Горизонтальная свобода

Первый день обратился в сплошное оформление. Бесконечная волокита документов, справок, листочков и анкет. Первым пунктом программы значилась поликлиника при больнице. Я испытал, мягко говоря удивление, обнаружив, что госпитализацией в кабинете врача занимается только медсестра. Сам врач, узнав, что живой очереди на приём к нему утром нет, а в очереди четверо «счастливчиков» на оформление на госпитализацию, благоразумно удалился по своим делам. Хотя на его столе стоял такой же компьютер, и он мог бы разделить с медсестрой этот бумажный квест. Видимо, это то самое «не в моей компетенции». Что ж, ладно.

На заселение я отправился пешком, в здание травматологии. По иронии судьбы, это было высокое, многоэтажное строение, где палаты ютились на верхних этажах, а все анализы и операционные располагались внизу. На целое здание — всего четыре лифта: два для тех, кто на своих ногах, и два для каталок, носилок и тех, чьи ноги их больше не держат. Лифты, естественно, работали без остановки, и ими пользовались не только больные, но и все службы: доставка еды, чистое бельё, перевозка оборудования. Я не позавидовал тем, чьи палаты находились рядом с этим транспортным узлом. Мне повезло — моя была в самом конце коридора, в тихом месте, по соседству только с душем и кабинетом санитарок. Я не стану описывать все круги ада, которые мне пришлось перенести пешком от первого до пятого этажа и обратно, чтобы завершить оформление. Думаю, это не столь важно.

Наконец, войдя в палату, я был встречен двумя мужчинами. Обоим на вид было далеко за пятьдесят. Оба курили, и у обоих были больные левые руки — в каких именно местах, я не уточнял. Один из них громко жаловался, что ему отказывали в операции и даже в гипсе — из-за диабета любое вмешательство могло стать фатальным. Они расспросили о моей истории, я рассказал что приехал убирать штифт из ноги. Затем они отбыли на перекур, а я начал обустраиваться. Выбрал койку у тумбочки, рядом с холодильником, недалеко от двери, и принялся раскладывать вещи. К госпитализации я готовился основательно ещё дома, в основном то надо было побриться и помыться. Закончив расскладывать вещи я прилёг. Кровать представляла собой железный каркас с матрасом, напоминавшим спортивный мат, обычную подушку и одеяло в пододеяльнике, который нужно было заправлять самостоятельно. Думаю, многим эти пододеяльники знакомы ещё с детского сада.

Тут же выяснилось, что операция будет завтра, а сегодня есть ещё можно. Утром надо быть натощак перед операцией. И словно по волшебству, мне принесли завтрак другого пациента который отказался есть. На подносе красовалась тарелка гречки с котлетой и яйцо. Это было чудом, ведь я заселился уже после завтрака и мог остаться ни с чем. В довесок дали пакетик чая и пакетик растворимого кофе. В итоге ни то, ни другое так и не пригодилось.

В тот же день в палату подселили ещё двух человек. Один, семейный, лет тридцати-сорока, сломал руку на мотоцикле. Второй, постарше, лет сорока пяти, умудрился сделать то же самое на велосипеде. Он приехал снимать металлоконструкцию и тоже был курящим. Семейный рассказал, что это его второй визит в больницу за неделю. В первый раз, в 3 дня назад, он побоялся ложиться под нож, и ему просто наложили гипс. Но, замученный болью, он всё же решился на операцию. Человек он был семейный, с красивой женой и двумя детьми, работал в автосервисе, специализировался на ремонте двигателей. Я удивился, как такой взрослый человек как он, у которого уже сложилась личная жизнь, может бояться операции. Анестезию для операции на левой руке всем делали в шею. Все в один голос утверждали, что укол был очень болезненным, но зато это было единственное, что чувствуешь во время всей процедуры. Моему новому соседу прооперировали руку в тот же вечер. Его жена была с ним до семи вечера, а потом уехала к детям.

Вечер и ночь можно описать коротко: бесконечные разговоры по телефону, храп, железная кровать, от которой ломило спину, и ко всему этому добавился холод. Уборщица, мывшая пол днём, оставила открытым окно, забрав с собой ручку. Очень зря она это сделала.

Следующее утро я встретил с жутко болящей спиной, продрогший до костей, и с распухшим язычком в горле, который мешал дышать. Я разозлился, понимая, что из-за анестезии этот самый язычок может создать проблемы. Проснулся в шесть. На посту медсестёр никого не было. Пришла санитарка, на вопрос о ручке от окна ответила что ручки у неё нет. Искать её по палатам не было смысла и не было времени. Вернулся, укутался в одеяло и стал ждать врача. Соседи собрались на перекур и предложили пойти попросить ручку ещё раз. Время было около семи утра. На этот раз ручку мне выдали. Я закрыл три окна: одно в коридоре и два в палате. Вернул ручку и снова залёг в кровать в ожидании.

Первым пришёл анестезиолог. Не представившись, он сразу начал спрашивать об аллергиях и принимаемых лекарствах. Я ответил, что всё в порядке, пью только витамин D. Он объяснил, что анестезия будет спинальной, и я ничего не буду чувствовать ниже пояса. Выслушав меня, он сказал, что за мной скоро придут.

Минут через десять за мной действительно пришла санитарка. Мы пошли к лифту, забрав по пути молодую девушку со сломанной рукой, лет на три-четыре младше меня. Спустились и остались ждать в предбаннике. Сначала забрали её. Минут через пять очередь дошла до меня. Разделся догола и снял тапочки. Мне дали простыню, чтобы прикрыться, и проводили в операционную.

Меня уложили на стол, начали готовить к анестезии. Снова спросили возраст, рост и вес. Я ответил: 25 лет, 180 см, 103.7 кг. И тут началось интересное. Выяснилось, что укол будет делать практикант, а контролировать процесс — врач. Внезапно я услышал: «Ну что же ты наделал! Иди за новой иглой и ничего ей больше не трогай!». Мелькнула мысль, что я, возможно, попал. В буквльном смысле. Конечно, я понимаю, что практиковаться кому-то нужно, откуда то врачи же берутся опытные. Я не ожидал, что подопытным кроликом окажусь именно я. Впрочем, главное что он сделал всё правильно.

Нужно сделать небольшое отступление. Перед операцией на этот раз мне не делали очистительную клизму, сказав лишь опорожнить кишечник и мочевой пузырь с утра и ничего не есть. Несложно представить, насколько негигиенично и неприятно было бы устроить непредвиденный сюрприз на операционном столе. Клизму не делали потому, что её делать просто некому — нет нужного специалиста.

В прошлый раз, 5 лет назад, когда мне ставили штифт, я чувствовал только когда порезы зашивали и было просто дискомфортно. Сейчас же было всё хорошо и я вообще ничего не чувствовал. Было много сделано чтобы отвлечь меня от операции. Молодая девушка врач которая рассказывала о своём профессиональном пути. Я ей рассказывал о себе, откуда я и чем занимаюсь. Когда она отходила я смотрел в монитор пациента. Мне было приятно разговаривать с ней, она отличный собеседник. В операционной со мной были 4 медсестры, 2 медбрата, 3 врача и снаружи по коридору ходила санитарка. Санитарке предстояло забрать меня обратно в палату.

Операция шла хорошо, шурупы из бедра достали спокойно, а сам штифт пришлось доставать дольше и сложнее. Он находился внутри бедра и предстояло аккуартно его достать отттуда. Операция заняла наверное 2,5 часа, из которых 40 минут врачи искали сам штифт и сверяли его местоположение по рентгену.

После операции меня вывезли в коридор и я ожидал отправки в палату. Вышел врач и спрашивает меня где моя история болезни. Я задумавшись в какой момент мог её увидеть, не видя ничего практически во время операции, ответил что не видел. Семь минут врач и санитарка искали подомной историю болезни. С третьего круга историю болезней нашли под моими ногами и повезли меня в палату.

Оказавшись в палате, три медсестры передвинули меня с каталки в кровать, накрыли одеялом и я принялся спать. По распорядку обед был с половины второго до половины третьего, но распорядок соблюдали кто-как. От больничного обеда я отказался, так как не мог её ещё есть и не хотел есть остывшую пищу оставленную на позже. Через какое-то время приехала мама, её пропустили по заранее оформленному разрешению. Она привезла еду и вещи. Мама пришла как раз после, часа в два-три. Она помогла мне поесть, кормя с ложки, потому что поднять голову я не мог. Воду и кофе я пил через трубочку. Я старался не показывать слёзы, от того как мне горько, что я, взрослый мужчина, снова лежачий и меня кормит с ложки мама.

Я пытался лёжа справить малую нужду в постели. К этому я подготовился: взял дома полуторалитровую пластиковую бутылку, срезал у неё сужающуюся горловину, но не до конца, оставив небольшое сужение. Это позволяло зацепить её удобно, чтобы не падала и ничего не проливалось. Таким простым способом за первые сутки после операции я сделал "дело" четыре раза. Последний раз — специально для анализов. Совершить мочеиспускание лёжа было очень трудно. Мужская физиология такова, что в лежачем положении "дело" идёт тяжелее, требуется больше усилий. Такое уже было со мной 5 лет назад, но это не тот навык, который хочется постоянно улучшать. Ставить катетер в мочевой пузырь я бы не согласился — это больно. Задумавшись о том, как переживают первые сутки после операции женщины мне стало страшно, не представляя как им устроиться чтобы справить хотя бы малую нужду.

Мама ушла в семь вечера, потому что начинало холодать. Я не знаю почему, меня охлынули слёзы и минуту я успокаивал себя. То ли от собственной беспомощности, то что я снова прикован к кровати. То ли от самой ситуации что мама уходит а я остаюсь с незнакомыми людьми.

Этот день завершился моими тщетными попытками заснуть под аккомпанемент храпа двух соседей — один слева, другой справа. К счастью, я захватил с собой из дома беруши, и дальше я спал уже спокойно.

На третий день я проснулся в четыре утра. Я сильно удивился, что смог выспаться, хотя спал мало. Один из соседей проснулся, сделал свои дела и помог мне. Мне было неловко просить человека, старше меня на десять-пятнадцать лет, вынести бутылку с моими "влажными делами". Так как вставать мне ещё нельзя было 4 часа, выбора у меня не было. Нужно было до шести утра до прихода санитарки сделать какое-то количество для анализов. На четвертый раз сделать тоже самое было уже проще немного. Мне удалось сделать дело и я оставил бутылку рядом с баночкой. Само собой, я бы не стал переливать в баночку в палате. Поэтому стал ждать санитарку.

В шесть с небольшим она пришла, забрала анализы соседа. Я позвал её, чтобы она забрала моё. Не знаю зачем, она поставила баночку соседа на стол и пошла переливать мою. Перелила, оставила мне бутылку и ушла, забыв про банку соседа. Минут через двадцать она вернулась. «Вы баночку забыли», — сказал я. «Я вечно что-то забываю», — вздохнула она в ответ и забрала её.

Я написал врачу, спросил, во сколько открывается рентген. Он ответил: «С девяти». Мама как раз приехала к девяти. С её приходом появилась и врач-перевязочная, велевшая зайти к ней перед рентгеном. Я успел позавтракать — уже сидя, самостоятельно. После завтрака мы пошли на перевязку. Удобно, что всё по пути, перевязочная рядом с лифтами. Только вышли из палаты, медсёстры сказали: «А вы что сами? Подождите каталку!». Мы вернулись ждать. Прождав минут десять, мы с мамой подумали что ждать так можно целый день и пошли пешком. Идти было тяжело, но ещё тяжелее было опираться на некоторые поручни на стенах — некоторые из них отваливались, болтаясь на выдернутых дюбелях. Кое-как я долполз, я дополз до перевязочной.

Оттуда вышел мой хирург. Я поздоровался, он осмотрел повязки до перевязки, сказал, что всё хорошо, и ушёл. Передо мной было немного народу. Недолго прождав очередь, я зашёл. Меня перевязали, я немного поговорил с врачом. Она меня не узнала. Что не удивительно ведь прошло 5 лет. Я сказал: «Помните, я говорил, что у меня глаза зелёные?». Она посмотрела и ответила: «Сейчас они у вас серые». «Наверное, свет так падает», — предположил я. Справедливости ради, они у меня и правда меняют цвет.

Пока я был на перевязке, мама ходила к медсёстрам, чтобы те поменяли мне бельё в кровати — оно было в крови с моей ноги. Забегая вперёд, в выписке врач написал, что общая кровопотеря составила 150 мл. Наверное, это хорошо.

Выйдя из перевязочной, я встретил маму у двери, и мы поехали на лифте на первый этаж, в рентген-кабинет. После снимков мама предложила зайти в больничное кафе. Если вкратце, оно полностью соответствовало распространенному стереотипу: цены выше среднего, сервис минимальный, кофе посредственный, пирожок с капустой состоял в основном из теста. После мы вернулись в палату. Мама побыла со мной где-то до одиннадцати и уехала — её после обеда должен был сменить отец.

Отец приехал после часа дня, ближе к обеду. Он уложил меня в кровать, подложил под голову одеяло, чтобы можно было находиться полусидя. Я рассказывал ему то же, что и матери, как прошла операция, что было. Он пробыл до трёх часов и уехал по своим делам.

В этот же день из палаты выписался тот самый сосед, который снимал железо с руки после перелома на велосипеде, тот самый, что помог мне утром. К концу дня нас осталось двое. Санитарка, зашедшая помыть полы, пошутила, что у нас теперь VIP-палата. Мой оставшийся сосед, в тот день несколько раз выходил к своей семье, друзьям и коллегам из автосервиса. Они привозили ему еды. Еды было много, и он делился со мной: угощал фруктами, а перед сном поделился татарским треугольником. Я не осмелился спросить, домашний треугольник или купленный. На вкус — отличный. Я старался вести себя скромно и не просить без необходимости ни о чём. Было бы невежливо отказаться от еды, когда её предлагает добрый человек.

Мы с ним много разговаривали. Он рассказывал о своей работе в автосервисе. Я рассказывал о себе, о своей учёбе в университете. Когда разговор зашёл об образовании, он поделился своим мнением. Он сказал что ему мама тоже говорила, что нужно получить хоть какое-то образование, просто потому что нужно. Рассказал что он закончил школу и другого образования не имеет и оно ему не нужно уже. Выслушав я сказал, что не надо. Что если у тебя и так всё получается, этого достаточно. Среднее специальное или, тем более, высшее образование многим людям совсем не нужно. Потому что получение профессионального образования больше не гарантирует трудоустройство по специальности. Тут как бы само собой выводится простая мысль.

В мире где нет никаких гарантий нигде, мы наконец-то понимаем, что искали не гарантии, а смелость жить без них.

Разговор за разговором, незаметно подошло время ужина. Употребив его, я сложил всё обратно в коробку и оставил небольшой пакетик с мусором на коробке. Санитарка, пришедшая за посудой, не стала забирать пакетик с мусором, и просто спихнула его на кровать. Я не обижаюсь на неё и понимаю что она выполняет только свою работу, хотя и не разделяю её безразличие к больному человеку, которому больно ходить. Поэтому пришлось его выбросить самому. После мы легли спать. На этом третий день и закончился.

Последний, четвёртый день, я провёл в больнице недолго. Проснулся в четыре утра. Сосед ещё спал или делал вид. Я смотрел новости в телефоне. Ранее не упоминал, но к нам регулярно заходили делать уколы: три раза в день обезболивающее и два раза — антибиотики. Ребятам с руками кололи в ягодицу, мне — в здоровую ногу.

В последний день задача была проста: позавтракать, сходить на перевязку, забрать выписку у врача и собираться домой. Врач, выписывая документ, сказал, что можно ходить уже без костыля, потому что всё срослось. Я ответил, что могу но швы болят, и пока буду опираться. Он посоветовал походить с палкой ещё три-четыре дня, а потом начинать ходить самостоятельно. Дальше, закончив разбираться документами я пошёл в палату собираться домой. Вещей было много, и половина из них была не нужна, те же пелёнки и большая пачка влажных салфеток. Оставшуюся питьевую минеральную воду я выпил сразу, пакетики чая я решил оставить и не тащить обратно домой.

Уходя из палаты, я попрощался с соседом. Мы пожелали друг другу здоровья и удачи. Уже проходя мимо охраны меня встречала мама и мы собрались уходить из больницы. Дорога домой не заняла много времени и вот уже к 10:45 я сидел на кухне принимая свой второй завтрак.

Впечатления, которые оставила о себе больница, хорошие. Это было лучше чем 5 лет назад, когда я только сломал ногу и был сильно испуган. Я рад что за 5 лет условия в больнице не стали хуже. В таких случаях я радуюсь что слухи о нашей медицине это во многом слухи и в реальности всё намного лучше.