Странный незнакомец

Lupus pilum mutat, non mentem

(Римская пословица)

I

Доминико Альмарес. Испания. Каталония.

Улицы Барселоны как всегда были полны шума и повседневной суматохи. Сиеста, созданная для того, чтобы люди смогли перевести дух в послеобеденное время и отдохнуть от жары, будто подгоняла трудяг, заставляя их в суете покидать место работы, чтобы поскорее добраться до комфортного места и забыть на несколько часов о своих социальных обязанностях. Машины в ужасной и разобщённой симфонии то и дело сигналили друг другу на дорогах, стараясь тем самым «продавить» себе проезд в змее, образованной застрявшими в пробке автомобилями. Всё это больше напоминало массовую панику, нежели сообщество разумных людей, думающих о восстановлении моральных и физических сил, достаточных, чтобы плодотворно закончить ещё один рабочий день.

Опытный водитель лимузина умело объезжал заторы на дороге, передвигаясь небольшими, но широкими проспектами параллельно центральным улицам. Тонированные стёкла автомобиля со звукоизоляцией позволяли не замечать ни суматохи, ни жары, давящей на всех без исключения прохожих, от которой они будто теряли рассудок. Комфорт и прохлада салона позволяли во время движения погрузиться в раздумья, не замечая движения, тем более, что подумать было о чём — слияние фирм грозило большим сокращением штата, из-за которого больше восьми сотен человек могут потерять рабочие места.

— Сеньор Альмарес, через 5 минут мы будем на месте, — объявил по громкой связи водитель.

Мистер Альмарес перевёл взгляд на окно — знакомые здания незаметно рождались где-то впереди автомобиля и также незаметно исчезали позади него. Автомобиль лениво и не торопясь въехал в бизнес-центр Барселоны и упрямо начал движение к нужному зданию, подобно тому, как уставший красавец-скакун неторопливо идёт к своему стойлу после продолжительной прогулки, чтобы подкрепиться и восстановить силы. Мысли в голове унесли мистера Альмареса от действительности. Сложившаяся ситуация на фондовой бирже диктовала свои порядки, а положение фирмы казалось безвыходным, кроме как стать жертвой слияния с ещё более крупной компанией, стать «дочкой», что означало бы потерю контроля над нефтяными активами в северо-западном регионе Средиземного моря. После слияния c нефтяным гигантом Испании, Spainish Oil United Ltd, часть заводов, подконтрольных национальной нефтяной компании Каталонии Almares Oil Mode, будет продана иностранным инвесторам. За этим последует внутренняя реорганизация фирмы, ключевые посты в которой займут зарубежные специалисты. Инвестирование культурного сектора региона, финансирование построек больниц и школ, театров и библиотек осуществляется средствами со счетов Almares Oil Mode — после слияния политика компании не потерпит подобных ненужных затрат. Должность генерального директора фирмы, чьи пожертвования и инвестиции составляют больше половины казны региона, требует неимоверных интеллектуальных и моральных усилий. Груз ответственности за предстоящий выбор вместе с тяжестью сложившихся обстоятельств давили на мистера Альмареса всей своей монолитной массой. Несмотря на это, мистер Альмарес был верен покою — воспитание и положение обязывали видеть ситуацию максимально чисто и ясно, хотя и достигалось это большим трудом.

Машина аккуратно остановилась возле здания бизнес-центра «Марфи» — самого высокого здания Барселоны, чья стройность и величавость делала из небоскрёба непреступную крепость, нежели бизнес билдинг, гиганта, молчаливо возвышающегося над всем кварталом и будто охраняющего его покои. Через несколько мгновений дверь автомобиля открылась.

— Прошу Вас, сеньор Альмарес, — любезно попросил к выходу водитель.

На пути ко входу в здание зазвонил телефон. Это был Мигель Грис — друг детства, чья поддержка никогда не заставляла себя долго ждать. Мистер Альмарес без сомнений и колебаний доверял ему дела, сделав Мигеля первым приближённым в компании и ведущим бизнес-консультантом, с которым всегда обговаривались ключевые и важные решения, в особенности те из них, какие оказывали прямое влияние на жизнь фирмы в целом.

— Здравствуй, мой друг! — с энтузиазмом и оттенком задора, каким богаты дети, прозвучал в трубке голос Мигеля. Он был одним из немногих, с кем мистер Альмарес позволял себе общение в неофициальном тоне. — К переговорам всё готово. Думаю, что ближе к вечеру я навещу тебя, чтобы ещё раз обговорить все детали.

— Решение ещё не принято, я ещё не сказал «да», — с холодностью ответил Альмарес. — Я больше чем уверен: любая суета — только помеха, способная привести к неверному шагу, — мистер Альмарес замолчал на какое-то мгновение, потому что почувствовал, что его слова шли откуда-то из глубины. — В этом случае всё, что мы сделали и чего достигли, потеряет свой смысл.

— Доминико! Я думал, что у тебя не осталось никаких сомнений о необходимости предстоящей сделки, — с усмешкой донеслось с той стороны.

— Сомнения — признак мелочности устремлений, Мигель. Я должен быть осторожным, но не сомневающимся. Ответственность не обязывает к другому, — спокойно произнёс мистер Альмарес. Сомнения были слишком дорогой роскошью в сложившейся ситуации, которую он никак не мог себе позволить. В противном случае глубина происходящего просто раздавила бы его. — Мне пора, — мистер Альмарес резко закончил разговор, распознав в нём бессмысленность.

Хотя голос был ровным и не выдавал никаких чувств, Доминико ощущал, как сковывающая сила всё время покушалась на него, раз за разом накатывая подобно тому, как волна, поднятая бушующим ветром, с рёвом накатывается и бьётся о каменный риф, чтобы сломать его. Эта сила стремилась завладеть им и как трусливый убийца ждала в стороне, когда жертва, потеряв бдительность, оголит перед ней свою спину, чтобы вонзить нож в её самое уязвимое место. Этой силой был страх. Только концентрация на предстоящем разговоре, на поставленной цели — сделать слияние как можно более безболезненным для экономики региона в целом и для компании в частности — позволяла не давать волю чувствам. Убеждённость в том, что корпорация будет поглощена гигантом, всё более крепла в сознании мистера Альмареса, несмотря на его попытки доказать себе обратное.

Холл первого этажа как всегда бороздили люди, считающие свои дела самыми важными событиями современности. Люди в костюмах прятались парами за колоннами, обсуждая свои вопросы друг с другом, прохаживались по коридору с деловым видом, говорили по телефонам, смотрели в окна, часто поглядывая на часы в ожидании кого-то. Хотя вся картина пыталась выдать себя за пейзаж полный разнообразных красок, атмосфера была однородной, а люди внешне неимоверно походили друг на друга, напоминая братьев-клонов с разным цветом глаз и тембром голоса. Казалось, будто каждый из этих бизнесменов считает свою деятельность несостоявшейся до тех пор, пока не заключит хотя бы несколько сделок в стенах одного из самых больших бизнес-центров Европы.

Мистер Альмарес направлялся к лифту, раздумывая над стратегией предстоящих переговоров, что не помешало ему заметить молодую секретаршу, идущую к нему быстрыми шагами и рисующую каждый шаг таким образом, чтобы линия бёдер описывала плавные фигуры, позволяя силе её жизни манить слабые умы в пучину чувств.

— Добрый день, сеньор Альмарес, — произнесла секретарша голосом, скрывавшим внутреннее волнение. — Вас уже ждут возле вашего кабинета.

— Я не назначал никаких встреч, — спокойно ответил мистер Альмарес.

— Сказали, что по поводу будущих переговоров.

Мистер Альмарес слегка кивнул головой и зашёл в отворившуюся дверь лифта. В лифте находилось несколько человек, среди которых были две молоденькие сотрудницы. По всей видимости, это были практикантки с отдела коммерческих разработок, которые не признали в мистере Альмаресе генерального директора фирмы, потому как, постоянно перешёптываясь и игнорируя всех присутствующих, наполняли свои небольшие ментальные сосуды потоком последних сплетен. Подобная бестактность со стороны девушек приводила к тому, что брызги от этого словесного ручья в виде хихиканья и насмешек расплёскивались по всему объёму лифта и выпадали осадками на всех присутствующих, вызывая в них эмоциональный дискомфорт.

— Да, говорю же я тебе, не просто он вчера тебе позвонил, — говорила одна из них, — сначала в колледже на тебя глаз положил, теперь здесь добивается тебя, дурочка! Ты видела, как он на тебя смотрит? — несмотря на её молодой возраст, приподнятые брови и лёгкое кивание головы после этих слов выдавали в этой девушке опытного манипулятора слабыми умами той части мужчин, которая была весьма озабочена своей гендерной принадлежностью.

Бесшумно двигаясь ввысь, лифт постепенно опустел. Мысли о возможной реорганизации фирмы пытались давить на мистера Альмареса, и, казалось, даже лифт не способен совершить вертикальный подъём под их общей тяжестью — в этот раз он поднимался на нужный этаж необычайно долго. Остановка произошла на последнем этаже, который был поделён на две почти равные части: первая, меньшая часть этажа была залом для ожидания посетителей. В этой части также размещался и секретарский отдел, а кабинет самого мистера Альмареса занимал вторую, большую часть помещения. В холе никого не было, не смотря на предупреждение секретарши о посетителе. Было странным и то, что личный секретарь директора отсутствовал на своём рабочем месте, что никогда до этого не происходило без предварительного согласования с начальством. Мистер Альмарес быстрыми шагами зашёл к себе в кабинет, поставил кейс на стол и принялся снимать свой плащ.

— Доминико Альмарес, я полагаю, — неожиданно раздалось позади. Мистер Альмарес резко развернулся и увидел человека лет тридцати пяти с улыбкой на слегка смуглом лице, лишённом каких-либо признаков увядания, и пронзительным взглядом. Превосходный дорогой костюм и зеркальные от чистоты туфли выдавали в незнакомце человека хорошего вкуса. Он сидел на диване, мимо которого мистер Альмарес проходил ещё мгновение назад.

— Кто вы? И…как вы сюда попали? — растеряно спросил Альмарес.

— О, прошу простить мне мои манеры. Меня зовут Энрико Луз. Я представляю компанию «Union Pulse», которой вы весьма небезынтересны.

«Что, чёрт возьми, происходит? — подумал про себя Доминико, никогда не имевший дело с подобной непосредственностью. — Почему я узнал об этом типе в последнюю очередь? За что я плачу своему личному секретарю, от которого нет никакого толка?»

— Ах, да. Я позволил себе дать вашей секретарше отпуск, — будто читал мысли своего собеседника мистер Луз, указывая слегка заметным жестом в сторону пустого секретарского стола, — она была весьма удивлена, когда я рассказал ей немного о её жизни. Люди так не хотят знать, что их заветные мечты — всего лишь фарс и пшик, плоды пустоты, которую они держат внутри себя и которую так обожают. А ведь именно из-за неё этим мечтам никогда не суждено сбыться. Думаю, это будет долгосрочный отпуск. На вашем месте я бы подыскал новую помощницу, — последние слова мистер Луз произнёс с некоторым наигранным сожалением. Возникшая на его лице улыбка ещё более смутила мистера Альмареса, привыкшего к тому, что все из его собеседников, рассказывая о чём-либо, ведут себя куда более сдержанно в ожидании удобного случая, чтобы поскорей оставить его аудиенцию. В этом же человеке он был вынужден признать разительные отличия от всех, кто попадался ему на пути. Грация и изящество, с которым мистер Луз произносил каждое своё слово и обозначал каждый свой жест, наполняли недавно начавшийся диалог благородством, способным легко поднять любую беседу над тяжёлым пластом быта и обыденности.

— Простите, но я всё ещё не совсем понимаю, кто вы и чем обязан вашему появлению, — выдержанно сказал Доминико.

— Будет лучше, если вы присядете. Поверьте, будет лучше, — произнёс гость, чей взгляд был полон спокойствия, а интонация голоса была выражением силы, которую мистер Альмарес почувствовал в собеседнике с первого произнесённого им слова. Что-то в Доминико доверяло этой силе, и оно же убедило его расположиться в кресле напротив непрошеного посетителя. — Наша компания занимается строительством тоннелей. И сейчас она весьма и весьма вами заинтересована.

— Но как именно строительство тоннелей может касаться меня?

— Знакомо ли Вам такое понятие как «Окситания», сеньор Альмарес? — будто не слыша вопроса собеседника, перебил мистер Луз.

— Да, конечно. Мне кое-что известно об этом. Это страна, которая была уничтожена в результате крестовых походов во время святого престола папы Климента V.

Мистер Альмарес, не желая ударить в грязь лицом перед незнакомцем, начал было вспоминать любые факты о давно исчезнувшей с политической карты мира стране, любую информацию, которую могла преподнести ему в дар его любовь к чтению, зародившаяся в нём ещё в пору его студенчества в Гарварде. Но неожиданно раздавшийся смех вызволил мистера Альмареса из лабиринта его воспоминаний. Некто, представившийся Энрико Лузом, смеялся подобно тому, как смеётся ребёнок над своим товарищем, попавшим по неосторожности в нелепую ситуацию. Сидящий напротив человек, слегка запрокинув назад голову, непринуждённо и громко выдавал один за другим залпы смеха, делая это с такой искренностью, что Доминико был просто не в состоянии вмешаться в столь естественный процесс, остановить собеседника и тем самым заглушить чувство раздражения, подкрадывающееся к нему из той эмоциональной части, к которой обычно он сам подводил своих оппонентов, чтобы держать нить разговора и тянуть за неё в нужный ему момент. Ещё никогда мистера Альмареса не выставляли на смех, так просто и так дерзко, заставляя его мириться с чувством нелепости и с сопровождающей её гаммой неприятных ощущений.

— Признаюсь, вы человек с чувством юмора. Давно я не слышал такой смешной шутки, — с улыбкой произнёс мистер Луз. Спустя мгновение после этих слов выражение лица мистера Луза сделалось серьёзным, а взгляд наполнился покоем и стал сосредоточенным, несмотря на то, что ещё несколько секунд назад этот человек безудержно смеялся. — Тем не менее, прошу заметить, что всё гораздо серьёзнее, чем может показаться, — продолжил гость. — Как я уже сказал, наша компания занимается строительством тоннелей. Результаты ваших скорых переговоров о слиянии фирм могут стать серьёзным подспорьем в работе нашей компании здесь, в Каталонии, или же окажут существенное отрицательное влияние на жизнь не только всего региона, но, в первую очередь, на вашу дальнейшую судьбу. Ваше время подходит.

— Постойте, постойте, — вмешался мистер Альмарес, чувствуя явную растерянность, — какие тоннели? О каком времени вы говорите? Как всё это связано со мной?

— Вы тот, кто оказался рядом. В течение всего времени существования вашей фирмы, сами того не подозревая, вы были нашим союзником. Ваш путь и ваши планы подвели вас к тоннелю, который в скором времени будет проложен нами через Барселону. И вы, прошу заметить, сыграли далеко не последнюю роль в том, чтобы всё сложилось так, как оно сложилось, — мистер Луз сделал непродолжительную паузу, позволив Доминико собраться с мыслями. Тем временем сам он принялся с любопытством разглядывать задумчивое выражение лица мистера Альмареса. — Вы сделали правильно, начав переговоры с Тулузой. Открытие филиала во Франции — стратегически верный шаг. Это существенно облегчит процедуру перехода руководства Almares Oil Mode под наше начало.

— Сеньор Луз, у меня складывается впечатление, что вы пришли точно не для того, чтобы вести диалог, — со спокойствием произнёс мистер Альмарес, убедившись в том, что мистер Луз не намерен отступать от исключительно своей линии переговоров, которые являлись такими лишь формально. Скорее, это был монолог незнакомца, с таинственной для мистера Альмареса целью, загадочный рассказ, чьи мотивы не спешили себя раскрывать. Единственное, в чём уже не сомневался Домнико, было наличием непонятной ему силы, стоящей за каждым словом мистера Луза. В ней присутствовала чарующая неизвестность, которая манила мистера Альмареса так же, как манит заплутавшего высоко в горах измученного и голодного путника доносящаяся прекрасными отголосками мантра монахов из уединённого буддхического храма. В соприкосновении с этой силой Доминико очень чётко ощущал всю иллюзию неприступности собственного мировоззренческого бастиона. — Прошу вас, потрудитесь ответить на мои вопросы. Кто вы? Мне также не понятно, почему моя компания должна перейти под чьё-то постороннее руководство, и, помимо всего прочего, откуда вам известно то, что является закрытой информацией даже для моих приближённых?

— Наберитесь терпения, сеньор Альмарес. Знать — моя привычка. Я «upper» — сын Высоты, — в этот момент Доминико отчётливо услышал, как в воздухе раздался скрип, такой же, какой издаёт старое тяжёлое дерево фрегата, стонущее от сдавливающей силы воды. Мистер Альмарес начал замечать, что всё, что говорил мистер Луз, принималось им, хотя не поддавалось никакому рациональному анализу — слишком странным было и появление собеседника, и его предложение о сотрудничестве. Принятие было совсем на ином, на чувственном уровне. — «Union Pulse» строит не совсем обычные тоннели, — продолжил мистер Луз. — Но, поверьте, по своим качествам они настоящие больше всего того, что вы видели в своей жизни. Прежде чем построить тоннель, такие как я берут на разработку проект, подготавливая всё необходимое для того, чтобы тоннель появился в нужном нам месте и в нужное нам время. Моя работа практически завершена. Ваша компания явилась звеном в цепи её реализации. Через это звено в скором будущем представится возможным выстраивать не одну подобную цепь к новым ключевым событиям и новым целям.

Свободолюбивая Каталония содержит в себе немало загадок, которыми она обязана окситанским хранителям, чьи преемники сделали титаническое для того, чтобы в этой части Испании, на этом безобразном лике консерватизма, появились прекрасные изгибы настоящего. Эти мастера столетиями кропотливо и осторожно обрабатывали плоскую и неотёсанную глыбу человеческих стереотипов, очень аккуратно убирая все шероховатости с её поверхности. Великая традиция, научившая этих мастеров воздвигать внутренние храмы, на алтаре которых они приносили ей в жертву собственное неведение, обучившая избавлять свои души от засеянных этим миром во всё живое семян повилики, чтобы дать прорости Розе Познания в сердце каждого из великих ваятелей, именно эта традиция помогла мастерам возвести на подготовленной ими плоскости величественнейший горельеф просвещения. И он будет лишь увеличиваться от эпохи к эпохе. Среди обычных людей всегда находились те, кто был не согласен с монотонностью внешней действительности и кого страшила её предсказуемая обречённость. Кастилия не является в этом смысле исключением. Для людей подобного склада ума мы строим туннели, благодаря которым они могут видеть и взаимодействовать с такими же, какими они являются сами, объединяться в группы и становится сильнее. Но самое главное — туннели ведут за пределы того, что эти люди привыкли воспринимать в своей жизни, того, что и делает из них беспомощных и незнающих существ с зияющим клеше «человек». Поверьте, я прекрасно понимаю ваши внутренние сомнения и терзания, сеньор Альмарес, связанные с моим неожиданным появлением, но вам стоит научиться доверять вашим чувствам. Слушая и доверяя им, вы услышите меня. Ведь они уже начали говорить с вами, не так ли? — благодаря улыбке на лице мистера Луза и необыкновенному сиянию его глаз Доминико стало понятно, что ответ на озвученный вопрос для мистера Луза более чем очевиден. — Вы один из тех, кого минуя ваше осознание подвели к преддверию тайны. Ваше искреннее внутреннее несогласие с навязываемыми вам вариантами и раскладами происходящего, ваше желание понять, что именно вам их навязывает, и стремление увидеть, с какой силой вы имеете дело — всё это стало причиной нашей с вами встречи. Вы чувствуете нечто, всегда чувствовали, сеньор Альмарес. Вас не покидало ощущение того, что за всем, что вы видите, слышите и воспринимаете, за всем тем, о чём думаете и рассуждаете, стоит нечто большее, нечто могущественное и в то же время неосязаемое. Оно и только оно, сеньор Альмарес, всегда являлось тем, что манило вас и призывало заглянуть за полотно монотонного антуража, каким является обычное человеческое существование. Но правда заключается и в том, что без тоннелей, которые строятся «upper»’ами, это неосязаемое становится для людей проклятием, которое время от времени напоминает о себе и подобно прессу сдавливает их человеческое бытие с достаточной силой, чтобы скудный паззл жизненной пещерной монотонности постоянно ломался на мелкие части. Это безрассудно, но онемевшее от бесчувственности существо, зовущееся человеком, ценит этот паззл больше своей возможности видеть картину целиком. Движение от клетки к клетке, близорукое и глупое, в ожидании момента, когда из сумбурного набора обстоятельств вдруг получится нечто, с чем человек будет вынужден согласиться по причине своих предсказуемости и бессилия — в этом и есть всё то, что гордо называется «человеческая жизнь» самими людьми, — на какое-то время мистер Луз прервался и отвёл взгляд в сторону. Доминико был уверен, что в этот момент он о чём-то сосредоточено думает. Тут мистер Альмарес осознал, что уже на протяжении некоторого времени его наполняет глубокое чувство боли, вызванное столь точными замечаниями его собеседника. Никак не приходило понимание того, было ли это сдавливающее ощущение следствием обнажения и вскрытия психических экзем, свойственных человеческой природе и так искусно ею скрываемых, или же осознание собственной инфицированности заразой, которую сеньор Луз назвал «человеческая жизнь», являющееся очагом этой боли. Дышать становилось всё труднее, а тело будто покинули силы, и от этого оно сделалось слабым, но в то же время неимоверно тяжёлым и непослушным. Только врождённая выдержка мистера Альмареса и приобретённая с опытом руководства компании способность держать эмоции под пристальным контролем не позволили поддаться ощущениям, буквально заставлявшим распластаться и отключиться от действительности. — Страх, негодование, сомнение, бесчестие, смерть — есть ли ещё что-то в этом мире у человека? — вернулся к разговору мистер Луз. — Всё, к чему так тянется человечество, каждый индивидуум, заявляющий о своих правах, борющийся за свою индивидуальность, видится нам как обман. Все цели, которые предлагает этот мир в качестве своих даров смелым и находчивым — суть ничто иное, как порабощение, принуждение служить собственной значимости, вожделению и тоске по престолу и короне в королевстве собственного «я», которое человек строит внутри себя, и где истинной владычицей является смерть. Поэтому в этом мире благодаря людям происходит очень мало — большинство тратят все свои силы на пути к мнимому трону в мнимом царстве собственной исключительности. В конце этого пути есть только смерть и ничего более, потому что этот путь и есть сама смерть. Понимаете, сеньор Альмарес? — спокойным тоном произнёс мистер Луз. Доминико невольно утвердительно кивнул. Множество вопросов не оставляло его равнодушным. Присутствовало невероятное стремление озвучить их и получить чёткий и вразумительный ответ на каждый от мистера Луза. Но что-то глубоко внутри подсказывало мистеру Альмаресу, что все они — лишь песчинки перед столпом силы, которую излучал мистер Луз, и которая являлась его сутью. Все они поблекли в тени этого столпа, и ни одна из них не имела смысла. — Я должен показать вам кое-что, сеньор Альмарес, — продолжил мистер Луз. — Времени остаётся всё меньше. Всего рассказать вам я просто не в силах. Вам предстоит сделать самый важный выбор в вашей жизни. Каждый из нас когда-то был поставлен перед ним, так же как и вы сейчас, сеньор Альмарес, — мистер Луз неспешно встал и подошёл к большим окнам, которые заменяли стены в кабинете мистера Альмареса. С высоты, на которой находился кабинет, открывался необычайный вид, уходящий далеко за пределы Барселоны, который своей масштабностью делал беззащитным каждого, кто находился в городе, оголяя всё происходящее в округе. — Прошу вас, — едва заметным жестом мистер Луз попросил подойти Доминико. За то время, в течение которого продолжался разговор, мистер Альмарес проникся глубоким доверием к собеседнику, которое только лишь укрепляло внутренне ощущение судьбоносности происходящего разговора. Только сейчас, у окна, Доминико заметил, что солнце уже слегка касается горизонта, и своим багровым светом неумолимо склоняет вечер к завершению, предупреждая всё вокруг о наступающей тьме ночи, неоспоримое предназначение которой велит ей окутать обнажившийся город. Где-то там, внизу, все были парализованы суетой, чей авторитет, казалось, был непоколебим для не чурающихся собственной судьбы дрейфующего плота по её скоротечному течению прямо в направлении смертоносного водопада, плота, которому суждено разбиться о рифы после стремительного падения. «Разве есть у них хоть какой-то выбор?» — раздалось эхом где-то внутри Доминико.

— Выбор — это единственное, что у них есть, — строго произнёс мистер Луз. Его слова привели Доминико в исступление. Он чётко ощутил, как вся растерянность, затаившаяся глубоко внутри ещё после первого произнесённого слова мистером Лузом при встрече, наконец-таки вырвалась наружу и предательски отразилась отпечатком на его лице. Мистер Луз, не обращая никакого внимания на происходящее, продолжал смотреть вдаль. Вдруг он неожиданно рассмеялся. — Люди считают, что в их жизни есть только три настоящие вещи, которые являются основополагающими в любом проявлении их человеческой сути — надежда, разнообразие многовариантности и безысходность. И самая опасная из них именно надежда. Она порождает в их жизнях смутные и абстрактные ожидания, которые есть лишь яд, отравляющий разум и заставляющий опускать руки. Будучи лишь плодом их собственного воображения, надежда настолько завладевает ими, и им начинает казаться, что она и есть источник жизни. Она заставляет каждый день просыпаться человечество с ожиданием того, что именно сегодня этот мир будет к нему благосклонен. Люди представляют её, как нечто связующее их в одно целое на психологическом и ментальном плане, то, что позволяет им называться человечеством. На самом же деле, надежда окутывает человека столь плотным туманом ожиданий и заблуждений, что в своём маленьком пространстве он перестаёт идти куда бы то ни было, тянуться к чему бы то ни было, перестаёт замечать что-либо кроме себя и своих выдуманных ожиданий. Человек, живущий надеждой, походит на раба, который измученный работой, избитый и покалеченный своим хозяином, встаёт перед ним на колени с вытянутыми руками, чтобы господин положил хоть что-нибудь в ладони в качестве награды, мысль о которой помогала перенести все тяготы рабской жизни в течение дня. В своих потугах с подобными устремлениями каждый из них становится обособленным, что делает человека ещё более уязвимым. Всё же, что начинается людьми как некая групповая работа, имеет своей целью не прекращение рабских условий, но есть лишь претензия господину о том, чтобы в качестве награды он клал в ладони нечто более ценное, что давал до сих пор, что ещё более явственно позволило бы оправдать их выработанное за долгое время стремление стоять на коленях.

— Что же касается многовариантности и безысходности, сеньор Луз? — с тяжестью обронил мистер Альмарес.

— Многовариантность — это иллюзия, настолько распространённая в этом мире, что она заменила людям знание о настоящем выборе. Как настоящее знание способно избавить от дурмана ожиданий, созданных надежной, так и знание о единственном выборе, который неминуемо должен быть сделан каждым из людей, освобождает от иллюзии многовариантности. Выбор состоит в том, чтобы понять — следует ли дальше стоять на коленях или же, поднявшись на ноги, начать движение от рабства, оставляя его в прошлом. Безысходность — ещё один обман, позволяющий отказаться от любых попыток понять происходящее и принять его как необходимую данность, продолжая жить с надеждой, что всё происходящее правильно. И мы снова вернулись к надежде.

Солнце уже совсем зашло за горизонт, когда мистер Луз, переведя взгляд с окна на мистера Альмареса, настолько неожиданно произнёс пронзительный крик, который в буквальном смысле вышиб Доминико из своего тела, а затем с отточенной быстротой и ловкостью приблизился к нему и нанёс сокрушительный удар правой ладонью по спине Доминико чуть ниже лопаток. От этого удара у мистера Альмареса потемнело в глазах, а ноги отказались более держать его тело, которое по ощущениям стало неимоверно тяжёлым. Мистеру Альмаресу казалось, что темнота, возникшая перед ним, тянула его к себе. Тяга её была настолько сильной, что Доминико захлестнуло ощущение полной беспомощности и крайней растерянности. «Ваше время настало, сеньор Альмарес. Carpe diem », — прозвучало где-то очень далеко.