Ну, чего стоишь как баран, собирайся, а то приедем в самое пекло...

Если честно, то дачу не люблю. Особенно в такую ужасную жару, которая стояла тем летом. Не знаю, какой смысл был ехать туда, если Алина сразу спряталась в доме и занялась медитацией, а я от нечего делать начал бродить в тени деревьев. Из головы не шел тезис о материальности мыслей. И кто супругу за язык тянул? А главное, кто меня?

Летнее солнце стояло в зените, ошалевшие звери и птицы спрятались в траве и листьях, вся зелень пожухла и потемнела. Тишина воцарилась такая, что было слышно как от зноя трескается земля между грядками. И вот, среди этой тишины раздался вдруг визг тормозов: истошный, протяжный, неистовый. Я подошел к забору — поблизости ни одной машины, до трассы тоже довольно далеко. Но я не сомневался, что четко слышал его, этот звук, который показался мне таким знакомым...

***

В пятом “Б” нас с Кристиной называли Иржик и Златовласка, в честь героев экранизации чешской сказки. Кристину, потому что она и правда была похожа на Златовласку, а меня, как ее единственного друга.

Признаюсь, что иногда действительно представлял себя Иржиком, воображая, что нежно целую Кристину в губы, так же, как это было в кино. И мечтал о том, что мы когда-нибудь поженимся, будем жить долго, счастливо и умрем в один день, как это обещала сказка. Но жизнь — не сказка и не кино, тем более, когда кино само так грубо и по-хамски вмешивается в вашу жизнь.

Новенькую Веронику в классе сразу прозвали артисткой. Раньше она жила Москве, и успела там сняться в эпизоде какой-то бюджетной короткометражки. На меня новенькая произвела впечатление пустого и самовлюбленного человека, но кукольная внешность и ореол звезды экрана быстро возвысили ее среди остальных одноклассников. Мальчишки объяснялись ей в любви, девчонки предлагали дружбу.

И надо же, так случилось, что среди всех она выбрала мою Златовласку. Помню, как перед уроком истории новенькая подошла к Кристине и восхищенно взяла в руку прядь ее золотых волос.

— Какой необычный цвет, — сказала она удивленно. — Да и вообще внешность у тебя вполне киногеничная.

— Спасибо большое, — Кристина разомлела от неожиданного внимания.

— На каникулах буду в Москве, могу показать твои фотки одному человеку. А пока хочешь глянуть мои, со съемок?

— Конечно! — воскликнула Златовласка, не веря своему счастью, а Вероника бросила на меня мимолетный взгляд, полный торжества и злорадства.

Кристина села рядом с артисткой, уставилась в красочные картинки из мира кинематографа и совершенно позабыла обо мне.

Два месяца, раздираемый ревностью и ненавистью, я наблюдал как крепнет их дружба, приближая роковую развязку. Не раз хотел решительно объяснится с Кристиной, но боялся потерять ее насовсем.

К тому времени злосчастная короткометражка добралась и до нашего города. И вот, чтобы всем вместе насладиться кинотриумфом нашей знаменитости, историчка организовала поход на утренний сеанс.

Если в кино мы шли стройными рядами, как и подобало советским пионерам, то после показа, разбрелись и растянулись как стадо овец. Все живо и с восторгом обсуждали игру Вероники, так, как будто десять секунд на экране и фраза: “Дяденька, хотите собачку погладить?” перевернули мир кино.

Артистка сияла в лучах славы, Кристина рядом с ней светилась отраженным светом. Не в силах больше выносить все это я догнал ее возле автобусной остановки и взял за руку:

— Можно тебя на пару минут?

Вероника с подозрением посмотрела на меня, но Златовласка успокоила ее:

— Все нормально, я догоню.

Когда мы остались одни, я сильнее сжал ее руку и хотел выдать заученный, многократно повторенный в уме монолог, но слова путались на языке и мешали друг другу. Все что я смог из себя тогда выдавить было что-то вроде:

— Бросай ее и возвращайся ко мне, ну пожалуйста.

— Вот еще, ты конечно мой друг, но и она тоже. Почему я должна выбирать?

— Ты что забыла: я — твой Иржик, ты — моя Златовласка, и нам больше никто не нужен!

Я сжал ее руку еще сильней, Кристина скривилась от боли.

— Отпусти, ты что ?!

— Эй, все в порядке? — спросила проходящая мимо историчка.

— В порядке, — ответила Златовласка, резко вырвала руку и побежала догонять артистку. — Ни ума, ни фантазии, — крикнула она уже на бегу.

— Осторожно через дорогу, — напутствовала ее историчка. “Чтоб ты под машину попала”, — зло подумал я.

Хрупкая фигурка Златовласки стремительно удалялась от меня, становилась все меньше, меньше и наконец скрылась за спинами одноклассников. А потом… потом я услышал этот звук: резкий, протяжный, визгливый, как будто локомотив судьбы сошел с рельс и несся в пропасть сметая все на своем пути...

***

Воспоминания, вернувшие меня в детство, и этот звук, как будто рожденный моей памятью, напомнили о событиях утра. С тревогой я подумал об Инге, где она сейчас и с кем? Не выдержал и, наплевав на всякую гордость, вызвал ее номер. Длинные гудки и ответ незнакомки на двух языках только усилили мое волнение. Чуждые мысли о материальности слов прочно засели в моей голове. В смятении я брел по саду не разбирая дороги, и только хруст помидорной ботвы вернул меня к действительности. Снова длинные гудки и снова голос незнакомки. Надо было что-то делать, просто так ждать я уже не мог. Не раздумывая, совершенно позабыв про Алину, я прыгнул в свой кросовер и помчался в сторону пруда.

Сразу за нашим дачным поселком находилось армянское село, которое заканчивалось старым кладбищем и переездом через железную дорогу. По закону подлости, который работает всегда, когда спешишь, назойливый сигнал возвестил мне, что переезд закрыт. Хотелось с разгона врезаться в шлагбаум и протаранить его машиной. Лишь в последнее мгновение я успел ударить по тормозам, чудом избежав столкновения. На горизонте показался неспешный товарняк. Едва приблизившись к переезду он дал уверенный гудок, словно предупреждая: “Извини мужик, но тебе придется ждать.”

В отчаянии я огляделся по сторонам, словно надеясь на какое-то чудо. Убогие домишки на краю села, заброшенные могилы, покосившиеся кресты. Прямо посреди кладбища стояла церковь, тоже возможно заброшенная, обветшалая, с изъеденной ржавчиной крышей. Никакого изящества и вычурности, свойственных нашим, православным. Угловатое, строгое здание, без куполов и позолоты. Какая-то простая и мрачноватая глубина была во всем. Возможно поэтому, впервые за многие годы я вдруг вспомнил о Боге. “Господи, помоги, — попросил, вглядываясь в потемневшие каменные стены. — Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось. Никогда никому не пожелаю зла. Господи, помоги.” Мой взгляд скользнул по окнам, необычным, продолговатым, овальным, и в одном из них, под самой крышей, я вдруг увидел чье-то лицо. Кто-то смотрел на меня внимательно и строго. От неожиданности я вздрогнул и отвел глаза, не в силах вынести этот взгляд, а когда посмотрел туда снова, то там уже никого не было. Наверное в тот момент я бы не смог с уверенностью сказать видел я это или просто все померещилось, но что-то в тот момент шевельнулось в моей душе. Тем временм последний вагон товарняка сердито грохнул на стыке рельсов и освободил мне переезд.

За окном автомобиля замелькал однообразный и невеселый пейзаж: пустые поля с пожухлой стерней. Какое-то время я еще пытался разобраться, было ли что-то там в окне, но по мере приближения к пруду, ко мне снова вернулись тревога и нервозность. В какой-то момент даже стало неловко за свою слабость, за то что начал просить у того, кого всегда отвергал...

Вечерело. Оранжевое солнце разрезало гладь пруда на две половины: северную и южную. Северная часть пляжа была пуста, поэтому бросив машину я побежал вдоль южной, туда где ржавел забытый рабочими грейдер, напоминавший о том, что пруд когда-то был песчаным карьером.

Инги нигде не было видно. Последней, слабой надеждой было то, что она могла быть где-то в той части пляжа, которая находилась за грейдером, там где мы обычно отдыхали всей семьей. Но и эта надежда стремительно растаяла — наше место было пустым. В отчаянии, не зная что делать, я достал мобильник и, не обращая внимания на десяток гневных сообщений от Алины, снова позвонил Инге. Связь была не ахти, телефон где-то пол минуты молчал, а затем раздались длинные гудки и… “Реквием” Моцарта. Это же был ее рингтон! Я огляделся и пошел на звук. В нескольких метрах, под пакетом с пивными бутылками надрывался айфон моей девочки.

Не имею привычки лазить по чужим контактам, но тогда у меня просто не оставалось выбора. Пропущенный звонок от Славика, два от Артура, входящие от Миши, Маги, Жеки и последний, сегодня, от некого Игоря П. Не раздумывая, я нажал на значок телефонной трубки. Вскоре, на том конце послышалось тяжелое мужское дыхание — кто-то ждал, что я начну первым.

— Дико извиняюсь, — начал я как можно вежливее, — это отчим Инги...

Неизвестный положил трубку и по видимому выключил аппарат, потому как дозвониться до него больше не удалось. Какая-то аппатия и безразличие завладели мной. Несколько минут я стоял ошарашенный и придумывал обидные продолжения к букве “П”. Не зная что и предпринять, ответил на сообщения Алины и поехал домой. “Подожду Ингу до утра, не вернется — буду звонить в полицию”...

Наш микрорайон — это фактически одна улица, вокруг которой хаотично понатыканы многоэтажки. Днем, когда стоит невыносимый зной, жизнь здесь едва теплится, а вечером, перед закатом, все те, кому надоела искусственная прохлада кондиционеров высыпают на наш “Бродвей”.

В тот вечер все было как всегда. Вот я проехал мимо многодетной цыганской семьи: грязные, пестро одетые мать и дети беспокойно рыскали глазами по сторонам. Дальше, возле спортбара, в облаке адреналина толпились подогретые фаны в ярких шарфах. А на стоянке возле торгового центра слет таксистов: загорелых, усталых, молчаливых. Еще дальше влюбленная пара, обнявшись, неспешно брела над дорогой. Он высокий, на вид лет двадцать пять, а может и больше, она маленькая, худенькая, почти ребенок, с длинными густыми волосами, которые отливали золотом в лучах заходящего солнца.

Я прижался к обочине и ударил по тормозам.

— Инга, Инга! — строгий и в тоже время радостный крик вырвался из моего горла.

Она отлепилась от кавалера и подбежала к машине. Я выскочил, кинулся было к ее спутнику но Инга повисла на моей руке.

— Эй. Ты чего? Это мой друг. Это Игорь. Эй!

От нее несло табаком и пивом, я видел ее счастливые глаза и опухшие от поцелуев губы. Но главное, что она была жива, все остальное не важно.

— Ладно, садись. Дома поговорим, — ответил, уступая ей.

Инга послала своему ухажеру воздушный поцелуй, и запрыгнула в машину.

Все страхи и предрассудки сегодняшнего дня показались мне такими нелепыми и неправдоподобными, что даже стало смешно. Мещанские рассуждения о материальности мыслей, заискивания непонятно перед кем возле заброшенной церкви — на что только не способен человек, лишь слегка его прижмет судьба. Пара совпадений, неясный образ, и все — ты готов поверить во что угодно. Как глупо и как нелепо, смешно. Единственной реальной угрозой-то на самом деле являлся только Игорь П.

Я высунулся в окно и крикнул:

— Эй, как там тебя… Игорь. Слышишь? Не попадайся мне больше на глаза! Он не ответил. Только презрительно посмотрел на меня холодным, дерзким взглядом. “Да чтоб ты сдох” — добавил я про себя.

— Зря ты так, — сказала Инга задумчиво. — Игорь, меня практически спас. Только не волнуйся, ладно? Сегодня ногу в пруду свело. Наглоталась воды, и паниковать начала, и знаешь уже отчаялась… но тут в облаках увидела как будто окно и как будто там чье-то лицо, худое такое и строгое… а потом меня Игорь вытащил. Представляешь?

— Представляю...

Инга так была увлечена своими мыслями, что не удивилась ни ответу, ни ужасу в моем голосе. Она откинулась на спинку сидения и уставилась в зеркало заднего вида.

Там я разглядел ее ухажера. В свете фар встречных машин его лицо казалось мертвенно бледным. Стало как-то не по себе, и в то же время венам разливался пьянящий яд вседозволености...