Дом, в котором живет никто

Посвящается тем, кто когда-то был.

Оскар шагнул в затхлую темноту холла, но Джим придержал его за рукав.

— Может, не надо? — спросил он и сам испугался своего охрипшего от страха и долгого молчания голоса.

Казалось, что Оскар его не слышит. Он выдернул рукав из пальцев брата, осветил по-старинному просторный холл, скривился, не найдя ничего интересного и зашагал к пушистой от пыли лестнице. Джим двинулся за ним, поминутно оглядываясь на дверь, будто боясь, что она исчезнет.

Когда он в очередной раз посмотрел назад, ее уже не было.

Джим остановился, глубоко вдохнул, еще раз осветил все стены в надежде на то, что дверь осталась на своем месте. Ничего. Только белела доска объявлений.

Странное это чувство — смотреть на протоколы собраний тех, кто кто давно уже сгинул в темноте своих квартир, на оповещения, извещения, предупреждения, написанные теми и для тех, кого уже давно нет.

Поверх напечатанных мертвых слов шла кривая приписка бурыми чернилами. Джим попытался ее прочесть, но смысл ускользал от него.

— Как всегда. Не делай то, не делай се, ходи по стеночке и не разговаривай с незнакомыми дядями, — Оскар бесшумно подкрался сзади.

— Там это написано? — переспросил Джим, силясь сложить знакомые буквы в слова.

Оскар прочел ему вслух записку, с силой тыкая пальцем в каждое слово — «Посетителям в квартиры не заходить, с жильцами не разговаривать, на ночь не оставаться, ничего с собой не уносить.» — а потом буркнул:

— Дефективный.

— Странные правила, — сказал Джим, спеша по лестнице вслед за братом. Он нисколько не обиделся на грубость Оскара.

— Обычные. Все правила — это чья-нибудь шутка.

Джим преданно смотрел в спину брата, вздыхал и не соглашался в душе.

На втором этаже двери были закрыты. Клочья дерматина свисали с их боков, лучи фонариков высветили глубокие царапины на стенах.

— Зря мы сюда пришли.

Оскар поковырял ржавый замок, навалился на дверь плечом, поупирался пару минут и ничего не ответил.

Третий этаж встретил их беззубыми провалами квартир. Оскар направился в одну из них, но Джим снова схватил его за рукав.

— Чего тебе? Сдрейфил?

— Там же написано было!

— Где? — он снова повернулся к проему, под лучом фонарика темнота загудела, пошла рябью…

— С-сам знаешь, где!

— Отвали, все схвачено. Это просто игра.

— Это жизнь!

— Тебе страшно, малышка? — заворковал Оскар, разворачиваясь к брату. — Хочешь конфетку? Жизнь — игра, но я собираюсь играть по своим…

Джим заорал и рванулся прочь. Оскар напрягся, готовый то ли к бегству, то ли к драке, в два прыжка очутился на лестнице. Сердце дрожало у самого горла, ноги вдруг предательски ослабели. Краем глаза Оскар увидел забившегося в угол Джима, скривился и выглянул на площадку.

Под потолком горела лампочка.

Из ближайшей квартиры вышла женщина в грязно-розовом халате, зашаркала к соседям. По лестнице спустился мужчина с бульдогом. Джим не успел увернуться и лапа пса с чавканьем прошла сквозь него, оставив на одежде сероватую слизь и комья грязи. Оба — и мужчина, и собака — смотрели сквозь незваных гостей по-рыбьи холодными глазами. Дама в старинной одежде зашла в невесть из какой эпохи прибывший лифт, и из-за тяжелых дверей зазвучали хриплые нечеловеческие стоны.

— Разбудили… — Джим раскачивался из стороны в сторону, сжимая голову руками.

Оскар взглянул на неподвижные лица людей, встал, поднял легкого брата, заставил того посмотреть себе в глаза.

— Мы сейчас отсюда уйдем, — сказал он. — На крыше есть пожарная лестница, я видел. Мы уйдем и больше сюда не вернемся.

Он лгал. Это место уже давно привлекало его своей загадочностью. Дом, чьи жильцы умерли. Все, без исключения. Дом, чьи жильцы не были похоронены. Дом, который несколько десятилетий оцепили без видимых причин, не дав жившим там людям ни малейшего шанса спастись. Дом, о котором взрослые не говорили.

Оскар собирался приходить туда вновь и вновь, пока не найдется новая игрушка.

Джим усмехался ему в спину.

Чем выше они поднимались, тем ухоженнее становились площадки. На седьмом этаже появился стертый ковер, на восьмом засохшие цветы в кадках.

Изредка в темноте взревывал лифт.

Девятый, десятый… Снаружи дом казался куда меньше.

Последний этаж был похож на гостиницу. Дверей опять не было, и лучи фонариков освещали то широкую незаправленную кровать, то разбитую вазу с иссохшей розой, то табличку «Do not disturb». В конце коридора дрожал желтый свет лампочки, освещая ступеньки, ведущие сначала на заледеневший чердак, потом на крышу под агатовым небом.

Оглянувшись, Оскар увидел заполнивших коридор людей. Они стояли плотной толпой, и впервые за всю прогулку по дому смотрели прямо на них с Джимом, смотрели мертво, тоскливо и страшно.

Снаружи было светло от сияния огромных мыльных пузырей, кажущихся призраками в лунном свете. Они поднимались из бездонной трещины в крыше — удивительно, как Оскар с Джимом могли ее не заметить, бродя по дому, — и поднимались в небо, затмевая своим блеском звезды, танцуя среди облаков. Сквозь мерцающую пелену Оскар увидел длинную доску, перекинутую между двумя берегами дрожащей реки пузырей. Он двинулся по влажному дереву, не обращая внимания на панику в глазах брата.

Тот дошел до середины доски и замер.

Оскар нетерпеливо ждал, стоя у пожарной лестницы.

— Давай резче! — крикнул он.

Джим не отозвался.

— Ты там чего? Дрейфишь? Сопляк!

— Я не пойду.

— Не дури. Мы сейчас спустимся и все будет хорошо, — Оскар осторожно ступил на тонкую доску, протянул руку брату. — Пошли.

— А что дальше будет?

— Хмм… дальше мы придем домой… — «Только бы выдержала…»

— А совсем дальше?

— Хватит уже, дефективный! — вспылил Оскар.

— А дальше я никому не буду нужен, — нараспев прошептал Джим.

Дока под их ногами задрожала.

«Раскачивает.» — понял Оскар.

— Что ты несешь? Ты нужен мне, — Оскар старательно следил за интонациями. Еще истерик над бездной ему не хватало!

— А ты женишься, и я тоже не буду нужен.

— Бред!

Оскар наконец дотянулся до брата, потянул за футболку.

— Пошли.

— Не старайся, я все равно не пойду.

Ветер разорвал жемчужную пелену и Оскар наконец увидел отрешенное лицо Джима.

Тот не шутил.

— Пошли, — еще раз зачем-то повторил Оскар, зачарованно, будто в первый раз, глядя на брата.

Прежде он никогда не обращал на Джима внимания. Несчастный дислексик обожал своего брата и никогда не высказывал ни своих желаний, ни своих страхов. Или Оскар просто не обращал внимания?

Джим опустил глаза и шагнул в пролетающий мимо пузырь. Тот не лопнул, лишь мелко задрожал и медленно поплыл догонять своих товарищей.

«Так он живой…» — подумалось Оскару непонятно почему.

Он еще долго смотрел на пляшущие в небе блики, провожая взглядом брата. Затем развернулся, шагнул на первую ступеньку лестницы, медленно начал спускаться.

Мимо бесшумно летели радужные пузыри, ослепляющие своим блеском. Пахло мылом и железом. И еще небом, совсем близким, только руку протянуть.

Оскар не заметил, когда его ноги соскользнули с влажного металла. Просто ветер из пронизывающего стал обжигающим, в глазах потемнело от боли. Фонарик яркой звездочкой прочертил воздух и исчез в темноте.

Потом падение прекратилось. Оскар упал на невесть кем натасканную груду заплесневевших одеял. Лестница исчезла, балкона на этой стороне дома никогда не было, но сил удивляться уже не оставалось.

Оскар поднялся на ноги, вгляделся в сияющее небо, отыскивая брата.

Горизонт перечеркнула огненная точка.

Оскар шагнул в темноту.