Сказ В Преддверии Полной Луны (здравия Вам - Н.В.Гоголь!)

Глава 1. Незнакомец

По всей округе разносятся трели поющих соловьев. Играя лучами на чистом небе, весело светит солнце. Цветы, их разнообразие на ярко-зеленой траве восхищает взор. Приехал, именно вот в такую пору, в поселок городского типа, старик один — представился Егором и городским предпринимателем, приехавшим на отдых.

В первый же день своего пребывания, старик сразу обзавелся многими знакомыми, стоило только помахать пачками денежных купюр. Без проблем он арендовал небольшой домик, стоящий на отшибе — старику предлагали квартиру, либо коттедж, но старик настоял на своем.

Стоит отметить один момент произошедший, когда Егора привели к дому, который он решил арендовать. Как только они подошли, так из сарая донеслись жуткие звуки. Из дома, со страхом в глазах выбежала кошка. Собачья будка была пуста — собака раньше "вышла на старт". А из сарая, выбежали все курицы, что тут же разбежались по пыльным улочкам и забегали по ним словно торпеды, сметая все на своем пути — в пределах сил своих маленьких тел; кто-то из них просто на полном ходу врезались в забор или иное препятствие, в результате чего насмерть расшибали свои головы. Местные жители отроду такого не видели! Сколько людей споткнулось об не летающих птиц! Сколько старушки перебрали бранных слов, защищая обезумевших пернатых от пинков разозленного люда. Да еще и скотина вдобавок, что в сарае была, беспокойно заерзала да завыла жалобно, будто завидуя «метнувшимся» крылатым «товарищам»

Необъяснимая паника птиц и скотины, передалась и другим их представителям, и словно эпидемия начала расти.

Но в какой-то миг, встревоженное состояние людей, неожиданно рассеялось, так же птиц и животных, когда старец, неожиданно что-то сказал, но что именно, и кому, никто не вспомнил.

А затем старик начал говорить. Говорил он красиво: льстил, восхвалял, возводя до генеральских рангов чуть ли не каждого жителя. Его слова вкрадчивые, вызывающие доверие; речь, наполненная интеллектуальностью, заливалась сладостным потоком в уши местных.

В итоге, впав в некую блажь, перед старцем готовы были открыть все двери…

Едва ли утро наступило по истечению трех дней, а уже проснувшиеся обитатели поселка, засуетились в непонятной им суете, и давай балаган поднимать на пустом (ли) месте.

Каждый день, а ныне, уже четвертый по счету прошел, перед вечером, собирается определенная группа людей с целью — как ночь наступит, идти к старику, что недавно у них объявился.

Старец такие истории сказывает! Уши заслушиваются! И умело так! И голосом таким проникновенным, что иной раз, будто взбесившейся толпой, мурашки по коже пробегают!

— Так вранье ведь! Откуда вы знаете быль, иль небыль? — спросит новичок, решивший постоять рядом, да послушать о чем там старец сказывал, а заодно и посмеяться над этим.

А ему, и таким как он, всегда отвечают:

— А нам яка разница? Хоть быль, хоть небыль. Главное оно-то як чудно сказывает! Ах, як чудно!

Только вот немногим удалось послушать удивительного рассказчика, ибо дед, женщин не приглашает. И мужиков то, в строгом количестве — семь, и ни на одну голову больше.

— А что же вы все-таки ходите к нему?

— Як что? Трудно сказать! Просто так и тянет к окаянному, так и тянет послухать о чем он на сей раз сказ поведет, да и вы вона, тоже же приходите к нам выведать что там было-то.

— Но дед странный ведь какой-то. Что як день, его нигде не видно? Да и в избу, когда к нему стучишься, никто не открывает.

— Да какое твое дело-то! Устал человек! А ну-ка не смыкая глаз ночь всю просидеть, и возраст почтенный ему тоже свое дает. Вот и спит, наверно.

— все равно он какой-то странный. Нельзя что-ль сказ и днем ведать?

— Ему лучше, то знать. И вообще, иль молча стой, иль ступай!..

И вот уже солнце прячется за горизонт, и небо постепенно темнеет — наступает ночь.

— Пора, — скажет Иван-кузнец, и с остальными, начинает путь.

Изба старца стоит в самом отдаленном от поселка месте, которую и заброшенной деревушкой трудно назвать, даже дачей.

Посему, когда бравая компания дотуда доходит, такая темень наступает, что хоть глаза выколи, а все одно — тьма.

А вот и изба. У семерки людей она перед глазами; а в семерке той: кузнец Иван, с которым знакомы; банкир Никифорович, который приезжает сюда в летнюю пору отдохнуть, так как родом отсюда; дед Афанасий (самый старший среди них). Из тех, кто моложе, здесь: Толька — племянник кузнеца; Митя, Мишка — оба братья; да Гришка-электрик молодой; всем семерым, лет от двадцати одного до шестидесяти.

Наконец раздается долгожданный стук.

Слышится из хаты строгий, хриплый голос:

— Кого там бесы приволокли?

— Это мы, дед Егор.

— Ах, хлопцы! Заходите! Дверь не заперта.

И вот, компания заходит в избу.

В глаза сразу бросается длинный стол, украшенный свечами, во главе коего сидит старик с длинной, седой бородой, не спеша курящий табачок через трубку. По бокам стола небрежно стоят стулья, точнее табуретки, « по носившиеся» от времени.

— Садитесь, хлопцы, садитесь, сейчас начнем.

И как только все усядутся, так потухает сразу несколько свечей, сами по себе, и остается мрачный свет от «жалкого» остатка продолжавших гореть.

— Ну… — дедушка Егор забивает в трубку очередную порцию табачка и, раскурив её, говорит заветное слово, коего ждут наши бравые ребята — начнем…

Глава 2. Уважение

Помнится, в деревушке одной, которая расположена на окраине озера, произошел один случай. Жил в ней хлопчик один, Иваном его звали. Был он, говоря по правде, не из плохих людей, но выпить любил. И кратко сказать — обалдуй обалдуем. Бывало, идет ночью домой с очередной попойки, да с дуру не с крыльца в избу заходит, а через забор, где свинарник. А так как в голову еще и хмель бьет, то споткнувшись, и брякнется лицом в «очаг свиней». Срам такой из него получался, курам на смех! А ему хоть по лбу, плюнет куда-нибудь в сторону, да и топает спокойно в хату — один он жил. В общем, говоря, в деревне был объектом для всяческих насмешек, а людей, которые любили над другими потешаться, хоть отбавляй; что и свыкся Иван с такой жизнью.

Девчата, бывало, хихикнут в его сторону, а он, как ни в чем, ни бывало, топает себе дальше.

Единственный человек, кто не насмехался над ним, был новый батюшка их небольшой церквушки, что недавно объявился у них после смерти предыдущего.

Так и жил бы наверно Иван до самой старости, если бы, однажды, не забрел к нему среди ночи незнакомец, поевший, и неожиданно решивший уходить, вдруг говорит ему:

— Слухай, Ваня. Хочу тебя за то, что на ночлег меня впустил, отблагодарить. Требуй что хочешь, всё исполню, любое дам, но учти, что взамен мне службишку небольшую сослужишь.

— А что просить-то, милейший? Мне вроде как и хорошо живется, — ответил Иван.

— А разве не хочешь, чтобы все девицы красные только твоими были? Разве не хочешь, чтоб уважать тебя стали?

— Хочу, конечно, хочу. Только вот как-то не по себе мне, мил человек.

— От чего же так?

— Есть одна красавица, Анютой зовут. Так влюбился в нее, что сил больше нет, а она и смотреть на меня не хочет. Да и отец ее не очень-то хорошо обо мне отзывается.

— Так это дело поправимое. Хочешь? Завтра Анька твоей будет, и отец ее, тебя как родного сына привечать будет, и уважать тебя будут. Согласен?

— Согласен я, что же не согласиться? Только что ты за эту услугу возьмешь, чародей?

— Сущий пустяк! Ты главное не обмани, сделай всё так, как я тебе скажу.

— Так говори же, милейший!

— Стоит у озера вашего старая, заброшенная изба. Ты к ней подходи, як в небе полная луна будет, и принеси мне волосок с головы сестры младшенькой, Алёнушкой ее зовут.

— С Анютиной сестренки?

— Да, я же говорю, сущий пустяк. Только ты не обмани. Чтобы через два дня, как полнолуние будет, был в избу с волоском.

На том договорившись, они пожали руки, и не успел Иван и глазом моргнуть, как таинственный незнакомец тут же исчез, словно сквозь землю провалившись.

Закукарекали петухи, начинался рассвет.

Лучи солнца постепенно проникали через окна, пока вовсе не осветили всю избу.

Иван потянувшись, слез с печи. Глянув на стол, он оторопел:

— Что за ерундовина такая? — на нем (столе), где вчера ночью лежали не убранные предметы: тарелка, ложка и чашка, ничего не было.

— Ну, надо же! Не уж-то мне всё приснилось? Ну, дела-а.

Не размышляя над этим, Иван тут же вышел из хаты на улицу подышать свежим, утренним воздухом, от коего веяло ароматами благоухающих цветов.

Вдруг, парень услышал чей-то голос:

— Доброе утро, Ванечка. Как спалось тебе?

Иван обернулся.

Около его забора стоял один из жителей — дед Тимофей, который сейчас же отвесив ему низкий поклон, спокойно продолжил свой путь, будто не сделал для себя ничего из ряда вон выходящего.

— Вот старый хрыч, издевается, небось. Ну, я ему сейчас! — вскипел Ваня и, проворно перепрыгнув через ограждение, подбежал к «нахалу». — Ты что это леший, а?! Насмехаться вздумал?! Ну я вам всем сейчас! — крикнул Иван, удивившись при этом своему негодованию, ибо ранее за собой он его не замечал.

— Нет, Ванечка, что ты? Помилуй, ей-богу безо всякого злого умысла.

«Ну, дела-а, — думает Иван. — Этот же хрыч, надо мной извечно посмеивался, а тут вдруг сейчас такой вежливый стал, и поклоны отдаёт, ну и диво так диво!»

— Ладно, ступай!

— Ой, благодарствую Ванечка, прости, коль не так что сделал, я же без умысла, от чистого сердца, ей-богу, вот тебе крест, — старик начал креститься.

— Ладно-ладно, — отмахнулся парень. — Ступай уже.

«Ах невидальщина-то яка! Неужто мне всё и не снилось вовсе, — впал в думы Ваня. — Не обманул значиться незнакомец, праву молвил. Но это мы еще проверим!» — на этом, Ваня решительно отправился к дому Ани.

Пока шел он туда, а путь почти через всю деревню пролегал, всё диву и давался — все улыбаются ему, кланяться, здороваются, утра доброго желают, будто бы подменили всех разом. А вот и дом Анны — хоромы, а не изба — отец ее не из бедных был, он же и открыл дверь.

— Ваня, Ванечка! Родной мой! — он округлил глаза и широко улыбнулся. — Нежданно заглянул к нам, рад я как визиту твоему! Марина! — крикнул хозяин жене своей, — На стол накрывай! Гостя почивай!

А як утро сменилось днем, сыграли свадьбу, да знатную яку! Ах знатную! Гуляли, веселились всей деревней! Даже их новый батюшка, что недавно объявился, под конец напиться умудрился!

Потом ночь наступила, уснул Иван в избе своей. Отец Анны убеждал его остаться в его, и если парень пожелал, то он с женой переехал бы куда-нибудь, лишь бы не тревожить молодожён. Но Ване хотелось побыть одному, дабы уложить в своем сознании то, что произошло с ним за один только день. В думы впал он глубокие, но ненадолго, так как уснул, ибо на свадьбе своей выпил он довольно много.

Утро наступило, не вышел Ваня из избы, упорно никому двери не открывал, говорил, что плохо ему, побыть надо наедине, утром молвил что выйдет, кое-как отвязались от него, беспокоились, особенно его молодая жёнушка — Анечка.

И вот уж и день прошел, и сумерки уходят, да ночь наступила, окутав всю округу.

Вышел Иван из избы, наведаться в избушку ту заброшенную, что у озера стоит, про которую ему незнакомец говорил, неладное что-то чувствовал на душе парень. Всё не давала ему покоя мысль одна — зачем колдуну волосок понадобился с головы Алёнки, сестры Ани.

И вот, стоит парень посреди ночи непроглядной, что воцарилась, около того самого озера вблизи ветхой избушки, немного подкосившейся в сторону воды.

Вдруг, какой-то мягкий свет появился в окне, и понемногу он начал становиться ярче.

Подошел Иван тихо, и осторожно глянул в то окно, и тут волосы его к небу потянулись, и кровь в жилах застыла.

В избе, стоял ни кто иной, как их новый батюшка! Перед ним на полу стояла зажженная церковная свечка, пламя ее становилось все ярче. Снял он бороду, и предстал в облике того самого незнакомца, что к Ване ночью заходил. Скидывает батюшка с себя все одеяния, крестик золотой снимает вместе с цепью, да снова одел его, только уже на цепи висела маленькая, темно-красная статуэтка в виде трона, на котором восседало рогатое существо, а цепочка стала красным шнурком из кожи. И в секунду ту же, поросла на теле батюшки черная шерсть, выросли на голове огромные рога, нос в пятачок свиной превратился, клыки изо-рта высунулись, а вместо стоп, лошадиные копыта появились. И давай дьявольское отродье плясать по кругу; и с каждым поворотом, за ним появлялось по одному, такого же вида чудищу. Вот и ведьмы появились: маленькие, горбатые, страшные. Круг начал шире становиться, и вместе с ним расширялось всё внутренне пространство избы, но не снаружи. А внутри круга, неизвестно откуда, появился небольшой костерок, на том самом месте, где свечка стояла. И давай плясать адские дети вокруг него. Гул поднялся — просто ужас! Вся черти напевали визгливыми голосами, и ведьмы им подпевали:

— Скоро-скоро, кровь прольется!

Скоро род наш весь нажрётся!

Завтра полная луна!

Будем ждать мы дурака!

Ха-ха-ха-ха! * (стих А. Даймонд)

Иван весь побледнел, и что есть силы ринулся прочь от того места. БАХ! — вдруг хрястнул дед Егор кулаком по столу и, с улыбкой в глазах посмотрел на своих слушателей:

— Что? Выродки проклятые, испугались? Да? Хорошо. Ха-ха-ха-ха! Ну, раз так, тогда слушайте дальше…

А как утро настало после ночи той, так Иван уже твердо решил:

— Не видать чертям Алёнкиного волоска! Не дам им кровь невинную пролить! — и стал он думать, как от этих окаянных избавиться.

А батюшка, как, оказалось, исчез, как раз в день перед прошлой ночью, когда Ваня на озеро к избе ходил. И странно было то, что никто его не помнил в лицо и то, откуда он вообще.

Мало по малу, неумолимо приблизилась ночь и на небе ночном воссияла полная луна. Запели сверчки, задул прохладный ветерок, звезды засияли где-то там, высоко.

Ваня взял с собой восемь мужиков, вооруженных вилами, и топорами, крестами и водой святой, сказал парень им, чтобы они никому ничего не говорили, да и сам то поведал им то, что хотел, дабы не узнали они о том, что демон ему желания исполнил.

Изба, она все так же неприкаянно стояла у озера, наклонившись к нему, словно для того, чтобы любоваться в водной глади своим отражением. Луна полностью освещала заброшенное жилище. Через несколько мгновений, к нему подошла вооруженная группа из девяти человек.

Вдруг, прорезав природные звуки ночи, в избе заскрипели ставни, и окна с шумом распахнулись, и поднялся оглушительный свист, и тут же предстал пред людьми батюшка, одетый в черное одеяние. Свист прекратился, ставни скрипнули вновь и окна, сами по себе захлопнулись. Повисла тишина.

И молвил батюшка:

— Ты разочаровал меня, Иван. А я-то думал, а я-то надеялся…

— Молчи, демон! Не видать тебе волоска Алёнки! Ну-ка, мужики! Схватим нечисть!

Батюшка тихо засмеялся:

— Неужто ты думаешь, что они тебя слушаться будут? Тебя, дурака?! Ха-ха-ха.

Иван оглянулся назад и тупо уставился на то, как четыре хлопца, глядя на него, медленно растворялись в воздухе, как дым, пока не исчезли совсем.

— Ты что? — продолжал демон в человеческом обличье. — И впрямь думал, что сие правда есть? Тебе всё чудилось. Ха-ха-ха.

— Что? Но как? Я же… я же… — стоял опешивший парень.

— Тебе всё чудилось, ибо обман, за него ты ответишь. Взять его!

Тут двери и окна избы, распахнулись настежь, и повалили с них словно мухи, чудовища с рогами, с хвостами, с копытами; и ринулись они на бедного человека.

Истерический хохот «батюшки» был настолько громким, что заглушил крики Ивана, которого мерзкие люду твари, разрывали на части, пожирая его плоть…

А на утро, как весть разнеслась по деревне о том, что Ивана волки в лесу загрызли — его останки нашли в лесу, недалеко от озера, — никто даже слезу не пустил. Кроме одного человека. который плакал по нему до конца дней своих. То была Аня, девушка, любившая лишь его, но Иван сторонился её, и наверно боялся что обсмеют, а она боялась признания, а больше отказа с его стороны; а она ждала его, что он когда-нибудь, да обратит на неё свой взор…

Компания вышла из избы с перепуганными рожами.

На улице и впрямь всё говорило о том, что скоро будет светать — царили сумерки.

Но все равно, идя по домам, мужики то и дело оглядывались по сторонам, и если звук какой-нибудь раздаётся, лица у всех тут же бледнеют, и все замирают. А как выяснится, что звук не нечисть какая-то издала, крадущаяся в кустах, чтобы выскочить и схватить несчастного хлопца, а просто кто-то из компании, еще днем, гороху обожрался, так все и давай смеяться, но всё равно, при этом настороженно поглядывая по сторонам.

И каждый из них, засыпая в своих постелях, вдался в вопрос:

— А на кой окаянному нужен был Алёнин волосок? Может и вовсе не нужен. Значит, сие есть — чертовы игры.

Глава 3. Небольшое отступление

Мужчина средних лет по имени Ярослав, ехал по привычной для него трассе на своей старенькой грузовой «Газели», обдуваемой вечерним летним ветерком. Когда со встречной полосы и в обгон проносились легковушки, казалось, где-то в глубине мотора, автомобиль Ярослава издавал недовольное фырканье, наполненное презрением к «мелким букашкам»; хотя это «презрение» затихало, когда мимо «газели» проезжали фуры.

Время приблизилось к полуночи, когда мужчина отметил, что на объятой ночью трассе, по бокам «омытой» древесными зарослями, он уже продолжительное время ехал абсолютно один.

На трассе не было освещения (кроме фар его собственной машины), лишь изредка попадались тусклые одинокие фонарные столбы.

Внезапно, автомобиль начал снижать скорость и двигался теперь грубыми рывками; в конечном итоге, «Газель» остановилась около очередного фонарного столба, что в отличие от других, освещал не только жалкую часть дороги, но и не асфальтированный, пыльный поворот, вглубь коего, если вглядеться, можно различить горящие где-то вдалеке, окна деревянных домов.

«Деревня, отлично» — мысленно сказал Ярослав и вышел из автомобиля…

Глава 4. Торжество

— Ну что же вы хлопцы, встали-то в дверях? Проходите, проходите! Сейчас Вам сказ начну, — и как только все расселись, дед Егор молвил: — был еще такой случай…

Как-то ночью, мимо одной деревни, что недалеко от той, про которую вчера вам ведал, мужичок проезжал. Держал он путь свой в город, чтоб товары знатные прикупить для продажи. А машинка у него старая была, что совсем зачахла, да и словом издохла, як кобыла заезженная. Пришлось мужичку отправиться в эту деревню за помощью, так как мобильники ваши не всегда «ловят» даже там, где и должны. Оставил мо`лодец свою «Газель»`ку у обочины и двинулся в путь. В общем, пришлось ему задержаться в этой деревне. Остался он ночевать у местного, как его называли — старосты, что любезно предложил ночлег, и пообещал, что утром поломанную машину отбуксируют в деревню, а к вечеру уж и починят. Ну а так, как староста и мужичок не из скромных людей были, то сели они за стол, чтобы «трубку» добрую покурить да винца знатного выпить.

И вот, к приближению утренних сумерек, затеялся у них разговор о том, что твориться начало недавно:

— Повадились к нам черти захаживать, — говорил староста, — вот кто ночью зазевается, так вмиг окаянные стащат всё добро: деньги, драгоценности. Ей-богу не знаю, что и делать. А вот недавно, баба одна, жена священника нашего, как увидала мохнатое чудище, которое в их хате в погребе копошилось, так и умерла сразу от страха. А священник, при виде такой картины так и бросился бежать, куда глаза глядят. Говорят, постарел несчастный от страха лет на двадцать. А чудище закинуло мешок с краденым добром, да и с глаз долой. Да еще эти русалки повылезали!

— Русалки? — удивился Ярослав.

— Именно, чтоб их леший разорвал! Нападают на наших жителей средь бела дня! Что страшно уже не то что купаться, а вообще, и к пруду подходить, того и гляди — утопят твари. Просто ужас какой-то. Раньше оно ведь как было? Ну, утопятся девицы; превратятся в русалок; да и сидят себе тихо в пруду! Ну, бывало, высунуться раз другой попугать, ну утопят кого за целый год — у них ведь как, если утопят человека, то и в ад их впустят, а так, только под водной гладью, век с лишним обитать. Ну а так, и всё! А тут как спятили собачьи дети! Любого, кто только ступит в пруд, тут же хватают, да и тащат на дно!

— А может пусть потопят, и уйдут в пекло, их же там немного?

— Ты что? Немного. Их там как червей в земле! Что каждый час их хвосты из воды показываются.

— От чего ж так?

— Как от чего? Ты что, не знаешь? Ах, да, — староста вспомнил, что Ярослав не местный. — У нас в прошлом году, незнакомец объявился — дед Иннокентий вроде бы как. Да, точно — Иннокентий. Так и говорит он — мол, знахарь, и поможет девчатам, чтобы парни их любили такие, какие только захотят. Вот и ломанулись ошалелые, как стадо баранов к старику. А на следующий день исчез знахарь, а девицы, что у него были, как с ума сошли — кинулись в пруду топиться! Дуры одним словом. Вот и развелось у нас русалок. Чтоб их!

— Ну и дела-а. А черти то что?

— А что черти? Они все на деньги да халяву как сороки на блестящее кидаются, только где их логово никто не знает. Наверно в пекло всё забирают. Как с цепи сорвались окаянные!

— Ну и диво! А в болоте искать пробовали? Нечисть ведь любит там обитать? У вас по любому ведь в лесу где-то болото есть? Причем рядом.

— Болото? Конечно, есть, только вот кто пойдет? Я уже хотел собрать мужиков, да и священника нашего взять, чтобы освятил всю округу. А они что? Испугались, зайцы вшивые. Им бы только дома сидеть да добро сторожить.

— А священник то что?

— А что священник? После того случая, что с женой его произошел, вообще на глаза мало показывается. Боится. Похоже, я один в деревне чертей не страшусь. Слушай, а может, ты поможешь мне?

— Я? Ты, что? Против адских детей воевать собрался? Их вон сколько, а нас?

— Да что ты? Хотя бы выяснить, куда всё добро девается. Болото наше проверить надобно.

— Не знаю староста. Мне то, что надо? Машину починить, да и в город, на рынок.

— Бесплатно твою «Газель» починим, как новая будет!

— Ну не знаю староста, не знаю, — вздохнул мужчина.

— Ярослав, просто узнать, и всё.

— Ну ладно! Хорошо. Эх, уговорил, прокля`тый, так уж и быть, помогу тебе!

— Вот благодарствуй, Ярослав! Тогда как ночь завтра наступит, так мы и отправимся к болоту.

— Быть посему.

И на этом порешив, они очередной раз наполнили бокалы вином…

Наступил рассвет, и вскоре день. Машину Ярослава отремонтировали уже к вечеру, и она, с новыми силами стояла у дома старосты, в котором, целый день стояла тишина — внутри спали; к этому же вечеру пробудившись, еще долго, за бокалами, наполняемые красным напитком, обсуждал староста с Ярославом местные дела, и оба не заметили, как неожиданно наступил закат.

В один миг всю округу окутала ночь. Горят в домах жителей огни — сторожат добро своё; лишь в избе темно, той, что старосты, ибо в ней, уже несколько минут никого не было.

— Долго еще до болота топать?

— Немножко, немножко осталось, — отвечал Ярославу староста.

Они шли, пробираясь сквозь лесные дебри по тропам, людьми давно не хоженым. Вокруг царила мгла, где-то вверху, от порывов ночного ветра, что выл, словно волк на луну, грозно шумели деревья.

Вскоре, вышли люди на пустую поляну, полностью освещённой цельным кругом луны. Вроде бы как тихо было на поляне, как вдруг свист раздался громкий, и в тот же миг вспыхнул на ее середине огромный костер; тут же из него повылезали жуткие твари — четверо их было. Сразу бросились черти в разные стороны, кто куда.

— Деревню грабить побежали, окаянные, — прошептал Ярославу дрожащим шепотом староста. Спрятались они за деревьями, полусидя, наблюдали за происходящим.

Костер, внезапно до ночного неба поднялся…

«Неужели люди его не видят!» — крикнул в мыслях Ярослав.

…и вмиг, на поляне, окруженной черным лесом, появилось сборище.

Сотни чертей, визжа, принялись прыгать вокруг огня. Ниоткуда стол длиннющий появился, на котором яства всякие были: и бараны жаренные, и поросята, птица и рыба, и вино, и всё искусно приготовленное и знатно пахнущее. Музыка заиграла: и флейта, и гусли, и гитара, и много-много чего. Ржут свинячьи и козлиные, рогатые морды, дерутся, пьют. Вдруг жуткий шум и гам усилился, и в ту же секунду повалило из деревьев, со всех сторон (чуть не заметив опешивших двух человек)множество голых девушек; тут же кинулись они на чудищ, и началась дьявольская оргия.

Налилась поляна красным светом, жар поднялся дикий; так и лил пот с Ярослава и старосты, будто в самом пекле они оказались.

Вдруг, во главе стола предстал во всем величии высокий старец, и давай «хлестать» вино из бутылки; встала тут же возле него девушка обнаженная, с короной, луной сверкающей, на голове.

— Так это же Иннокентий! Черт проклятый! — сквозь страх вскрикнул староста.

— Тихо ты! — испуганно прошептал Ярослав, и с не менее испуганными глазами посмотрел на старосту, — что же здесь происходит?

— Да не ясно разве? Не ясно? Свадьбу дьявольскую твари устроили. Это же русалки на берег повыскакивали, я в их лицах наших покойных девчат узнал, они это! Хвосты в человечьи ноги обратили, чтобы с чертями! Тьфу!

И тут взлетело внезапно из костра в небо, и в тот же миг посыпалось фонтаном на чудищ купюры, монеты золотые, драгоценные украшения, алмазы и бриллианты.

Засвистели твари, веселье давай ещё сильней поднимать.

— Вот для чего они обворовывали деревни, села, и города! Чтобы праздник богаче был! — в голосе старосты теперь звучала злость, что начинала пересиливать страх.

— Да тише ты, дурак. Убьют ведь нас! Бежать надо, да быстрей! — чуть ли не взмолился перепуганный до жути Ярослав (если бы не выпитое ими вино, наверно оба сразу бы и умерли)

Вдруг, затрещали черные заросли деревьев, и появилась четверка чертей, которые в самом начале торжества убежали не пойми куда; да появились они — в начале двое, а другие, за сиденьем автомобиля: въехали вприпрыжку на поляну, и резко затормозив, тут же выбежали из «Газели» и принялись помогать двум другим, что как только машина остановилась, начали ее разгружать, да пробегая через толпу, кидать всё в костер. В основном мешки набитые всяческой утварью и драгоценным, была и некоторая мебель.

— Так это же моё добро! Хату! Хату обокрали! — закричал староста, — Мою! Обокрали! Сволочи! И машину твою, и добро моё! Обокрали!

— Тихо, тихо! — Ярослав попытался заткнуть руками рот вскипевшему от ярости мужчине.

— Нет! — староста вырвался из рук Ярослава, и тут же, с зажатыми кулаками вышел из-за деревьев на поляну.

Веселящаяся нечисть не обратила на человека ни малейшего внимания, продолжая восторженно визжать, хрюкать и ржать.

— Ах вы, собачьи дети! — крикнул староста. — Отдайте моё добро! Иначе я ваши рожи гадкие, мерзкие в землю втопчу!

Внезапно, шум прекратился.

Все тупо уставились на мужчину.

В наступившей тишине, раздался голос старосты:

— Отдайте мое добро, я вам говорю! — слова эхом разбрелись над лесом. Это единственное, что мог услышать кто-либо из людей, ибо все творение на поляне, звуком и визуальностью ограничивалось неким вакуумом, невидимым колпаком, что, тем не менее, никак не мешал предельно отражаться потустороннему миру в физическом — словно шапка-невидимка, блокирующая видимость и слышимость человеческим глазам и ушам. Исходя из происходящего, становится ясно, что она не работала, если кто-либо из людей, находился рядом с эпицентром.

Вдруг кто-то из тварей тихо хихикнул, и словно гром раздался — заржала судорожным смехом вся адская нечисть, здесь собравшаяся; и, как ни в чем ни бывало, продолжили прежнее веселье, занимаясь каждый тем делом, которым и занимался. Лишь несколько из них, выбежало из сборища, да кинулось на старосту, который и глазом моргнуть не успел, как брызнула кровь, и члены его тела оказались в зубах мохнатых чудищ. Ещё долго, во всеобщем гаме, Ярослав слышал человеческий вопль боли. Староста был ещё жив, когда его (без рук и без ног), где-то в середине столпотворения, какой-то черт насадил на длинный шест и периодически засовывал в огонь. Словно готовил шашлык, первая стадия готовки которого, в данном случае, заключалась не в скором приготовлении мяса, а в продолжительных мучениях жертвы; вторая — касалась исключительно готовности пищи.

Заиграла музыка ещё сильней. Больше прежнего стал огонь. Русалки в облике человеческом; черти с длинными и не длинными рогами — выселяться свиньи, козлиные морды, упиваясь вином и скача, словно бешеные, вокруг костра.

И на благо оторопевшего от ужаса человеку, никто не заметил его, тихо сидящего, прижавшись клубком к дереву, и читающего все молитвы, какие только знал.

Как только закукарекали первые петухи, так всё безобразие вмиг с поляны исчезло. Поразбежалось, как наверно сказал бы уже покойный староста — «свиное отродье» или еще как, вместе с русалками прочь.

Нашли Ярослава грибники. Живым. Седой весь был он, и бормотал несуразицу всякую.

В деревне той вскоре стало как и прежде. Прекратились кражи, и русалки больше носа из воды неистово не кажут.

Отпраздновали черти свою свадьбу…

Тут дед Егор встал из-за стола и, закурив очередную трубку, молвил:

— Ну а теперь, братцы, до завтра. На покой мне пора, да и рассвет уж скоро грянет, а мне на покой, на покой. Спокойного вам… утра.

— Мда-а, — выдохнул дед Афанасий, когда он и остальные мужики возвращались от старика. — В век в наше озеро больше не полезу.

— От чего же, дед Афанасий? — спросил Мишка.

— Да как от чего? А кто знает, может и в нашем селе как в той деревне свой адский праздник окаянные устроят.

— Ну, будет уже! Хватит молодежь стращать! — воскликнул Иван.

— Слушайте, хлопцы! Я вот слышал, что мол, скоро полная луна будет, — неожиданно обратился ко всем Никифорович:

— Это когда же? — спросил Виктор.

— А черт его знает…

— Хватит вам уже, чертей то вспоминать, — угрюмо произнёс Иван.

— … вроде как дней через шесть, — не обращая особого внимания на кузнеца, продолжил Никифорович.

— А я вот слышал, что полнолуние будет после следующей ночи, — сказал Толя.

— Да-да, — подтвердил Гриша, — и я слыхал. Через один день, как ночь пройдет, и взойдет луна.

— Но-но, хватит вам уже. Нашлись тут знахарки! Мало ли что вы там услышали, тут слух из соседнего поселка дошел, мол, дед Егор, а по описанию, похоже, что о нем речь ведут, не хороший человек. И нам бы не следовало к нему по ночам ходить. Ну и как? Будем слушать нелепые слухи, или будем умнее?

— Да и впрямь, хлопцы, ну что с того? Какая разница? Ну, луна. Ну, полная. И что? — молвил дед Афанасий. — Будет вам.

— Да как что? Ведь в полнолуние вся нечисть вылезает, — сказал Гриша.

— Это для того, кто верит. Я вот, не верю.

— А что тогда к деду Егору ходишь? — не согласился с Иваном Афанасий.

— Ходить что ль нельзя? — возмутился кузнец. — Просто интересно, какие небылицы в мире то нашем происходят, — мужчина хихикнул.

— Хватит вам уже. Ночь ведь. На «боковую» пора. Тем более уже скоро и светать начнет, — молвил банкир.

— Ну, кому на «боковую», а кто рано встает и, не важно, сколько спавши, — сказал дед Афанасий.

— Кому что, — добавил тот и, после его слов, закивав головами в знак согласия, все побрели к своим жилищам, но при этом, все равно, периодически оглядываясь по сторонам.

Глава 5. Прояснение

Наступило утро. Из-за тучек выглянуло солнце. Прохладный ветерок дует в лицо подвыпившего мужчины, который не так давно вышел из междугороднего автобуса. Едва он подошел к поселку, как увидел сидящего на лавке нефункционирующей старой остановки желтого цвета, пожилого мужчину, умиротворенно потягивающего табачный дым из трубки.

— Добрый день, — поприветствовал курильщика приезжий.

— Добрый, добрый. Куда путь держишь, сынок? Иль в гости к кому приехал? — поинтересовался дед Афанасий.

— Да не в гости. Еду в город, из одного в другой. По продажам. А у вас проездом. Раньше вот на «Газели» ездил, а потом, в какой-то момент она исчезла — он с иронией улыбнулся, — а теперь, вот как придется.

— Ну, всегда что-то приходит. И всегда что-то уходит, а раз проездом, так погости чуток. На природу нашу дивную полюбуешься.

— Да природа она одна…

— Отнюдь, — старик хотел было возразить, как его в ответ тут же перебили:

— Я если честно, уже насмотрелся. В разных деревнях, и селах, даже городах останавливался. К вам наверно вообще никто не заезжает, если только из местных кто, у кого родственники.

— Да нет, приезжают к нам. Вот недавно к нам городской предприниматель приехал отдыхать, богач. Большой человек из города. В возрасте уже, и именно к нам, и именно по «скромному». Я о том и толкую же — природа.

— Человек из города? И что он делает у вас?

Старик вдруг замешкался:

— Да что он может делать? Отдыхает просто человек, природа.

«Надоел уже со своей природой» — подумал мужчина, но вслух не сказал, лишь издал многозначительное «хм» и над чем-то задумался.

— Позволь спросить, сынок. Тебе сколько годков то? Вот как только увидел тебя, сразу хотел узнать.

— А, — мужчина вдруг помрачнел.

— Да не обижайся ты на старика. Вот меня все дедом Афанасием кличут, а мне ведь только шестьдесят, а выгляжу, небось, под все девяносто. Вот и ты смотрю, лицо то хоть и поизношено, но молодое, не смотря на то, что и волосы все седые. Я то вижу что ты не то, что на старика, на человека пожилого возраста не тянешь.

— Истину сказал, уважаемый. А можно мне узнать, где этот ваш гость из города остановился.

— На кой он тебе? — удивился Афанасий.

— Да просто хочу выведать, что же все-таки заинтересовывает приезжих в вашем поселке.

— Вот погости у нас, а там и поймешь. Тебе хоть в лоб хоть по лбу, я же сказал тебе…

— Я знаю — природа. Время тратить не охота.

— Слушай сюда. Слушай сюда, тебе говорят! Я здесь живу, я всё тебе покажу. У меня побудешь в гостях.

— Ох, я и не знаю, я дома то у себя уж и не помню, сколько не был…

— Дома, говоришь? Ну, это ничего. На войне я побыл, так вот, у меня там, один раз…

После длительного, душевного разговора, в ходе которого были куплены и выпиты спиртные напитки, пребывая уже в измотанном состоянии, Ярослав принял приглашение гостеприимного Афанасия. Но спать никто не лег так быстро, ибо куплено было ещё. И вот, в доме, Афанасий вдруг проговорился про деда Егора, что Ярослав тут же «загорелся» как можно скорее увидеть этого старика, который по ночам рассказы разные рассказывает, да так «загорелся», что от его уговоров у кобылы уши вянуть начали бы. А про уши Афанасия и говорить нечего — поддался он на уговоры, сказав, что як идти надо будет, пойдет Ярослав вместо кого-нибудь из молодых.

«Главное не торопиться, не раскрывать себя, избегать ошибок. Быть уверенным. Не допустить просчета. Не выдавать себя, ибо иначе, если не будет доказательств, наглядных подтверждений, то даже те, кого ты защищаешь, обернуться против тебя. Посему не торопиться, и делать обдуманные шаги…» — вертелись в голове мысли Ярослава.

Но как только ночь наступила, то спал Ярослав пьяным в доме Афанасия. Так что, хозяин жилища, не смотря на выпитые напитки, пребывающий в хорошем состоянии, решил перенести выполнение обещания на завтрашний день.

И вот, семеро человек, в своем прежнем составе, приблизились к дому, где вот уже несколько дней обосновался старик Егор.

— А был еще случай, такой — начал дед…

Глава 6. Отпевание или последняя воля отца

В деревне одной, умирал очень знатный и уважаемый человек. И вот, в последние минуты жизни, позвал он своего сына, чтобы волю последнюю сказать.

В небольшой комнате стоит несколько человек, окружающие кровать, около которой, на стуле сидит, держа руку умирающего отца широкоплечий парень.

— Слушай, Генка, сынок мой. Чувствую я, что осталось мне жить на свете белом совсем недолго.

— Да, отец, — тоном скорби отвечал отпрыск.

— По… — старик запнулся и тяжело вздохнул, — поэтому я… — затем отдышавшись, продолжил: — Я хочу чтобы ты исполнил последнюю мою просьбу.

— Проси что хочешь, отец, всё исполню.

— Не буду я просить тебя о многом, знаю любишь ты меня, потому исполни лишь одно, хочу я… эээ… а!.. чтоб отпевал в церкви нашей, меня отпевал… — умирающий разразился жутким кашлем, затем закончил: — Отпевал меня в церкви Ч… Ч…

— Часовщик? Твой знакомый часовщик? Но он же далеко от нас, пока я его найду, много времени пройдет, да к тому же, он не…

— Нет, дурак, — выдохнул старик, после отдышавшись, молвил: — Нет же, не Ча… ча…

— Часовщик, — помог батьке сын.

— Да, часо… (кха-кха)… в… ф-у-х-х… вщик… не он.

— Так кто? Папа!

— Чё… Чё…

— Что «чо»? Я спрашиваю — так кто?

— Нет! — старик прикрикнул, что стоило ему очень большого затрата сил. — Слушай ме… няяя… не «чё», а Чёр… Чёр!.. — и помер старик, резко замолчав и издав последний выдох.

— Чёрт, Чёрт. Хочет чтоб его Чёрт отпевал, Чёрт, — испуганно зашептались окружающие. — С окаянным сдружился. Нехристь. Бежать отсюда надобно, бежать.

— Мо-о-лча-ать! — заорал Геннадий, — Молчать, сплетники проклятые! Он не чёрта имел в виду, а часовщика!

— Как? Он же говорил «чёр», но не успел договорить.

— Уши по утрам надо мыть! Кто рядом с ним сидел?! Я или вы?!

— Ну, это, ты. Но всё равно…

— Вот то-то и оно что я, поэтому вон отсюда! Я хочу побыть один!

Через несколько секунд в помещении не осталось никого, кроме Геннадия и трупа.

Парень сел на кровать у ног мертвого старца, и погрузился в тяжелые думы:

«Ну, отец, ну, папочка ты и даёшь, ну и номер же выкинул под конец жизни. Молодца. Где же мне теперь чёрт то искать?..»

Парень вздрогнул и обернулся — в комнате, позади него, стоял незнакомый ему старик.

— Кто ты? — спросил Геннадий. — Я же попросил всех…

— Спокойно, я знакомый твоего отца, из города. Твой папа ко мне в фирму не раз обращался по поводу той или иной купли-продажи. И я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— Да? — в голосе Гены прозвучала напускное удивление. — И о чем же?

Старик подошел к парню и встал около него:

— Послушай меня, твой отец попросил, чтобы после его смерти, я помог тебе.

— В чем? — еще не доверяя незваному визитеру, поинтересовался парень.

— Как в чем? Ты волю отца исполнить собираешься? Или же хочешь наплевать на свои давшие обещание слова.

— Ну, я… — Геннадий растерялся. — Конечно нет, но !..

— Я знаю, где найти чёрта…

Парень онемел.

— …того, который тебе поможет, — продолжал старик.

— И где? — выдавил из себя Геннадий.

— Я скажу, но ты пообещай мне, что никому об этом не расскажешь, никому.

— Обещаю, — парень, дабы предать весомость своему слову, даже кивнул.

— Тогда слушай. В полночь, сегодня, пойдешь в лес, на погост. Встанешь около входа.

— А потом?..

— Не перебивай. Возьми этот камень, — старик протянул Гене красный камешек, чем-то похожий на какой-то амулет с еле заметными, старинными надписями.

— И что мне с ним делать, — взяв камень, спросил парень.

— Не пе-ре-би…

— Да-да, знаю я, знаю.

Старик немного закатил глаза:

— Я что тебе ска…?

— Вы сказали не перебивать, что я и делаю, а Вы всё медлите и медли…

— Не перебивай меня! — рыкнул старик.

— Сами же перебиваете, — поёжился от вселившегося в него, небольшого ступора Геннадий.

— Молчи, молчи и слушай, — голос старика вновь стал прежним (спокойным и ровным)

— Ладно-ладно.

Старик выдохнул:

— Хорошо. Значит, встанешь у входа, кинешь камень через ограду и закроешь глаза.

— А потом?

— Сам увидишь, — незаметно ухмыльнувшись, старик внезапно исчез (тихо так, почти незаметно, будто его вовсе здесь не было)

— Ну, и дела-а, — выдохнул парень.

Вскоре и пьянка наступила — вспоминают все усопшего, «скорбят», лишь Геннадию не до напускного слова «горевали». Выпив разок другой, тихо прошмыгнул он из избы на улицу, и пошел парень, объятый ночью, которую объять нельзя.

Умиротворенно поет песню сверчок, трава еле слышно колышется на ночном ветерке. Как— то тихо и спокойно в мире вечного сна, как некое знамя которого — кладбище.

— Так-с, — Геннадий остановился у входа, и достав красный камешек, приготовился к броску, — раз, два, три.

Камень полетел через ограду. Закрыв глаза, человек услышал, как предмет, который он только что бросил, на той стороне ударился о какое-то надгробие и, вдруг, парень вздрогнул.

Геннадий почувствовал резким холод, вызвавший жуткие мурашки, и тут же, резкий жар, что вмиг наполнил его тело.

Парень открыл глаза и, вскрикнул; его уши наполнили звуки пространства, кое предстало пред его взором. Он стоял на какой-то возвышенности, так что он вполне узрел красное небо, под которым, в ночи красовался полуразрушенный город, вокруг коего, на горизонте, из-за черных высоких гор, пылали огромные — почти до самого неба, языки пламени. Везде царили ор и крики, тут и там прыгала и летала всякая нечисть.

— Что тебе надо здесь? Говори, — про хрюкала какая-то тварь очень маленького роста, не больше метра, похожая чем-то на ящерицу, только на двух ногах, толстую и в старой, по истрепавшейся накидке с капюшоном, что лежал на ее лопатках.

— Мне?.. Ха-ха-ха! — парень разразился истерическим смехом. — Никто. Аха-ха-ха!

— Тогда что ты тут делаешь? Говори, — невозмутимо, тихо провизжала нечисть.

— Я, это, ф-у-у-х. Мне нужен чёрт.

— Чёрт? Какой? Говори!

— Мне… старик сказал.

— Что сказал?! Говори!

— Ну, как сюда попасть,

— А, ахахаха. Что же ты человечина сразу-то мне не сказало? Иди за мной.

Геннадий пошел следом за тварью. Вокруг царил хаос — пьянки, драки. Бегали какие-то люди, с ног до головы, измазанные чем-то вроде смолы — над этими людьми хихикая, иногда пролетали летучие твари с рогами, что плевали на них и тыкали чем-то вроде трезубца, да презрительно кидали им вслед, когда те убегали, фразы, в которых все время, со смехом, повторялись слова: «светлые и белые».

Внезапно, среди множества полуразрушенных многоэтажных, каменных домов, показалась большая изба, возле которой не было никого, казалось, покой царил лишь в ней и около неё.

— В дверь постучишь, тебе откроют, — сказала тварь и исчезла.

— Но… эх, ладно, — парень подошел к двери и что есть силы постучал.

— Открыто! — послышался чей-то голос.

Скрипнула дверь и, войдя вовнутрь, Геннадий оказался в тусклом, мрачном помещении, очень похожего на не маленького размера кабак — кругом валялись столы, стулья, играла какая-то музыка. Вот и барная стойка, за которой в воздухе то и дело летали бутылки с разнообразными напитками и рюмки с бокалами и прочим — словно невидимый бармен делал коктейли либо разливал то или иное «пойло»

Но, не смотря на это все, внутри никого не было ни единого движение — в плане посетителей. Внутри не было никого, или это лишь взору чужака-человека не ведомо то, что по ту сторону, которое и открывает что-либо, но кто сказал, что потусторонность открывает смертным всё.

— Иди сюда, — внезапно раздался голос.

И лишь сейчас Геннадий заметил сидящего в темном углу, за небольшим, круглым столиком темно-красного цвета, молодого парня, одетого в строгую черную одежду и шляпой с узкими полями на голове; который, в этой тьме, сквозь сгусток дыма, исходящей от большой сигары, что он курил, сверкал глазами красным огнем.

— Ты хочешь, чтобы я твоего отца отпевал в вашей церкви, — лицо парня было очень красивым и ухоженным.

Гена опешил, и медленно подошел к столу; как только он это сделал, то лишь еле выдавил:

— Ну, да.

— Хорошо, а что ты взамен мне дашь? Что тебе не жалко для последней воли своего отца?

— Всё дам, что скажешь, — проскользнула уверенность в голосе Геннадия.

— Хах, ну смотри. Обещание уже дал.

— Что тебе нужно?

— Хм, — черт сделал напускное выражение лица глубокой задумчивости, — злато у меня есть, девок трахаю, каких захочу, да и шмотки есть. Ах, ёпти! Вспомнил, чего мне не хватает, я же коллекционер, если ты понимаешь. Душу мне свою дай. Ну?

— Что?! Ах ты тварь собачья! Ничего ты не получишь!

— Хм, вот ты обзываешься, хотя ко мне, пришел. Что ты папочке обещал?! А что ты мне обещал?! Слово нарушить своё хочешь?! Смотри, потом пеняй на себя! — зарычал черт, в облике красивого парня. — Руку давай сюда свою! — и с этими слова чёрт протянул Геннадию через стол свою руку.

Гена вздохнул, понимая и чувствуя обреченность своего положения и, с тяжестью на сердце, пожал руку сидящего напротив него за столом, парня. Едва человек хотел оттянуть руку, как понял что «парень» её крепко сжал. Держа правой рукой кисть Геннадия, левой рукой «парень» приподнял свою шляпу, из-под которой показались небольшие черные рожки:

— Ну, вот, умница.

Неожиданно Гена ощутил, что его руку сжимает не рука человека, а мохнатая лапа чудища с черной шерстью и пылающими огнем глазами. Освободив руку парня, адское дитя тут же раздалось смехом, похожим на восторженный свинячий визг:

— Хахахахаа-а-а! — и молвил чёрт следующее: — Завтра ночью полнолуние, вот тогда и заберу у тебя душу. А сейчас, проваливай.

Вмиг перед глазами Геннадия всё начало плыть и стремительно темнеть и, в какой-то момент, неожиданно для себя, парень осознал — он лежит в постели на своей кровати.

Наступило утро. Геннадий организовал, чтобы тело отца положили в церковь, мол, ночью, его будет отпевать часовщик, как в деревню к ним приедет. За весь этот день парень ни разу не присел, причиной была не только суета, но и тревога — как-то тревожно было человеку.

Вот темнеть уже начинает, на улице постепенно становиться тихо — наступает ночь.

Геннадий находился у себя в доме и предавался тяжелым думам. Он всё размышлял, не привиделось ему чего, а даже если и привиделось, то слово «обещание» для него значило очень много. Он выбрал сразу — ждать.

Неожиданно кто-то постучал.

— Кто там?

— Открой, Гена. Свои.

Парень подошел к двери, голос ответившего человека, что стоял за дверью ему был незнаком. Немного замешкавшись, он все же открыл ее. Внутрь тут же зашел пожилой человек в черном одеянии священника.

— Вы кто? — сразу спросил Геннадий.

— Ты, полагаю, Гена? Да-а, подрос уже. Давно тебя не видел, был вот таким вот, — мужчина показал рукой на очень маленький рост, — годик от силы может был. А ты меня наверно и не помнишь.

Гена на миг задумался и, ответил, повертев головой:

— Нет, не помню я Вас.

— Да, конечно, ты совсем маленьким был, чтобы что-либо помнить, просто бывают случаи, что помнят люди себя с очень ранних лет. А отец твой, царствие ему небесное, обо мне не рассказывал? Странно. А мы с ним были лучшими друзьями.

— Не знаю, я священников не знаю, и чтобы у отца они были. У него много знакомых было, обо всех не рассказывал. Может, представитесь?

— Да, конечно, прошу меня извинить. В принципе я уже представился тебе, осталось лишь добавить, что я, как ты правильно заметил, священник, служу в городской церкви. Моя фамилия Чёр…

«Что?!» — дыхание у парня перехватило.

— … нелюк, — продолжал священник. — Я как узнал, что твой отец умер, сразу решил как можно быстрей приехать, бросил все дела. Помочь может чем.

— Дьявол! Обманул меня, окаянный! — с этими слова парень резко рванул с места мимо священника по фамилии Чёрнелюк и, выбежал на улицу, где уже царила ночь.

Добежав до старенькой, деревянной церкви, Гена прислонил ухо к двери. Внутри царила тишина. Не долго думая, он сломал железный замок, который сам, незаметно от других и установил на эту ночь. Тут же открыв двери, он вбежал внутрь и, остолбенел.

В не сильно большом, просторном зале, освещенной светом свечей, блики которого падали и на висящие по кругу от пола до самого потолка, иконы, в самом центре, лежал открытый гроб, в котором мирно лежало бездыханное тело старика — отца его.

«А оттуда я не слышал ни единого звука» — промелькнуло в голове человека утверждение факта.

Возле гроба (вокруг него) крутилось поросшее черной шерстью рогатое чудище, худощавого телосложения. Оно, пританцовывая, распевало веселые, «пьяные» песни.

— Тра-ля-ля, тра-ля-ля. Аха-ха-ха-ха! — визжала нечисть.

— Ах ты мразь, окаянная. Обманул меня адский выродок!

— Эге-гей, хлопец! Ты что? Ты просил отпевать, а что не сказал. Вот я и пою, что захочу! Ха-ха-ха-ха! Присоединяйся ко мне!

«Ну я тебе сейчас!» — злобно проговорил в мыслях Геннадий и, выбежав из церкви, «рванул» к своему дому, до которого добежав, он тут же ринулся к сараю.

— Ну что, бестия?! — крикнул Геннадий, стоя в дверном проеме церкви и держа в руках бочонок с порохом, что достался ему ещё от деда; в бочонке шипел торчащий из него зажжённый фитиль. — Лови!

— Ух! Ха-ха-ха! — засмеялась тварь, ловко прыгнув и поймав предмет, что кинул ему парень, и тут же исчезнув, появилась за спиной человека. — Передай привет папе!

Черт зарычал и толкнув парня к открытому гробу, кинул вслед несчастному бочонок. В тот же миг, раздался взрыв и вылетели стекла из окон, а старые стены и крыша церкви, содрогнулись и, не выдержав, рухнули, подняв огромное облако пыли.

На следующие дни, после раскопок развалин, нашли лишь два тела — человеческих…

И вот, глубокой ночью, возвращается семерка людей по своим домам.

— Слухай, Гришка, — дед Афанасий посмотрел на паренька; в этот миг все остановились, так как в голосе пожилого мужчины прозвучал деловой тон.

— Что?

— Ты, это, завтра не иди с нами к Егору. — продолжил мужчина.

— Это от чего же? — опешил Иван.

— Ты Иван молчи, в начале дослухай, что я скажу, а уж потом говори, — сказал Афанасий. — Вы как знаете, к нам вчера днем гость приехал, уважаемый гость. Так он попросил, чтобы мы его с собой взяли, к Егору он хочет. Надобно уважить гостя, а то молва о нас дурная может пойти, никто к нам приезжать не будет. Как вы считаете?

— Ну, да, да. Надо уважить.

— Так вот, — продолжил Афанасий, — Гришка самый младший, вот пусть и не идет завтра, а вместо него гость пойдет, Ярославом его зовут, если кто еще не знает.

— Ну и ладно! — воскликнул Гриша — Я все равно не пошел бы завтра.

— От чего же?

— Вы, Никифорович, банкир, — отвечал парень, — и сноровку свою, с тех пор как снова к нам приехали, терять стали. Полнолуние завтра, если кто забыл. Вся нечисть вылезает, а плутать по ночам в такое время — глупо. А еще говорят, что черт даже креста не боится, только виду показывает, игры у него такие.

— Кто же тебе такое сказал? Начитался чего, что ли, или сам надумал? — насмешливо спросил Анатолий, племенник Ивана.

В ответ Гриша «убито» опустил взор, от чего создалось впечатление, что в нем поселился комплекс.

— Эх, дурак ты, Гришка, я бы не отступил, а уперся бы как баран, но раз ты сам согласен, так тому и быть, — молвил кузнец.

Глава 7. Точки над «и»

Прошел еще один день, мимолетно, хоть и казавшийся долгим — интересная особенность времени. Снова наступает вечер, и после прекрасного заката, мир вновь окутывает тьма. Ночную мглу пронизывает совокупность сияния звезд и полной луны, что освещали и идущую по пыльной тропинке семерых людей.

Ярослав вел себя как-то неспокойно. То закуривает очередную сигарету, то что-то проверяет в кармане — на месте ли вещь. Как-то неспокойно было у него на душе. Остальные же, в отличии от него, вели себя довольно таки бодро.

— Дед Егор, сказал нам вчера, перед тем как мы уходили от него, что сегодня последняя ночь, и что он завтра уедет от нас, так что тебе повезло, — пояснял Ярославу кузнец Иван, но последний, по всей видимости, его и не слушал.

— Ну, будет мрак на настроение нагонять, уедет, так уедет. Главное ночь сию с толком провести, — пытался внести мудрости Афанасий.

— Смотрите, а луна и впрямь полная, так и сияет, окаянная! — сказал банкир Никифорович.

— Ну, и что с того? Подумаешь, луна полная. Ты полнолуний, что ли никогда не видывал? — неожиданно возмутился Афанасий.

— Ну, ладно, ладно. Тихо вам. Не пойми, о чем спорят, каждый пусть сам, по своему разумению, — вступил в диалог кузнец. — Вона, изба Егора. Прилично вести надо.

Все глянули на Ивана, кто-то из молодых закивал.

— Пошлите уже, чего встали? — рявкнул Афанасий…

— Кто там? — раздался в доме, за дверью знакомый голос. — Это вы, хлопцы? Заходите-проходите, дверь открыта.

— А ты что встал? — спросил Афанасий у Ярослава, который вдруг остановился в тот момент, когда остальные начали заходить в дом.

— Я покурю еще, а ты заходи, — ответил он пожилому человеку.

Вот шестеро уселись по бокам длинного стола, во главе которого восседал, будто царь на троне, дед Егор.

— А что это вас только шестеро? — спросил дед.

— Нас семь, просто седьмой за дверью, сейчас войдет, — ответил Афанасий.

Дед Егор не придал сему особого значения, и начал говорить:

— Сегодня, в эту благословенную ночь, я с вами буду просто общаться.

— Это как? — спросил Толя, племянник кузнеца, но не услышал ответа, ибо дверь избы, скрипнув, отворилась и, внутрь вошел Ярослав, который глянув на всех собравшихся, тут же побледнел.

Дед Егор взглянул на него звериным взглядом, словно что-то не хорошее, увидев в его сознании.

Ярослав увидел перед собой того, кого когда-то видел, и про кого он слышал не раз, с тех пор, как начал путешествовать из города в город, из села к селу, когда поклялся мстить, после той ночи, когда чудом остался жив — он никогда не забудет предсмертные крики старосты. Стали проходить слухи, что неожиданно появлялся старик один, что по ночам жуткие истории рассказывал, и Ярослав знал — это истории, в которых дед сам и участвовал. Собиралась семерка дураков, что ходила к рассказчику, а когда проходила ночь, в коей луна полная сияла, старик внезапно исчезал, а тех, кто его слушал, находили мертвыми в своих жилищах, и тела их были высохшими, словно кто-то из них все соки жизни выпил. Ярослав узнавал у людей и приметы того старика, который сейчас, сидел прямо перед ним.

— Иннокентий?! Или кто ты есть, треклятый?! Сгинь нечисть! — крикнул Ярослав, вытащив из-за пазухи крест с распятием (помещающийся в его кулаке) и направив его на старика.

— А-а-а! — вскрикнул Егор и, вскочив из-за стола, стал прыгать как пружина, тут же заржав визгливым хохотом. В тот же миг на руках его появились когти, поросло всё тело черной шерстью, выросли клыки и рожки. И запрыгала ещё сильнее тварь, стуча по полу копытами и вертя длинным хвостом из стороны в сторону, при этом хрюкая своим чуть вытянутым, черным пятачком. — Д-у-р-н-и-и, ха-ха-ха! Всё равно уже поздно!

Тут же, комнату объял красный свет. Вокруг всё затряслось и, вмиг прекратилось, оставив в помещении застывших в ужасе людей.

В месте, где только что прыгала бестия, не было ничего, лишь немного клубясь, тянулся вверх густой дымок.

Повисла тишина.

Кузнец Иван, сглотнув слюну, проголосил:

— Б-е-ж-и-и-м!

В ту же секунду «ломанулось» шестеро бравых ребят вон из избы, побежав куда глаза глядят, при это пугаясь каждой тени, встреченной на дороге — куда угодно, лишь бы скорее прочь от этого дурного места.

Ярослав снова закурил сигарету. Спрятав обратно распятие и сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он спокойно вышел из избы.

Эпилог.

Как только утро наступило, заохали все в поселке:

— Ужас то какой, ужас!

Нашли в избах, домах и квартирах — кто, где жил — мертвые тела: Ивана-кузнеца, Никифоровича, Афанасия, Митьки, Тольки, Миши. Тела их как воблы высушенные были, да таким образом, что если до кого из них дотронешься, то вмиг одна труха от него останется.

А Гришка, которому двадцать один год отроду, проснулся этим же утром старцем трухлявым — не прошло потом и месяца, как помер он от старости.

Целым и невредимым остался лишь Ярослав, который тут же и уехал оттуда. Помутнение мозга от ужаса, что он видел на поляне с покойным старостой, внезапно прошло, наступило некое прояснение, даже легкость. Ведь мужчина действительно находился в каком-то бреду, и держал месть за идею фикс. Решил он постараться забыть все, вернуться в свой город к своей семье и вернуть свою обыденную жизнь в стабильное русло — хотя иногда, любая «стабильность» может рухнуть, ибо шаткие все понятия на плане земном, очень шаткие.

В скором времени — около месяца с тех пор, до одной деревне дошла весть о том, что нашли в лесу человеческое тело. Мертвый человек сидел, прислонившись спиной к дереву. Вся одежда была в крови, что запеклась не так давно. В глазах покойника был виден застывший ужас, и если бы рядом был сильный экстрасенс, то во мраке глубин зрачков мертвеца, он смог бы услышать — сие бы ему позволили — потусторонний голос, что слышал покойный перед смертью:

— А я тебя тогда и не приметил.

У покойного Ярослава был оторван язык.

Это — чёртовы игры.