Натали

— Ну что, проходи, дорогая!) — я глядела на свою подругу детства во все глаза. Мы не виделись тринадцать лет. Какое счастье, что она не изменилась, не стала «тёткой» с усталым взглядом. (Я в «Одноклассниках» уже видела таких). А Элен (она не очень любила когда ее называли Еленой) как была, так и осталась — длиннющие пушистые ресницы, стройная фигурка, легкость на подъем плюс приятное здравомыслие. И вот мы встретились… Я готовилась к этой встрече. Больше, наверно, психологически. Я надолго распахнула все окна, чтобы было как можно свежего воздуха, солнца и новой жизни. Мне казалось, что это будет не просто встреча… В гостиной, возле дивана уже стоял наготове столик с горячим чаем, парадным «фарфором» и крохотными французскими пирожными — с ягодами, миндалем, кремом, фисташковым безе… В общем, я так волновалась, что до собственноручной выпечки дело не дошло. Пробегом между своим подъездом и французской булошной я задумалась — «А чего волноваться-то? Ну посидим, ну потрещим… сладостей поупотребляем…», в глубине души понимая, что в этом диалоге, помимо всех тех слов которые я буду произносить вслух, я буду отчаянно доказывать себе, что эти тринадцать лет подарили мне все, что я хотела.

— Катрин, как у тебя хорошо дома! столько солнца, так свежо, так красиво! Мне определенно у тебя нравится! — Элен очаровательно покружилась, и грациозно опустилась на диван. Этого у нее всегда было не отнять. Я выдохнула… немного расслабилась и приступила к приятным обязанностям радушной хозяйки. Вскоре за милой, и что особенно приятно, довольно искренней беседой все условности были забыты. Мы залезли с ногами на диван, перебивая друг друга то вопросами, то ответами, активно дегустировали чай и сласти, незаметно приглядываясь к тем новым черточкам на лице и в жизни, с которыми мы еще не были знакомы.Обсуждали мой дом, в котором мне почему то последнее время было как-то «слишком привычно» и от этого немного душновато. Хотелось новизны, ярких красок, запаха улицы в доме, новой мебели и светлого будущего) Как-то очень комфортно и плавно наша беседа перетекла из воспоминаний «ностальжи» в активное планирование предстоящего ремонта. В котором Элен явно хотела принимать участие. И это было не удивительно, при всех своих прекрасных внешних данных и отличном воспитании у Элен не было любимого мужчины, родители — далеко, а с гераньками на окошке особо не поговоришь. А мне было просто откровенно приятно общаться с ней… Без фамильярности, без залезания в душу, но — очень тепло.

Шло время и я начала понимать что из красивых, поначалу — немного церемонных чаепитий, общение с Элен стало перерастать в действительно крепкую дружбу. Мне этого очень не хватало. Не хватало тепла, участия, легкости и её звонкого смеха. Мы стали много времени проводить вместе, у нас появились «наши» кафе и улочки, булошные и «шоколадные магазины», кинотеатрики… и мы действительно начали ремонт!))) Но он был такой «игрушечный», как декорация к главному — мы приходили ко мне, за чашечкой чая выбирали будущий колер стен, ткань для подушек или где лучше повесить картину. И все это было так приятно, так ненапряжно, без всяких там тасканий тяжелых рулонов, поклейки обоев, где надо высчитывать каждый миллиметр, без паданий замертво в конце дня. Помню как она сказала в нашу первую встречу: «Ты так красочно описала «квартиру своего будущего»… — Так давай превратим твое жилище в твою мечту) Зуб даю, у тебя всегда руки не доходят до собственного дома. А что? Покрасим стены, нашьем подушки, я притащу от знакомого чудесную «акварельку»». У меня тогда возникло большое удивление от столь живого участия и заинтересованности в моих собственных интересах. Давно никто так не заботился об исполнении МОЕЙ мечты! <img src=«writercenter.ru/plugins/qipsmiles/smiles/Animated/ad.gif» alt=""/> Мы осмотрелись вокруг, обведя взглядом все комнаты, и расхохотались — работы предстояло не мало.

В общении с Элен у меня почему-то не проходило ощущение старшей сестры. Я не собиралась учить ее жизни (самой бы разобраться!), но она так слушала меня, так впитывала все, что я говорю, что создавалось впечатление что мои слова действительно много для нее значат. Конечно, было много беззаботного очаровательного трёпа „о том, о сём“, но когда мы в разговоре затрагивали действительно что-то серьезное, я слышала ее дыхание, она вся превращалась в слух. И это было так искренне, так откровенно, что эта девочка стала западать мне в душу. Я стала волноваться за нее, переживать, если что-то шло не так. Я старалась отдать максимум того, что я знаю и того, что я прожила. Я рассказала ей про свою давнишнюю (словно из прошлой жизни) подругу Натали, которая когда-то отдала мне все свое сердце, а от нее отвернулась из за какого-то мимолетного каприза; про Рика, которого я потеряла, боясь ему доверять и быть с ним действительно настоящей, такой, какая я есть… про людей, которыми я не дорожила и причинила им боль. Про то, что надо быть внимательнее к людям, бережнее и осторожнее выбирать слова, и вместе с тем — слушать себя, чтобы рядом с тобой оказался именно тот, кого ты действительно хочешь видеть рядом с собой.

Я приводила примеры из личной жизни (и из совсем личной), чтобы она поняла, что бездумно расшвыриваться людьми только из опасения, что они западут тебе в душу и надо будет перед ними раскрываться и раскрывать свою жизнь, крайне неосмотрительно. Не перед каждым, конечно, но некоторые явно того стоят.

Я рассказала ей про Рика…

… Мы познакомились, на первый взгляд, совершенно случайно. На улице. Хотя потом он сказал мне, что уже давно на меня засматривался. И между делом собирал информацию о том, кто я такая (молодой журналист, редактор спортивного отдела), чтобы затем предстать передо мной во всей красе. Так оно и получилось. Рик был крайне удивлен тем, что я ничего о нем не слышала и не знаю о его компании, (хотя расстояние между нашими офисами — два этажа!), о его доходах, он решил, что для меня будет важен именно он. И только он.

Рик самозабвенно рассказывал мне о периоде становления его фирмы (уже потом я поняла, что это уже империя), давал очень меткие характеристики своим компаньонам, которые своей образностью и остротой неплохо обрисовывали самого рассказчика. …Как-то однажды, Рик со светящейся радостью в глазах сообщил мне, что у него сегодня день победы!

— Понимаешь, мне удалось тактично, цивилизованными методами, ненавязчиво объяснить свою правоту одному очень упрямому человеку.

— И чего ты этим добился?

— Купил завод.

Я была поражена. Пять минут назад я хвасталась новоприобретенным серебряным браслетом, а сейчас у меня сложилась очень комичная схема нашего разговора: «Я купила браслет» — «А я купил завод». Потрясающе!.....

На другой день у Рика последовала не менее удачная сделка — одна акционерная компания добровольно и безвозмездно согласилась передать свои дела в полное ведение его фирмы. Как он выразился — «Очень удачное приобретение!».

Как-то раз, приехав ко мне, Рик осторожно меня спросил: «- Дорогая, у тебя есть время? Мне надо завершить кое-какие дела, мы сейчас поездим с тобой по «точкам», а после — будем совсем свободны. Ты согласна, детка?» — Мне, в свою очередь, очень мало сказало слово «точки», но я так соскучилась по своему новому возлюбленному, поэтому я сразу согласилась. Когда мы в течение часа объезжали ЕГО угольные копи, по которым Рик ходил как царь, осматривающий свои владения, мне это сказало о многом. Живя в Кузбассе, это вообще говорит очень обо многом. …Горы угля грузили десятками вагонов, а он отдавал распоряжения — «куда — по сколько». Но тогда я была настолько очарована лирикой наших отношений, что его доходы меня мало интересовали, по крайней мере — с собой я их мало соотносила.

…Он приезжал сразу после совещания, всегда наглаженный, душистый, в накрахмаленной белоснежной рубашке (я никогда не задавалась вопросом — кто эти рубашки крахмалит, а зря). Особого внимания заслуживали запонки Рика, а запонки, надо сказать, у него были великолепные! — Жемчуг и синие сапфиры, топазы в червонном золоте, это были роскошные слабости очень богатого, требовательного во всём, знающего себе цену мужчины. Я гордо прошагивала к французскому золотистому чуду «Пежо», в котором теперь пахло только «Кензо» (и это моё пристрастие было тоже замечено), и мы ехали ко мне. Однажды Рик приволок целую груду воздушных шаров, которую держала в лапе не меньшая громадина — огромный, но такой трогательный, плюшевый мишка. Разноцветье шаров, этот медведь, ослепительная улыбка Рика — все это казалось сном. Как и наши осенние прогулки за городом, неизменное «Мартини», (я впервые «открыла» для себя «Мартини», и была в полном восторге!), его ласковые руки…

Что меня больше всего удивляло, так это его руки — они не шарили, не искали, не соблазняли. Они спокойно лежали поверх моих ладоней, очарованных этой спокойной лаской. Когда мы были вместе, глаза его становились теплы, как ни при ком другом. Я видела эти глаза в разговоре с компаньонами — спокойные, в своем самоконтроле теряющие всякий цвет, с поставщиками — это сухой взгляд, сухие интонации, кое-как сохраняющие необходимую долю приветливости. Но его не надо было оттаивать, чтобы увидеть в нем настоящего человека, мужчину, влюбленного мужчину. Времени по пути ко мне для этого хватало.

Но Рик с самого начала идеализировал меня, он неприкрыто считал меня Идеалом, называя меня своим Маленьким Ангелом, потому что «светлость», легкость и радость в наших отношениях другого не предполагала. Для него я была девочкой, сотканной из света, чьё сознание еще не омрачено реалиями «взрослой» жизни, несмотря на то, что сама я уже считала себя состоявшейся личностью. (Ха-ха!!!) Он просил о полном доверии между нами, принимая за доверие душещипательные признания, клятвы верности и пересказ каждого душевного треволнения. А какие волнения могут быть у Маленького Ангела? Сплошной свет да взмахи крыльев… Я никак не поддавалась на разговоры о себе, на все его вопросы я отвечала звонким смехом, — он очень любил, когда я смеюсь, и я хорошо знала это.

Как-то в своих размышлениях вслух, он произнес расхожую фразу, которая именно для него имела профессиональный оттенок, — «Все продается, все покупается». На мое лицо неожиданно хлынула краска: я вспомнила себя, то время, когда я деньги мешала с отношениями. Чем толще был кошелек, тем шире я улыбалась. Деньги могли стать побудителями к действию. Но эти «действия» были далеко в прошлом, я сознательно пересмотрела свои взгляды ради себя же самой…, и благодаря этому я видела перед собой эти ласковые глаза, эти нежные губы, которые целуют только под влиянием чувства, им не была знакома похоть. И сейчас, глядя на этого человека, для которого было счастьем, когда я улыбаюсь, и произнесшего эту фразу «Все продается, все покупается», обжегшую меня стыдом, я невольно отдернула свои руки, вернее — постепенно вынула свою ладонь из его ладони.

— В чем дело? — он постарался вернуть мои руки, согреть их, так как они стали очень холодны.

— Так… Ничего…

Он посмотрел на меня, словно я его смертельно оскорбила или ударила. Его лицо моментально защелкнулось на все замки, замкнулось и появилось надменно — властное выражение, которое было всего лишь обороной от нахлынувшей на него обиды. «Ребенку не рассказали сказочку до конца…, малыш обиделся и надулся». Что я ему скажу? Как ему объясню? Ведь я для него маленькая славная девочка, пушистый беззащитный котенок, невинное дитя, в своем роде. Никогда ни одно проявление греха или порока он не приплюсует ко мне, потому что я для него изначально и бесконечно чиста. А это обязывает.

— Ты хочешь полной откровенности с моей стороны? По моему, совершенно зря. Иногда молчание не только золото, но и платина, причем — с бриллиантами. А, может, своим молчанием я охраняю наши отношения от ненужных никому вопросов? Больше чем ты знаешь обо мне сейчас, ты все равно не узнаешь. Я очень счастлива с тобой сейчас, и я не хочу ни оглядываться назад, ни заглядывать далеко вперед. Разве тебе этого не достаточно?

— Золотце ты моё <img src=«writercenter.ru/plugins/qipsmiles/smiles/Animated/ad.gif» alt=""/>, я первый раз вижу в тебе агрессию. Первый раз я вижу, что ты защищаешься, словно на войне, в окопе, под обстрелом. Ну что может быть такого страшного и ужасного, что заставляет тебя так бояться просто поговорить о своей жизни? Никого не убила, не отравила, не придушила, значит, совесть чиста, а с чистой совестью ничего не страшно… — Он улыбался, смотрел на меня своими лучистыми глазами и ждал продолжения разговора. — Просто я ведь о тебе ничего не знаю…

— Что ты хочешь обо мне узнать?

— Да хотя бы о твоем детстве…

— Зачем тебе мое детство? Давай поговорим о моих сегодняшних успехах! Вот сегодня я, например, …

— Ты словно провела жесткую грань между прошлым и настоящим. Милая, я хочу знать о тебе всё. — Каждую черточку, каждую царапинку или шероховатость прожитых тобой лет. Зачем? Мне интересно, какую трансформацию проходят ангелы в течение 19 лет здесь, на Земле? — Рик сам засмеялся над своими словами в тот момент, ему было легко и любопытно.

— Милый мой, я слышала в наших отношениях царит добровольное начало <img src=«writercenter.ru/plugins/qipsmiles/smiles/Animated/ad.gif» alt=""/>, это так?

— Хорошо, ладно, отложим нашу добровольную беседу на потом… — Рик заметно погрустнел, как-то сразу вспомнил о неотложных делах и вскоре уехал, случайно забыв про наш поцелуй «на дорожку»…

Иллюзия Рика состояла в том, что он был убежден, что существуют 19-летние, совершенно беззаботные девочки. … В современном обществе именно деньги дарят беззаботность, и эти деньги надо зарабатывать. Дочка миллионера попадается одна на миллион. Остальные, может, и с крыльями, но ходят по земле. К 19 годам девочки уже умеют разговаривать, а не заглядывать в рот, обожают, но — умело. Почему я сразу не показала ему себя такой, какая есть? Зачем? Он был так прекрасен, так заботлив, так мил, так неподражаемо уверен… в…правильности, даже — неоспоримости своего мнения обо мне. Так не хочется быть банальной, сказав, что человек видит то, что хочет видеть. Ещё можно сказать, что я пользовалась его неведением истинной меня, но это только если посмотреть на это с сугубо прагматической точки зрения. А если поглубже копнуть, да взглянуть на мои чувства… Меня зачаровывало то, что в его глазах я именно такая, какой я могла быть в результате беззаботного детства и гладко протекающей юности — котенком с розовым бантиком. А бантики мне так идут… Как глупо, грустно и бесцветно всё получалось. Я тонула в нелепости создавшегося положения — с ним я одновременно хотела быть и святой, и содержанкой. Все шло как-то не так, как хотелось. Хотя желать ничего определенного я и не могла, в голове была слишком большая неразбериха.

— »В конце концов, моя дорогая Элен, я его потеряла. Ему надоело оттаивавать мою душу, меня, — у него попросту не было на это времени, а те робкие попытки, которые он предпринял в этом направлении, были услышаны, но совершенно не поняты. Кто знает к чему бы привели эти отношения… Может они действительно привели бы к свадьбе, к жизни с любимым мужчиной, к семье, трем желанным детям, пушистой собаке и дому с камином. А Натали… Вот парадокс — она так истошно боялась меня потерять что я действительно свела это общение на нет. Хотя тогда это было вполне неосознанно. Она такие письма мне писала..." — мне так хотелось донести до Элен то, что я хотела ей сказать, что я не поленилась, встала с дивана, нашла коробку со старым письмами и прошлой жизнью и нашла ТО письмо от Натали… Начала перечитывать, (совершенно забыв об Элен), и мне почему-то стало так стыдно… Я так грубо оттолкнула того человечка, который с такой нежностью ко мне относился… Господи, прости меня, пожалуйста, я не хотела чтобы ей было так больно. — Я говорю так потому, что знаю, что после нашего «разрыва», она стала меня ненавидеть, так же искренне, как и любила. Я перебирала эти листы бумаги, шуршащие как та музыка, которая тревожит до слез, и не могла оторваться...

«Я бы хотела жить с Вами

В уютном домике,

Где вечно солнечно

И звеняще тихо.

И в маленьком садике

Запах сирени

Прохладными вечерами…

И иногда, в старинной беседке

Воспоминанья греют душу,

И слезы счастья легки на щеках,

И никогда не гаснут свечи.

И может, мы бы

Даже умерли в один день…

Моя милая девочка! Здравствуй!

…Недавно я твердо решила: не буду писать тебе до тех пор, пока в моей жизни хоть что-то не прояснится: пока не будет хороших новостей о моём здоровье, пока не перестану терзаться в бесплодных мечтаниях об идеальном будущем, пока не буду уверена, что могу осуществить свои самые дерзкие планы. Но… я не смогла без тебя. И вообще — у меня возникло сильное желание сказать тебе «спасибо». — Я думала, что ни у кого нет больше подобных мыслей, привязанностей, фантазий. И вот появилась ты.

…О чем я? Я искренне верю в Бога, но моя вера не требует особого обрамления — частых походов в церковь, исповедей, постов, а вот саму веру в Бога я свято чту. Раньше я не считала, что она нуждается в каких-то внешних проявлениях. И вот, в одну из встреч, у тебя в палате, (когда еще мы обе лежали в клинике), я заметила у тебя в тумбочке маленькую старинную иконку. Придя к себе, я задумалась. Я была потрясена. До тебя моя вера была и верой, и формой отрицания. И тут я поняла, что в какие-то особые моменты, сложные для души и тела, нам нужны вот такие вот вещицы, тихонько помогающие нам выжить, и отрицать это не только бесполезно, но и глупо. Я это поняла! — И это все благодаря тебе.

— За это короткое время я полюбила твою улыбку, глаза, твоё шоколадное сердечко, всю — всю тебя!!! Я верна тебе больше, чем ты думаешь. Мне никто другой не нужен. Ты мне дорога, как сестра, больше, чем сестра. Если бы мне пришлось писать о тебе сочинение, оно заняло бы целый том, и в нем не было бы ни капли лести. Какой бы ты ни была, я горжусь тобой, и люблю тебя всегда. И в свою очередь безумно боюсь тебя потерять. В свои самые черные дни я плачу при мысли, что какое-нибудь неосторожное слово может заставить тебя не понять меня, ведь абсолютно одинаковых людей не бывает, и ты…. просто, враз, перестанешь мне писать. И мне опять будет холодно и страшно. И…. и…. я не знаю!… Моя душа начинает не просто кричать, а вопить от страха.

Вот ты писала мне дождливым днем, ночью, я отвечаю тебе пасмурным вечером. Но ведь будет «завтра», и может быть, в нем будет солнце, звон тишины, и новая любовь, и хорошие новости…. Послушай, даже если ты читаешь все это уже в хорошем настроении, ясным днем, всё же попытайся вникнуть в то, что я тебе сейчас скажу. Я не пытаюсь утешить тебя раз и навсегда, наша жизнь еще только начинается, и я, изливая тебе свою душу, стараюсь «приклеить» нам обеим новые крылья, чтобы снова порхать и не рвать себя на части 1999.

Привет, дорогая….

… Когда я узнала, что ты пыталась покончить с собой, я чуть не задохнулась от возмущения. Кто как не ты вытащил меня из депрессии после всех моих операций, так и не убравших хромоту? Кто произносил слова, возвратившие меня к нормальной жизни, буквально ЗАСТАВИВШИЕ жить? Хотя… — я давно опасалась, что ты совершишь что-нибудь подобное, причин к этому — хоть отбавляй. Знаешь что? Заруби себе на носу! — Тебе нельзя умирать!!! Поняла?! Мне — можно, а тебе — нет. Береги себя как зеницу ока! Потому что ты — это целый мир, в котором нет ни крови, ни слёз, а есть только музыка, поэзия, розы, лазурь, улыбки, сказки и волшебные сны! Ты что думала, я начну тебе советовать — каким способом лучше покончить с жизнью? Я тебя люблю. И запрещаю умирать! Держи себя в руках. Как бы ни было плохо, верь, что все пройдет, и все ещё будет. Все будет!!! А этот подонок уж точно не стоит твоей смерти. Он еще свое получит, не сомневайся…

1999.

Здравствуй, родная!

Ты меня еще помнишь? Это я, твоя Натали! Вот уже почти два месяца от тебя ни одного письма, и я начинаю бить тревогу. Моя милая Кэт, своим молчанием ты сводишь меня с ума! Я кричу: SOS! Неужели ты не слышишь?

… Кстати, у меня есть для тебя новость, хоть и не очень хорошая: я ездила в клинику на консультацию по поводу моей травмированной ноги. Мой врач отругал меня за мои длительные прогулки, и разрешил ходить не более 1 километра в день, пока состояние не стабилизируется. И хоть я и не горю желанием подчиняться его словам, но чувствую — все же придется.

А вообще — у меня все как всегда — семь пятниц на неделе, но о тебе очень беспокоюсь. Склеила скотчем все твои письма — получилась одна толстая тетрадь, которую теперь очень удобно перечитывать. Если отбросить все мелкие причины, которые задерживают твое письмо ко мне, то я опасаюсь что ты а) заболела, б) серьезно обиделась на меня за что-то.

… Катрин, сестренка моя драгоценная, где бы ты ни была — отзовись. Я умираю без тебя каждый день. Мне свято верится, что мы так долго искали друг друга не для того, чтобы расстаться из за какой-нибудь глупости. Я знаю, трудно иметь в подругах такую ненормальную как я, но я очень надеюсь, что ты поняла бы меня даже, если бы я была самым невыносимым человеком на свете!

Всякий раз, как я пытаюсь сблизиться с каким-нибудь человеком, раскрывая ему свою душу, он, выражаясь буквально, безжалостно «имеет» меня. Неужели мне суждено отречься и от дружеских отношений? К тебе я тянусь всем своим существом. Ты одна знаешь меня лучше всех, подлинную, без маски. Я замерзаю без твоей любви. Мне очень плохо, не покидай меня, моя единственная. … Это я, твоя Натали.

<em/>

Сохранить