Черные сестры

Возможно, я выпил слишком много шампанского, или от терпких духов Кларисс, дребезжащего сияния люстр помутилось в голове, но джаз этим вечером — зловещая какофония, безумная истерия. Лоснящиеся лица музыкантов — уродливые, лица монстров, искаженные золотисто-коричневые пятна. Сквозь клубы сигаретного дыма и мельтешение красок — женский силуэт в широкополой, почти карикатурной шляпе с черными перьями. Длинное платье, такое же черное, скрывает слишком худое тело — обнажены лишь запястья, мертвенно-бледные, как и серьезное красивое лицо, будто вылепленное из воска; тонкий нос, глаза — темные провалы, подобные бездне — пусты и бесконечны.

Она смотрит прямо на меня, с другого конца зала, но я словно чувствую ее леденящее, гнилостное дыхание — и впервые не знаю, кто передо мной: человек или… кто-то другой. До чего же приятно.

— Это одна из сестер Блэкворд, — Кларисс пробирается ко мне, извиваясь как змея, маленькая, стройная, будто мальчишка, вручает бокал с осточертевшим шампанским.

— Больше нет ничего, — нехотя оправдывается и переводит взгляд на ту женщину — Блэкворд.

— Они живут за городом, у реки, в старом готическом особняке — такая банальность. Они все время ходят в черном, в вечном трауре — когда-то их было четверо. Потом одна умерла, утопилась в пруду от несчастной любви, был еще громкий скандал… и тогда начались странности — их все еще четверо.

Кларисс выдохнула, залпом опрокинула бокал — хрустальная струйка стекает с уголка нарисованного бордового рта.

— Кажется, наше дело. Все молчат. Четыре так четыре, кто из них кто — думать не хотят. А ведь одна мертва… и опасна. Все мертвые опасны.

— Не опаснее живых. А ты, кажется, переборщила, — Кларисс скоро станет глупо хихикать. Я мимолетом касаюсь ее щеки — горячая.

— Пойдем, пойдем скорее. Пока гости не стали разбредаться, и хозяева не прознали, что мы тут лишние… меня уже тошнит от этой, — она брезгливо поморщилась, — музыки…

Кларисс скорее тошнило от выпивки, но сестрица Блэкворд исчезла, а с ней — весь темный флер, демонический дух, и веселье вокруг — праздничная обертка для пустоты.

Прочь.

Проселочную дорогу размыло дождем. Мы остановили автомобиль на обочине, в тени раскидистого граба. Кларисс нервно барабанит пальцем по рулю.

— Как представимся? Заблудившимися путниками?

— Можно и так… — от дома, скрывающегося среди старых слив, увитого плющом, покрывшегося мхом, веет затхлостью и смертью. Это место для меня — дурман.

— Не нравится мне это дело, — бормочет Кларис, — и ты мне не нравишься. Ты за меня, помнишь?

— Уймись, — я уверено улыбаюсь. — Я просто в предвкушении…

— Это и пугает. Идем, — она проверяет пистолет в маленькой кокетливой сумочке, поправляет золотистый завиток на виске, подкрашивает губы. Будто бы ее что-то спасет. Кто-то кроме меня.

Нам сразу открывают дверь, нас приглашают внутрь и любезно выслушивают.

Мрачная гостиная и четыре сестры в черных шифоновых платьях, задрапированные в черный тюль, скрытые под черной вуалью очаровательных шляпок. При дневном свете — их лица болезненно-желты, а глаза тусклы. Одна из них кукла, но как отличить, когда от каждой сладостно смердит болотом?

Они говорят свои имена — Бэль, Ирэн, Марго, Сесиль, — и когда представляются — совершенно не похожи: ни лицом, ни нарядом, ни шепотом голоса. Но пустой разговор о погоде — и они вновь сливаются, воспоминания путаются, и разум — в тумане.

Дорога к городу подробно рассказана, скупо описаны скромные достопримечательности, выпито по две чашки ароматного травяного чая.

Кларисс теряется. Она ждет от меня знака, но мне нечего сказать.

Тягостная пауза. Уходить нам рано, а причин остаться нет — только если не проявить откровенность.

И одна сестер разбивает тишину, проявляет эту самую откровенность:

— А вы ведь лжете. Я видела вас вчера у Рейнольдов, вы, — она смотрит на меня, — не могли отвести от меня взгляд, а вы, — на Кларисс, — собирали глупые сплетни.

— Сесиль!

Точно — Сесиль. Та же глупая шляпка, тень от которой скрывает лицо.

— Ты же обещала! Клялась, что больше никогда, и вновь сбежала на вечеринку, — кажется, это Марго — самая старшая.

— Прошу вас, не ругайте ее, — Кларисс спохватывается, изображает свое самое искреннее раскаянье. — Уж лучше сердитесь на нас за этот бесстыжий фарс… просто… любопытство мой страшный грех, особенно любопытство к таким таинственным историям. И это связывает нас с Энди, — она обняла мою руку, — сильнее любых брачных церемоний. Он писатель, замечательнейший писатель, мы собираем по миру мистические истории, легенды, а потом Энди придает им литературную форму: превращает в увлекательный детектив или душераздирающую драму.

— Думаете, наша история могла бы стать основой для романа? — Марго дружелюбно улыбается. — Это в какой-то степени льстит, дорогая Кларисс. Но в нашей семье нет никаких пугающих тайн. Из тех, что можно поведать миру.

— Когда Бэль умерла, мы были вне себя от горя, — Ирэн трагично опускает ресницы.

Та, которая представилась Бэль, согласно кивает:

— Да-да, это было ужасно.

— Так больно.

— Несправедливо.

— О, — Кларисс не знает, что сказать, неуверенно поглядывает на меня. А я начинаю догадываться — и не удерживаюсь, представляю Кларисс в трауре.

— Вас должно быть смущает, что я говорю о своей смерти, — Бэль издает смешок. — Но, разумеется, я не та самая Бэль.

— Конечно, нет… — ехидно и горько.

— Сесиль! Прекрати.

Сесиль поджимает темные губы.

Я наконец-то начинаю их различать.

— Я не понимаю, — Кларисс сама невинность. В голубых глазах блестят слезы, щеки покраснели от растерянности — не сомневаюсь, что и она начинает догадываться и нервничает от этого еще больше. Желание перестрелять их всех четверых, не разбираясь, можно ощутить на вкус — к счастью, только я так хорошо ее знаю.

— Нужно показать вам пруд, — сестры вскакивают с кресел — одновременно. Мы идем следом, как покорные овцы. Кларисс не отпускает мою руку, она храбрится, пот перебивает духи, она прикусывает губу, оставляя на белоснежных зубах кроваво-красную помаду — так и хочется слизнуть.

Мир в синем тумане, он удушает, он пробирает до костей, окрашивает реальность тягучей иллюзорностью. Пруд укрыт сине-зеленой ряской, и лиловые цветы лотоса — единственные яркие пятна.

Сестры медленно ступают в грязную воду.

— Да вы все мертвы… — Кларисс заворожено склонила голову, ее сумочка вместе с пистолетом с судорожным хлюпаньем падает в грязь.

— Мы все живы! — восклицает Марго, и вода от звуков ее голоса бурлит, тихая гладь вздымается морскими волнами.

— Мы живы уже не первую сотню лет…

— Мы смутная легенда…

— Мы вчерашний скандал и глупая сплетня…

— Мы все как одна.

— Когда Бэль умерла, — Ирэн ступает на шаг вперед, покачивается, словно пьяная, цепляется тонкой рукой в плотной черной перчатке за скользкую ветку орешника, — мы не смогли с этим справиться. Мы жили друг для друга, мы все, что у нас было, после смерти родителей… мы не могли смириться с тем, что она нас бросила, променяла на вечный покой.

— Демоны немного просят за помощь, — Марго смотрит на Кларисс, потом на меня. — Не так ли?

Пару сотен лет — и думают, что все знают. Но совершены, прекрасны, бесподобны.

Проклятые черные сестры — любоваться ими, столько редкостная радость.

— Вам постоянно нужны жертвы, — Кларисс все еще держится, но ее маленькая атласная туфелька полностью промокла.

— Нам нужны тела, — Бэль ухватила Сесиль за руку — та стояла словно манекен, не дыша, напряжена, глаза смотрели в пустоту.

Марго с легкостью оторвала рукав ее платья, обнажая гниющую кожу, сняла перчатку, нежно провела длинными белыми пальцами по иссиня-черным пятнам, сомкнула когти, вырвала с легкостью кусок мертвого мяса.

Сесиль не шелохнулась

— Ты только посмотри! Бедняжка Сесиль! Поэтому она и не удержалась — сбежала одна в город, развеяться напоследок… Но скоро все наладится, скоро, дорогая Кларисс, ты станешь ею… скоро ты… Энди… станешь свободен.

Куски плоти Сесиль падают прямо в пасть демона.

Кларисс пытается сделать шаг назад — но вода не отпускает, ищет взглядом бесполезную сумочку, давно поглощенную землей, смотрит на меня, не моляще — требовательно.

Но не может сказать ни слова — туман залепил ее хорошенький ротик. А это значит, что сестры не лгут, я действительно свободен. И моя маленькая охотница, хитрая лисичка поймавшая демона в наманикюренные коготки, теперь несчастная жертва своей самоуверенности. Она делает еще один шаг вперед, к смерти, или к другой жизни — как посмотреть. Личность Кларисс не сотрется, а лишь сольется. И Сесиль… и Бэль, и Марго, и Ирэн — все они давно не они, а десятки женщин, прекрасных мертвых женщин, насыщающих дикого болотного демона.

С чего он взял, что я хочу делиться своей женщиной?

Посмел считать, что одаривает меня своей милостью.

Мне он не чета. Мне он разве что закуска… с аппетитным десертом, облаченным в черное.

— Вот видишь, — Кларисс дрожит, укутавшись в одеяло, заляпала грязью салон автомобиля, но сейчас — все равно. — Я же говорила, что настанет время — и ты спасешь меня без приказа, спасешь меня по своей воле. Потому что, — смотрит мне в глаза, так серьезно, — я держусь с тобой как с равным, как с человеком, а не чудовищем. Демоном.

Я сыто улыбаюсь.

— Вот дурочка… просто ты бы ужасно смотрелась в черном.

март, 2016