Каникулы в ауле

Пришло время о том, что давно сидит в моей голове и периодически всплывает цветным эпизодом.

… Школьные каникулы — любимая пора.

Во время каникул для меня было доступно только одно развлечение, это поездка к бабушке. Будь то лето или зима, папа заводил свой зеленый Москвич 2140, торжественно протирал тряпочкой все пластмассовые черные панельки, усердно стукал ногами, отряхивая подошву от грязи, чтобы не загадить резиновые коврики, мы усаживались в салон и ехали за 80 км от Целинограда до Караегино по Кургальджинской дороге.

Караегино — это аул в степи. Здесь почти не росли деревья. Небольшую тень создавал лишь суровый карагач и несколько ивовых кустов у озера, которое насыщало водой и давало рыбу многие годы этому аулу. Странно, но, говорят, что в 90е рыба в этом озере исчезла...

Та поездка, о которой хочется рассказать, произошла зимой.

Что можно делать тринадцатилетнему ребенку зимой в ауле? Вы не поверите, но сколько бы я ни приезжала туда, ни разу нигде я не встречала там детской снежной горки. Казахским детям было не до горок. Они ухаживали за скотом, помогая апашке и агашке (родителям), бегали по расчищенным от снега дорожкам за баранами, катались на лошадях. И мне оставалось делать то же самое, но получалось едва ли. Накормить коров сеном, напоить их водой, убрать навоз — этого мне не доверяли. Несколько раз я пыталась взяться за вилы, чтобы убраться в сарае, что так лихо делала моя баба Шура, но глядя на мои неуклюжие попытки, она отстраняла меня в сторону: "Нехай Петька прийде и гавно закидае! А ты иди в хату!"

В сарае, не успеет баба сгрести коровью подстилку с навозом, пучеглазая Вишня, подняв хвост и раскирячась, накладывала свежую дымящуюся зеленую кучу. "Конвейер, мать вашу нехай", — приговаривала баба. Это она так материлась.

После визитов в коровник вся моя одежда пропитывалась ароматами навоза и какого-то жирного молочного тепла, исходящего от этих кареглазых, пышных, добрых красавиц… У бабы в сарае их было то три, то четыре, и всех она доила руками два раза в день.

— Дай я тоже попробую?

— Ну, попробуй! — она вставала со своей маленькой деревянной скамейки, и показывала, как надо тянуть корову, чтобы струя молока попадала в ведро, зажатое между ногами. Тяну раз, тяну два… Сиська как будто маслом намазана.

Баба ее уже успела раздоить. Пока я тыркаюсь в попытках вытянуть нормальную струю, корова поворачивет ко мне свою рогатую морду и смотрит как будто с упреком: "Ну че ты мучаешься-то? Или дои нормально, или уходи!" А потом еще и хвостом мне по морде лицу. А потом еще раз, и еще. Жесткие волосы коровьего хвоста как мелкая проволочка, ничего приятного. Баба привязала хвост к коровьей ноге, чтобы "Ларыска" подоила Вишню.

Я продолжаю доить. Белые струи поочередно вжикают в ведро "раз-два, раз-два". Но руки с непривычки быстро устают и немеют. Моя дойка на этом заканчивается. Зато баба моя как-то легко и просто одну за другой выдоила все три коровы, (тёлка не в счет), и два ведра молока несла "в хату".

Дома — топится печь, дрова уже почти прогорели, и дед скоро засыпит уголь. На печи стоит огромная кастрюля с запаренной пшеницей с картофельными очистками для скотины.

К слову, запах вареной пшеницы — это аромат моего детства. Если бы я не приезжала в Караегино, как не приезжали мои двоюродные сестры, какой запах я могла бы вспомнить сейчас? Запах подъезда нашей пятиэтажки? Или запах газет из почтового ящика? Или запах сирени на Первое мая? Ведь это всё...

Так вот, под аромат вареной пшеницы баба выставляла посреди кухни лавку, на которой устанавливала сепаратор.

Перед тем, как начать крутить ручку сепаратора, нужно было собрать два десятка металлических деталей воедино и установить сверху большую чашу, покрыть ее марлей и залить в нее свежее молоко, которое только что звенело по стенкам ведра в сарае и было еще теплым. Мне доверяли крутить ручку сепаратора ☺

Я до сих пор помню, как гудит сепаратор и как в первую носопырку этого агрегата начинает литься абрат, а во вторую — густые, тягучие, жирнющие сливки...

Уже лет 15 я не пробовала этих сливок.

… Зимние каникулы у бабы в деревне, это мой сладкий детский сон.

В тот день, когда мы с бабой сепарировали сливки, в дверь постучали.

"Хто там?" — крикнула баба. Ее голос всегда был громким, поскольку она всю жизнь проработала дояркой. "База", где она работала — это длинный саманный ангар с полукруглыми сводами, полный мычащих коров, доярок, скотников, тракторов, и поэтому люди там по привычке переговаривались, выкрикивая фразы.

… В дверь постучался казах, Мавлен. Они о чем-то поговорили, и баба засобиралась уходить. Я спросила: "Куда ты, ба? Можно я с тобой?" Можно.

Оделись тепло и пошли в ту часть деревни, которая была настоящим аулом, то есть та часть, где жили казахи. Я семенила за бабой по узкой снежной колее от трактора К-700, разглядывая глубокий узор от его протектора.

В одну дольку протектора можно было поставить ногу, такой он был огромный! В казахской степи этот могучий трактор являлся самым главным работягой, поскольку снега зимой наваливало по самые крыши, вручную с таким не справиться. К-700 ездил по аулу и с легкостью разгребал снежные завалы.

Мы пришли и увидели… Я впервые увидела...

Не хватает дыхания, чтобы рассказать, что тогда я впервые увидела замерзший труп женщины, которую, как сказал милиционер, избил и бросил замерзать в снегу ее муж-пьяница. У женщины осталось то ли пять, то ли шесть детей. Не буду подробно это описывать. Но это тоже было для меня в первый раз.

...

А сама же снежная степь — прекрасна!...

Если вчера был буран, то сегодня белоснежные застывшие волны буграми повсюду, снежный наст — блестит настоящим серебром. Если долго смотреть на этот блеск, можно замерзнуть, до того он завораживает...

Огромные тонны снега, мороз — 30, а то и — 35, это огромная сила, против которой человек, если у него не будет огня, ничто. Пылинка. Поразило то, как люди, когда случается беда, собирались всем миром, и шли разбираться. Звали на помощь мою бабу… Она до последнего была в этом ауле любимой Бабой Шурой и всегда шли к ней то за советом, то за помощью… Казахи очень любили ее. Любила ее и я.