Призрак Девкалионовой Долины Часть 4

В пиршественной зале Охотничьего Замка было холодно, темно и сыро, как в погребе. Камин, растопленный чьими-то не слишком умелыми руками, давал мало света и ещё меньше тепла. Развешанные на стенах охотничьи трофеи в виде медвежьих и оленьих голов казались в полумраке головами сказочных чудищ. Все столы и стулья были хаотично сдвинуты к единственному источнику света, и царивший повсюду беспорядок свидетельствовал о том, что к приходу гостей здесь действительно не успели подготовиться.

Когда я вошёл в зал, моим глазам предстало странное и диковатое зрелище. Если б я не был предупреждён заранее, то мог бы подумать, что попал на сходку лесных разбойников. На фоне пылающего огня маячили фигуры, пестрота одеяний которых наглядно говорила о роде их деятельности и образе жизни. Одни кутались в бесформенные хламиды и плащи, сшитые из звериных шкур, на головах других красовались причудливые шапки, утыканные птичьими перьями и лапами; кое-кто из охотников украшал свою наружность венками и гирляндами экзотических цветов, наверняка выполнявших роль своеобразных оберегов. Многие держали при себе оружие, ножи и стилеты, и во время трапезы клали их рядом на стол с таким видом, словно любую минуту ожидали нападения.

Лиц собравшихся было не разглядеть. В сизом тумане, окутывавшем зал, все смотрелись одинаково дико и звероподобно. Густые усы и бороды низко нависали над тарелками, красные носы и зубастые ухмылки ворочались по сторонам, являя отдалённое подобие нормального человеческого общения. В обрамлении спутанных лохматых шевелюр по-звериному блестели глаза, в глубине которых вспыхивал мрачный огонь всякий раз, когда речь заходила о Чёрной Свинье.

Озирая это сборище лесных головорезов, прислушиваясь к их голосам, я тщетно пытался угадать, который из них Бомбаст Громобой Отчаянный? Тот самый, от кого следует «держаться подальше» и кто «постоянно мутит воду»? Наставления госпожи Армиды и её шурина Карла не прошли для меня даром. Очень хотелось знать, кто же это такой и какого рода опасность от него может исходить?! На мой взгляд, таковым мог оказаться любой из охотников.

Стараясь по возможности не привлекать к себе внимания, я осторожно пробрался между рядами гостей и занял скромное место, высмотрев на скамье свободный уголок. Мне не хотелось обнаруживать себя раньше времени — я желал избежать по возможности ненужных расспросов — а потому был рад, что Карл, брат покойного, не успел представить меня гостям.

Члены Охотничьего Клуба не слишком стесняли себя условностями. Одни громко, во всеуслышание, хвастались своими охотничьими подвигами; другие, внимая им с ревнивым тщеславием, старались при первой же возможности перебить россказнями о своих похождениях, не менее удивительных и невероятных. Но, так или иначе, все разговоры сводились к одному и тому же: к несчастливым событиям последних дней, главным образом, к загадочным обстоятельствам гибели Кларимона. Тень Чёрного Вепря незримо витала над столами и порой в зале наступала зловещая тишина, как если бы пирующие, вдруг спохватившись, вспоминали, что тема их обсуждения слишком остра и деликатна для громкого обсуждения.

— Моё мнение такое, господа, что всё дело могут решить только сети, — свирепо заявил тучный, низкорослый охотник, массивные наплечники которого были сделаны из лошадиных черепов, а на толстых волосатых запястьях красовались браслеты из челюстей волка. — Да-да, именно сети! Вспомните, каким образом Геракл поймал Эриманфского вепря? С помощью сетей! Он сплёл её из ветвей ольхи и камышей, расставил по тропам, ведущим к водопою… и пожалуйста! На следующий же день вепрь был пойман и обезврежен. Уверяю вас, господа, только подобной сетью мы можем изловить эту тварь…

НА этот выпад немедленно посыпались возражения. Кто-то заявил, что сетью Геракл поймал не вепря, а Киренейскую лань, а кто-то высказал мнение, что в любом случае сеть у Геракла была непростая. Её будто бы принесла ему одна нимфа из окружения богини Дианы, стало быть, сеть была наделена какими-то особыми волшебными свойствами. На что обладатель волчьих браслетов, рассвирепев окончательно, заявил, что никаких особых свойств у охотничьей сети быть не может. Сеть — она и есть сеть, главное — расставить её с умом в нужных местах.

— Чёрный Вепрь не одинок в своём стремлении сеять повсюду зло, — произнёс вдруг сидевший рядом со мной охотник в полосатых нарукавниках из кожи болотной гадюки. НА голову охотника была глубоко насажена высокая шляпа-колокольчик, украшенная яркими перьями, похожими на петушиные. — Источник зла не только неиссякаем, он ещё и опасно заразителен. Всегда найдутся желающие подражать Чёрному Вепрю, а также желающие действовать от его лица…

Я не успел толком рассмотреть говорившего, как на другом конце стола немедленно откликнулись:

— ВЫ правы, Гунезон! — закричал какой-то долговязый охотник в намотанном на шею длинном шуршащем шарфе, сшитом из крыльев летучих мышей. — Вы, как всегда, правы, но не забывайте, что Вепрь дьявольски изобретателен и хитёр особенно в свой год, то есть в год Свиньи. Редко хотя бы одно из совершённых им злодейств повторяет предыдущее. Предугадать или спрогнозировать его действия — пустая затея. Воображение человека меркнет в сравнении с фантазией Чёрного Вепря! В этом можете быть абсолютно уверены!!

— По-моему, тут ни в чём нельзя быть уверенным, — спокойно заметил тот, кого назвали Гунезоном. — Однако при всём том нельзя отмахнуться и от странного чувства раздвоенности, порой одолевающего нас. Это происходит, когда одна половина нашего «я» трепещет перед Чёрным Вепрем, стремясь убежать от него и затаиться, в то время как другая половина настойчиво ищет встречи с монстром, желая померяться с ним силами. Безумное бесстрашие… или бесстрашное безумие — вот что вселяется иногда даже в самые трезвые умы..

После такого заявления охотники загалдели ещё громче. Их высказывания перемешались настолько, что было не понять: то ли последняя фраза Гунезона вызвала всеобщее недовольство, то ли наоборот, привела всех в восхищение. Лично мне слова про «безумное бесстрашие» пришлись по душе. Они говорили об острой наблюдательности и незаурядном уме говорившего. К тому же на вид этот охотник выглядел более очеловеченным и одомашненым в сравнении с остальными. Я решил непременно с ним познакомиться и по возможности получить у него ответы на интересующие меня вопросы.

Не теряя времени даром, я подсел к нему поближе и, представившись естествоиспытателем, собирающим в этих краях материалы для книги, попытался завязать непринуждённый разговор. С любопытством оглядев меня, охотник молча наполнил вином два пустых бокала и один из них пододвинул ко мне, давая понять, что общение со мной не считает для себя обременительным.

— Что вас, собственно, интересует, сударь? — спросил он, после того как мы выпили за состоявшееся знакомство. — Быть может, вы хотите знать историю Себастьяна-Уткобоя, подстрелившего в прошлом году на Рубиновой заводи утку размером с хорошего индюка, в желудке которой затем была обнаружена голова его супруги, уже месяц до того считавшейся без вести пропавшей…Или вам рассказать про графа Агнильфано, страстного змеелова, накрывшего этим летом огромное змеиное гнездо в овраге Синей Подковы, после чего у правой его руки вдруг стали обнаруживаться змеиные повадки. Когда граф засыпал, его рука оживала и, превратившись в змею, обретала такую злобную самостоятельность, что безжалостно душила, одну за другой, всех его любовниц, находившихся рядом. Долгое время граф ничего не мог понять и терялся в догадках, когда, проснувшись поутру, обнаруживал возле себя очередной женский труп, посиневший и задушенный…

А может, вы хотите услышать рассказ про рыбака Самсона— Лососевого Бога, который тем же летом на Чернильном озере вытащил сетью женщину, глаза у которой торчали наружу, как у рака-отшельника, а в зубах был зажат живой ещё трилобит?! Да вы спрашивайте, сударь, спрашивайте, не стесняйтесь, я попробую ответить на ваши вопросы, если смогу, конечно.

— Нет, позвольте, о чём вы? — ответил я, несказанно поражённый обилием тёмных чудес, произошедших в долине за сравнительно короткий период времени. — Меня интересует вовсе не то, о чём вы сейчас говорили, а непосредственно события двухдневной давности, то есть — гибель Кларимона, брата-близнеца Карла, и всего того, что с этим связано… я имею в виду то, что даёт основания считать его погибшим не от простых клыков… то есть, я хочу сказать, от клыков непростого Вепря… того самого, который называется у вас Чёрной… э-э… Свиньёй… После чего самого погибшего стали считать… м-м-м…

Тут я замялся, не рискуя вслух озвучить суровый приговор, вынесенный местным «судом присяжных» покойному внуку Главного Охотника.

— Это вам нужно для книги? — спросил Гунезон, невозмутимо потягивая из бокала вино.

«Какой книги?» — едва было не переспросил я, но прикусил язык, вовремя вспомнив о том, что представился естествоиспытателем, собирающим материалы для книги. Поспешно Закивав головой в знак согласия, я сказал, что поскольку мне хорошо известна подоплёка произошедшего, то хотелось бы услышать мнение о том из уст непосредственного участника событий.

— В таком случае, не забудьте указать в вашей книге, господин естествоиспытатель, что сам труп никто толком не видел, — всё так же невозмутимо произнёс Гунезон. — После первого осмотра Карл убрал тело брата подальше от посторонних глаз.

— Что значит — никто толком не сумел рассмотреть? Почему подальше от глаз?! — опешил я. — Простите, но я ничего не понимаю. Откуда же возникло это страшное подозрение про метку Чёрной Свиньи? Или так решил сам Карл без помощи остальных?

— Мы наблюдали тело погибшего через систему зеркал, — процедил Гунезон, подливая вино в бокалы. — Очищающих зеркал, — пояснил он, покосившись на меня с важным видом.

— Как это? — удивился я ещё больше. — Каких очищающих зеркал?

— Всё очень просто, господин естествоиспытатель, вам как человеку новому тут многое покажется непонятным, но я всё же постараюсь объяснить. Дело в том, что на раны подобного сорта слишком долго смотреть небезопасно…

— Почему-у?!..

— Видите ли, у нас считается, что каждая кровоточащая рана, нанесённая «нечистым» предметом или оружием /в данном случае, это клыки Чёрной Свиньи/ источает отрицательный магнетизм совершённого злодейства, — терпеливо пояснил Гунезон, явно наслаждаясь моей растерянностью. — Пока рана открыта, она бродит, как закваска на хороших дрожжах. Если смотреть на такую рану слишком долго, то ваш организм может впитать в себя гибельные продукты брожения, что, сами понимаете, на пользу вам не пойдёт. Вот потому-то, чтобы обезопасить нас, Карл соорудил особую систему зеркал в биллиардной, с помощью которой мы смогли осмотреть нанесённые раны, даже не заходя в помещение. /Вспомните зеркальный щит Персея, благодаря которому античный герой мог смело глядеть в глаза Медузы Горгоны и не обратился при этом в камень/. Вот так и здесь. Воспользовавшись зеркальной защитой, мы осмотрели нанесённые раны и вынесли в итоге свой вердикт, который кому-то наверняка покажется чересчур жестоким. Правда, единения среди нас не было, — подумав, добавил Гунезон. — Мнения «за» и «против» разделились. Всё-таки, сами понимаете, одно дело — рассматривать рану вживую, другое — через зеркала, да ещё при крайне плохом освещении. Но, как вы понимаете, нет дыма без огня… Надеюсь, в общих чертах мне удалось удовлетворить ваше любопытство?!

Я озадаченно молчал. Слова Гунезона никакого моего любопытства не удовлетворили, скорее напротив, разожгли его ещё больше. Однако странная дефиниция про «очищающие» зеркала, которую я слышал впервые, натолкнула меня на соображения определённого рода. Я подумал, что сейчас, когда прошло более суток и никакая кровь из ран, естественно, не идёт, поскольку мёртвое тело не способно кровоточить, следовательно, теперь можно осматривать тело без опасения «впитать магнетизм совершённого злодейства». Почему же никто из присутствующих не настаивает на повторном осмотре, более близком и тщательном Ведь это многое бы прояснило.

Искоса глянув на меня, Гунезон тоже о чём-то задумался. Минуту спустя, словно прочитав мои мысли, он пробормотал, вздохнув, что вторичный осмотр можно и, пожалуй, нужно было бы произвести, да только сейчас это вряд ли получится. Дело в том, что после первого «зеркального» сеанса Карл закрыл гроб крышкой и запер дверь биллиардной на замок. Он никого туда не пускает, ссылаясь на то, что у него нет сил вновь смотреть на «изуродованное до неузнаваемости» тело любимого брата. Это — «слишком жестокое для него испытание».