Глава 1 - Бонифас

Хлопнула калитка, за ней скрипнула дверь, и в сени ворвался морозный воздух. Румяная круглолицая девушка сняла с головы платок и, отряхивая его, подняла снежную пыль. Её золотистые с едва уловимой рыжинкой волосы были припорошены инеем и синие банты в толстущих косах замёрзли и стояли торчком.

Со второй дверью, ведущей из сеней в дом, у девушки была давняя вражда. Все остальные, даже младшие братья, легко её открывали, а у неё, самой рослой и статной из всех, почему-то никогда не хватало сил. Да вдобавок ещё мороз! Пальцы примерзали к металлической ручке и дверь никак не желала открываться. Наконец, услышав сестрины мучения, дверь изнутри распахнул темноволосый мальчик лет четырнадцати.

— О, это ты! А я думаю, кто скребётся! — он говорил радостно, но вполголоса и как-то рассеянно, как будто витал в облаках.

— Ну кто ж ещё может! — раздался другой мальчишечий голос из дальней комнаты, — только Марфа!

Из детской высунулась кучерявая рыжая голова, и голос продолжил:

— Я прав?

— Ага, — засмеялась девушка, — ты прав, но ты же и лев!

— Я не Лев, я Серафим.

— А я говорю, лев! — Марфа, успевшая переобуться из валенок в домашние тапки и пройти в дом, запустила длинные пальцы в густую шевелюру среднего брата, — вон какая грива рыжая!

Серафим смеялся и морщился одновременно:

— Ай, руки холодные!

— Ты что, опять без варежек шла? — удивился темноволосый.

Марфа пожала плечами:

— Представляешь, Алёш, опять потеряла одну!

— Ну кто ж ещё может! — повторил второй брат, — в лучших традициях нашей Нескладёхи!

— Ах так! — девушка говорила беззлобно, озоровато смеясь, — а ты… а ты… Сима!

Больше всего на свете средний брат ненавидел, когда его называли Симой. Это же девчачье имя! А он — Серафим, то есть, Пламенный! Это звучит гордо! Он же Крылатый лев Серапис, как в шутку звал его брат Алёша, бывший в семье книжным червём и поэтому в четырнадцать лет раздававший необычные эпитеты.

Серафим и Алёша были непохожими близнецами, и родители иногда смеялись, что они ещё в утробе поставили себе задачу стать максимально разными. Первым родился громкоголосый и с рыжим пушком на голове, крупный и сразу тяжёленький. Вторым, через семь минут, вышел маленький, больше похожий на тёплый комочек, чем на мальчика. Первое время он не плакал, как все дети, а только тихонько похныкивал, и мама поначалу переживала, что с ним что-то не так. Но все показатели были в норме. Двухлетняя Марфуша сразу прониклась к тихому братцу, без споров делилась с ним игрушками и всегда отдавала ему самую вкусную конфетку, а громкоголосого рыжего пугалась, а когда он подрос, частенько дралась с ним за игрушки, а став ещё старше, и за лидерство в семье.

Из кухни доносился умопомрачительный аромат борща, но Марфа, вымыв руки, зашла сначала поздороваться с отцом.

Александр Глебович сидел за ноутбуком и в задумчивости теребил свою пшеничную бороду. Услышав шаги, он обернулся, не вставая:

— Марфа? Ты что так долго! Мы уж волновались…

— Да у Повалихи опять свернула не туда, — отмахнулась девушка. В селе Кочкино, где жила семья Крохоткиных, была только начальная школа, а в среднюю и старшую приходилось добираться семь километров, в Торбасово. Зимой этот путь обычно преодолевали на лыжах, но Марфа ненавидела лыжи и неизменно проходила весь путь пешком.

— У Повалихи? Это ж ты четыре километра почти лишних проплутала!

— Да ладно, для бешеной собаки семь вёрст не крюк! — засмеялась девушка.

— Так-то — может быть, но в минус тридцать два!

— А в минус тридцать два ещё веселее! Ёлочки нарядные, снег скрипит… снегиря видела!

— Снегирь — это, конечно, хорошо, но постарайся всё-таки запомнить: на горке, у спуска на Повалиху, тебе поворачивать налево. Налево, понимаешь? В ту сторону, где у тебя сердце.

— Сердце, пап, у меня в Херсонесе, у тёти Сони.

Тётя Соня была, собственно, не совсем тётей, но крёстной всем троим детям Крохоткиных, близким другом, практически членом семьи. У старшей, Марфы, с ней сложились особо тёплые отношения, тётя Соня уверяла, что за цвет волос и за то, что с определённого ракурса, в полупрофиль, она напоминала ей давно умершего дядю. Не тёти-Сониного дядю, а Марфиного, отцова брата, который умер во столько же лет, сколько сейчас самой Марфе, и в память о котором тётя Соня и звалась тётей. Там была какая-то сложная история, в семье не любили о ней говорить. О самом дяде Мартине — пожалуйста, сколько угодно, но именно о том, почему он умер так рано, особенно не распространялись: до сих пор, спустя шестнадцать лет, всем это было тяжело. Тётя Соня когда-то очень сильно любила дядю Мартина, а он её, и вроде как, поэтому в свои тридцать восемь она до сих пор не замужем. В силу возраста и несколько легкомысленного характера Марфа ещё не могла этого понять, поэтому о дяде ни с кем не заговаривала. Приняла как факт: он был, тётя Соня его любила, он умер, а тётя Соня живёт в Херсонесе и совершенно счастлива так, как есть. И для крестников, приезжающих погостить каждое лето, у неё всегда найдётся время, огромное сердце и доброе слово.

— Вот-вот, ты, видимо, в сторону Херсонес и поворачиваешь, — засмеялся отец. Марфа тоже усмехнулась. Потом внимательно посмотрела на монитор папиного ноута.

— Что, сценарий не пишется?

Александр Глебович Крохоткин, он же кочкинский священник отец Александр, вот уже второй день маялся с новогодним сценарием для воскресной школы. С Рождеством всё было более-менее понятно: с младшими разучивали колядки, со старшими ставили Гоголя. А вот чем занять сельских детишек на Новый год, пока оставалось загадкой.

— Я знаю! — Марфуша щёлкнула пальцами, — Напиши про Вонифатия!

Отец Александр задумался. Решив, что он подзабыл житие этого древнего святого, который считается избавителем от пьянства и чья память, по иронии судьбы, пришлась на гражданский Новый год, дочка решила ему напомнить, приняла театральную позу и проговорила волнующим голосом:

— Богатая вдова и её молодой слуга любят друг друга. Но пожениться не могут: пресловутое сословное неравенство. Короче, состоят в блудном сожительстве, говоря твоим языком. Но эта самая вдова понимает, что дальше так жить нельзя, потому что прелюбодейство — грех. Но где-то краем уха она слышала, что если держать дома мощи святых, то можно получить от Бога прощение многих грехов. И вот она отправляет слугу в город Тарс, где в ту пору идёт крупномасштабное гонение на христиан. Он, отправляясь, ещё и зубоскалит: мол, а что, дорогая, если я сам пострадаю за Христа и вернусь к тебе мощами?

— Марфа, перестань кривляться! — оборвал её отец, — над святыми вещами шутишь!

— А разве я что-то рассказываю не так? — девушка изобразила неподдельное изумление. — В-общем, шутки шутками, но так всё и произошло, — договорила она уже скороговоркой, потому что запал прошёл.

— Ты уверена, что это подходящий сюжет для детей? — спросил отец.

— Почему нет? Не для малышей, конечно, но дети сейчас такие продвинутые!.. Только главного героя переименовать надо: Вонифатий для современного уха звучит смешно. Может, назвать его на западный манер — Бонифас?.. Точно, слушай! Обставь это как новогоднее чудо: пьяница и блудник обратился в Христова мученика.

Что-то интересное в этом было, но Александр Глебович всё же не был уверен в том, что это подходящая история для его подопечных. Из раздумий его вывел голос жены из кухни:

— Семья, все в сборе? Марфа тут? Тогда айда обедать!