Дом на окраине

Дом на окраине

По традиции «полянку» накрывали в принятом комиссией доме. Комиссия еще ходила, а расторопные шестерки уже во всю готовили стол. Продолжали в одном из самых дорогих ресторанов города, где девочки танцуют канкан, мальчики показывают стриптиз и есть отдельные нумера.

Это уже изначально закладывается в смету. Есть там хитрющая графа «Прочие расходы». А формалистами никто не хочет выглядеть. «Прочие» — значит, потрачено куда надо.

— В тесноте, да не в обиде, — провозгласил генеральный директор компании — Милости прошу к вашему шалашу!

— Я бы не отказался уединиться с одной из наших прелестных дам в шалаше, — это уже и.о. вице-губернатора, который курировал вопросы строительства. — О! не подумайте ничего дурного!

Было две прелестницы. Одна худая, как колосок на нескошенной полосе. Потому что сеятелю такой колосок без надобности. У «колоска» были кривые ноги и нос упирался в нижнюю губа. Когда она говорила, нос шевелился и жил самостоятельной жизнью, независимой от хозяйки. Вторая была миловидной. Плюс бюст восьмого размера, на который хотелось положить голову. От нижнего бюста стул жалостливо поскрипывал.

— Алексей Гаврилыч!

И.о. вице-губернатора поднялся с бокалом. Торжественно оглядел собравшихся. Все затихли.

— Дамы энд господа! Сегодня замечательный день. Десятки семей въедут в эти великолепные квартиры, доступные по цене. Да! Это бюджетное жилье. Но по качеству не уступает бизнес-классу. За простых людей, ради которых мы живем, работаем, не щадя ни сил, ни здоровья! И видим в этом смысл своей жизни! Ибо мы слуги народа, простого рабочего человека!

Чокнулись. И тут же улыбки как ветром сдуло. Лицо искривились, как в комнате с кривыми зеркалами.

— Конечно, прошу пардона! Я не поняла, что это, — выговорила худая, оглядывая полупустой бокал.

А та, у которой бюст номер восемь, брезгливо изрекла:

— По-моему, это вода. Определенно, вода из-под крана. Что это такое? Решили посмеяться над нами?

Генеральный директор затряс губешкой:

— Господа! Я не могу понять. Заказ был сделан в лучшем ресторане. Мы всегда там делаем заказы. И никогда ничего подобного. Там лучшее вино. Заграничное. С полей Бургундии.

— Боже! — запищала худенькая.

И бросилась вон, опрокинув по дороге стул, который тут же рассыпался на составные детали.

— С ней что-то случилось?

Взгляды устремились к тарелке, где худенькая только что ковыряла вилкой, надеясь заесть горечь. Из тарелки расползались белые черви с черными зубастыми ртами. Их называют трупными.

И.о. вице-губернатора садился в машину. Генерального директора трясло, как будто к нему подключили ток. Он что-то пытался вымолвить, но вылетало только бестолковое бэ да мэ. Наконец он сумел пробормотать:

— Разберусь! Это какая-то провокация, терроризм. У меня знакомый полковнив в ФСБ. Найдем виновных!

И.о. вице-губернатора с ненавистью поглядел на генерального директора. Еще никогда он так не был унижен. И процедил сквозь зубы, чтобы знал пес поганый свое место — кто он и кто будущий вице-губернатор:

— Следующий тренд вам не выиграть. Можете не беспокоиться. Мой совет: отправляйтесь в сельскую местность строить коровник.

Нетерпеливо провернул ключ. Что-то пошло не так. Он вытащил ключ и снова вставил, выровнял. Она подпрыгивала на месте и, сжав руки в локтях, трясла ими, как на дискотеке. Дискотеки она обожала. Какой он копуша! Уже ждать невмоготу! Ну, быстрей же! С ума можно сойти! Она не выдержит этого! Ну, что он там никак не может справиться с ключом. Если дверь не откроется, она умрет на месте.

— — Мадам! Прошу!

Он медленно приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест, склонившись в полупоклоне.

— Мадмуазель!

— Ах да! Сильвупле! — улыбался. — Надеюсь, вы не будете разочарованы. Это убьет меня, такого молодого и красивого!

Переступила через порог, зажмурив глаза. Вот сейчас она откроет глаза, и все сомнения рассеются. Она попала в сказку. Золушка, наверно, вот так же впервые вступала в королевский дворец. Где ее ждал бал, влюбленный принц, предложение руки и сердца стоящего на коленях венценосного красавца.

— Влад!

Она стояла в прихожей.

— Как здесь просторно! Вау! — вскинула руки. — Неужели это не сон? Я не могу поверить! Это супер!

То и дело слышались ее восторженные крики, то из одного угла квартиры, то из другого.

— Смотри, какая ванна! Вау! Настоящий финский унитаз! Такой я видела в нашем белом доме. Вот это гостиная. А здесь у нас будет детская. Владик! Ты сколько хочешь детей?

— Здесь у нас спальная.

Это уже он. Ходил за ней следом. Но не столько рассматривал квартиру, сколько ее попку, туго обтянутую джинсами. Подхватил ее под мылки, легко приподнял и впился в ее губы, стал своим языком облизывать ее язык со всех сторон. Он знал, что это ее заводит, возбуждает. Долгий поцелуй. Но этим дело не закончилось. Он опустил ее на пол и стянул с нее футболку. На ней был его любимый лифчик в горошек. Такие, наверно, любят школьницы. По крайней мере, он так думал. В школе он лифчики видел только сквозь просвечиваемые блузки. Стал на колени, наклонился, целовал ее живот и торопливо расстёгивал и сдергивал с нее джинсы. Это было не так-то просто и требовало определённой сноровки.

— Погоди!

Она потянула с него футболку, потом стала расстегивать ремень, чиркнула зиппером и почувствовала набухшую плоть.

Ее колени сами подогнулись. И он уже вдавливал ее в пол, навалившись всем телом, нетерпеливый. Она застонала.

— Мне так хорошо, милый! Только не надо торопиться! Это же наша квартира. Мы одни. Больше нам никто не помешает.

Он тоже внушал себе, что не должен торопиться. Это мгновение должно запомниться и ему, и ей. «Мы же не в парке где-нибудь или в лифте. И даже не в вагонном туалете, кду в любое время могут постучать. Наша квартира! Над дом! Ого-го! Что может быть лучше собственного угла!»

Он замедлил движения. То и дело останавливал себя, чтобы оттянуть этот сладостный пик. Дождаться ее и слиться вдвоем в сладостном экстазе. До этого только раза два и получилось так.

— В своей квартире! Впервые! Я никогда не забуду этого! — шептала она.

Даже думали они об одном и том же. Значит, есть не только слияние тел, но и душ влюбленных. Покрывала поцелуями его лицо, царапала его спину, что еще больше возбуждало его. И сдерживаться было уже очень трудно. Но он считал, что у него сильная воля. Как говорят его товарищи профи: не торопись, чтобы не пустить поезд под откос. Мчался, пыхтел и завалился набок, бессильный и выжатый. А партнерше страдание, кайф-то ей не пойман.

— Что же ты? — простонала она. Смотрела в потолок. — Владик! Миленький! Ну, что ты! Я жду тебя! Сейчас! Я уже! У меня уже начинается! Ой! Я потеряю сознание. Держи меня! А то я упаду!

Это был сигнал, что можно уже не сдерживать себя, а, напротив, нужно поторопиться, чтобы не опоздать к отправлению поезда. Конечно, можно заскочить и в уезжающий вагон. Но это уже не то!

Это был миг экстаза, полного слияния мужской и женской плоти. Он опустил вожжи. И зачастил, как отбойный молоток. Но что это? Она уходила от него. Он терял эту желанную плоть.

Ощущал под собой пустоту. Под ним не было вожделенного горячего тела, которое должно было вознести его на небеса блаженства.

Стоны и характерный стук кровати заставил чету Ермоловых выскочить из кухни. На супружеской постели лежало… Они не верили своим глазам. Может быть, это галлюцинации? Клубок двух переплетенных потных тел. Какой-то морской узел, просто. Акробаты никак! Парочка была напугана и удивлена. Четыре пары глаз устремились к потолку, где темнела большая дыра. Куски штукатурки и пыль возле кровати и на кровати. И даже в волосах парочки.

Данил звал сестренку на балкон.

— Я боюс! — крикнула Аленка, выпучив глазенки.

Она произнесла «боюс» твердо, без смягчения. И не может быть страх мягким, как губка, которой мама моет ее в ване, приговаривая при этом «как с гуся вода, так с Аленки беда».

— Я тебе что-то покажу! — поманил брат. — Иди! Не бойся! Знаешь, как интере

сно! Ну, чего ты!

Потянул сестренку за руку. «Если тянет, значит, так надо!, — обреченно подумала она. И упираясь, пошла за ним. — Маме всё равно расскажу. Хорошо, если бы Данилке попало, чтобы он ревел». Ей нравилось, когда мама ругала брата, а если она его еще и шлепала, а он выл, как пожарная сирена, она приходила в восторг и хлопала в ладошки. «Так тебе и надо! Так тебе и надо!» Это издержки братской, то есть сестринской любви. По-настоящему любишь кого-то, когда ему больно.

На балконе пусто. Жильцы еще не успели вжиться в новые квартиры, чтобы захламить их сломанными холодильниками, сгоревшими кофейниками и коробками от бытовой техники, которые нужно хранить не меньше года, если хочешь, чтобы их приняли в гарантийный ремонт.

Посмотреть с балкона вниз она не решалась. Как-то в гостях она посмотрела с балкона вниз и поняла, что есть еще люди-мураши, таких мурашей она видела в песочнице, и много игрушечных машинок, в которые любит играть Данилка. Она тогда громко тарахтит и у него бегут слюни изо рта. Вообще это очень страшно смотреть с балкона вниз. Это даже страшней, чем когда папа вкручивает лампочку. Одним словом, «боюс».

— Смотри! — прокричал Данилка. — Ну, чего ты не смотришь, когда я тебе говорю «смотри»?

Хлопнул ладошкой по ограждению.

— Ой! — пискнуло.

Аленка покрутила головой. На балконе, кроме их с Данилкой, никого не было. А кто тогда пискнул? Аленка выпучила глаза. брат опять ударил по ограждению. Аленка на всякий случай отодвинулась.

— Ой!

И еще:

— Ой! Ой! Ой!

Данилка засмеялся. Аленка посмотрела на брата. Если он смеется, значит, ничего страшного.

— Ты теперь! — сказал он Аленке.

— Я не достану. — обиделась она. — Тебе хорошо, ты вон какой! А еще маленькая. И не достаю.

Приподнял ее. Аленка ударила. Конечно, не сильно. А вдруг сильно ударишь, и тебе сделают плохо. Потом игриво:

— Ай!

Голосок был тот же. Только айкнул он тише и как-то добродушней. Значит, на Аленку не обижались. Сестра и брат засмеялись. Как хорошо, когда с тобой играют. А то маме и папе все время некогда.

— Теперь смотри! — сказал Данил.

Он подпрыгнул.

— Опля!

Аленка зажала ладошками лицо. Всё-таки Данилка был очень храбрый. Она бы никогда не решилась подпрыгивать на балконе.

— Ого! — с восхищением.

— И я! И я! — запищала Аленка. — Я тоже хочу подпрыгнуть, чтобы он мне сказал «ого» или еще что-нибудь.

Стали прыгать вдвоем.

— Ого! Ого! Ого! Ого! — восхищенно откликался на каждый прыжок балкон. Видно, это ему доставляло удовольствие.

Было очень весело. Но это, оказывается, было еще не всё. балкон был просто кладезь неожиданностей.

Лег Данилка на живот и предложил сделать то же самое Аленке. Она задумалась. Кто же на балконе лежит? Не понимала она, зачем нужно ложиться, если она совершенно не хочет спать. Ложатся на живот, на спину или, согнувшись каралькой, в постельку, когда наступает ночь.

— Ложись, говорят тебе! — прикрикнул брат.

Аленка провела ладошкой по полу. Потом внимательно стала изучать ее. Мама так всегда делает. Не хотелось ей замарать платьишко, потому что «грязнуля» было у мамы ругательным словом. Это значит «нехорошая девочка», на которую надо ругаться и даже шлепнуть ее.

Ладошка была чистая. Вздохнула и легла рядом с братом. Вытянула руки. Посмотрела чистое небо.

— А теперь вот так делай: хрр-пшш, хрр — пшшш!

Данилка надувал воздух и с шумом его выдыхал. Старался делать это как можно громче.

— Не хочу я спать! — запротестовала Аленка.

— Да никто тебя не заставляет спать! Ты просто делай, как я: хрр— пшшш, хрр— пшшш, хрр-пшшш…

Если не спать, тогда можно. Хррр— пшшш…. Это даже интересно! Щечки дрожат, губки трясутся. Тут она почувстввовала, как ее качает вверх — вниз, вверх — вниз. Так мама делала давным-давно, когда она была совсем маленькой. Потом «Спят усталые игрушки…» Она тысячи раз слышала эту колыбельную, а потом засыпала. Только голосок немного отличается. Сейчас она была взрослой. И ложилась позднее, когда «Спят усталые игрушки» давно споют. Под эту колыбельную она укладывала в кроватку свою дочку, говорящую куклу Кристину. Стоило Кристину опустить на подушку, как она сразу закрывала свои большие глазки.

— Да! Здоровецки! — прошептал Данил. — У нас волшебный балкон! Ни у кого такого нет! А у нас есть!

— Аленка согласилась:

— Он хороший.

— А давай маме и папе не говорить о балконе! Это будет наша с тобой тайна, о которой никто не узнает. Ты же хочешь, чтобы у нас был свой секрет, о котором мы знаем только вдвоем? У мамы с папой есть свой секрет, они уходят в спальную, шепчутся и смеются.

— А еще они целуются, — закричала Аленка. — Да! Да! Я сама видела. Я не обманываю. Они думали, что никто не видит, а я видела.

— У нас тоже будет свои секрет. А то мама с папой хитренькие, думают, что только у них бывают секреты.

Аленка обрадовалась.

— Хорошо!

Она знала, что, как только мама придет домой, она ей всё расскажет. Всё — пре всё! но Данилке нельзя про это говорить. Пока мама не пришла, у них с Данилкой будет свой секрет, о котором никто, кроме них не знает. Это так здоровецки, когда есть свой секрет, о котором можно потом рассказать маме.

Уже хотели подняться, но неприятно заскрежетало. Какое-то сердитое злобное ворчание.

— Что это? — спросила Аленка.

— Не знаю.

Данил был напуган. Его страх передался сестренке. Чем они могли рассердить балкон, раз он стал таким?

Проскрежетало громче и противней. Балкон наклонился в сторону улицы. Брат и сестра уперлись руками в край.

— Боюс! — прпищала Аленка.

— Ээээ! — заскрежетало

По-злому, неприветливо. Угрожающе. Звериный рык нарастал, переходил в рычание нападающей собока. Балкон вздрогнул и еще сильнее наклонился. Дети попытались подползти к дверям.

— Бежим! — закричал Данил.

Они вскочили на ноги, но устоять не смогли и снова упали. Встали на четвереньки и поползли. Балкон, как кораблик в сильную волну, раскачивался из стороны в сторону. Качка становилась сильнее. Плитка на полу щелкала и ломалась, ее осколки катались по всему балкону.

Дети упали. Сначала откатились к одной стороне балкона, потом к другой, потом снова покатились. Они уже не могли ни за что уцепиться, чтобы удержаться. И продолжали перекатываться.

— Нехороший он! Злой он! — завизжала Аленка изо всех сил. — Я не хочу с тобой играть! Отстань от нас!

Балкон крякнул и полетел вниз с двенадцатиэтажной высоты и упал прямо на ауди, у которой целовалась парочка. Машина превратилась в гладкий ровный лист. Краешки этого листа выглядывали из-под плиты.

В конце концов она сама была виновата. Зачем было надевать эту коротенькую юбочку, топик, который открывал плоский живот с колечком в пупке и разноцветным цветочком под левой грудью? Выглядела она великолепно. Куда ее вести? Везде эти чертовы люди! Как он всех сейчас ненавидел! Они везде, как мураши, снуют по своим глупым делам.

Какой же он идиот! Они проходили мимо нового дома. Невольно задрали головы. Дом такой красивый! Не все еще жильцы заселились. Это было видно по окнам, на которых не было штор. Потянул ее за руку.

— Куда?

— Пойдем! Там у меня знакомый. Посидим, поболтаем, — врал он. — Посмотрим, как он устроился.

— А ты не врешь?

— Да пойдем же! — приказал он. — Чего бы я врал? Вместе учились в школе. Хороший пацан.

Как он раньше не дотумкал? Это всё равно, когда приспичит и терпежа уже никакого нет. Переминаешься с ноги на ногу, ставишь их крест-накрест то и дело. Корчишь рожицы. И сдерживаешься из последних сил. Вот заскочил за угол. А там безлюдно. Оглянулся. Ну, ходят люди. Но вроде не заметят. Быстренько! Переминаясь с ноги на ногу, дергая головой, подпрыгивая. Секунда и не успеешь. О! блаженство! Какой это кайф невыразимый! Как хорошо!

У него была карточка. Она была универсальной. Открывала почти любую дверь. Нет! Он не был домушником.

Но вещь классная! Мало ли что! В жизни всегда пригодится. А то с современными дверями вечные заморочки. В жилые дома точно можно было попасть. Там же экономят на всем. И ставят какую-нибудь дешевую китайскую дрянь. Открыть такие двери никаких проблем.

Карточку на день рождения подарил ему Кеша. Он сидел с ним вместе в выпускном классе за одной партой. Кеша был гением. Он учился на третьем курсе на программиста. Уже сам создавал игры, которые бесплатно раздавал друзьями и знакомым. Все прочили ему великое будущее.

Кеша говорил, что когда закончит универ, то слиняет в штаты. Здесь ловить нечего. Никаких перспектив. Или в Автралию. В Рашке не хрен ждать. Всю жизнь биться ради жалких копеек. Страна дебилов.

Выходит, что он тоже дебил. Ему слинять никуда не светило. Ну, не всем дано. Он это понимал. С его-то колледжем! Зато Кеша длинный и прыщавый. Белобрысый. Глаза какие-то блёклые. Телки на Кешу не западали. Уже за двадцать перевалило, а еще ни одну не задрал.

А вот у него в этом месяце эта… ее звали Элькой… у него уже была третья. Ну сейчас будет третьей. После того, как он ее отхарит по полной программе. Девки на него западают. В этом он везунчик. А Кеша, наверно, в кулак дрочит. Так что неизвестно, кому больше повезло.

Кто из них дебил?

Но карта — это клёво! Дверь открылась.

— Ну, вот видишь!

Он повернулся к девчонке. Теперь она уже не сомневалась, что они идут в гости к его другу. Она супер! Такой у него еще не бывало.

Они прошли в холл. Вау! Это супер! Просторно. Мозаика с какими-то фантастическими птицами. Даже фикусы стоят. Во! И маленький кожаный диванчик, который еще пахнет мебельной фабрикой. На нем можно было бы и отыметь ее. Но, наверно, камеры стоят. Да, не наверно, а точно. Опять же в любое время кто-нибудь может зайти или выходить будет. А они тут пыхтят! Потянул ее к лифтам. Их было три. Вот незанятый. Не успел приксонуться к кнопке, как дверки раздвинулись. Фу! Двенадцатый этаж. Если не успеет, то можно прокатиться туда-сюда. Но пару палочек непременно надо ставить. Со второй всегда получается дольше. Ха! Подфартило фраерку! Ся, телочка, узнаешь, что такое настоящий мачо. Тебе понравится. Претензии не принимаются. А вот экзотика всегда пожалуйста! Ему не помешает обогатить свой сексуальный опыт.

За ними захлонулись двдерки. Он набросился на нее, как голодный волк на ягненка. Без всяких предисловий, ля-ля — тополя! Чего рассусоливать, зря время тратить. А время — это деньги! Губами впился в ее губы. Одной рукой задрал ей лифчик и стал мять рруди, а другой сдергивал с ее трусики, то есть узенькую полоску, которая прикрывала то, что для него было высшей ценностью. Может быть, у нее имелись какие-то возражения. Но высказать она их не могла. Ее губы были запечатаны плотно, как бутылка вина. Только и могла, что мычать. Пора уже выпустить на волю своего нетерпеливого товарища, ради которого он и жил. На долю мгновения ослабил хватку.

— Постой! — испуганно прошептала она освобожденными губами. — Да постой же, тебе говорят!

— Почтой? А чо за дела?

— Слышишь?

— Чо слышишь? — уже со злостью спросил он. — Ты это… не слушай! Ну, моторы шумят. Чо-нибудь еще.

Замер. Действительно, кто-то хихикал.

— Да камера, наверно. Пускай слюной давятся. Придурки! Сидят какие-нибудь два урода и смотрят.

Она уперлась ему в грудь.

— ты чо?

— Мне кажется, что кто-то здесь есть. Не знаю, почему, но мне так кажется. Я даже уверена.

— Кто тут есть? Глюк что ли?

Но снова замер. Прислушался. Определенно шебаршатся и хихикают. Как будто в шаге от них.

— Я тоже хочу!

Сказано это было противным гнусавым голосом. Стразу представился похотливый старичок.

— Сначала ты, а потом я. Телочка-то ништяшная. Думаю, возражений не последует? Ты же не собираешься на ней жениться?

— Пошел ты, козел!

— Или вдвоем сразу:

— Пошел на хрен, козел! Я тебе сказал! Если чо, у меня черный пояс. Уделаю, мама не горюй!

Он разозлился.

— Смотри в свой долбанный монитор, как мы сейчас будем хоп-хоп-хоп! И дрочи там у себя!

Она опять отпихивала его. Это его сердило. Чего так ломаться, строить из себя целочку?

— Пошли они… Не обращай внимания!

Он стал настойчивей. Раскраснелся и вспотел. Вот вроде бы сейчас уже добьется своего и никак не получается.

— Стой ты! — завизжала она. — Меня кто-то гладит по спине. И ниже. По попе. У него такая твердая рука!

— Гладит?

— Да!

— Нет там никого. Там стенка. Ты прислонилась к стенке и тебе кажется, что кто-то тебя гладит.

— Ты отвянешь от меня!

Она толкнула его с такой силой, что он отлетел в угол. Удивленно поглядел на нее: откуда в ней взялось столько силы.

— Ты, коза дранная!

Но она завизжала еще сильнее. В ее голосе было страха, что он и сам напугался. Но вроде бы он ей ничего еще не сделал. Вдруг склонившись и продолжая визжать, стала ритмично двигаться. Руками она уперлась в колени и широко расставила ноги, чтобы не упасть. Взад — вперед! Взад — вперед!

— Не надо! Прошу тебя! Мне больно! Не делай так! Умоляю! Я умру! Мне очень больно! Перестань!

Он опустился в угол и не мог пошевелиться. А только смотрел на нее и не мог понять, что с ней происходит. Она разыгрывает перед ним спектакль? Или ее дерет какой-то невидимка: намазался смесью, стал невидимый и вот сейчас воспользовался моментом, чтобы отодрать ее?

Она упала и стала рыдать.

— Ты чего?

— Он изнасиловал меня. Он сделал мне очень больно. У меня там все болит. У него очень большой.

— Он — это кто?

— Откуда я знаю! Может быть, ты видел его? А я не видела. Он крепко держал меня и насиловал. Дебил! Чего ты пристал ко мне?

— Здесь никого, кроме нас, нет. Тебе это все показалось. Обернись, посмотри! Здесь никого нет.

— Это ты сделал?

— Я сидел в углу. Я тебя не трогал.

Опять захихало. Противно. Как будто старик откашливается от мокроты. Они стали крутить головами.

— Потрогай! Она еще мокренькая. Вторым номером пойдешь.

— Ты кто? — спросил он, смотря в верхний угол. — Ты сделал себя невидимкой? Ты чем-то намазал себя. Ты кто?

— Дед Пихто. Вот кто. А ничо телочка. Аккуратненькая. Еще приводи. Попользую. А чо ты еще сейчас не деранешь?

— Что это?

Он обхватил голову руками.

Она поднялась. Одернула юбку и стала пристально рассматривать кабинку лифта. От потолка до пола.

— Куда мы едем?

Он поднял голову.

Все лампочки мигали. Чувствовалось, что лифт движется вверх. Но он уже давным-давно должен был добраться до двенадцатого этажа.

— Не знаю.

— Вызови помощь!

Нажал на аварийную кнопку. Никакой реакции. Нажал сильнее. Потом еще сильнее. Потом стал давить непрерывно.

Захохотало.

— Да где мы? Куда идет этот чертов лифт? — закричала она. — Куда ты меня привел? Что это за дом?

— На кудыкину гору. Парнишка! А теперь ты готовься! Сожалею, но вазелина у меня нет. Вроде ты тоже аккуратненький и смазливенький.

Тут же сильная рука сдернула с него джинсы. Но никакой руки не было. То есть была, но невидимая. Невыносимая боль пронзила всё тело. Ее крик слился с ее криком. Они летели вниз.

Александр Филиппович Зубровский всю сознательную жизнь был на общественных должностях. А для этого нужен особый склад характера и ума. И само собой общественный темперамент. В школе командиром отряда, после школы комсморгом, а потом парторгом. Что открывало ему двери во многие кабинеты. И первые лица района и даже области жали ему руку. И даже на пенсии продолжал работать. Но дядька из Свердловска разогнал партию, и Александр Филиппович остался не при делах. Делать он ничего не умел, как кроме выступать и констатировать. Кто был кем-то стал никем. В одночасье. Это немало удивило его. С этим еще можно было смириться, но как обуздать вечную жажду пропагандировать, организовывать и вести за собой широкие массы на трудовые подвиги и активную общественную жизнь? Он утратил смысл жизни. И стал заглядывать в рюмочку. Но во время остановился. Живчик-бодрячок на глазах стал превращаться в ворчливого старичка, для которого всё кругом было плохо, не так. Единственной отрадой оставались воспоминания.

Тут свершилось чудо. Он снова оказался востребованным. Как раз в тот момент, когда окончательно поставил на себе крест. Он понял, что это его шанс. А своего Александр Филиппович привык не упускать. Он ожил. В глазах его засверкал прежний комсомольский азарт и партийная принципиальность. Пришла пора снова писать резолюции и проводить собрания.

Александр Филиппович отправился в большое плавание, то есть в обход жильцов дома. Всю жизнь он проработал с людьми и был уверен, что может найти подход ко всякому и убедить в чем угодно.

В холле было шумно. Конечно, пришли не все. Иначе понадобился бы еще один холл. Александр Филиппович вспомнил зал заседаний в райкоме партии. Эх, были временя! Благословенные!

Молодежь не пришла. Им всё по барабану. Кроме секса и пива. Ничего не надо. Инфантилы! Вот тебе и воспитали гармонично развитого человека! А всё пятнистый с алкашом! Да еще бендосы заокеанские!

Александр Филиппович открыл собрание. Сделал он это пафосно, чтобы пронырнулись важностью момента. Подошел основательно. И начал с предыстории вопроса: с политики советского правительства и коммунистической партии в области улучшения жилищных условий советских трудящихся. Привел убедительную статистику: сколько квадратных метров по пятилеткам.

Тут даже ветераны и ударники коммунистического труда не выдержали. Надо же знать меру!

Александру Филипповичу стало ясно, что если он не свернет преамбулу до минимума, его могут побить тросточками и женскими сумочками. И может быть, ему даже будет мучительно больно. С нанесением легких телесных повреждений в области лица и и сократовской лысины. Пришлось позабыть про комсомольскую юность и партийную зрелость и сразу брать быка за рога.

— С нетерпением мы ждали окончания строительства дома, — с воодушевлением воскликнул Александр Филиппович. — Отдадим должное строителя. Они не только уложились в сроки, но даже раньше сроков запустили дом в эксплуатацию, то есть в заселение. Это положительный факт. Дом произвед замечательное впечатление. Удобное расположение квартир, балконы, лоджии, несколько лифтов, в том числе грузовой, отделка кафелем, детская площадка, автостоянка, подземный гараж с кладовками и погребами, газоны, цветники…Сказка! Все новоселы были в восторге. Даже не верилось поначалу, что возможно такое.

Александр Филиппович отхлебнул водички п продолжил.

— Но эта эйфория продолжалась недолго. Скоро в доме и с домом стали происходить непонятные явления. Я не хочу их называть таинственными. Поскольку материализм на допускает тайн. Явственно слышно каждую ночь, как шепчутся обои. Можно даже различить отдельные фразы. Кривая Галина Ивановна каждый раз, когда она спускает воду в унитазе, вместо привычного журчания слышит серию нецензурных выражений, которые ее очень расстраивают.

— Офигеть!

— У гражданки Зюзькиной кот категорически отказался заходить в квартиру. Шерсть на нем стала дыбом, он завыл, попятился и убежал. До сих пор его не могут найти, несмотря на многочисленные объявления. И что интересно! Ни одного сообщения о наличии тараканов и других домашних животных. Но это же противоестественно. Он, конечно, вредные, но являются частью бытия. Конечно, мы боремся с ними. Но когда их совсем нет, это наводит на мысль.

— Нвводит! Наводит!

— Я уже не буду говорить о разного рода трясениях, изменениях цвета кафеля в ванных на глазах, голосах, которыми якобы разговаривают стены и плинтуса и о прочих полтергейстах.

— Филиппыч! Кончай гнать порожняк!

Это Мордан. По молодости он отсидел год. И очень гордился этим. Всем показывал наколку на груди.

— Товарищи! Граждане! Надо что-то реальное предлагать.

Предложили пригласить ученых, экстрасенсов и полтергейстоведов, а также знахарок и знахаров. Предложение на счет ученых отклонили. Кто в нашей стране верит ученым? Они сами себе не верят. С три короба наплетут на своем птичьем языке, денежки возмьмут и все дела. Нынешние ученые хуже всяких шарлатанов и мошенников. Только и зыркают, где баблос срубить. Нужны экстрасенсы, которые полтергейст даже в тарелке сумеют найти. С изогнутой проволокой походят по дому и все гиблые места обнаружат. А потом попа позвать.

Поморщился Александр Филиппович. Он был атеистом и всю жизнь обличал суеверия и мракобесие. Промолчал. Кто бы его стал слушать. Подрастало новое поколение пенсионеров, которое ни сном ни духом не ведало об единственно правильном марксистко-ленинском мировоззрении, путеводной звезде всего передового трудящегося населения планеты. Решили написать и.о. губернатора. ИО — вовсе не имя и отчество. Так называют чиновников, которых назначает президент до выборов.

Можно было сразу Путину, но решили не нарушать субординацию. Порядок есть ордунг. Им ли не знать об этом. Комиссия по подготовке обращения тут же приступила к работе. Бурно обсуждали каждое слово. Еще избрали самых бойких и языкастых, которые отправятся в эту строительную компанию и все разнюхает, что и как. А потом задаст шороху. Возьмет их за кадык. Ну, это фигурально. Взято из лексикона Мордана. Лексикон оказался заразительным.

Тут случилось невероятное. Над головами собравшихся и уже собирающихся расходиться раздалось громкое и отчетлиое:

— Ха-ха-ха! Дебилы! Решалы поганные! Да ложил я вот с таким пробором на ваши решения!

И опять отчетливо:

— Ха-ха-ха! Да что вы можете? Ни хрена вы не можете, пердуны старые! Я вам покажу кузькину мать!

Подняли головы. Потолок ходил ходуном. То становился выпуклым, то вжимался, образуя полусферу. И движения его то замедлялись, то ускорялись. По краям надувались пузыри.

Свет переливался всеми цветами радуги. На короткое время холл погружался в темноту, чтобы затем снова расцвести яркими красками.

Отчетливо и внятно:

— Дебилы, в вашу матушку! Ты смотри, они собрались! Они решают. Ха-ха-ха! Я вам нарешаю!

Пятились к дверям. Кто-то прыснул по лестнице вверх, обнаружив необычную прыть для солидного возраста.

Холл опустел. На полу осталось несколько тросточек, пара костылей, инвалидная коляска «мэйд ин чина» и бездыханное тело Александра Филипповича, шея которого была перетянута проводом

Комсомольско-партийное сердце не выдержало такого наглого издевательства над светлыми идеалами единственно верного учения. А удавка завершила начатое. Не может потолок разговаривать. Это опровергнуто материалистической диалектикой и диалектическим материализмом.

Ладно, если бы еще просто говорил, так и нецензурно выражается к тому же. А т ут женщины. Об этом у классиков марксизма-ленинизма не было сказано ничего. Допустима ли нецензурная брань? Сказать по правде, Александр Филиппович никогда классиков не читал, но ссылался на них постоянно. Даже называл тома и страницы, которые он записал во время учебы в партшколе.

Старику снились кошмары. Всё было настолько реально, что он был уверен, это происходит на самом деле. За ним шел пацан, долговязый и прыщавый. На нем были шорты. Он останавливался, отгонял его, пугал костылем, а потом ударил по ключице. Тот даже не поморщился. Ехидно улыбнулся, смотря неотрывно ему в глаза. Он не боялся старика. Засмеялся. Он бросился бежать. Но пацан не отставал от него. За спиной были слышны его легкие шаги.

— Вань!

— Что такое? Что?

Он открыл глаза. как темно! Как будто он лежит в могиле. А может быть, он действительно уже умер? Нет! Тикают часы. Это даже хорошо, что она растолкала его. Хоть прекратился кошмар. Тот пацан хотел его ограбить или даже убить. Но перед этим он долго бы издевался.

— Часы тикают, — сказал он.

— Нет! Ты вслушайся! — она шептала ему в самое ухо. — Слышишь? Прислушайся! Слышишь?

Шаги. Но не за стеной у соседей. Кто-то ходит по их квартире. Неужели это тот самый пацан? Всё-таки он догнал его, поднялся следом, подождал, когда они уснут и открыл дверь какой-нибудь отмычкой.

Вот сейчас он на кухне. Вроде как отодвигает ящички шкафа. Точно! Гремит ложками вилками. Старик отбросил одеяло.

— Ты куда? Лежи! Не надо! — шипела жена. — Выйдешь, а он убьет тебя. А так, может быть, и обойдется.

— Ты помолчи!

Он поднялся и на цыпочках вышел из спальни. Жена присела на кровати и стала вслушиваться. Ничего не было слышно.

— Вань! Ну, что там? Где ты, Вань? Вань! Чего ты замолчал? Вань! Что ты там делаешь?

И уже громче:

— Вань!

Да что же это такое? Почему он не отвечает. И вообще никаких звуков. Если бы что-нибудь происходило, было бы слышно. Что ли оглох он? Сердце учащенно забилось. Надо было встать, посмотреть. Но она боялась. А вдруг тот стоит прямо за порогом спальни, затаив дыхание?

Еще громче:

— Дед!

Нет! Если бы там что-то произошло, был бы шум, удары, ругань. А если тот тихо накинул удавку? Всё-таки она поднялась. Пошла на цыпочках. То и дело останавливалась и вслушалась. Так она добрела до кухни. Стояла у косяка, не решаясь зайти туда. Именно на кухне тот гремел посудой.

— Вань!

Она протянула руку. Долго не решалась.

Нажала. Свет резко ударил по глазам. Она зажмурилась. Потом приоткрыла левый глаз, затем правый. На кухне было пусто. Не будет же он от нее прятаться. Что за игры? Очень остроумно!

— Вань! Ты где?

Бросилась в туалет. Посмотрела в зале. Что за идиотизм? С какого такого перепуга он решил затеять игры?

Кинулась в коридор. Дернула дверь. Закрыта. Но ключ был на месте. Он не мог уйти. Как сквозь землю провалился.

Налепила Ирочка из песка пирожки.

— Игорь! Мой руки! Иди обедать! — крикнула она. — У меня всё готово. Сегодня твои любимые пирожки. Ну, чего ты?

Игорь протянул руку.

— Посмотри!

Посмотрела. Дом как дом. Чего на него смотреть. А пирожки стынут. Холодные они не такие вкусные.

— Шатается!

Ирочка еще раз взглянула на дом. И ничего не шатается. Это пьяные дядьки шатаются, когда идут. Но нет! Вот дом стал наклоняться в одну сторону, задержался и потихоньку пошел в другую сторону. Через некоторое время он снова двинулся в противоположном направлении.

— Кажется, он еще и поет, — восхищенно воскликнул Игорек. — Вот не шебуршись! Послушай!

Ирочка затаилась. Стала вслушиваться. Действительно, со стороны дома неслась песня.

Песня была знакомая. Дети стали подпевать, то и дело смеясь и хлопая в ладоши. Это так здорово, когда дом поет.

Мишка косолапый

По лесу идет.

— А мишка косолапый домой собирается? Я зову-зову, а они будто ничего и не слышат. Песенки поют.

Это была мама Игорька.

— Мам! Мам! Посмотри! Дом качается и поет. Как мишка косолапый, который шишки собирает.

— Ты со своими фантазиями надоел уже мне, — отмахнулась мама. — Дома не качаются и не поют. Ты курточку измызгал.

— И никакие не фантазии! Ты посмотри, мама! — мальчик показывал в сторону дома. — Ну, пожалуйста!

— Дом как дом.

И тут челюсть женщины опустилась, обнажив ее ровные белоснежные зубы, которыми она гордилась. Дом качался из стороны в сторону. Так качался маятник на бабушкиных часах с кукушкой. Она зажала дом ладошкой и пробормотала:

— Какой кошмар! Неужели это происходит на самом деле? Это же невероятно! Этого не может быть.

Уазик с желтой надписью «TV» по-крысиному завизжал тормозами, резко дернулся, чихнул и замер. Со скрежетом отодвинулась дверца. Наружу выпорхнула худенькая девица в порванных по последней моде джинсиках.

Следом за ней солидно выбрался парнишка-пузанчик с камерой на плече. Водитель принялся жевать сосиску в тесте. Работали быстро, без предисловий и приглядывания. Они считали себя профессионалами.

— Дорогие телезрители! За моей спиной тот самый дом, о котором говорит весь наш город. Вокруг него ходят самые невероятные слухи, в которые трудно поверить здравомыслящему человеку. Не успели заселить его жильцы, как там стали происходить непонятные явления, которым очень трудно найти разумное объяснение. Поэтому поползли разговоры о вмешательстве потусторонних сил. Кто-то списывает это на полтергейст, кто-то на бурную фантазию жильцов. Есть версия, что это рекламная акция неизвестной пока компании. Кстати, идет молодой человек. Извините, вы не из этого дома? Мы из редакции городских теленовостей.

Высокий губастый мужчина остановился и буркнул:

— Ну!

— Что вы можете сказать по поводу слухов, что циркулируют вокруг вашего дома, будоража всех горожан? Вам доводилось сталкиваться с чем-то необъяснимым после того, как вы сюда заселились?

— Фигня это!

— То есть ничего необычного не происходит? По крайней мере вам ни с чем подобным не приходилось сталкиваться? А то, что балкон упал с детьми и убил любовную парочку в ауди? Чем вы это можете объяснить? Недоделками строителей или кознями каких-то злоумышленников? Сразу четыре жертвы! Это всё-таки, согласитесь, нечто. А может, террористический акт?

— У нас и самолеты падают. И леса горят. И что? Барабашка всё это устраивает? Террористы? Бееее!

— Что вы сказали?

— Бее! Я сказал: беее! Меее! Чего тут непонятного? Я симпатичный козел, от которого без ума все козочки. Почеши меня между рожек!

— Вы шутите? Ах да! Как же я сразу не догадалась! Вы артист детского театра и репетируете очередную роль.

— Сейчас бодну!

— Эдик! Это какой-то сумасшедший! Не надо это снимать! Он ко мне пристает! Чего ты стоишь?

— Я козлик! Я козлик! Беее!

Мужчина побежал по тротуару. Он то и дело опускал голову и резко ее вскидывал, как будто отбрасывал со своего пути невидимых врагов.

— Напугалась! — выдохнула девушка. — Фу! А если бы он напал на меня? А ты стоишь в стороне. Идем к бабулькам подойдем! Уж те точно все знают и разложат по полочкам. Наплетут, конечно.

— Здравствуйте!

— Мууу!

— Иго-го!

— Чик-чирик!

Телевизионная парочка попятилась. Эдик позабыл про то, что камера у него включена и продолжает снимать. Старушки верещали на разные голоса.

— блин! Эдик! Это какой-то дурдом. Знаешь, мне что-то страшно. От сумасшедших можно ожидать чего угодно.

— Не! Анжела! Наверно, тут поселили артистов комического жанра. Прикалываются они. Приколы, правда, дурацкие. Хотя сейчас, сама знаешь, какой стал юмор с сатирой. До идиотизма докатились.

— Эдик! Смотри! Что это?

Эдик только успел задрать голову и увидеть летевшую на них железнодорожную плиту. Это было последнее, что они видели в своей жизни. Да! И как-то странно летела плита. Не сверху вниз. А по диагонали. Она даже не успели напугаться. Плита приземлилась на них. Водитель поперхнулся сосиской.

— Задолбал меня этом дом!

И кулаком по столу. До этого он так не делал. И считал одним из своих достоинств сдержанность. Еще не видели и.о. таким. Чиновники напугались. А если последуют оргвыводы? До этого он казался мягким и пушистым. Но понять его можно. На носу выборы. Решается его судьба. А тут проблема. Местное TV, независимые газеты как с цепи сорвались. И всех собак повешают на него. Вон и так за последнюю неделю рейтинг упал. А до этого рос.

Долбанный дом стал новостью номер один. С него начиналась городская информационная программа. Целые экскурсии туда ездят. Глядишь, так дело пойдет, иностранцы тоже подтянутся. Все эти рассказы — бредни. Даже слушать противно. И как люди только верят в такое? Понятно, с какой целью эти слухи распространяются. Элемент политической борьбы. Нужно скомпрометировать его, назначенца президента. Любой ценой!

То, что журналисточка пропала с этим мордатым пареньком, так и к гадалке ходить не надо. Здесь всё понятно, ясен пень. Все мы были молодые. И очень нам нравилось заниматься этим делом. В глухой деревушке придаются сейчас плотским утехам. Или на даче у друга или подруги. Она замужняя, он женатый. Отсутствие спишут на полтергейст. И все поверят.

Когда плиту подняли, увидели кровавое пятно. Как будто комара прихлопнули, только гигантского.

Так может собаку бродячую расплющило или бомжа какого. Там же ничего нельзя было определить.

А то, что балкон упал… Ну, упал вообще-то. Никто этого не отрицает. А может, сам хозяин квартиры что-то такое сделал и балкон рухнул. Ведь детишек не нашли. Кто-то видел собаку, которая бежала с детской ручкой. А детская ли это была ручка? Мало ли что могла тащить собака. Бред! Дети заигрались в робинзонов и убежали куда-нибудь. Может быть, даже заблудились. Или кто-нибудь их пожалел и приютил. Сейчас такое бывает. Бездетные парочки подбирают беспризорников. Может быть, и скушали детишек. Есть же маньяки-каннибалы. Так родителям не надо оставлять детей без присмотра. А балкон уже стоит на месте. Оперативно сработали строители. За день установили новый балкон. Комиссия его приняла с отличной оценкой.

— Так! Через час чтобы у меня был список комиссии. Пусть бросят все дела и займутся только домом. Два часа на сборы и в полном составе на объекте. Не уложитесь за день, работайте ночью.

Никто не решался взглянуть на и.о.

— Утром, чтобы во всех СМИ… повторяю, во всех… было опровержение инсинуаций вокруг этого дома. Всё объяснено четко и внятно. С положительными отзывами жильцов. Это ясно?

— Верно сказано: инсинуации, — подхватил и.о. министра образования и науки.

— Чтобы завтра этот вопрос был закрыт целиком и полностью. И все забыли об этом доме. Свободны, кроме членов избирательного штаба. Какой только ерундой не приходится заниматься.

Решили выехать до обеда. Но передумали. А вдруг какие-нибудь терки, процесс затянется. Тут, как говорится, война войной, обед же по расписанию. Здоровье на первом месте.

В ресторации к этому времени уже и стол накрыли по давней традиции. Услужливые гарсоны замерли возле столиков.

Табличка на дверях «Временно закрыто на спец обслуживание». Чтобы не лезло всякое хамье.

Председателем комиссии была Римма Владимировна Попкина, дама строгая и властная. Главный специалист администрации губернатора. В чем она специалист, не уточнялось. Должность она получила не по блату, а заслуженным усердным трудом. Надо отдать ей должное. Ее кормилица — не будем использовать нецензурного слова — и на этот раз не подвела. Начальники ценят такие ценные кадры, особенно, когда им захочется расслабиться. Мягкое, удобное, хорошо оплачиваемое кресло пришлось ей по душе и расставаться с ним она не желала.

После обеда напрягаться грех. Но у всех перед глазами были сурово нахмуренные брови и.о., поэтому пришлось рассиживаться по персональным иномаркам и ехать к этому проклятому дому. Количество автомобилей можно было сократить, уплотнившись по двое, не считая водителя, в автомобиле, но статус не позволял. Что они какая-нибудь босота, чтобы давить бока друг другу.

Длинный кортеж двинулся, не торопясь вперед. Всё нужно делать основательно. Не ерзать! Машины испуганно жались к обочине. От греха подальше! Нечего искать приключений! Светофоры впадали в задумчивость.

— Я не понял, блин!

Это были первые слова члена, в смысле представителя комиссии. А вы что подумали? Разве можно об уважаемых людях так думать?

— Я тем более, — сказала Римма Владимировна. — Кто-нибудь мне может объяснить, что здесь такое?

Никакого дома не было. Был пустырь, несколько холмистый, с жесткой щетиной травы и кустов. Проплешина на городской территории. Плешь украшает мужчину, но никак не город.

— А где дом?

Члены комиссии стали озираться. Может быть, он укрылся в складках местности. Кто-то даже сделал ладошкой козырек возле глаз.

— Может, у прохожих спросить? — предложил кто-то. — Вон бабуленция шкадыбает. Бабки они всё знают.

— Совсем что ли?

Покрутили у виска.

— А ты, Вася, нас правильно привез? — спросила Римма Владимировна у своего шофера. — Не заблудился, чай?

Ехал-то Вася первым.

— Согласно указанному адресу, Римма Владимировна. Ни на миллиграмм не отклонился. Будьте уверены.

— Где дом?

Вася пожал плечами. Его дело везти, куда скажут. И с комфортом. Остальное ему до фонаря. Не колышет.

— А был ли вообще этот дом? Может быть, этот фейк. Журналисты сейчас ох какие ушлые.

— Знаю! Я знаю! — заверещал Огородников, хлопая себя по бокам. — Вот послушайте! Я знаю! — Мы на обеде выпили. Ну, в смысле пригубили. По бокалу — другому. Винца. Вино вообще хорошее.

— Чего с того?

— Ну, в вине было нечто, ну, типа, допинга, что изменяет сознание. Я читал об этом в одной газете.

Римма Владимировна плюнула.

— Вася! Дай сигаретку!

Вася достал сигаретку.

— Вы же бросили, Римма Владимировна.

Она смотрела куда-то вдаль. Может быть, там она видела иные горизонты, не чиновнические?

— Тут бросишь!

Она выпустила струйку дыма. На фильтре остался след от вишневого цвета помады. Затянувшись, она каждый раз отпускала руку вниз.

Тут ее осенило.

— Вася! Ты самый здравомыслящий здесь. От этих дебилов ничего разумного не услышишь.

Вася покраснел.

— Здесь должен быть дом. Но почему его нет? Вот я держу перед собой план. Вот на нем дом.

— Тот, который?

— Да! Про который все уши прожужжали. Ты же смотришь телевизор? С чего начинаются городские новости?

— Ну, так он же ушел. Разве вы не знаете? Я думал, вы знаете. Стоял, а потом видно надоело.

— Ушел? Ты чего, Вася? Перегрелся за рулем? Ты случайно вчера не перебрал? Смотри у меня!

— Как уходят? Вместе с жильцами, гаражами, детской площадкой, бабками на скамейке взял и ушел. Правда, еще такого не бывало. Но ведь всё когда-то происходит впервые. Вот это первый дом, который ушел.

Радостно засмеялась Римма Владимировна. Когда начальство смеется, все должны жизнерадостно хохотать. Поэтому все засмолись: кто-то захихикал, кто-то заржал, кто-то загоготал. Вы этого до сих пор не поняли? Тогда во властные структуры вам никогда не попасть. НИКОГДА! Здесь, кто над тобой, тот царь, и бог, и мама родная вместе с папой. Если он у вас, конечно, имелся.

Вася вылез из машины и пошел.

— Ты куда? — крикнула Римма Владимировна.

Вася никогда не смел пальцем пошевельнуть без ее разрешения.

Он махнул рукой и бросил через плечо.

— Здесь где-то похоронена моя бабушка.

Он шел медленно, обходя продолговатые холмики. Голову опустил. Как заезженный лихим скаковом конь.