Целеполагатель как сущность.

Женщина: Что такое Время и Пространство, как не глина в Руке, которая поддерживает Космическое Равновесие? Один век застывает, отлитый в форму, а другой уже прорывается сквозь бытие. Все течет. Повелители Закона и Хаоса ведут нескончаемую битву, которую нельзя ни выиграть, ни проиграть. Равновесие нарушается то в одну, то в другую сторону. Время от времени Рука уничтожает все, что было ею создано, и начинает все сначала. Земля тоже постоянно изменяется. Вечная Война — единственная константа в истории Земли, но у нее различные имена и формы.

Исарда из Танелорна: А люди, втянутые в эту борьбу? Узнают ли они когда-нибудь ее истинную причину?

Женщина: Никогда.

Исарда: А сможет ли мир когда-нибудь отдохнуть?

Женщина: Этого мы никогда не узнаем. Как никогда не окажемся лицом к лицу с Тем, кто направляет Руку.

Исарда: И все же некоторые вещи неизменны...

Майкл Муркок. Феникс в обсидиане.

Пошатываясь, он приблизился к одному из окон, ожидая увидеть чудесное зрелище суперсовременного мегаполиса, впечатляющей столицы завоевавшей звезды цивилизации. Но его ждало разочарование. За окном простирался дикий, неприветливый ландшафт. Восьмиугольное помещение занимало верхний этаж массивной бетонной башенки, стоявшей на крохотном плато, на краю крутого обрыва.

Кругом толпились колоссальные горные пики, увенчанные сверкающими снежными шапками. Между ними во всех направлениях темнели бездонные, глубиной в тысячи футов, пропасти. Других зданий нигде не было. Картина напоминала Гималаи XX века.

… А звезды и планеты, погруженные в вечный мрак черного облака на юго-востоке, образуют Лигу Темных Миров. Это самый сильный и завистливый враг Империи.

Эдмонд Гамильтон. Звёздные короли.

Примечание автора. Именно так, тьмой на юго-востоке или просто на востоке западные агитаторы изображали Мордор-Россию-Татарию.

Снова снились ему сны. Опять он ехал куда-то на работу, которую делал раз в неделю в течение полусуточной смены — что за работа, неясно, но он это явно знал из прошлого, куда ехал и зачем. Ехал, как ни странно, на междугородном старом трамвае, по заросшим густой травой грязным рельсам, а по растрескавшейся асфальтированной дороге ехал среди каких-то «хрущёвок» разной степени убитости междугородный же троллейбус. Тоже убитый и обшарпанный. Трамвай, в котором он ехал, был не лучше с виду, но почему-то бесшумный.

Впечатление от мягкого и закрытого полупрозрачными облаками Солнца портил ветер, очень сильный и гудящий будто бы со всех сторон. В трамвае было изрядно прохладно, и вскоре дорога, идущая параллельно рельсам, стала окружена заросшими невесть чем холмами, а трамвай затрясло на пару минут.

Оглядевшись, он увидел, кто ехал с ним. Рассевшись подальше друг от друга, — как поступил, кстати, и он сам, — в каких-то старых одеждах осеннего сезона сидели по одному или по двое-трое какие-то сутулые немолодые люди, кроме чумазой на вид девки в старом чёрном трико и небритого лысого парня в точно таком же одеянии. Но сидели они молча и раздельно. Все в трамвае молчали, хотя компании из двух-трёх человек — их было четыре по двое и две по трое, — что-то очень тихо и неприятно друг другу бормотали. Молчание было вязким, и нарушать его не хотелось, воздух стал как мёд, плотным и густым.

Так очень настойчиво казалось.

Многие читали газеты, шелестевшие на поворотах трамвайного пути, похожего больше на лабиринт, ибо повсюду был уже бурьян вместо видных ранее холмов, а кое-где на рельсах лежала старая замшелая брусчатка. Раз мимо трамвая «пролетела» по какой-то тропе в бурьяне в хлам разбитая машина «жигули» и еле не перегородила трамваю путь.

Но это никого даже не заставило оторваться от газеты.

На этом парень проснулся с головной болью. И пошёл учиться.

Следующий сон был больше похож на явь: та же работа на междугородном трамвае, но теперь водитель объявлял через репродуктор остановки, и одной из них была его собственная. Он вышел — один, больше никто — на родную улицу реальную, но она была тоже заросшая, из-под асфальта вспучивались пустившие побеги древесные корни, а родная «хрущёвка» была наполовину разрушена. Другая же заросшая мхом и виноградом половинка, включая его родной подъезд, обитаема. Зайдя туда, он проснулся.

Но во сне примечательной была деталь, что в газете «соседа» через два ряда сидений в трамвае была статья «Война с Краем началась три месяца назад».

Следующий сон был похож, но двое говорили между собой на каком-то странном яыке, похожим на его родной, и он их при всём этом понимал идеально. И… сам заговорил с ними на таком же.

— Мужики, а что, газеты кончились? Я пришёл, ларёк закрыт! — обратился н к ним. Откуда он знал про ларёк, он не знал.

— Ага, на ларёк упала полчаса назад бомба, и Василий вовремя ушёл. Мы оттуда, Пётр, как твоя сессия? — спросил какой-тосуровый старик в старом пальто. Впрочем, все на улице, и сам парень, были так одеты. И шапки на головах, порывы редкого ветра были словно из жидкого азота, в осеннюю тёплую погоду!

Поблагодарив, парень — откуда-то он знал этих троих, неясно, откуда, но он их явно знал! — пошёл к ларьку с желанием посмотреть на происшествие. Увидел воронку и остатки ларька, стал таскать уцелевшие книги и газеты. И тут же прочитал в обрывке газеты следующее: «Целеполагатель-327 сформировал условия для войны между двумя странами». Дальше текст прерывался, ибо страница была полусгоревшей. Но он увидел фотографию на ней. И это было… его небритое лицо! В жизни он бреется гладко, а тут это. Ужас.

— Понял, наконец? — спросил подошедший Василий.

— Целеполагатель — я? Но где мы, почему в снах я виде одно и то же? Но каждый раз чуть разное.

— Мы все целеполагатели тут. Все, и я, и ты, и прочие люди без исключения. Кто понимает, кто нет, Их большинство, кстати.Во сне мы можем повлиять на судьбы реального мира. Как именно это делается, никто из нас не знает, но это… эта сущность в каждом из нас, кто тут есть. — вздохнул шумно старик и присел на поваленное взрывом дерево. Клён, любимое дерево Петра.

— Так это сон или явь? — парень понимал, что его подозрения, что его сны сбываются, оправдались. И словно предвидениекакое-то. Взрослые не понимали, но это часто спасало ему жизнь от хулиганов, раз — от ДТП, в котором погиб почти весь его класс, а он выжил, опоздав в школу! Но война между двумя странами, опять между Россией и Грузией. Как он смог? Он же боялся этого, но не хотел.

— В этом мире, считай, что это коллективный сон, как бы «матрица» естественного происхождения. Сюда мы тащим всевпечатления и ужасы нашей реальной жизни, чаще детства. Междугородные трамваи — твоих рук дело. Ты любил трамваи и только на них ездил в школу после автобусного ДТП. Потому-то ты не видишь тут автобусов, их тут больше нет! А трамваи всех маршрутов и твой район из старых домой ты перенёс сюда, но все идею и образы тут растут и развиваются сами. Вот, откуда лабиринты и несуществующие маршруты, один трамвай и дорога множатся в сотни и тысячи, хаотично и неуправляемо, как и всё тут. Так трамваи стали взамен отсутствующих автобусов — а какие я сюда притаскивал в сон, загляденье, но ты их уничтожил! — междугородными. Твоя школа далеко, потому твоя «работа» тут в другом городе, реальная даль стала ещё дальше и больше. К слову, холмы и леса с бурьяном и разбитой машиной начальника-бандита, который разбился в обрыве и тут, и наяву, — мои, я ветеран Великой Отечественной войны, но и они зажили своей жизнью, вторгаясь в город и делая его словно разделёнными посёлками. С жуткими минами на корнях почти чёрных деревьев и стоэтажными бункерами, хотя в жизни я прятался лишь в одноэтажном, ха!

— А-а-а. Вот, почему всё обшарпанное, ибо всё меняется и разрушается. И ещё разруха вокруг нас тоже усиливается тут.

Ясно, ясно. Вот, что за работа у нас, но зачем мы меняем мир?

— Неизвестно, скрытая в нас сущность перерождается из тела в тело, как душа в индуизме с их реинкарнациями. Но она явносделана кем-то более развитым, чем люди, и древним. Это механизм, он безличен. пробовал поговорить, но ощущение, что говоришь с пластинкой граммофонной. Как я их любил, эх!

— Так мы по итогу бессмертны, Василий Иванович, помер, сменил тело, и всё? — откуда он знал его отчество?

— Нет, это эта псевдодуша сменила тебя на следующего такого же. А ты помер. Как старый носок или штаны, и всё. Именноэта сущность, гхм, сучность меняет мир, используя образы из твоего подсознания. Но какие и как, по какой системе, и есть ли она вообще, битый хрен знает — старик с чувством выругался матом. И тут же с домов попадали растения, став колючими и остро пахнущими кустами. — Понял, наконец?

— Да — парень побелел от ужаса и понимания, что любой сон может вызвать войну или что хуже. Или лучше? Можно же тактворить и добро! Поделился с Василием Ивановичем этим. Тот покраснел от гнева, но не на парня.

— Правильно. Тем более, из-за меня косвенно угрохали Ливию, где у меня были родичи. Я боялся, а оно сбылось. Как тыбоялся войны, и она сбылась. Но многие страхи, не менее страшные, вроде смерти от волчьей стаи, которой я в реальности чудом избежал, не случилось! Так что не страх запускает этот процесс. Или не всегда.

— Давайте изучим это, попробуем понять и управлять миром сообща. Все вместе.

— Давай, только каждая группа или одиночка имеют своё мнение. То тут и смешивается в хаос. И всегда меняется что-тонепредсказуемо.

— Соберём всех давайте.

— Давай. Но как? — тут материализовался мегафон.

И дед, и парень говорили много мотивирующего на обсуждаемую тему, но пришло лишь пятеро.

— Понятно, все боятся публичных собраний, нас мощно отучили от этого, все, слыша «собраться», сразу рассредоточиваются— с чувством матерился старик, Пётр побоялся, тем более, при старших как-то неудобно.

— Что будем делать?

— Придумаем! — оптимизм старика не был наигран. Он нашёл союзника. Он знал, что победит.