Последнее доказательство

— Сегодня, в преддверии праздника, хотелось бы отклониться от заданной темы. Которую вы все, без сомнения, уже скачали в свои телефоны, а кто-то, надеюсь, всё-таки прочёл, — презрительное фырканье с задних парт быстро перечеркнуло уверенность преподавательницы, окончательно сбив её с мысли. — Можно меня послушать? День и так сокращённый, вам совсем чуть осталось меня потерпеть…

— Так давайте не будем терпеть? Давайте уже уйдём?

Взбудораженный рой подростков оторвался от многочисленных гаджетов и с надеждой устремился взглядами к учителю. Какая концентрация внимания! Лучше бы на тему урока так рьяно реагировали…

— Сначала мы всё-таки поговорим. О празднике. Почему завтра вы будете благодатно спать, а сотни других, более благодарных людей, выйдут на улицу с фотографиями родственников, их историями, гвоздиками, лентами… Должен же быть во всём этом некий смысл. Что же мы празднуем?

Школьники переглянулись. Кто-то лениво зевнул и уткнулся носом в монитор, кто-то вернулся к раздражающему перешёптыванию. Но несколько подростков неожиданно включились в разговор.

— Так вроде война закончилась. Длинная, тяжёлая, — грузный парень задумчиво почесал лоб, вспоминая. — Там ещё иностранцы всем подряд помогали, нашим палки в колёса ставили, потом самый ихний крутой шпион расплёл заговор, спас нашего крутого шпиона, а под конец драка такая масштабная, где самообучающиеся дроны-беспилотники разносят всю вражескую столицу по камушкам…

— Спасибо, и я видела этот фильм, — под дружный хохот прервала его учитель. — А ведь не мы сняли, что даже удивительно. Кассовый, спецэффекты хорошие, но вот сценарий и достоверность очень серьёзно хромают… Кто-нибудь ещё?

— Праздник совести. Моралисты интернета просыпаются и дружно начинают выть в соцсетях: «Благодарность ветеранам!» «А твой город прошёл блокаду? Нет? Слабак!» «Как, ты не закупился гвоздичками и равнодушно прошёл мимо памятника Родине? Бесчувственная сволочь»! — тощий зубрила недовольно сморщил нос, став поразительно похожим на мультяшного кролика. — А то, что последнего ветерана в живых видели уже наши бабушки, которых, кстати, тоже уже мало кого найдёшь, прекрасно заменяется словом «пенсионеры». «Помоги старушке, придержи дверь, сегодня её праздник. И поторопи её, а то эта дряхлая рухлядь всех задерживает!». Лицемерие во всей красе.

— Хочешь сказать, что ты не такой, — устало проговорила преподавательница, уже не надеясь услышать адекватные ответы. — И вспоминаешь хотя бы о собственной бабушке чаще, чем на праздники.

Парень был готов кинуться в атаку, подобно обычным своим сетевым набегам на цифровое население, но стушевался и, недовольно нахмурившись, закрылся ото всех сцепленными руками.

— Девятое мая — праздник Победы! — громко и чётко проговаривая слова, как на сцене, произнесла миловидного вида девушка. — Великой Победы сплочённого народа над фашизмом и тоталитаризмом фанатика! — она довольно заулыбалась и сама себе похлопала в ладоши.

— Молодец, к параду готова. А сколько лет длилась война?

Нежданный вопрос быстро стёр с лица кукольную улыбку.

— Год? — неуверенно предположила девушка, но увидев, как преподаватель схватилась за голову, тут же исправилась. — Два! Нет, ну больше бы шла — совсем всё разнесли этими жуткими танками…

— Там ещё авиация была, — шёпотом подсказали с задних парт.

— Тем более, авиация! Да городов столько у нас нет, сколько можно за два года бомб натравить!

— Да, мне стоит серьёзно поговорить с вашим учителем истории, — печально прокомментировала услышанное преподавательница. — И с географией тоже пробелы, уверена… Неужели никто не знает, что происходило на этой войне? Как её пережили ваши предки? Или «Бессмертный полк» ранним утром — это просто дань традиции и бумагомарательство? Повод «жаворонкам» устроить с утра сходку и поиздеваться над «совами»? Ради чего столько сил тратится на один единственный день?

— Да какая уже разница? Вы бы ещё спросили, как мой предок оказался на Ледовом побоище и за кого он там воевал! — зло пробурчал невысокий мальчик с кучей свежих царапин, выглядывающих из-под рукавов. — Это как с первым мая. День труда, мира, а на деле — праздник шашлыка и пива, а после, как итог — обострения всякой ерунды и больница. Мама только недавно жаловалась, что после первомая её отделение сплошь забито «тружениками». И тоже совершенно не смогла мне объяснить, что же мы празднуем. Про каких-то чудиков, которые митингами и стычками с полицией пытались добиться нормальных условий труда. И которых казнили. Или нет. Никто уже не помнит, главное, дату в календаре красным выкрасить. И бюджет на салют истратить.

— Как я понимаю, на салют ты не идёшь. Но хотя бы интересуешься происходящим, а не просто критикуешь, что немножко радует. В общем, — учитель окончательно потеряла веру в адекватность собственных учеников, — к следующему уроку сдадите мне сочинение. Тише! Я предупреждала, что оно всё-таки будет. И написать его надо хорошо, иначе возникнут проблемы с аттестацией. И вашей, и школы.

Женщина обвела взглядом недовольную толпу, собирая остатки собственного голоса: ей первомайские праздники переродились в простуду и обострение остеохондроза. Слава даче!

— Только тему я задумывала абсолютно другую, попроще, но раз так всё обернулось, то вы за неделю разберётесь с историей Победы и напишите мне своё мнение: что символизирует завтрашний день и зачем мы всей страной столько поколений мира празднуем это событие. Хотя даже не помним, что война — страшная, не единожды обескровившая каждую семью — длилась четыре, повторяю для особо одарённых, четыре года! И до столицы, это я для наивных киноманов напоминаю, наши войска дошли без помощи сомнительных иностранных шпионов.

«Хотя сцена с дронами неплоха… Только разве в то время они уже использовались? Да нет, как иначе можно было воевать, не одними же винтовками…».

…

Парень с шумом захлопнул входную дверь и прислушался. Из кухни заманчиво доносился запах жареной картошки, чего-то мясного и, несомненно, вкусного. Голос матери, фальшиво подпевающий плееру. Хлопанье сломанной форточки, до которой никак не доходят руки. Обычный вечер. Только ладони сильнее горят от многочисленных ссадин и на душе так мерзко, будто её вывернули наизнанку и постирали, словно забытый старый свитер.

— Ты чего такой понурый? Садись ужинать, как раз готово, — мама ловко перехватила отпрыска у дверей комнаты и перенаправила в ванную. — И так всю неделю пропадала на работе, я соскучилась!

«Ребёнок-то как соскучился, — вяло пронеслось в голове у парня, — всю неделю на макаронах сидел…».

— Рассказывай давай. И руки потом обработай, мне на них смотреть страшно! Напомни, мы тебе прививки от столбняка ставили?

— Даже от бешенства, — пробормотал парень, заглатывая картошку, — хотя к бродячим собакам я не пристаю.

— Но они-то об этом не знают.

Звяканье вилок, шипение чайника и насмешливое хлопанье форточки. Холодный, равнодушный майский ветер… Мать сидит, укутавшись в платок, пытаясь шмыгать носом как можно незаметнее. А ведь у них на работе ещё холоднее.

— Я не буду подавать документы. Я понял, я не смогу, — не выдержал парень, уткнувшись взглядом в опустевшую тарелку. — Надо поискать что-то полегче.

— Почему ты так решил? Ты же грезил полётами, столько книг прочитал, да ладно прочитал — ты даже что-то в них понял! Тебе же на самом деле хочется заниматься самолётами. Так почему ты отступаешь, да ещё в самом начале?

Он поднял голову и встретился с её недоумённым взглядом. Серые-серые глаза, в чём-то детские, наивные, почему-то виноватые… И сама больше похожа на ребёнка, мелкая, нескладная, вечно проходящая мимо, никого не замечая…

— Я не справлюсь, — повторил парень, в очередной раз не выдержав взгляда матери, — там определённые критерии к абитуриентам в физическом плане. Нужно быть сильным и выносливым, и уверенным в себе… У меня не выходит.

Ссадины насмешливо заныли вместе со всеми синяками и растянутыми мышцами. Предатели… кто ж знал, что он такой слабак. Ничего общего с отцом. Ничего.

— Посмотри на меня, — женщина фыркнула и отложила недоеденную картошку в сторону. — Я похожа на хирурга? Или ты всерьёз думаешь, что современная хирургия — это сплошные технологии, а люди просто стоят рядом и лениво контролируют процесс?

Теперь пришло время парня недоумённо рассматривать мать.

— Я не понимаю…

— В нашем деле женщин не любят априори. Мы слабые. Неуверенные в себе, как ты выразился. Излишне эмоциональные, когда надо быть точным и хладнокровным. А если откинуть ненужную психологию — просто представь, что такое неотложная хирургия, особенно в старых больницах. Где в приоритете остаётся мозг и руки врача, а не бездушная машина, знающая лишь сухие алгоритмы; где никогда не знаешь, сколько минут отдыха тебе дозволено. Где можно простоять в операционной на ногах часов пять, а, размывшись, тут же нестись к другому столу и вновь исчезнуть из привычной реальности. И перед тобой только кровь, урчащие внутренности и холодные инструменты, которыми ты пытаешься подрезать крылья чужой смерти.

— А при чём тут твоя работа и моё будущее? — парень окончательно перестал понимать, к чему клонит мать.

— Я до сих пор бегать не умею. Но если бы пришлось — научилась. На старших курсах нам разрешили приходить и помогать врачам, чтобы наконец определиться со специализацией и проверить себя на прочность. Я выбрала хирургию. Я каждый день боялась и врачей, и операций. Не крови, не смерти. А того, что не смогу выстоять, что вместо помощи буду мешаться, и на меня будут злиться. Потому что даже работа ассистента для такой щуплой, абсолютно незнакомой с физкультурой девчонки — это огромная проблема! Ни мышц, ни выносливости, ни должной сосредоточенности… А ты знаешь, как трудно удержать крючки, которыми раскрывают рану? Несколько часов? Умудряясь ещё при этом помогать оператору с его манипуляциями? Ни отойти, ни пожаловаться. Я их до жути боялась — врачей… Они хорошие, но они такие… большие, умные, такая кажущаяся лёгкость, когда они щупают живот и уверенно предполагают диагноз. Или справляются с манипулятором левой рукой лучше, чем рабочей правой. Как можно было жаловаться, когда рядом такие люди, как можно их разочаровывать… Я каждый день думала, что не вернусь, что мне там не место, что не справлюсь, что у меня руки отвалятся раньше, чем я научусь наконец-то отличать аппендицит от кишечной колики… И всё равно шла. Потому что не попробуешь — ничего и не получишь. Я знала, кем хочу быть. Другое дело, что можно было сдаться и стать… кем-то другим. А потом оборачиваться на собственное отражение и видеть в нём чужого человека.

Женщина неожиданно замолкла, смутившись, и потянулась за чайником.

— Ты разберись в себе — чего ты хочешь. Не я. Не преподаватели. Не общество. Ты. И действуй. Ведь если будешь просто сидеть и ныть — раны заживут, но смысл? Без царапин на теле и душе лишь наша тень. А тенью быть легко, но скучно. Хотя некоторым нравится, не спорю.

Чай нервно разливался по чашкам, обжигая каплями родные ладони.

Парень смущённо шмыгнул носом и, не поднимая взгляда, с надеждой спросил:

— Так что, на салют пойдём? Или ты опять дежуришь?

…

Людей было невыносимо много: шумные создания, толкающие под локоть и резко меняющие направление прямо перед твоим носом. И хуже всего — собственная мать, которая, будто впав в детство, никак не хотела спокойно оставаться на одном месте. Что-то углядев, она крепко схватила сына за руку и потащила в сторону, не давая ребёнку ни малейшего шанса избавиться от цепкой хватки хирурга.

— Залезем к ним? — улыбаясь, предложила женщина, указывая на невысокий памятник, который уже вовсю оккупировали местные студенты.

— А ничего, что ты в юбке и на каблуках? — скептично возразил парень. — И вообще, это глупая идея, достойная детского сада…

Но его уже не слушали.

— Мальчики! Будьте лапочками, поднимите нас к себе! — на громкий оклик женщины оглянулись почти все, что заставило бедного школьника стыдливо прятать лицо в тени капюшона.

— Ма, перестань! Не надо меня никуда поднимать! — громким шёпотом возразил парень, нервно оглядываясь на прохожих.

— Забыли про него — поднимите меня! Я сама не залезу, — своими наивно распахнутыми глазами и нарочно жалобным голосом мама ещё больше напоминала сбежавшую из дома школьницу. Как у неё пациенты ещё паспорт не спрашивают на приёме!?

И вообще…

Он не успел додумать мысль и незаметно скрыться: расхохотавшиеся студенты схватили смешную незнакомку за руки и легко подняли наверх, без каких-либо видимых усилий.

— Тебе тоже помочь, малой? — спросил один из них, протягивая ладонь парню.

— Я сам, — тот обиженно отмахнулся и с трудом, раза со второго смог добраться до свободного кусочка, где можно было закрепиться и перевести дух.

— Вовремя, — голос матери затерялся среди оглушительных взрывов и гула обрадованной толпы.

Обернуться, еле разглядев улыбку за разноцветными отблесками салюта.

Покачнуться.

Высоты никто из них никогда не боялся — но яростное мельтешение зелёных, красных, жёлтых отблесков в гнетущей темноте, приправленное оглушительными криками молодёжи, заставило малодушно зажмуриться и крепче ухватиться за спасительный камень.

Глубоко вдохнуть…

И вместо майского холодного ветра почувствовать на губах обжигающий песок…

…

Для сердца не оставалось места в грудной клетке — ребёнок даже не представлял себе, что оно способно с такой силой и скоростью рваться наружу. Бешено, беспощадно… Сирена взрывала мозг, когтями впиваясь в сознание и вгоняя в панику наравне с равнодушными машинами, которые так легко, всего за пару мгновений разорвали летнее небо в клочья. Кто-то кричит, придавленный обломками здания, но крик заглушается очередным свистом и обрывается на пронзительной, полной недоумения ноте.

Мир заволокло пылью.

Солнце, листья, остатки луж…

Ребёнка, притихшего под обломками забора.

Ни воронки от взрывов, ни перевёрнутые машины — внимание мальчика зацепило другое.

Лёгкий платок, которым мама любила покрывать шею. Светло-зелёный кусочек ткани, судорожно развевающийся на ветру.

Придавленный остатками того, что когда-то называлось домом.

«Беги!» — последний крик из родного окна до сих пор звенел в голове. Он даже знал куда. Но смысл? Под затянутым пылью небом больше нет права на жизнь…

…но вновь бешено бьётся сердце, заставляя ребёнка нестись вперёд, вдоль разрушенной школы, навсегда оставляя в её останках своё детство.

…Лёгкие разрывало от ледяных вдохов. По колено проваливаясь в снег, уже не чувствуя тяжести винтовки и вкуса копоти на губах — он пытался оторваться от погони, от разъярённых солдат, гневно кричащих что-то на своём языке. Взрывы не нравятся никому, особенно такие неожиданные и под самым поездом с вооружением…

Только чужие голоса всё ближе. А впереди лишь река — холодная, стремительная…

И такая манящая…

…Красный, жёлтый, зелёный… Похожи на фантастические цветы, завёрнутые в бархат вечерних небес. Человек неподвижно сидел на ступенях старого дома, заворожённо наблюдая за представлением, а пустые ладони рефлекторно сжимались, будто ища при себе приклад винтовки, ставший за долгие годы привычным продолжением себя. Никак не осознать, что всё закончилось, перечёркнуто чьей-то подписью и заверено чужим словом.

Особенно если прикрыть глаза: на фоне грохота салюта вместо разноцветных узоров чудится зияющая воронка и обжигающая пыль на губах…

…

— Тебе не понравился салют? — женщина расстроенно обернулась на сына, но тот лишь отстранённо мотнул головой. — Почти всё представление в землю глядел и сейчас загрустил…

— Ма, а наши предки воевали? — не поднимая взгляда, спросил парень. Он медленно шёл рядом, крепко вцепившись в её запястье.

— Нашёл что спросить. Разве кто помнит? Это эпоха прапрабабушек моих, я даже не знаю, где они жили, — женщина грустно вздохнула и уточнила: — Ты точно в порядке? Может, у тебя что-то случилось?

— Мне иногда кажется, что я вижу сны наяву. Редко, но ощущение… странное.

— Это называется воображением, — мать заботливо накинула на взлохмаченную голову сына капюшон, предварительно растрепав чёлку. — Ты просто слишком впечатлительный, не заморачивайся.

— Хотелось бы верить…

…

Учитель лениво перелистывала листы тетради, уже не надеясь увидеть что-то стоящее. Три пересказа монолога из недавно вышедшего фильма, две попытки отвязаться от темы парой строчек, шесть под копирку скатанных работ с сайта «школьные сочинения и не только», причём текст все взяли один и тот же. Хоть ошибки разные делают, уже разнообразие…

Осталась последняя, написанная жутким, неровным почерком.

«Мы на самом деле потеряли смысл этого дня. Сегодня празднуют что? Возможность провести день вне работы/учёбы/дел. Я говорил это на уроке и повторюсь снова. Мы даже не в состоянии физически вспомнить, что происходило на той войне, как выживали наши предки — даже имён их не знаем.

Для них этот весенний день был последним днём долгой зимы, отобравшей у многих жизни и детство; разорвавшей в клочья душу. Война заставила тысячи людей перевернуть свою сущность, извратить, вывернуть наизнанку — День Победы же давал новую точку отсчёта, возможность если не забыть, то хотя бы отстроить заново дом, улицу, страну, никогда при этом уже не вернув своей жизни.

Человек может абсолютно всё. Возможно, именно данная особенность помогла ему поглотить практически весь мир. Человек может быть зверем, может быть героем или просто солдатом, принося свою частичку Победе. Изобретать новые технологии, выстраивать города за рекордные сроки… Только разве для того, чтобы раскрыть свои возможности и скрытые резервы, обязательно нужна война?

Мы можем всё — даже разнести на осколки Землю, забыв о последствиях. Говорят, Третью Мировую не переживёт никто. Так может нам, потомкам тех Героев, чьих лиц и имён уже не узнать, стоит посмотреть на праздник Победы иначе? Не выходной день, не повод посмотреть салют — в первую очередь напоминание, что возможности человечества безграничны.

И последнее, самое ненужное, что требуется для доказательства — это война».

Май 2017