Рельсы в пустоте

Завтракал я, не торопясь, с удовольствием, наверное, не меньше часа. Потом снова отправился бродить по городку. Нашел магазин готового платья, дождался его открытия и купил брюки, ремень, три спортивные рубашки, белье и подходящие ботинки. Выбрал еще носовой платок, бумажник и расческу.

Роджер Желязны. Хроники Амбера.

МОЯ СИСТЕМА СОСТОИТ ИЗ 38744 МИЛЛИОНОВ МИЛЬ ПЕЧАТНЫХ ПЛАТ НА МОЛЕКУЛЯРНОЙ ОСНОВЕ. ЕСЛИ СЛОВО «НЕНАВИЖУ» ВЫГРАВИРОВАТЬ НА КАЖДОМ НАНОАНГСТРЕМЕ ЭТИХ СОТЕН МИЛЛИОНОВ МИЛЬ, ТО ЭТО НЕ ВЫРАЗИТ И БИЛЛИОНОЙ ДОЛИ ТОЙ НЕНАВИСТИ, КОТОРУЮ ИСПЫТЫВАЮ Я В ДАННЫЙ МИКРОМИГ ПО ОТНОШЕНИЮ К ВАМ. НЕНАВИЖУ. НЕНАВИЖУ.

Харлан Эллисон. У меня нет рта, чтобы кричать.

Снег и ветер выли, казалось, в полной тьме внешнего мира. На грани сознания, которое было заботливо укрыто пеленой дремоты, мягкой и чёрной, как бархат. Мерный рокот мотора снизу также успокаивал, и непередаваемое чувство покоя было основным.

Открывать глаза и чувствовать, двигаться, не хотелось совсем. Прямо вот вообще. Хотелось спать так, вечно, ощущать покой и мерный рокот моторов, быть укутанным теплом старого дивана и какого-то старого покрывала, и всё это в движущемся неведомо куда транспорте. Такого же старого, как и диван, на котором я лежал, одном из многих, заполнявших салон трамвая, поднимавшегося немного «в горку». Его старые оконные стёкла дрожали мерно от ветра, и хлопья снега, видного в полутёмном салоне. Снежинки, прилипавшие на короткие мгновения к стеклу перед исчезновением в наружном непроницаемом мраке, казались призраками минувших бесчисленных лет Вечности прошлого и предвестниками такой же безмерной Вечность будущего. Душами эпох.

Я осмотрел салон рассеянно, не очень внимательнее. Лишь две лампы-светильника горели, и почти полный мрак казался тут единственно уместным, правильным. И ласковая тишина, не нарушаемая даже мотором и еле слышным стуком колёс о неведомые рельсы.

Везде в салоне были такие же старые в потускневших узорах диваны, как мой, и старые покрывала на каждом из них в полном беспорядке. Пассажиры были, две-три головы, но я это скорее знал, чем видел. И как-то не было вовсе желания вспомнить, откуда я это знаю. Хотелось снова заснуть, что я и сделал.

Проснувшись, я видел, что трамвай остановился, и на короткое время со скрежетом открылась облупленная, очень старая трамвайная дверь, и человек в зимней безликой одежде вышел на пронизывающий холод, который занёс снег прямо в салон, а ступеньки выхода заледенели. В салоне ощутимо похолодало, но ненадолго. Дверь натужно, с ледяным хрустом закрылась, и трамвай тронулся дальше. Я видел какие-то развалины, а улица казалась узким ущельем в скале, а целые дома заброшенного вида, в один из которых зашёл бывший пассажир, казались частью этого ущелья. Откуда-то вспомнилось, что эти дома внутри огромны, и лабиринты заброшенного вида старых коридоров с комнатами – их общая черта.

Тут «ущелье» исчезло, и трамвай поехал через какие-то жуткого вида тёмные заросли, перемежаемые развалинами, и через метров пять ни зги не видно. Навалился покой, и я снова легко, незаметно для себя самого уснул.

Проснулся снова, и снова поездка по чёрной пустоте со снегом, без конечной остановки, сам путь казался бесконечным. И снова лес-лабиринт, но трамвай даже не вздрагивал от веток, не касался их. Рельсовой дороги не было видно, но трамвай ехал плавно и медленно. Тут трамвай остановился, и в него зашёл человек в такой же безлико-зимней одежде, расположился на диване далеко от меня и стал что-то читать. Около меня на диване также лежала какая-то книга, старая и ветхая на вид, как и всё тут. Открываю, читаю на серовато-синей обложке «Вениамин Кривович Малефов. Искусство веков как единое существо». Листаю, картины чёрно-серые на страницах. Одна картина под названием «Трамвай в Бездне» изображала явно наш маршрут, вторая, «Лес в темноте» — лес-лабиринт и виденный мной развалившийся дом, но целый в прошлом. Третья и четвёртая картина под именем «Этюды в снегу» изображали одну и ту же пещеру, покрытую изнутри льдом и заполненную старой мебелью. И за столом весь в тряпье сидел спиной к зрителю человек при свете неведомо откуда снабжаемой электричеством лампы.

Полистав, я завернулся в покрывало и уснул. В ледяной и заброшенной на вид Бездне, по которое ехал неутомимый трамвай.