Соло Богини Луны Часть 1

…В баре царила страшная духота. Несмотря на распахнутые настежь окна, дышать было совершенно нечем. Волокнистые облака табачного дыма, похожие на хлопья болотного тумана, расползаясь по залу, подолгу зависали над столами и неохотно рассасывались под порывами сквозняков, спонтанно возникавших в тесных проходах. Такому дискомфорту, по всей вероятности, способствовало низкое, почти полу-подвальное положение, занимаемое залами «Царицы ночи».

Нехватка свежего воздуха определённо стесняла наше застолье. Не раз возникало у меня желание предложить собеседнику пойти на улицу освежиться. Мне казалось, что короткая вечерняя прогулка пойдёт на пользу нам обоим. Однако я медлил с этим предложением, опасаясь, что резкая перемена обстановки повредит нашему дальнейшему разговору. Протрезвев на холодном, осеннем воздухе, мой новоиспечённый друг мог взглянуть на происходящее уже другими глазами и прийти к выводу, что совсем ни к чему так откровенничать с посторонним человеком. А мне, оставшись без спасительной поддержки спиртного, вряд ли удалось бы разговорить студента во второй раз.

Словно прочитав мои мысли, студент обвёл стоявшие на столе бутылки нетерпеливо-мутным взором и, шмыгнув носом, пробормотал, что ему здесь очень нравится, и он был бы не прочь задержаться подольше в этом приятном заведении. Я расценил его слова как намёк на возобновление прерванной беседы.

— Сейчас вечер, скоро ночь, а, там, глядишь, и утро, — по-приятельски отозвался я, наполняя коньяком наши пустующие рюмки. — Впрочем, это не столь важно. Раз уж начали, то идите до конца. Я с интересом дослушаю ваш рассказ, дружище, и если у вас возникнет необходимость узнать моё мнение или получить дружеский совет — легко поделюсь с вами и тем, и другим.

Студент готовился к продолжению исповеди, как к ответственному экзамену. Он дышал шумно и тяжело, точно выброшенный на берег кит. От волнения на бледных, рыхлых щеках его даже показались пунцовые пятна; они вполне могли бы сойти за появление здорового румянца, если б не болезненно-тревожный блеск его глаз. Немного помедлив, студент молниеносным движением опрокинул коньяк себе в рот, посидел так немного, крепко зажмурившись, потом, выждав паузу, медленно открыл глаза и, как бы через силу, повторил фразу, произнесённую им совсем недавно:

— Всё началось с той самой злосчастной экскурсии на развалины древнего храма, обнаруженного не так давно у отрогов Везувия. Краеведы Неаполя утверждали, что там находятся останки древнего святилища богини Дианы, особенно почитаемой в римской империи дохристианского периода, но это, конечно, спорный вопрос. Лично я не стал бы делать таких однозначных выводов. Впрочем, речь не о том. Видит бог, я изначально был против того похода. Предчувствие подсказывало мне, что поздняя прогулка по этим сакральным местам, да ещё под руководством такого человека, как синьор Камполонги, ни к чему хорошему не приведёт, — но увы! — Аделина оказалась глуха к моим уговорам. Более того, она посмеялась над моими словами и посоветовала мне не раскисать, держать себя в руках и вообще — быть мужчиной. Она наговорила мне кучу обидных вещей, а всё потому, что авторитет синьора Камполонги, руководителя нашей группы, был в её глазах несоизмеримо выше моего.

Она любила повторять, что это — почти святой человек, достоинств которого с лихвой хватит на десятерых, и советовала мне во всём брать с него пример. Она почти обожествляла его, однако, по моему глубокому убеждению, синьор Камполонги — настоящее исчадие ада! Он, если хотите, — некий паранормальный гибрид, слепленный из дьявольского хитроумия, изощрённого притворства и самых гнусных человеческих пороков. И ещё… из выбеленной бирюзы. Да-да, бледно-бирюзового цвета был его парадный костюм, который он всегда надевал, когда водил нашу группу по достопримечательностям Неаполя. С тех пор цвет выбеленной бирюзы стал самым ненавистным моим цветом! Однако обо всём по порядку…

Итак, вернёмся к экскурсии, ставшей волею судеб отправной точкой всех моих злоключений. Это был знаменательный и одновременно драматичный поход во многих отношениях. Правда, справедливости ради, следует отметить, что изначально наше путешествие к подножию Везувия складывалось весьма занимательно. В большинстве своём осматриваемые развалины святилища: остатки порталов, террас, арки, колонны, фундаменты храма — всё смотрелось вполне красочно, эффектно, исторически достоверно и приводило впечатлительных экскурсантов в состояние настоящей экзальтации.

Я не являлся исключением среди них. Мне тоже многое тут нравилось, многое вызывало интерес, и, хотя у меня имелся свой взгляд на происходящее, античные развалины я озирал с неподдельным восхищением. Но спустя некоторое время все мои положительные эмоции заметно пошли на убыль. И виной тому в первую очередь являлось странное, не поддающееся никакому объяснению, поведение Аделины.

В тот вечер девушка была холодна со мной как никогда.

Она откровенно игнорировала мои попытки завязать с ней разговор: на вопросы не отвечала, отказывалась идти рядом, всем своим видом давая понять, что моя близость ей неприятна. Когда же я попробовал дружески приобнять её, она, сразу отстранившись, одарила меня таким взглядом, будто своими действиями я нанёс ей неслыханное оскорбление.

Вместе с тем Аделина продолжала держаться возле синьора Камполонги, выказывая повышенный интерес к его речам. Она то и дело вступала с ним в разговор и задавала всевозможные вопросы, демонстрируя такое глубокое знание античного материала, что мне оставалось лишь недоумённо качать головой. На моих глазах происходило нечто необъяснимое. Наблюдая за, тем, с каким удовольствием гид удовлетворяет любопытство девушки, я терялся в догадках относительно таких необъяснимо-жестоких превратностей судьбы. Неужели, думал я, моё незначительное опоздание к началу экскурсии так дурно повлияло на Аделину, настроив её против меня? Или виной всему вчерашняя шутка по адресу синьора Камполонги, опрометчиво брошенная мною во время игры в теннис? А может, это одно из проявлений изощрённого женского кокетства, о разновидностях которого мне не раз доводилось слышать от людей, искушённых в любовной науке?!

Впрочем, эта причина, хоть и заставила меня пережить массу неприятных моментов, вскоре отступила перед второй, внушившей со временем более серьёзное беспокойство. Дело в том, что наш великолепный гид, блистая своим незаурядным красноречием и хорошо наработанными актёрскими приёмами, уверенно водил нас от развалины к развалине, от экспоната к экспонату, всё более отдаляясь от центральной части заповедника с его просторными, расчищенными аллеями и ухоженными клумбами.

Заворожённые его сладкими речами, мы незаметно углублялись в места, до которых, судя по всему, ещё не добрались руки местных садовников. От непрестанно радовавших поначалу глаз порядка и ухоженности насаждений вскоре не осталось и следа. Зелень в этих местах цвела на редкость буйно и беспорядочно. С ровных, открытых дорожек постепенно исчезли песок и гравий. Задавленные с обеих сторон сорняками, они утратили классическую прямолинейность, превратившись в тропинки извилистые и настолько узкие, что местами нам приходилось идти по одному. И чем дальше мы забирались в эти забытые богом места, тем больше недобрых и пугающих примет являлось нашим взорам.

Незаметно поменялся и сам облик осматриваемых достопримечательностей.

Угрюмые мраморные монолиты, прикрытые тяжёлой попоной травы и мха, вырастали перед нами в холодном цветении вейгелы, словно потревоженные призраки прошлого. Суровое предупреждение читалось на потрескавшихся ликах терракотовых статуй, застывших у надгробных порталов со свечами в руках. Даже железные прутья оград вились порой столь причудливо, что их изгибы вполне можно было принять за подобия отвратительных губ, искривлённых в недоброй усмешке…

Не один я, конечно, обратил на это внимание. Спустя некоторое время кто-то из туристов спросил: зачем мы забираемся в заброшенные места, явно не рассчитанные на экскурсионные проходы? И вообще, стоит ли так отдаляться от оживлённых трасс в столь позднее время?!

Ответ синьора Камполонги последовал незамедлительно. Рассыпавшись в извинениях, он пояснил, что в этих местах, к сожалению, не успели ещё произвести весь комплекс восстановительных работ, но, как нарочно, наиболее интересные экспонаты расположены именно в этой части музея-заповедника. Ещё, сказал он, что беседка Джакомо Саннадзаро, великого поэта Эпохи Возрождения, где была написана замечательная поэма «Диана и Актеон», находится совсем недалеко, и было бы непростительной глупостью поворачивать назад, когда до неё остаётся какая-нибудь сотня шагов.

Его слова прозвучали с такой убедительной силой, что все волнения разом улеглись, и большинство экскурсантов высказались за продолжение похода. Между тем начинало темнеть, а синьор Камполонги продолжал, как ни в чём не бывало, изливать неиссякаемые потоки красноречия на наши головы. А чтоб сильнее подогреть всеобщий интерес к теме, гид начал рассказывать о древних празднествах, посвящённых культу Дианы. Говоря о языческих мистериях, устраиваемых некогда в этих местах, он забирался в такие красочные подробности, описывал такие мельчайшие детали, словно сам некогда присутствовал на них в качестве зрителя или даже непосредственного участника…

К тому времени я почти не слушал его. Тревога моя росла с каждой минутой. Я пытался хотя бы приблизительно угадать ход событий, понимая при этом, что моё вмешательство вряд ли сможет принести какую-либо ощутимую пользу. Предчувствие подсказывало мне, что поздняя прогулка по этим местам, да ещё под руководством такого вожатого, как синьор Камполонги, вряд ли закончится успешно. Я оказался прав. Очень скоро дали о себе знать первые вестники моих тревожных прогнозов…