17520 часов назад

Ян. Меня зовут Ян. Тысячу четыреста шестьдесят дней назад я женился. А семнадцать тысяч пятьсот двадцать часов назад моя жена умерла. С тех пор я стал будто уже и не я. В моём теле жил кто-то другой. Безразличный, апатичный и ждущий непонятно чего. Всё моё существование словно замерло, повиснув в невесомости. Роберт, мой психотерапевт, к которому когда-то меня едва ли не насильно затащили товарищи, говорит, что такое моё состояние естественно, но очень уж затянулось. Я словно бы застрял в первом году, прошедшем после смерти моей жены и теперь переживал эти триста шестьдесят пять дней уже по второму кругу. На моём прикроватном столике громоздились пустые упаковки от лекарств, которые мне то и дело выписывал Роберт, но толку от них было мало. Эти чудеса фармакологии в цветных оболочках приносили лишь временное облегчение, позволяя мне функционировать на более-менее сносном уровне. Спальня теперь стала комнатой для разнообразных пилюль. Спать на той кровати, где когда-то смотрела сны моя жена, я не мог и спал внизу, на диване в гостиной. Из-за этого по утрам моя шея часто ныла, требуя более удобного положения. Что ж, придётся что-то придумать и решить проблему, ведь сегодня шея весь день не давала мне покоя, отзываясь тянущей болью на любое движение. Может, купить ещё одну кровать? Или пересилить себя и спать там, на втором этаже, в спальне? Нет, не смогу. Просто не смогу. Если я лягу там, то вместо ноющих мышц меня одолеет бессонница. И я буду лежать долгими ночами, смотреть на подушку жены и вспоминать, в какие узоры складывались на белой наволочке её чёрные кудрявые волосы, когда их владелица мирно посапывала, трогательно подложив руку под щёку. А на пальце поблёскивала маленькая бабочка из белого золота. А ветер трепал белые занавески, похожие на выдох посреди морозной улицы. И сад пах свежим, только что прошедшим дождём. Невидимые птицы щебетали в ветвях. И жена проснулась, вытянула длинные руки к потолку и потянулась. А потом были кофе и тосты…

А потом она умерла. Семнадцать тысяч пятьсот двадцать часов назад.

Осталась её подушка, шкаф с нарядами, тёмно-синее платье с белым воротничком, висящее на вешалке на дверце чулана в спальне. И чёрная шляпка, небрежно брошенная рукой жены на письменный стол в углу. И зонт-трость, прислоненный к стене.

Забираясь в автобус, я споткнулся о последнюю ступеньку и чуть не разбил себе нос о поручень, потому что вспомнил, как жена рисовала стрелки на веках. У неё всегда это так ловко получалось, что я диву дивился. Будто она всю жизнь только этим и занималась.

А потом она умерла. Семнадцать тысяч пятьсот двадцать один час назад.

И мне пришлось самому рисовать её любимые стрелки на закрытых и холодных веках перед тем, как навсегда закрыть над ней крышку.

— Мужчина, осторожней, пожалуйста, — послышалось рядом.

Я удивлённо поднял глаза и посмотрел на говорившую. Ею была молодая женщина, в синем платье с белым воротом наподобие рубашечного. На кудрях цвета вороньей стаи красовалась чёрная шляпка. А в руках зонт-трость.

Во рту сразу стало сухо. В глаза будто насыпали песка.

— Вы стоите на моей ноге, мужчина!

С трудом разобрав, что она хочет, я всё же сделал на ватных ногах шаг назад. Женщина отвернулась, поправила шляпку и стала безразлично смотреть в окно. Нужно было бы спросить её имя, но вместо этого я смотрел на её глаза. И стрелки на веках. Когда женщина поправляла выбившуюся из-за уха кудрявую прядь, на её пальце блеснула металлическая бабочка.

Имя. Имя. Скажи мне своё имя. Скажи.

Но пассажирка вскоре направилась к раздвижным дверям автобуса, вышла на тротуар и неспешно направилась вниз по улице.

Нет уж. Имя. Мне нужно знать, как её зовут. Поэтому я выскочил следом за ней.

В свете фонарей мелькало тёмно-синее платье, такое же, как то, что висит в спальне, где я не смыкал глаз уже семнадцать тысяч пятьсот двадцать один час. И шляпка, сестра-близнец которой лежит сейчас на письменном столе. Там же, где семьсот тридцать суток назад её бросила моя жена. И зонт, не раскрываемый ни разу за всё это время. И идеальные стрелки на веках. Её любимые.

Женщина быстро заметила, что за ней кто-то идёт и, хотя на улице было достаточно людно, поминутно оборачивалась и зашагала быстрее, а потом и вовсе скрылась в толпе. О, нет! Мне ведь ничего от неё не нужно, только имя! Ни номера телефона, ни ценностей из её сумочки — ничего! Только узнать, как её зовут! Нырнув в людскую массу вслед за женщиной, как две капли воды похожей на мою жену, я заметался. Вглядывался в чужие лица, толкал чьи-то плечи, слышал проклятия и ругательства за спиной. Вполне заслуженные, конечно. Но сейчас не это важно. В эту минуту имеет ценность только одно — имя. Просто узнать. Найти её, остановить, ухватить за руку и просто услышать, как её зовут. И почему она так похожа на ту, умерла семнадцать тысяч пятьсот двадцать один час назад.

И — о, чудо! — я всё же нашёл её, когда она спускалась в подземку. Теперь пришлось соблюдать осторожность, чтобы женщина в шляпе и платье моей жены не заметила меня и не позвала охрану. А то вон они стоят, два дюжих полицейских и металлоискателями, наручниками и дубинками. Такие скрутят и глазом не моргнут. И как им потом объяснить, что единственное, чего я добивался от женщины с зонтом-тростью, так это её имя. Всего лишь. Никто в это не поверит. Это звучит как бред сумасшедшего, помешавшегося, сталкера (*сталкинг — вид домогательства в виде преследования, розыска или слежения за жертвой), одного из тех мерзких типов, которые преследуют людей.

В поезд, куда вошла живая копия моей жены, я вскочил в последний момент, когда двери уже начали закрываться. Наверняка машинист, глядящий в зеркало заднего вида, покрыл меня последними словами.

В вагоне почти никого не оказалось. Только какая-то пожилая пара, горсть студентов, увлечённо читающих одну книгу на пятерых, один человек в военной форме и та самая девушка из автобуса и моей прошлой жизни, канувшей в лету семнадцать тысяч пятьсот двадцать один час назад. И я никак не решался подойти к ней или просто посмотреть в её сторону, чтобы не испугать. Чтобы она не убежала опять, до того, как я успею узнать, почему — почему, чёрт возьми?! — она так похожа на мою жену.

Женщина не смотрела на меня, она была занята изучением схемы линий городской подземки. Нужно подойти к ней. Нужно узнать. Ведь, если она стоит у двери, значит, может выйти на следующей станции, центральной, многолюдной. А там её ищи-свищи! Я решился в тот момент, когда состав уже начал замедляться, а за окнами замелькали двери служебных помещений и технических коридоров. Всё, да, сейчас. Сейчас или никогда.

Поезд остановился. Двери распахнулись. А я никак не мог отлипнуть от поручня, шагнуть за ней, разлепить ссохшиеся губы и задать всего один вопрос: как вас зовут?

Но друг произошло то, чего я никак не ожидал. Женщина, как близнец похожая на мою жену, обернулась, посмотрела на меня в упор своими накрашенными глазами, улыбнулась и в тот момент, когда двери вагона уже закрывались, окликнула:

— Ян!

______