Начало

«Спустя годы исследований и опытов, мы можем утверждать, что гомосексуализм — это психическое заболевание, которое подвластно лечению и избавлению».

(Заявление профессора А.М. Коробина. Конференция по программе гомосексуализма. Министерство здравоохранения Российской Федерации)

СТАСЯ

Мне вручают мешок с одеждой. И я топаю к выходу.

— Удачи тебе, Настя, — дружелюбно кидает вслед медсестра Аня. Не люблю, когда меня зовут этим именем, но Аня всегда была добра ко мне, поэтому я благодарю ее, не оборачиваясь.

Выхожу из психушки. В глаза ударяет яркий солнечный свет. Вспоминаю, что сейчас июнь — самый разгар тепла.

Москва пылает жаром. Плавится асфальт. Мгновенно лоб покрывается потом. Стягиваю кофту, прячу в мешок, остаюсь в одной футболке.

И иду прочь. Подальше от этого места.

Мне некуда идти, но я счастлива, что я на свободе. Психушка — это та же тюрьма. И меня, наконец, освободили.

Ближайший ларек. Покупаю пачку винстона и зажигалку. Затягиваюсь тут же, не отходя от окошка.

— Здесь не курят, милочка, — вставляет свою лепту продавщица. Показываю ее средний палец и иду к автобусной остановке.

Жду автобус, кажется, вечность. Но ведь и я никуда не тороплюсь. Мать с ребенком на руках поглядывает настороженно. Что меня выдает? Мешок с эмблемой психбольницы? Или слишком короткие для женщины волосы? Или мужские спортивные шорты, которые сейчас на мне? *или все сразу*

Я дала себе обещание больше не попадать в передряги. Одна оплошность — и меня снова упекут в психушку. Или даже в тюрьму, если раскроется, что я лечилась дважды за последние пять лет. Безрезультатно.

Они наивно верят, что могут это вылечить. Но они ошибаются.

Я никогда не стану той, которой, по их мнению, должна быть. Я никогда не буду любить мужчин. Я никогда не стану чьей-то женой по собственной воле. Я всегда буду лесбиянкой. Что бы они со мной не делали.

***

Автобус забит потными телами. Меня толкают вглубь, и я оказываюсь зажатой между толстой бабищей и тощим пареньком в наушниках. Всех возмущает мой набитый мешок, который некуда деть.

— Можете поставить его мне на колени, — внезапно предлагает сидящая девчонка лет двенадцати, над которой я вынуждена склоняться.

Не перевелись еще добрые люди в этом сраном городе. Я плюхаю свой мешок ей на колени. Она сверху устраивает планшет. Наблюдаю за тем, как она тычет по экрану замусоленным пальцем, оставляя на нем жирные пятна.

У меня даже мобильника нет. Я его выбросила перед тем, как меня загребли в психушку, предварительно разбив об асфальт. Если бы я его оставила, то они бы влезли в контакты. А этого нельзя было никак допустить. «Радужные друг друга не сдают» — главное правило гомосексуалов.

— Могу включить какой-нибудь видос, — предлагает девчонка, заметив, что я пялюсь в экран ее планшета. Я отказываюсь, так как мне скоро выходить.

Волосы прилипли к щекам. Ненавижу эти пакли, которые я вынуждена отращивать, чтобы не отличаться от натуралов. Именно из-за короткой стрижки я попалась в первый раз.

Выхожу на Луговой и снова закуриваю сигу. Иду по знакомому кварталу, огибая наполненные мусором баки, и детские площадки, забитые детьми.

На крыльце восьмого подъезда двадцать пятого дома сидят две старушки. Провожают меня типичными для старушек осуждающими взглядами.

В подъезде грязно и воняет кошачьим ссаньем. Поднимаюсь на третий этаж и звоню в знакомую обшарпанную дверь. Открывают не сразу. На пороге стоит сурового вида небритый тип в растянутой майке.

— Чего тебе?

— Анфиса дома?

— Ща, — хлопает дверью перед моим носом. Спустя минуту, на пороге появляется Анфиска. При виде меня, ее глаза расширяются. Она выскакивает в подъезд, прикрывая за собой дверь.

— Ты откуда, блять, взялась? — грубовато шепчет она мне. На ней фартук, заляпанный томатной пастой. В волосах застряла макаронина.

— Из психушки, — я растеряна. Не ожидала такого безрадостного приема.

Я знаю Анфису всю свою жизнь. Мы вместе росли, вместе боролись с дурацкой системой, с гомофобами-родителями. Она была первой девушкой, с которой я поцеловалась. Нам было любопытно, только и всего. Мне было тогда десять лет, а ей тринадцать.

— Зачем ты пришла сюда? — Анфиска, подперев задницей дверь квартиры, достает из кармана фартука сигу и закуривает.

— Ты мне не рада?

— Послушай, Стась, — затягивается и выпускает дым в закопченный потолок. — У меня новая жизнь.

— С этим вонючим членом? — намекаю я на типа, открывшего мне дверь.

— Не смей так говорить.

— С каких пор тебе нравятся члены? — не успокаиваюсь я.

— Они мне не нравятся…

— Тогда почему ты живешь с ним? Кто он такой?

— Мой муж.

У меня отвисает челюсть.

— Я не могу оставаться собой, — вздыхает Анфиса. — Пойми. После того, как тебя снова поймали и упекли в психушку, я решила покончить со всем этим. Я устала бороться.

— Ты живешь чужой жизнью, Фис! А как же наша клятва — никогда не нагибаться раком перед этой ебучей системой? — я в ярости. Меня предал самый близкий человек в мире.

На глаза наворачиваются слезы. Недолго думая, я залепляю Анфисе пощечину. Смачную такую, со всего размаху. Она ахает и хватается за щеку.

— Трусливая сука, — плюю я ей в лицо.

И бегу вниз по лестнице.

***

Кошка жалобно мяукает и трется о мою ногу.

— Мне нечего тебе дать, прости, — говорю я ей. Она продолжает выть, обнюхивая мой мешок.

Качеля тихонько поскрипывает. Я едва уместила на ней свой, казалось бы, тощий зад. Эти качели явно предназначены для задниц поменьше.

Размышляю о том, куда мне податься. Возможно, я неплохо проведу ночь на этой детской площадке. Могу устроить ночлежку прямо в домике наверху. А раздолбанная крыша придаст романтичность звездному небу, которого, увы, нет в Москве.

— Голубева? — обрывает мои скудные размышления знакомый голос.

Поднимаю глаза. Ко мне приближается мой бывший одноклассник. Кажется, его имя Сергей, а фамилия Михайлов или Михеев. Не совсем уверена. Я не особо дружила с одноклассниками. Всегда была в стороне.

— Ходят слухи, что ты в дурке, — он подходит ближе и садится на корточки рядом с качелями.

— О, слухи? Обо мне? Да я невъебенно популярная личность.

— У нас слишком тухлый район. Ты же знаешь. Любая новость обсуждается, — пожимает он плечами.

— И что говорят люди?

— Что тебя поймали, заподозрив в пидорстве.

— Это довольно устаревшая новость. Меня уже вылечили. И выпустили.

— Что планируешь делать дальше?

— Жить.

Он больше не расспрашивает меня. Просто сидит и крутит в руке зажигалку. Потом выдает:

— У нас туса намечается. Придут все наши.

— Встреча выпускников?

— Типа того. Только на хате, без пафоса и без училок. Приходи.

— У меня нет денег *и будут не скоро*.

— Они и не нужны. Бухло халявное. Димон подсуетился. У него там связи. Заодно отметим твое выздоровление.

***

Я пошла на эту тусу. У меня просто нет другого выбора. Либо небо без звезд, либо чья-то квартира. Я выбрала второй вариант. К тому же дико хотелось жрать.

Как только мы с Сергеем вошла в квартиру нашего одноклассника Чмыря *знаю только кликуху*, мне дали поручение приготовить закуски. Холодильник завален едой. Я не смогла отказать себе в удовольствии и не полакомиться борщом, который был заботливо приготовлен матерью Чмыря.

Вкуснотища. Я отвыкла от нормальной пищи. В психушке кормят одной овсянкой на воде или капустой три раза в день.

К одиннадцати подвалил народ. Знакомые лица смешались с незнакомыми. Кто-то притащил друга *подругу/мужа/жену*. Дружелюбно поболтав со всеми, я по-тихому свалила на кухню и устроилась уютненько с пивом в одной руке, с сигаретой — в другой на подоконнике.

Ко мне пришла кошка Чмыря. Да, кошки меня любят. В отличие от людей.

Через какое-то время в кухню вошли Алла, Оля и Маша. Видимо, на балконе им не курится, как остальным.

— И как там в психушке? — начался допрос.

— Хреново.

— А как лечили от голубезны?

— Лекарствами, терапией, гипнозом, — перечислила я только треть из того, что знала.

— Помогло?

— Ну, раз я здесь, значит, помогло.

— Как-то не верится. Докажи, что ты больше не пидараска. Переспи с кем-нибудь из парней.

— Не буду я ничего доказывать.

— Так и знала, что гомосятина не лечится. Если ты псих от рождения, то психом и сдохнешь, — бросает Оля. Они весело ржут и выходят из кухни. А я остаюсь наедине с кошкой Чмыря и своими мыслями.

***

Кажется, я уснула прямо на подоконнике, уткнувшись носом в поджатые колени. Вздрагиваю, когда кто-то снова заходит на кухню и включает свет.

— Черт, прости. Я думала, здесь никого нет, — извиняется блондиночка в розовом платье. Я отмахиваюсь от нее и кидаю голову обратно на колени.

— Я могу налить себе воды? — почему-то спрашивает она меня. Снова приходится поднять голову.

— Это не моя квартира. Но вряд ли Чмырь пожалеет тебе воды. Так что валяй.

— Я тебе помешала. Не хотелось бы дальше шуметь, — пожимает она плечами, подходя к раковине, и набирает воды в стакан.

Она пьет воду медленными глотками и смотрит на меня.

— Меня зовут Арина.

— Стася.

— Ты одноклассница Чмыря?

— Когда-то была.

— И это ты из дурдома вышла сегодня?

— Новость дня?

Она снова пожимает плечами. В ее глазах я замечаю огонь. Такой огонь присущ, только если человеку интересен человек. Я неплохо разбираюсь в людях. Не зря же училась на психолога аж два года.

— Чего тебе? — настораживает меня такой интерес.

— Тебе есть, где ночевать?

— Ну, надеюсь, меня отсюда не выгонят.

— Все уже расходятся. Могу предложить поехать ко мне.

— Ты лесба? — я удивлена.

— Не похожа?

— Нет, — обычно я всегда понимаю, но не в данном случае. Эта Арина такая женственная, типичная баба. Никогда бы не подумала, что она лесбиянка.

— Значит, я удачно маскируюсь, и меня никто не вычислит. Хоть чему-то меня научило время, проведенное в дурдоме.

— Ты тоже там лечилась?

— Пять лет назад. Около шести месяцев. Я была послушной девочкой. И меня выпустили раньше, чем должны были. Знаешь, как в тюрьме, скосили срок за хорошее поведение, — Арина допивает воду, споласкивает стакан и убирает его в шкаф. — Ну так что, едем ко мне?

Я, не раздумывая, соглашаюсь. Если бы я начала думать, взвешивать все за и против, вспоминать, что еще сегодня утром я была в психушке и мне читали инструкцию о том, что надо делать, если меня пытаются соблазнить гомосексуалисты, то я бы, возможно, отказала этой Арине ехать к ней.

Но я решила рискнуть.

***

Арина вызвала такси, так как слишком пьяна, чтобы вести машину. Ее серебристый порше остался припаркован возле дома Чмыря.

— Завтра заберу. Предупреждаю, я временно живу с родителями. И они, наверняка, сейчас дома. Но у меня отдельная комната. С большой кроватью.

— То есть, нельзя будет громко стонать? — уточняю я. Арина лишь подмигивает в ответ.

Район неплохой, хоть и спальный. Квартира огромная. Отдельный коридор. Мы проходим в комнату Арины мимо спальни ее родителей, из которой доносятся звуки работающего телека.

— Я пришла. И я не одна, — кричит им Арина. В ответ раздается равнодушный храп.

— Пошли в ванную, — с ходу предлагает новая знакомая. Она закрывает за нами дверь и начинает раздеваться. Я подхватываю. На пол летит одежда, нижнее белье. Давно я не видела женское обнаженное тело. Я возбуждаюсь от вида розовых сосков и бритого лобка.

Мы залезаем в душевую кабину и включаем воду. Целую Арину в пухлые губы, ухватываюсь за ее упругие ягодицы. Прижимаюсь к ней, наслаждаясь близостью разгоряченных тел.

Вода заливает глаза. Арина намыливает мне голову, шею и грудь. Начинает щипать в правом глазе, но я не обращаю внимания. Намыливаю ей задницу, от чего та становится скользкой, и возбуждает меня еще сильней.

Пронимаю пальцами в ее влагалище, увлажняю гелем. Как же шикарно трогать женщину — самое сексуальное существо на планете.

Закидываю бедро Арины себе на талию. Трусь о ее клитор своим клитором и испытываю кайф. Я так давно не трахалась, что кончаю спустя пару минут. Вскоре кончает Арина.

Мы заканчиваем мытье и вылезаем из кабинки. Идем в ее комнату и снова окунаемся в страсть. Кровать действительно огромная.

Арина изгибается и негромко стонет подо мной. Я трахаю ее тремя пальцами: два в вагину, один в анал. Она часто повторяет шепотом:

— Черт, черт, черт…сручий дьявол…черт возьми.

Кончает. Меняем позицию. Арина вылизывает меня с такой яростью, что я не успеваю подсчитывать свои оргазмы. Кровать скрипит, и я начинаю очковать — вдруг проснутся родители за стенкой.

— Блять, не ссы, — говорит мне Арина сквозь стон, — Господи Иисусе…господи боже…

А она набожная оказалась. То черт, то дьявол, то господь. Меня это даже веселит.

Я беспокоилась, что растеряла все свои навыки доводить баб до оргазмов. Оказывается, зря.

***

Сплю как убитая. Арина будит меня где-то в половину восьмого утра.

— Пора сваливать. Мама встает в восемь, нельзя, чтобы она тебя спалила.

— Думаешь, нас не было слышно ночью?

— Они уверены, что ко мне приходят мужчины. Им пофиг сколько их, кто они, но лишь бы это были не женщины.

— Почему ты вообще живешь с ними? — интересуюсь я, пока одеваюсь.

— Я бомжую из-за отсутствия работы, — вздыхает Арина. — У меня диплом экономиста, но толку от него нет. Как только работодатели узнают, что я лечилась в дурдоме, тут же отказывают мне в трудоустройстве. Всем абсолютно насрать как жить тем, у кого когда-то была склонность к гомосексуализму. Даже если есть положительные рекомендации из универа или того же дурдома. Никто не хочет брать к себе психа.

— Мда, мне придется тоже попотеть, чтобы хоть куда-то устроиться.

— А жить есть где?

— Придумаю что-нибудь.

— Запиши мой номер. Вдруг понадобится помощь. Предложить пожить у меня я не могу из-за предков, но если ночевка нужна, то всегда пожалуйста. Звони.

— Как только нарою телефон.

— О, могу отдать свой старый айфон. Все равно валяется без дела, — Арина капается в столе и находит мобильник, снимает с него обшарпанный чехол и протягивает мне. — Мой номер там вбит. Звони в любое время.

— Бля, спасибо огромное.

Мы вместе выходит из дома, и едем на автобусе до моего района. Арине нужно забрать машину, а мне походить по знакомым, может, кто возьмет к себе бездомную суку.

Забежав к Чмырю за оставленным мешком с одеждой и распрощавшись с Ариной, я топаю к общаге, в которой живет моя тетка Вера. Она меня воспитала. Мне было семь, а Ваньке восемь, когда она взяла нас к себе.

Подъезд грязнее и вонючее, чем Анфискин. В холле пьют пиво подростки. Восемь утра — почему бы и нет.

У тети Веры три комнаты в секции на пятом этаже. Это настоящие хоромы, если учесть, что одна комната площадью десять квадратов, а тут большинство семей ютятся как раз в одной такой комнатушке.

Одна комната была наша с Ванькой, вторая — тети Веры с Леной *это ее дочь*, а третья была переоборудована под кухню. Мы неплохо жили. Нам даже не пришлось готовить на общей кухне. Единственное — мы разделяли душевую и санузел с соседями. Приходилось вставать в пять утра, чтобы первой попасть в душ или посидеть на унитазе.

А еще я не любила вечный ор соседей. Такое чувство, что они не умолкают никогда. Но потом ты привыкаешь и засыпаешь под музыку, под песни, под ругань и крики, под стоны, под детский плач, под мяуканье котов, под лай собак и прочее-прочее. Восемь комнат. И в каждой по четыре-шесть человек.

Я открываю дверь в секцию и снова оказываюсь в этом хаосе. Я не была здесь почти четыре года.

***

Прохожу через кухню, в которой толпятся возле засранной плитки три мамаши. Толстожопые, как на подбор. Одна жарит яичницу, другая варит кашу, у третьей кипит чайник.

Первую я узнаю. Ритка из сто двенадцатой комнаты. В очередной раз пузатая. Какой по счету? Кажется, пятый. Но мне пофиг. Нравится плодиться — на здоровье. Государству нужны рабочие руки.

— О, Насть, привет. Давненько тебя не видно. Как дела? — не успеваю прошмыгнуть мимо нее. Пришлось остановиться.

— Все хорошо. А у вас?

— Не подохли и ладно. Ты вроде как в дурке должна быть. Или нет?

— Выпустили, — всего только второй день, как я на свободе, но вопрос с одним и тем же ответом начинает меня выбешивать.

— Ну, вылечили хоть? Ты больше не того? Не лесбуха? — две другие бабы зыркают на меня так, будто я прокаженная. Та, что стояла ближе ко мне, отходит к дальней стенке.

— Вылечили, Рит, — думаю, разговор окончен. Иду по коридору к комнатам тети Веры. Дверь в кухонку приоткрыта.

Лена и тетя Вера сидят за столом, пьют кофе с молоком и бутербродами.

— Стаська! — радостно вылетает из-за стола Ленка и кидается мне на шею.

— Явилась, никудышная, — хмыкает моя тетка.

— Налью тебе кофе, — Лена начинает движуху, а я кидаю свой мешок в угол возле холодильника и сажусь за стол.

— Почему не позвонила? Мы бы тебя встретили, — трещит Лена.

На самом деле она хорошая деваха. Просто глупая. И наивная. Еще в школе пыталась покончить с собой из-за неразделенной любви. Кое-как откачали. Я вовремя пришла с гулянки и вызвала скорую.

— Я не хотела вас напрягать. Да и вообще не планировала возвращаться сюда. Просто, Анфиска…

— Да знаем, замуж вышла, — перебила меня тетка. — Нахрен ты ей сдалась теперь. Она колледж бросила и сразу под венец.

— Ты учебу тоже бросишь? — грустно спрашивает Лена.

— Меня уже отчислили. Психологом мне не стать.

— Сама псих потому что.

— Ну мам, она не псих.

— Была б не психом, не лечили бы.

Молча слушаю их словесную перепалку обо мне. Не встреваю. Пью кофе и жую бутерброд с колбасой. Нужно решать, что делать дальше. Искать работу, искать жилье. Не сидеть на шее у тети Веры. Жить.

***

Узнаю, что Ваня недавно вернулся из армии *неужели не смог откосить, как раньше* и тоже временно живет с ними, пока не найдет работу. Голубевы такие Голубевы.

Ваня спит в нашей комнате. Я бужу его, как будила всегда. Он пугается, когда видит меня. Откуда я взялась с утра пораньше.

— Вань, ты работу ищешь?

— Ищу.

— И как успехи?

— Никак. А у тебя?

— Я только вышла вчера, ау. Сегодня начну искать.

— Вышла, — он смеется. — Говоришь так, будто в тюрьме сидела.

— Ты все равно не поймешь.

— Вас, лесбиянок, хуй поймешь.

— Ха-ха, как смешно. Ты ведь знаешь, что мы не можем сидеть на шее у тети Веры. Как только найдем работу, нужно съезжать.

— Да знаю я. Думаешь мне в кайф жить здесь? Еще с тобой комнату делить придется. И так не развернуться, — возмущается Ванька.

— Не ной. Я тут не задержусь, — успокаиваю его я.

Я решаю даже не раскладывать свои вещи в шкафу. Просто перекладываю их в дорожную спортивную сумку и убираю под кровать. Мне тут не место. Детский плач за стеной уже бьет по ушам.

Но я понимаю, что даже если найду работу и съеду, мне денег хватит только на такую же вонючую общагу.

Были времена, когда мы с Анфисой снимали крошечную студию. Едва находили на нее деньги, подрабатывая после учебы в Макдональдсе. И это, наверное, были лучшие два года моей жизни.

Мы не были парой. Мы встречались с другими девушками. Но между нами была особая связь, которая тянулась с самого детского сада. Не могу поверить, что связь оборвалась, когда меня загребли в психушку.

Анфиса выбрала другую жизнь, потому что струсила. Я всегда думала, что мы с ней похожи. Только вот, как оказалось, мы сильно отличаемся. Я никогда не сдамся. Я буду стараться вести себя как натуралка для общества, для знакомых, для государства, но никогда не предам саму себя.

***

Мне нужно посещать тренинги для бывших гомосексуалов два раза в неделю. Это как клуб анонимных алкоголиков. Это как встречи больных раком или СПИДом. Эта хрень пришла к нам из запада. И у нас эту хрень проводят каждые вторники и пятницы в семь вечера в Центре досуга и кино.

Не знаю, почему именно там. Может, будут показывать нам фильмец? Или играть с нами в настольные игры?

В общем, я иду туда вовсе не на веселе. Я иду туда, потому что я вынуждена. Это есть в договоре с психушкой. Я буду ходить туда три долбанных месяца *двадцать четыре долбанных раза*.

Мы садимся в кружок. Нас одиннадцать человек. Шесть мужчин и четыре женщины. И один психолог — тучная женщина с кудряшками. Голос у нее, как у восьмилетнего ребенка.

— Давайте с вами познакомимся. Меня зовут Надя. Мне тридцать лет. И я десять лет назад прошла курс лечения против гомосексуальной зависимости. А теперь вы должны поаплодировать. Вот так, — говорит она и сама начинает себе хлопать. Мы вяло подхватываем. Она разговаривает с нами, как с даунами.

У меня в голове мелькает мысль, что раз она психолог и проводит эти тренинги, значит, ее не считают психом и позволили ей работать по данной профессии. Может, и мне удастся вернуться в универ?

— Теперь ты, — говорит Надя сидящей слева от нее рыжеволосой девушке.

— Меня зовут Инесса. Мне девятнадцать, — она запинается. — Я лесбиянка.

— Ты вылечилась, Инесса? — спрашивает ее Надя-психолог. Та кивает. — Это значит, что ты уже не лесбиянка, Инесса. Ты теперь полноценный член общества.

— Можно подумать, голубые — не полноценные члены общества, — еле слышно бубнит себе под нос парниша, сидящий рядом со мной. Я поднимаю одну бровь вверх и киваю ему в знак согласия. Он заливается краской.

— Поаплодируем Инессе, — говорит Надя. Мы хлопаем.

— Можно, теперь я скажу? — подскакивает на месте мужчина в клетчатой рубашке с потными подмышками. И не дожидаясь ответа психолога, он выдает:

— Мое имя — Павел. Сегодня мне исполнилось двадцать пять.

— Поздравляем вас, Павел, — мы хлопаем.

— Да. Спасибо. Благодарю. Я хотел сказать, что все свои двадцать пять лет я был геем. Мои родители были геями. Возможно, вы скажете, что я попал под их влияние. Так говорят все. Я к этому уже привык. Но мне было пять лет, когда их упекли в психушку. Я практически их не помню. Какое тут влияние? — он говорит так быстро, а лоб его все сильнее намокает. — Я хочу сказать, что геем не они меня сделали. Геем я стал по собственному желанию. Я прошел четыре курса лечения. И они не могут меня вылечить. Я счастлив этому. Им меня не изменить. Невозможно изменить ориентацию. Я люблю мужчин. И я совершенно не стыжусь этого. Пятого раза не будет, все это знают. Меня засунут в тюрьму. И пускай. Я не хочу притворяться как все вы, — он тычит в нас пальцем. — Я знаю, что вас, как и меня, не вылечили. Вы такие же геи и лесбиянки, какими были до психушки. Пускай меня сажают. Я до конца жизни буду оставаться геем. И я сдохну в этой тюрьме геем. Гордым и независимым. Спасибо. У меня все.

Он садится на свое место, вытаскивает из кармана платок и протирает им свой блестящий лоб. Все молчат. Никто не хлопает, даже психолог Надя.

Полноценный член общества Инесса тихонько хлюпает носом. Парень, сидящий рядом, покраснел, как сочный вареный рак. Остальные постыдно опустили глаза в пол. У одной лишь Нади взгляд метается по всему залу.

Каждый из нас знает, что Павел прав.

***

После тренинга я иду по запланированным местам, в которые требуются работники. Я нашла несколько объявлений в интернете и созвонилась насчет собеседований.

В парикмахерском салоне «Юлия» на должность уборщицы мне отказали практически мгновенно. Менеджер критически осмотрела меня и вынесла вердикт, что я не подхожу им по внешности.

— Своим видом ты будешь отпугивать клиентов. Они идут сюда, чтобы их сделали красивыми, модными, стильными, — бесцеремонно заявляет самодовольная стерва. — А тут такая уборщица.

— Так сделайте и меня красивой, модной, стильной. В чем проблема?

— Тебе придется месяц работать бесплатно, чтобы оплатить наши недешевые услуги, — хмыкает она. Я на мгновение заткнулась, а затем выдала:

— Ну и пошли вы нахер тогда, — встала из-за стола и удалилась с гордо поднятым подбородком.

Наверное, я выглядела нелепо. Особенно в этом платье, которое мне пришлось надеть, чтобы не быть пацанкой. Которое ни черта не спасло меня. И пофиг.

Вторым местом была автомойка. Грозного вида мужик высказал мне, что я слишком дрищавая, чтобы браться за мойку автомобилей. Он ожидал гром-бабу, а пришла я — хилая малолетка. И даже когда я показала ему паспорт, где черным по белому указан мой год рождения, он не сбавил обороты.

— Вот наберешь килограммов так дцать — приходи, — это были его последние слова.

Я пощупала свой тощий зад. Куда мне там. Всегда жрала, как корова, а весила ниже среднего. В психушке еще больше похудела.

Последнее место на сегодня — продуктовый магазинчик в моем районе.

Хозяйка — моя бывшая училка по математике Шубина Нелли Васильевна. Ее уволили, когда я была в седьмом классе. Она была жесткой, била нас указкой и называла кретинами. Кто-то из детей проболтался родителям, и те пожаловались директору. Естественно, никакого суда не было. Ее просто попросили уйти по собственному желанию.

Спустя год она открыла этот магазин. И до сих пор держится на плаву.

Я сомневалась, когда шла сюда. И мои сомнения были не напрасны.

— Ты думаешь, я возьму на работу лесбиянку? — возмущается она, узнав, что я недавно находилась на лечении в психушке.

Я решила сказать ей это сразу, зная, что рано или поздно кто-нибудь все равно бы проболтался. Сюда ходит большинство моих знакомых. Невысокие цены на продукты, а главное — самое дешевое разливное пиво в округе.

— Меня вылечили, — пытаюсь заверить ее я, хоть и уверена, что все напрасно. И затея была глупая.

— Это точно? Мне не нужны проблемы с законом. Если решат, что я скрываю у себя гомосексуала…

— У меня есть выписка из клиники. И отзыв, — я достаю из сумки бумаги и протягиваю ей. — И опыт работы с кассой имеется. Я два года работала в Макдональдсе. А еще я посещаю психологические тренинги для бывших гомосексуалов.

— А в церковь на службы ходишь? — Нелли Васильевна напяливает на нос очки и начинает пристально разглядывать выписку из психушки.

— Этого мне не прописывали… Я пью лекарства и…

— Я не доверяю нашей медицине. Необходимо духовное очищение. Я возьму тебя с одним условием — если ты будешь ходить в храм.

***

Храм, так храм. Каждую субботу в двенадцать дня на службу. Если войдет в привычку, это даже будет какая-то личностная победа для меня. Я ведь никогда ничего не делала регулярно.

Я не была сильна в утренних пробежках. Они быстро мне надоедали. Я выходила из дома на учебу всегда в разное время, так как просыпалась тоже в разное время. Я никогда ничего не соблюдала.

В психушке я регулярно посещала свои процедуры и сеансы только потому, что: а) за мной приходила медсестра, б) вела меня, куда нужно, в) забирала меня и вела обратно в палату.

А здесь навалились тренинги два раза в неделю, режим приема лекарств *я его, естественно, не соблюдаю*, теперь еще и походы в храм по субботам. Но и самое главное — работа в магазине.

Нелли Васильева согласилась дать мне пробные две недели. Эдакая стажировка. К сожалению, к кассе она побоялась меня подпускать. Поэтому я буду фасовщицей и уборщицей в одном флаконе.

Меня все устраивает. Зарплата официальная. Рабочий день с восьми до семи. Бесплатный обед, совсем как в Макдональдсе. Правда, всего один выходной — в субботу, когда я два своих часа буду тратить на церковь.

Но меня даже это устраивает. Все равно нет планов на лето. Главное для меня сейчас — это съехать от тетки.

Жить в общаге — сущий ад. Я совершенно не высыпаюсь. Мне срочно нужно сваливать.

***

«Запад — оттуда тянет дерьмом. Запад — оттуда к нам идет зло. Запад — это грязное место. Долой запад! Даешь отечество!»

(Реклама в социальных сетях)

Будильник на айфоне довольно мерзкий. Я откладываю его один раз, другой раз, на третий — встаю.

В душ очередь из пяти человек. Издевательство. Там всего две кабинки. Приходится ждать и зависать в интернете, пока не подошла моя очередь.

— Что означает откусанное яблоко? — спрашивает меня девчушка лет восьми, стоящая впереди с матерью, и тычет в мой мобильник.

— Айфон — это такая марка телефонов.

— Я не знаю такую марку.

— Она очень старая, — объясняю я.

— А еще она ненашинская, фашистская, — встревает мать девочки, неодобрительно смотрит и отодвигает от меня дочку.

— Вовсе не фашистская, — бурчу я в ответ.

Жду еще минут десять, смотрю на время. Опоздаю, если не начну собираться прямо сейчас. Очередь в душе не продвигается.

Я сваливаю отсюда. В раковине на кухне умываюсь, чищу зубы, мою с мылом подмышки и грудь. Придется топать с грязной бошкой.

До магазина идти минут десять. Я вынуждена бежать. Проклинаю себя за то, что откладывала будильник, поэтому не успела занять очередь в душе и помыться.

Появляюсь на работе ровно в восемь. Нелли Васильевна протягивает мне ведро с тряпкой и моющее средство:

— Твоя задача выдраить пол и туалет. Через час придет товар. К тому времени с уборкой должно быть покончено. Ты будешь мне нужна.

Все предельно ясно. Перчаток мне не дали, швабры тоже нет. Приходится на карачках ползать по магазину, залезая под стеллажи и холодильники тряпкой.

Придется дома просить перчатки и швабру у тети Веры. Надеюсь, она мне их не зажопит.

В девять открывается магазин. Появляется продавщица — молодая девушка с длинной русой косой, в цветастом сарафане. Эдакая русская Марфа-красавица. Я чуть было не присвистнула.

— Почему ты так смотришь на меня? — спрашивает она, замечая, что я поглядываю на нее через стеллажи.

— Пытаюсь угадать, как тебя зовут.

— Почему нельзя просто спросить?

— Так неинтересно.

— Есть какие-то догадки?

— Алена. Мария. Ксения, — перечисляю я.

— Ты очень далека от истины. Дина.

— Дина? — меня это удивляет.

— Да, всего лишь Дина. Не всегда имя подходит к внешности, правда? А тебя как зовут?

— Стася.

— Сокращенно от Анастасии? Почему не Настя?

— Не люблю, когда меня называют Настя. Примитивно.

— Хорошо, я буду звать тебя Стася.

ДИНА

Приготовила на ужин капустный пирог. Влад заявил, что я его пересолила и попросил сварить ему пельменей.

Я обиделась и сказала:

— Вари сам.

Он огрызнулся, что в доме я женщина, а не он. Тогда я припомнила ему сломанную вешалку, которую на днях прибивала сама, потому что у него руки из жопы. Завязалась ссора.

Типичная бытовая ссора, без которых мы жить не можем. Я матернулась, он дал мне по губам и велел заткнуться. Вот тебе и бытовуха.

Нижняя губа мгновенно распухла. В слезах я рванула в ванную. Так и сижу на унитазе уже больше часу. Влад даже не пытается попросить прощения через дверь.

Он сел за компьютер играть в свои игры. Слышится стрельба и ругань с товарищами по игре. Как он матерится — так пожалуйста. Стоит мне ляпнуть — получаю по губам, будто непослушный ребенок.

Иногда я чувствую себя ребенком. Меня ругают, лупят, лишают прогулок и походов в кино.

Иногда я чувствую себя Золушкой. В мои обязанности входит готовка, стирка, уборка. Никаких исключений.

Иногда я чувствую себя собачкой, которая приносит тапки в зубах и ложится у ног хозяина.

Но не всегда все плохо. Как обычно, я себя просто жалею. Чаще всего у нас с Владом все достаточно хорошо. Мы не ругаемся. Смотрит вечерами телек или ходим гулять. Влад покупает мне что-нибудь мелочное, но приятное.

А когда он получает зарплату, мы ходим в бар или ресторан. Ужинаем, как настоящие богачи, заказывая устриц и недешевый алкоголь. Собираем дома его друзей и отмечаем какой-нибудь незначительный праздник.

Правда, если бы я могла распоряжаться его зарплатой, то откладывала бы деньги на отпуск или необходимую покупку в дом, например, посудомоечную машину. Я бы не тратила все деньги так сразу.

Но разве я могу с ним спорить? Влад много работает. Он имеет право отдыхать и веселиться, как его душе угодно.

***

Выхожу из ванной спустя еще один час. Надоело там торчать. И в животе урчит. Ведь пирог я так и не поела из-за Влада.

Он сварил себе пельмени и уже поел их. Грязная тарелка и кастрюля лежат в раковине. Он никогда не моет за собой посуду, что меня дико раздражает.

Накладываю себе пирог, завариваю чай. Ем на кухне в гордом одиночестве. Вовсе не такой соленый. Стоило ли возникать.

Влад приходит и садится за стол напротив меня.

— Успокоилась, поварешка?

— Да.

— Посмотрим фильм?

— Давай.

— Какой ты хочешь?

— Мне все равно.

Он включает какой-то старый детектив про ментов. И мы смотрит, лежа на диване, обнявшись. Вот какими в его понимании должны быть извинения.

Иногда меня это радует, ведь не надо вспоминать ссору. Иногда злит — почему ему сложно попросить прощение?

Губа побаливает, когда он меня целует. Но я этого не показываю.

Влад шарится руками по моей груди, больно сдавливая соски. Однажды он предложил купить мне зажими для сосков. Я ответила категоричным нет.

Какой прикол в зажимах? Это наверняка неприятно или даже больно. И это совсем даже не возбуждает.

— Потрогай меня, — просит Влад. Я беру в руку член и дрочу его. Ему быстро это надоедает, и он залезает на меня.

— Смазка закончилась, — сообщаю я, пытаясь выдавить из тюбика хоть каплю, но мои попытки тщетны.

— Давай без нее.

— Ты же знаешь, что без нее мне больно, — протестую я.

— Ну, тогда можешь сделать мне минет.

Я вынуждена согласиться. Ненавижу сосать, но я ведь хорошая жена. И секс без смазки меня совсем не привлекает. Признаю, порой, даже со смазкой я ничего не чувствую.

Порыскав в интернете, пришла к выводу, что я фригидная. Владу об этом не сказала. Зачем ему будет нужна жена, которая равнодушно относится к сексуальной близости?

Влад обожает секс. Он хочет его практически каждый день. Бывает, я устаю от этого и говорю, что плохо себя чувствую или еще что-нибудь. Тогда мне приходится удовлетворять его рукой или минетом. Как и сейчас.

— Ты делаешь это без эмоций, — замечает он. Я выпускаю изо рта его член и переспрашиваю.

— Я хочу, чтобы ты смотрела на меня в процессе, — говорит Влад. Я подчиняюсь, едва сдерживая смех. Он выглядит забавно, когда закатывает глаза от удовольствия.

Наконец, он кончает. Я сплевываю сперму в салфетку, пью воду. И мы спокойно досматриваем кино.

***

«Храм — это крепость, защищающая нас от людской скверны, похоти и прелюбодеяния. Мы — божьи дети, которых пытаются спутать на свою сторону дьявольские силы. Всякая тварь, что родит в нас любовь мужчины к мужчине, а женщины к женщине — есть дьявол, овладевший нами. Да не склонимся же мы перед ним. Да защитит нас Господь от злых чар дьявола. Аминь» (из речей Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Иоанна)

Когда мы с Владом еще только начали встречаться, и он водил меня знакомиться с его родителями, я узнала тайну их семьи. С младшим братом Влада — Максимом в школе произошел инцидент, связанный с гомосексуализмом. В подробности меня не посветили.

Он лечился в психиатрической клинике для трудных подростков. Сейчас он — замкнутый и тихий парень, который за прошедшие годы сказал мне всего пару слов.

Родители Влада и Максима очень остро переживали эту проблему. Даже после лечения Максима, они продолжают водить его на различные собрания, возить по санаториям, ну и, конечно же, они ударились в веру.

Я никогда не была особо религиозной. Но Влад, как и его родители, верит в духовное очищение, и поэтому мы посещаем храм каждую субботу.

Они заезжают за нами на старой черной волге *у нас ведь нет своей машины*, и мы впятером едем на службу.

Сначала Максим встает в очередь на исповедь, а мы занимаемся покупкой и зажиганием свечей. Потом просто слушаем песнопение бабулек.

— Хорошо поют, — слышу я шепот возле уха и вздрагиваю. Это Стася — новая уборщица в магазине. Она приветливо мне улыбается.

Необычно видеть ее с платком на голове. Замотала она его как попало. Берусь помогать ей его перевязать.

— Это моя знакомая, — шепотом объясняю я Владу и его родителям.

— Девушки, вы слишком громко разговариваете, — шикает на нас ворчливая старушка. — Это место не для вашей болтовни.

Жестами показываю Владу, что помогу Стасе с платком на улице. Мы с ней выходим на свежий воздух.

Она начинает дико смеяться, сорвав с головы платок и помахивая им.

— Употела в этой парилке, — говорит она сквозь смех.

— Ничего здесь смешного. Это храм. Тут так принято.

— Принято потеть? — она снова смеется. Совсем как дурочка. — Почему нельзя приходить с голыми руками, ногами и без платка, м? Господь сам сотворил нас такими. Зачем нам стыдиться своего тела?

— Ты пьяна? — не понимаю я ее.

— Нет. Я просто зажарилась. А еще устала исповедоваться.

— О, так у тебя проблемы с гомосексуализмом?

— Были когда-то. Наша хозяйка взяла меня с условием, что я буду ходить с ней в храм на эту службу. И представляешь, сама не явилась сегодня. А я трачу свой выходной. Ты, кстати, тоже.

— Это наша семейная традиция. Так ты не вернешься туда?

— А ты сдашь меня?

— Не сдам, — уверяю ее я.

— Спасибо. Я тогда пошла домой. Желаю не задохнуться здесь.

Она уходит, размахивая пятнистым платком на ветру. А я возвращаюсь в храм.

***

Когда мы едем со службы домой, свекровь заводит разговор о детях. В последнее время — это ее любимая тема.

— Дети только укрепят ваш брак. Я понимаю, вы еще молодые и не хотите торопиться, но ведь время так быстро летит. Если вы не задумаетесь об этом сейчас, когда опомнитесь, будет уже поздно. Чем старше женщина, тем больше у нее проблем со здоровьем. А это сказывается на детях. Я хочу здоровых внуков. Прислушайтесь к моим словам, — трещит она без умолку.

Тыкаю Влада локтем в бок, намекая тем самым, чтобы он заткнул свою мать. Он не понимает намека. И тогда мне приходится самой ей отвечать:

— Мы обязательно подумаем.

— Диночка, тебе ведь нужны здоровые дети, да?

— Ну, конечно, — яро киваю я *вовсе не хочу детей*.

— Тогда пни под зад своего тугодума-муженька. И делайте деток. Все зависит по большей части от тебя, а не от него. Ты же знаешь, чтобы забеременеть, тебе нужно…

— Да-да, я знаю, — перебиваю я свекровь.

— Без меня этот вопрос не решится, — вставляет свою лепту Влад. — Не вздумайте меня одурачить.

Мы подъезжаем к нашему дому и вылезаем из волги. Дома Влад все никак не успокоится.

— Подумать только, моя мать провоцирует тебя на обманную беременность.

— Расслабься, я не хочу детей. И буду продолжать пить таблетки.

— Не хочешь? Что, совсем? — меня удивила его растерянность.

— В ближайшие пару лет точно. А потом посмотрим, — вообще я планирую заводить первого ребенка, когда мне будет двадцать восемь. Второго — в тридцать, чтобы между детьми не было большой разницы в возрасте.

Нельзя, чтобы ребенок рос один. Еще одного эгоиста в доме я не выдержу.

Я — человек, который любит строить план, четко следовать ему и не сворачивать с пути. Я расписала свою будущую жизнь еще в школе, правда, разок мне пришлось свернуть на другую дорожку и кардинально поменять свой путь. Этот разок — замужество.

До замужества я была настроена на получение диплома юриста. Я шла к своей цели. Закончила школу с отличием, сдала все экзамены с высшими баллами, поступила в Московскую юридическую академию.

А потом *бац* я влюбилась. Я планировала влюбиться гораздо позже, когда закончу академию, но все пошло вверх-тормашками. Спустя год мы поженились. И я бросила академию, так как Влад хотел, чтобы я всегда была рядом с ним.

Возможно, мы поторопили события. Мы друг друга плохо знали, начались ссоры и скандалы, как только я к нему переехала. Но потом мы привыкли, пыл поубавился. Внезапно я поняла, что мне нужны деньги. Влад хоть и оплачивал все налоги, покупал продукты в дом, он не давал мне денег на личные расходы.

Я устроилась на работу в магазин. Вот и вся история.

***

День выдался довольно пасмурный. Стася летала по магазину на крыльях счастья. А мне было вовсе не весело. Я теплолюбивое существо. Дождь навевает на меня грусть.

— Почему ты такая хмурая? Всю неделю стояла невыносимая жара. Нужно радоваться дождю, — щебечет Стася, бодро расставляя по полкам банки с кукурузой. Она очень быстро здесь освоилась.

Иногда у меня возникает ощущение, что мы работаем вместе уже много лет. Хотя, я отношусь к ней довольно настороженно. Она ведь в прошлом была лесбиянкой.

Мне ужасно интересно, она от кого-то заразилась болезнью или у нее это было наследственно. Спрашивать такое совсем некультурно.

Посетителей сегодня мало. Все попрятались от дождя.

Мы целый день распиваем чаи с зефиром и болтаем обо всем. Стася говорит, что еще неделю работы, она получит зарплату и съедет от своей тетки.

— А с кем живешь ты? — спрашивает она меня.

— С мужем.

— О, так ты замужем? — ее глаза округляются до размера пуговицы. — По тебе и не скажешь.

— Ты очень многое пытаешься угадать по внешности, — замечаю я.

— Вовсе нет. Еще по поведению, общению, характеру, — она делает громкий глоток чая. Совершенное отсутствие манер. Влад бы скривил губы. Но мне кажется это забавным.

— А почему вы посещаете церковь?

— Брат моего мужа был подвержен влиянию гомосексуалов в школьные годы. После лечения родители водят его на очищение в храм. А мы ходим за компанию, — объясняю я Стасе. Вообще, такие тайны нельзя рассказывать первым встречным, но я считаю, ей можно доверять.

— Он изменился после психушки?

— Я не знаю, каким он был раньше. Но сейчас он очень замкнутый.

— Детям и подросткам тяжелее дается лечение, чем нам, — говорит Стася.

— А каково было тебе? — подбираюсь я к запретной теме.

— Первые пару месяцев я сходила с ума. Брыкалась, когда меня тащили на процедуры. Меня насильно кормили, потому что я устраивала голодовки. Рвала простыни, из-за чего мне приходилось спать на голом матраце, никто ведь не давал новое белье, — рассказывает Стася. А ее руки, держащие кружку, дрожат. — Потом я стала привыкать. И успокоилась.

— Тебя навещали родственники, знакомые?

— Брат с двоюродной сестрой приходили однажды.

— Ну, это хорошо.

— За два года. Один раз.

***

Мы вместе идем с работы. Пришлось задержаться аж на два часа, так как приехала Нелли Васильевна, и мы с ней оформляли смету расходов на лето. Она собирается открыть возле входа в магазин уличное кафе. Поставить несколько столиков с зонтиками, продавать холодное пиво в стаканчиках и мороженое. Думаем, спрос будет.

Стася маячила по магазину, пока мы были заняты сметой. Видимо, ждала, когда я освобожусь.

На улице моросит противный дождь. Сыро, холодно и темно. Я спряталась под зонтик. Дрожу всем телом.

У Стаси пружинистая пацанская походка. Она идет рядом, подставляя под дождь довольное лицо. Я думаю лишь о горячей ванне и шерстяных носках. Почему я не посмотрела прогноз погоды? Почему поперлась на работу в туфлях на босу ногу?

— Руки вверх! — внезапно слышим мы громкий мужской голос сзади. Оборачиваемся. За нами стоит полицейский с фонариком и светит им в наши обескураженные лица.

Я поднимаю одну руку вверх, так как второй держу зонтик. Стася не торопится.

— В чем, собственно, дело? — делает она шаг вперед к полицейскому. Тут начинается сильнющий ливень.

— Вы задержаны по подозрению в гомосексуализме. Проедем со мной в участок, — ошарашивает он нас.

— Вы в своем уме? Я замужем! А эта девушка — моя коллега по работе, — пытаюсь перекричать я грохочущее небо.

— Вы шли с непозволительным расстоянием друг от друга в комендантский час. Практически за ручку.

— Мы совершеннолетние. Идем с работы. Льет дождь, а зонтик всего один, — кричу я, хоть Стася и не вставала под мой зонт, а всего лишь топала рядом. Знаю, мы выглядим как подростки, поэтому нас и остановили.

Подъезжает полицейская машина, водитель-полицейский выглядывает и кричит, что его смена закончилась и ему пора сваливать.

— Подожди пять минут, — отвечает ему наш полицейский. — Ладно, милочки, выписываю вам предупреждение. В следующий раз будет штраф. Заполним анкету и можем расходиться, — он бесцеремонно влезает под мой зонтик и достает из кармана планшет.

Вбивает наши данные в базу и возвращается в машину. Как только они уезжают, заканчивается дождь.

***

Дома Влад встречает меня с недовольной физиономией. Я забыла предупредить его, что задержусь.

— Я звонил семь раз, — говорит он.

— Прости. Я была занята. Хозяйка приехала почти к закрытию и попросила помочь составить смету.

— Мне глубоко насрать, чем ты была занята все это время. Видимо, твоя работа важнее мужа. Я пришел голодный. Жрать нечего. Пришлось греть обед для микроволновки. А он со вкусом тухлых овощей, — возмущается Влад. — В холодильнике даже колбасы нет. О чем ты думала?

— О том, что мне повысят зарплату, если хозяйка откроет уличное кафе...

— Ты издеваешься?

— Ты мог бы сам сходить за продуктами.

— Это твоя обязанность.

— А какие у тебя обязанности по дому, Влад? — начинаю вскипать я. Я устала, промокла насквозь, хочу залезть в ванну и расслабиться. А тут он.

— Ты живешь в моей квартире за мой счет. По-моему, этого достаточно.

— Тебе всего лишь повезло, что родители купили тебе квартиру, что оплатили твое обучение и помогли найти работу после универа. А что сделал ты сам?

В ответ на мой вопрос он залепляет мне пощечину. От такого резкого сильного удара, я падаю на пол. Щека начинает гореть огнем.

Влад уходит в комнату, бросив меня лежать на полу. Мне совсем не хочется вставать. Кажется, я ушибла колено.

Я лежу в собственных слезах и соплях. Затем заставляю себя подняться и проковылять в ванную.

Теплая вода расслабляет и успокаивает меня. Аромат лавандовой пены для ванны помогает забыть на мгновение, где я нахожусь. Уйти от проблем, от ссор, от ненавистного быта, от мужа…

Он вскоре напоминает о себе, долбится в дверь и говорит, что ему нужно отлить. Если я не открою, грозится пойти ссать в кухонную раковину.

Я вынуждена вылезти из ванны и пустить его. Бесцеремонно начинает ссать, пока я залезаю обратно в ванну. И этот человек постоянно напоминает мне о манерах? Да он сам тупее и наглее любого животного. Мне противно, что он — мой муж.

***

— Что у тебя с лицом? — встречает меня на работе с этим вопросом Стася. Она прекратила драить пол и ожидает ответ.

— Поскользнулась вчера в подъезде.

— На чью-то руку поскользнулась?

— Ой, отстань. И так настроения нет, — иду за кассу, надеваю рабочий фартук, переплетаю косу, которая растрепалась на ветру.

— Я серьезно, Дин. Это отпечаток руки. Твой муж тебя ударил?

— Нет.

— Ты врешь. Как он смеет тебя бить?

Я игнорирую ее. Не люблю, когда кто-то обсуждает моего мужа и его долбанутые поступки. Только я могу критиковать его. Это мой выбор.

Я привыкла к насилию. В детстве меня лупил отец за любой проступок, сейчас — муж. Однажды я лежала в больнице со сломанной рукой. И даже не подумала о том, чтобы уйти от него. Я не могу просто взять и уйти, не составив четкого нового плана, не взвесив все за и против.

В больнице у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать. Но я хотела лишь скорее вернуться домой, где есть все условия для жизни. Вкусная еда *не больничная бурда*, мягкая теплая кровать *не больничная жесткая койка*. Я создала в этом месте уют и сделала его своим домом. Я не могу все бросить из-за нервных срывов моего чокнутого муженька.

Разве Стасе это объяснишь? Она на своей волне твердит, что такое обращение нельзя терпеть. А я терплю и ничего не могу с этим поделать.

— У меня была буйная девушка, — внезапно переводит она тему на себя. — Ей даже повод был не нужен. Она поднимала на меня руку чуть ли не каждый день. Сначала я воспринимала все в шутку. Эти были вроде как обычные подзатыльники, шлепки по губам или рукам, щепание за сиськи. Я думала, что она просто любит меня трогать, пусть и в такой грубой форме. Потом это все стало сопровождаться трехэтажным матом в мою сторону. Дальше — больше. Она была довольно сильной. Стала заламывать мне руки, ударять в живот, давать пощечины. Я ходила как побитая собачка, в синяках и ссадинах. Но я ее любила и терпела эти издевки. Последний раз она разбила бутылку о мою голову. Вот тогда-то мое терпение лопнуло.

— Влад на такое не способен. Он знает, что я слабая женщина. А его вспышки ярости бывают из-за нервной работы, — я не хотела оправдывать его, но почему-то делаю это. — Он всего один раз перешел черту. После того случая он себя контролирует.

— Его контроль — твоя разбитая щека.

— Брось. Это пустяки.

Стася отмахивается от меня и идет продолжать свою работу. Я бросаю быстрый взгляд в зеркало. Вынимаю из сумки тональный крем с пудрой.

СТАСЯ

«Общество выдало мне маску, которую я вынужден постоянно носить… Куда бы я ни шёл, я притворяюсь везде и перед любыми представителями всех слоев общества».

(личные переживания Эдуарда Сагарина в работе «Гомосексуалы в Америке» 1951 г. — из списка запрещенной литературы в Российской Федерации)

Я вхожу в комнату и вижу их. Ваня и Лена. Родной брат и двоюродная сестра. Он снизу, она сверху.

Наблюдаю за ними какое-то время. Они меня не видят. Слишком увлечены друг другом.

Она неестественно постанывает, он пыхтит. Выглядят глупо. Никогда не понимала традиционный секс. Его мелкий член входит в нее со свистом. Она вообще хоть что-то чувствует? Какой прикол в сексе, если ты ничего не чувствуешь? Уж проще купить фаллос приличного размера.

Топаю к своей кровати. Они резко подскакивают и тянутся прикрыть голые тушки одеялом.

— Да забейте вы, господи. Я не смотрю, — достаю из-под кровати свою сумку. Лена со скоростью света залезает в халат и выбегает из комнаты.

— Тебя стучаться не учили, — беззлобно говорит Ваня. Это даже не похоже на вопрос.

— А тебя не учили, что инцест — это плохо, — в тон ему отвечаю я, закидывая в сумку постельное белье и пижаму. — Она твоя двоюродная сестра, если ты забыл.

— Тебя ведь не смущает то, что гейство — это тоже плохо.

— Не все любят члены.

— Ты хоть пробовала член? — фыркает он.

— Хочешь предложить мне своего крохотулю? Нет, спасибо. Пусть Ленка и дальше «наслаждается», — пальцами изображаю кавычки.

— Ты сваливаешь?

— Да. В общаге комнату предложили.

— Бухай поменьше. А то знаем мы эти общаги.

— Мне показалось, или ты проявляешь заботу к любимой сестре?

— Показалось. Просто денег нет хоронить, если тебя в общаге по пьяне кто-нибудь подрежет.

— Слушай, если будут звонить из психушки, говорите, что я живу здесь, работаю в магазине, посещаю тренинги, нашла себе парня. А то нагрянут с проверкой.

— Про парня врать не буду, не надейся, — Ваня ржет. Я вписываю ему подзатыльник, беру сумку и ухожу.

***

Общага находится совсем рядом с магазином. Хоть перестану опаздывать на работу. Надеюсь.

Видок у нее не очень, внутри еще хуже. Поднимаюсь на второй этаж. В узком коридоре развешано стиранное белье. Приходится идти, прижимаясь спиной к стене. Пахнет хозяйственным мылом и дешевым порошком. Но хоть не кошачьим ссаньем.

Меня радует, что кухня не является проходной, а находится в самой глубине этажа. Моя комната с номером 666 *идеально* ближе всех к балкону. Не надо переться через весь этаж, чтобы покурить.

А то, что кухня так далеко, меня совершенно не волнует. Я ничего там готовить не собираюсь. И пересекаться с соседями тоже не планирую. У меня будет свой санузел и душевая кабина прямо в комнате, отделенная перегородкой.

Именно на это я клюнула. Ведь больше ничего там нет. Никакой мебели. Только одинокий матрас на полу.

— Ты точно сразу переедешь? А то желающих много. Не хочу тратить на тебя время, если ты передумаешь, как только увидишь, что здесь ни черта нет, — сказала мне хозяйка комнаты, когда я позвонила ей по объявлению о съеме. Я мгновенно согласилась. Даже думать нечего.

— Ключ оставлю у соседа. Кучерявый такой парниша.

— Окей.

Я долблюсь к соседу уже минут десять. У него играет музыка. Начинаю пинать дверь ногами, но безрезультатно. Отчаявшись, топаю на балкон и закуриваю сигу.

Наслаждаюсь дуновением ветерка.

Тут появляется он. Кучерявый парниша в одних трусах.

— Ты должен мне ключ, — говорю ему я. Он курит какие-то незнакомые мне сигареты.

— Ты — Стася?

— Угу.

— Я — Егор. Держи, — вытаскивает из кармана трусов *дада* ржавенький ключик и отдает его мне. — Она просила меня проконтролировать, чтобы ты сегодня же оплатила съем.

— Ты ее друг?

— Сын.

Перекидываю хозяйке деньги за комнату. К моему удивлению, Егор хвалит мой айфон. Мы докуриваем и расходимся по комнатам.

***

Шикарно принять душ, никуда не торопясь. Сегодня у меня выходной. Идеальный день для того, чтобы отдохнуть и насладиться летом.

Я закупила полуфабрикаты, чтобы ничего не готовить. Однако, как оказалось, на кухне нет ни микроволновки, ни общего чайника.

Решив рискнуть, стучусь к Егору. Музыка не играет, значит должен услышать. Однако нихуя не отвечает. Может, ушел куда?

Стоит мне надавить на дверь, она открывается. Егор сидит в наушниках за компом. Ясно.

Комната у него в два раза больше моей. Тоже имеется закуток под душевую с толчком. А так же, что-то вроде кухонной зоны, хорошо обставленной разными бытовыми приборами. Тут и плитка, и мини-холодильник, и родимая микроволновка. Имеется даже стиральная машина.

На ковре разбросаны вещи, диван расстелен, а на нем — комок из постельного белья. Одним словом, бардак. Сразу видно, здесь живет холостяк.

Беру с пола футболу, комкаю и бросаю в Егора, ибо на мой зов он не реагирует. Тут же поворачивается и стягивает наушники.

— Можно воспользоваться твоей микроволновкой? — спрашиваю.

— В любое время. Хоть днем, хоть ночью.

— Хочешь сказать, что ты всегда здесь? Не работаешь? — прохожу к кухонной зоне, ставлю свой обед в микроволновку.

— Я программист. Работаю сам на себя. Не выходя за пределы этой комнаты. Разве что покурить на балкон да в магаз сбегать, затариться на неделю.

— Неплохо устроился.

— А ты где работаешь?

— В том самом магазине, где ты затариваешься.

— Заебись. Теперь мне будут приносит еду на дом.

— Хитрожопый. Но мне не сложно. Пиши список, давай деньги. Завтра моя смена.

— Да че ты, я ж угараю. Не надо ничего. Мне самому иногда полезно вылезать из своей конуры. Какие планы на вечер?

— Никаких.

— Тогда жди в гости. Виски или пиво?

— На твой выбор.

— Значит, вино.

***

Егор оказался хорошим парнем. К тому же геем. Правда, он пока этого не знает.

Мы пьем вино в моей комнате, сидя на матрасе. Кстати, он принес мне подушку. Говорит, это подарок в честь новоселья.

А так же маленький кальян, который мы тут же забили и закурили.

— А ты знаешь, что кальяны почти никто не курит сейчас? — говорю я, затягиваясь через трубку.

— Мало того, я знаю единственную кальянную в городе. В стиле ретро. Там диски приклеены на стенах. Где они нашли такой раритет? Но блестят они здоровско.

— Это фишка гейского клуба, — вырывается у меня. Егор какое-то время молча пялится, затем выпаливает:

— Так и знал, что ты лесба.

— Что меня выдавало?

— Хуй знает.

— Так спроси его.

Мы ржем. Потом он признается, что надеялся трахнуть меня сегодня, хоть и предполагал, что я лесбиянка.

— Мне редко выпадает провести вечер с девушкой.

— Прости за такой облом.

— Могу отлизать тебе, если хочешь.

— Боюсь, у меня не встанет, — прыскаю от смеха я. Я уже достаточно пьяна. И он тоже. Иначе не сморозил бы такую чушь.

— Как могут существовать гейские клубы? — интересуется Егор.

— Как и раньше. Подпольно, нелегально. В России никогда не было таких открытых заведений. Всегда приходилось прятаться.

— И часто ты туда ходишь?

— После выписки еще не ходила.

Приходится рассказать ему о психушке. Я знаю, что рискую. Но рано или поздно он бы узнал.

Мы пьяные засыпаем с бокалами в руках. Сквозь сон чувствую, как вино течет по моей руке и впитывается в матрас. Мне пофиг. Меня уносит в сон.

***

«Ты должен понять, что болен, и поверить в лечение. Только тогда оно подействует. Ты освободишься от недуга, который преследовал тебя долгие годы. Доверяй своему врачу. Не скрывай от него свои мысли и желания. Откройся перед ним полностью, и он обязательно поможет тебе».

(цитата из фильма «Гомосексуализм — это не смертельно» для показа зараженным данной болезнью и проходящим курс лечения в психиатрической больнице)

Очередной тренинг в Центре досуга и кино. Кстати, гордый и независимый гей Павел после того признания так и не появился. Видимо, его действительно посадили за решетку.

Психолог Надя не поднимает эту тему. И никто не решается спросить о нем. А мне насрать. Я знаю, что он в тюрьме. И мы ничем не сможем ему помочь. Мы всего лишь жалкие радужные букашки.

— Мне приснился кошмар, — говорит мужчина по имени Анатолий, когда Надя просит его высказаться. — Я как будто снова вернулся в свое детство, когда мой отец насиловал меня. Я кричал, вырывался, но никто не приходил на помощь. А отец сказал, что теперь я гей, как и он. Что скоро мне самому понравится этим заниматься.

— В реальности он говорил тебе эти слова? — спрашивает Надя.

— Нет. Он никогда не говорил со мной об этом. Ни в процессе, ни после. Он не успокаивал меня, ничего не объяснял. А когда все заканчивалось, он уходил в свою комнату, включал телек и вел себя так, будто ничего не произошло, — в глазах Анатолия застыли слезы. — Но во сне он оказался прав. Я ведь действительно стал геем.

Честно говоря, я не понимаю его. Как он может рассказывать такие вещи посторонним людям? Мне проще держать в себе свои страхи, свою боль, чем выложить все кучке педиков на реабилитации, которым на всех насрать. Большинство пришло сюда не по собственному желанию. А насчет Нади, я уже убедилась, что она фиговый психолог.

Однако, Анатолий — единственный в нашей группе, кто любит выкладывать все о себе. А Надя за это его обожает. Хоть кто-то с ней делится своими переживаниями.

После откровений Анатолия, она даже не спрашивает нас, хотим ли мы что-нибудь рассказать, *она знает, что это бесполезно* и просто включает нам фильм «Гомосексуализм — это не смертельно». Все мы видели его уже сто раз в психушке. И знаем наизусть.

Поэтому мы просто сидим в мобильниках или тихонько переговариваемся между собой. Инесса предлагает мне сходить с ней в пиццерию после тренинга. Я соглашаюсь.

***

Мы идем на расстоянии два метра друг от друга. Она впереди, я за ней.

Любуюсь ее попкой и представляю без одежды. От этой фантазии мурашки по коже. Она милая рыжая малышка, которую мне хочется попробовать.

В пиццерии садимся за самый дальний столик напротив друг друга, заказываем пепперони и по кружке пива.

Инесса такая молчаливая, что мне приходится самой вести разговор. Она постоянно оглядывает зал и шепчет мне:

— Мы не выглядим как влюбленная парочка?

Я снова и снова успокаиваю ее, что мы выглядим как подруги или сестры, не более.

— Мне страшно жить, — признается она мне. — После дурки я превратилась в трусиху, которая боится выйти лишний раз из дома, заговорить с кем-то. Не знаю, как я вообще решилась позвать тебя поесть пиццы. Если мои родители узнают…

— Не узнают. Они думают, что ты на тренинге, верно?

— Они не доверяют этим тренингам. Они считают, что сборище геев может вызвать у меня очередной приступ.

— У тебя бывают приступы?

— Довольно часто.

— Как они выражаются?

— Я становлюсь агрессивной. Могу расцарапать лицо своей матери или задушить кота. Такое уже бывало.

— Никогда бы не подумала, что ты на это способна.

— Это побочный эффект от лечения. Когда меня закрывают дома, мне становится только хуже, и я вообще не могу себя контролировать. Мне страшно быть с людьми, но в тоже время мне это необходимо.

После такого откровения Инесса надолго замолкает. Мне приходится говорить с ней о своей работе, о колледже, в который я хочу вернуться…

Сожрав всю пиццу и выпив по две кружке пива, вы уходим из пиццерии. Время уже позднее. Если патрули поймают, то нам крышка.

Телефон Инессы разрывается от звонков ее родителей. Но после выпитого пива ей стало пофиг на них. Как только мы выходим на свежий воздух, она раскрепощается.

В подворотне *возле мусорных баков* мы целуемся. Инесса залезает своей рукой ко мне в трусы. Но зловонный запах мусора не позволяет мне расслабиться. Поэтому я прерываю Инессу и тащу к себе в общагу.

***

Однако до моей комнаты мы не доходим. Уже в коридоре Инесса сползает передо мной на колени и начинает страстно лизать.

Я едва сдерживаю стоны. Слышу, как бренчат кастрюли на кухне, как разговаривают соседи.

Какой-то мужик, покурив, выходит с балкона. Нас отделяет всего несколько метров коридора, но благодаря развешанным простыням, он нас не видит.

Как только он заходит к себе, я кончаю, зажав рот рукой. Когда прихожу в себя, тащу Инессу в свою комнату. Закрываю за нами дверь.

— У тебя нет мебели? — она оглядывается.

Сумка с одеждой, матрас с заляпанным бельем, пустые бутылки от вина — все, чем заполнена моя комната. И меня все устраивает.

— У меня нет богатеньких родителей, чтобы купили мне мебель, — говорю я. Инесса морщит нос. Вот фифа.

Затыкаю ей рот поцелуем, чтобы она ничего больше не говорила *да и себе заодно*, поднимаю майку вверх и хватаюсь руками за ее маленькие груди.

Мы опускаемся на матрас и раздеваем друг друга. У Инессы набита тату с радужным пони чуть ниже пупка. Интимная стрижка на лобке — ровный треугольник из жестких волос. И крошечный клитор, который я едва нахожу своим языком.

Ее влагалище мокрое от сладких на вкус выделений. Я усердно лижу его, не пропуская ни одной складки. Засовываю два пальца. Как же горячо внутри.

Инесса тихо постанывает. Ее рука роется в моих волосах.

Она испытывает легкий сквирт, брызнув мне в лицо своими выделениями.

— Прости, — отдышавшись от оргазма, говорит мне она. — У меня такое редко бывает. Я и не ожидала.

Я ржу, утираясь простыней.

— Значит, я была хороша.

— Безумно. Иди умойся, — Инесса тоже смеется. Предлагаю ей принять со мной душ. Но она отказывается, начиная одеваться. В ней внезапно просыпается страх, что родители звонили в полицию и везде ее ищут.

Она убегает, а я иду в душ. Не вылезаю из-под воды, наверное, целый час. А когда выхожу, закутываясь в полотенце, вижу в комнате Егора, сидящего на подоконнике.

— Здрасти-мордасти, — говорит он.

— Ты когда вошел?

— Не ссы, я не подглядывал.

— Да мне пофиг. Чего не спишь то?

— Под ваши стоны хрен заснешь. Аж завидно.

— Блять, было сильно слышно?

— Да тут даже, как пердят слышно. Стены картонные.

Я начинаю одеваться. Егор деликатно отворачивается. Мы выходим покурить на балкон. Он расспрашивает про Инессу. Я признаюсь, что она обкончала мне лицо. Мы вместе ржем.

— Можешь постирать у меня белье, — говорит он. — Мы его изрядно залили вином.

— А сегодня мы его еще и обкончали.

— Жаль, что без меня.

***

Утро выдается поганым. Из-за бессонной ночи, я даже не слышу будильник. И поэтому опаздываю на работу почти на час.

— Ты говорила, что как только переедешь, завяжешь со своими опозданиями, — напоминает мне Дина.

— Я поздно легла.

— Чем занималась? — любопытствует она.

— Трахалась, — отвечаю как есть.

— Все трахаются. Но почему-то не опаздывают, — строго говорит Дина и уходит за кассу. Вот почему она такая колючая? Наверное, вовсе не трахается, а только прикидывается.

Мне она нравится. Очень. Возможно, я даже в какой-то мере влюблена в нее. Но я знаю, что будет нереально замутить с натуралкой, которую воспитывали гомофобы. Это столько усилий нужно приложить, чтобы добиться ее, чтобы переубедить, чтобы настроить против гомофобии, чтобы увести от мужа.

Это адский труд. Достаточно сильна ли я для этого? Я знаю многих, кто пытался, но не достиг своей цели. Ибо в наше время это очень тяжело.

Я могу позвать ее куда-нибудь для начала. Только не домой. Она испугается моей общаги, моей пустой комнаты.

Ведь она так часто говорит о своем доме. Видно, как она любит свой дом. Постоянно что-то покупает для уюта.

— Какие планы на субботу? Кроме похода в церковь, — решаюсь я. Дину озадачил мой вопрос. Она морщит лоб, вспоминая.

— Собиралась съездить к родителям в пригород.

— До воскресенья?

— Нет, вечером приеду. А что такое?

— Хочу позвать тебя потусить.

— Куда? — мне кажется, или Дину заинтересовало мое предложение.

— Знаю один хороший клуб.

— Давно не ходила в клуб. С универа еще. Влад не любит такие заведения.

— Скажи, что просто идешь в гости к подруге.

— Я подумаю, — кивает Дина и уже начинает думать, потому что лоб у нее хмурится, а взгляд становится туманным.

Уф, начало положено. Главное — не говорить ей, что это гейский клуб.

ДИНА

«И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма» (в Священном Писании в книге Бытия (18, 20-21) записаны слова Господа Бога о людях, зараженных грехом гомосексуализма)

Мы молимся иконе Пресвятой Богородице. Свекровь ставит перед ней девять свечей за каждого из члена семьи, включая моих родителей и сестренку, а также нашего будущего *боже, не воспринимай всерьез эту свечу* с Владом ребенка.

— Мам, мы сами решим, когда нам начать плодиться, — ворчливо шепчет ей Влад.

— Цыц, не спорь. Так нужно, — затыкает она ему рот.

И он, естественно, подчиняется. Я не комментирую происходящее, ибо это бессмысленно. С ней действительно лучше не спорить. Я буду просто надеяться на то, что господь не услышит молитвы этой женщины.

Начинается служба. Замечаю Стасю, запыхавшуюся от бега. Опять опоздала на исповедь. Нелли Васильевна тихонько отчитывает ее. Стася извиняется и пожимает плечами, поправляя кривобокий платок.

Ее не допускают к Очищению без исповедования. Ей приходится стоять с нами и наблюдать за тем, как больных гомосексуализмом *бывших больных* брызгают святой водой. По ее виду можно сказать, что она не сильно расстроилась.

Мы ожидаем, пока с Максимом *и еще десятком людей* проведут все необходимые манипуляции.

Как только все заканчивается, Максиму становится плохо, затем он падает в обморок. Все начинают суетиться вокруг него.

Откуда-то выплывает Стася и шепчет мне:

— Это все из-за жары, да-да.

Его тащат во двор, где он приходит в себя. Приезжает скорая, естественно, когда их помощь уже не нужна. Но они все равно забирают Максима в больницу. Свекровь с Владом уезжают с ними.

— Ну, поехали в Малиновку тогда, — предлагает свекор отвезти меня к родителям. Я, конечно, соглашаюсь. Волга получше автобуса будет.

По дороге мне приходит смс-ка от Стаси. Она напоминает о том, что будет ждать меня в одиннадцать возле магазина. Ах да, я и забыла, что мы собирались с ней в клуб.

Осталось только придумать версию для Влада. Спрашивать его разрешения я точно не буду, он сразу же откажет. Еще запрет меня дома, а ведь я уже обещала Стасе.

Я могу сказать ему, что иду куда-нибудь *не в клуб* с подругой. Но тогда он начнет допытывать, что за подруга, куда мы идем и надолго ли. Вдруг будет названивать каждый пять минут. Или спустя час заявится сам.

Я могу соврать, что подруга позвала к себе с ночевкой. Тогда он начнет возникать, что я собираюсь пить, а вот он такой бедняжка пить в одиночестве не станет *блаблабла*. Еще попрется куда-нибудь с друзьями и потратит оставшуюся зарплату. И будем мы сосать лапу полмесяца. Ни за что.

Как вариант, я могу соврать, что осталась ночевать у родителей. Но тут нужно быть уверенной, что они случайно не проболтаются ему, когда приедут к нам в гости. Возможно, это случится довольно не скоро, обычно они приезжают только на праздники. Влад никогда не ездит со мной к ним *он не любит деревни*, поэтому это самое оптимальное решение.

Остановлюсь на нем. Влад, я не приеду сегодня, мама попросила остаться на ночь, потому что соскучилась. Да, Влад, ужин я приготовила, поройся в холодильнике. Нет, Влад, приеду завтра утром, не скучай и будь хорошим мальчиком. Доброй ночи.

***

— Ты потрясно выглядишь, — делает мне Стася комплимент. Знала бы она, что мне пришлось краситься и переодеваться в трясущемся такси из Малиновки, умножила бы свой комплимент на сто. Но я ее не посвящаю в то, что я вовсе не отпросилась у Влада.

Я даже никого не предупредила. Ушла в самоволку. Тихо и незаметно. Родители думают, что я поехала домой к мужу. Муж думает, что я осталась на ночь у родителей. Лишь бы ничего не раскрылось.

Я первый раз обманываю Влада. За совместно прожитые годы я привыкла отдыхать только с ним, в компании его друзей. Я и подруг-то своих растеряла после замужества.

Стася так вовремя появилась. Я уже забыла, каково это — иметь подругу и вместе тусить ночью в каком-то клубе. Кстати, когда я расспрашиваю ее о клубе, она говорит, что там работают ее знакомые ребята. Оказывается, она знает и барменов, и ди-джеев, и официантов. Предполагаю, что это совсем небольшой клуб.

Сначала мы едем на такси. Я пытаюсь понять куда именно. Но вскоре пейзажи за окном становятся мне незнакомы. Я никогда не была в этой части города. Здесь как-то пустынно и темно. Практически нет фонарей.

Улочки такие узкие, а дома одинаковые, что мне начинает казаться, будто мы находимся в чертовом лабиринте, из которого нет выхода.

Когда я, наконец, собираюсь с духом спросить у Стаси *где мы, черт возьми* такси останавливается.

— За мной, — командует Стася. И я покорно вылезаю из машины.

Она ведет меня по узкой тихой улице. Мои каблуки слишком громко стучат по асфальту. Стася в своих любимых кедах чуть ли не бежит впереди меня. Я едва поспеваю за ней. И зачем я надела эти туфли? Кажется, они натирают мне пятки.

— Бляха-муха. Ну и темень, — чертыхается Стася, достает из кармана мобильник и врубает фонарик. Светит им вперед.

Мы проходим еще метров десять, затем сворачиваем за угол и оказываемся перед большой железной дверью. Такие двери обычно бывают в гаражах или сараях. Однако, это не гараж, а обычный жилой многоквартирный дом. Предполагаю, что подъезды находятся с другой его стороны.

Стася тянет на себя тяжелую дверь. С первого раза ей не удается ее открыть. Я бросаюсь ей на помощь.

— Ты уверена, что там находится клуб? — осторожно спрашиваю я, когда нам удается открыть дверь. Ступеньки идут вниз, в темноту. Не слышно ни музыки, ни голосов.

— Ну, конечно. Я была там сто раз, — уверенно кивает Стася, затем медленно добавляет, — Они вынуждены прятаться.

— Почему? — спрашиваю я. Она не отвечает, ныряет внутрь, хватает меня за руку и тащит за собой.

Мы спускаемся в подвал. И снова утыкаемся в дверь. Теперь уже простую деревянную дверь, глазок которой залеплен жвачкой.

За ней — длинный коридор с выкрашенными в разные цвета стенами. Я как будто попала в детский сад.

Здесь горит лампа. И вдалеке слышна музыка. Мы идем на нее. Точнее, Стася по-прежнему ведет меня за руку, как ребенка. Я чувствую себя увереннее, когда она меня держит.

Коридор кончается еще одной деревянной дверью, возле которой стоит мужчина с сигаретой. Он огромный, как шкаф, должно быть, охранник.

— А я думал, когда ты объявишься, — говорит он нам и довольно щурится на Стасю. Когда мы подходим ближе, он тянется к ней и *вот так поворот* загребает ее в охапку. Ее ноги отрываются от пола, она отпускает мою руку. И я чувствую себя…незащищенной.

— А это твоя новая подружка? — отпускает он Стасю и начинает меня разглядывать. Она неловко кивает.

— Это ее первый раз? — снова спрашивает бугай. Что он имеет в виду?

— Типа того, — отвечает Стася. — Пропустишь нас?

— Спрашиваешь, — он открывает перед нами дверь. Стася снова берет меня за руку.

— Не бойся, — шепчет она мне в ухо. Почему я должна бояться? Я собираюсь спросить ее об этом, но мы заходим внутрь. И чем больше мы делаем шагов, тем быстрее до меня начинает доходить.

***

«Десять признаков того, что человек болен гомосексуализмом:

• Гомосексуалист тщательно следит за собой: поддерживает тело в хорошем физическом состоянии, ухаживает за кожей и волосами с помощью косметических средств (в приоритете касаемо мужчин).

• Гомосексуалист старается следовать моде, носить стильную брендовую одежду, пользоваться различными аксессуарами.

• Зачастую гомосексуалист старается выделяться из толпы, окрашивая волосы различные цвета, стричься слишком коротко (касаемо женщин), отращивать слишком длинные волосы (касаемо мужчин).

• Нередко гомосексуалисты делают татуировки и пирсинг, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, а также это является демонстрацией своей гомосексуальности другим гомосексуалистам (в их кругах это называется гей-радар).

• Одной из характерных привычек гомосексуалистов является засматривание на привлекательных лиц своего пола.

• Активные гомосексуалисты имеют плавную речь, пассивные — излишняя манерность в разговорах, характеризующаяся плавной жестикуляцией, слежением за своими движениями, особыми взглядами.

• Гомосексуалисты склонны к эмоциональным всплескам, импульсивности, раздражительности и замкнутости.

• Гомосексуалисты предпочитают кучковаться в заброшенных зданиях, постройках, закрытых от чужих глаз местах. Если вы наткнулись на сборище подходящих под описание людей, немедленно сообщите в правоохранительные органы.

• Если в вашем окружении имеется человек с тяжелым детством, психологическими травмами или болезнями нервной системы — 85% этих людей являются латентными (скрытыми) или явными гомосексуалистами. Держитесь от таких знакомых подальше и сообщите о них в специальные учреждения, где их полностью обследуют специалисты.

• Гомосексуалисты — это психически нездоровые люди, которые способны на необдуманные неконтролируемые поступки. Они несут опасность для общества».

(из пособия «Гомосексуализм — как проблема современного общества» А.М. Беляев, С.И. Ануфриева)

Здесь ужасно красиво. И ужасно то, что я считаю это красивым. Так не должно быть. Это запретный клуб.

Стены танцпола украшены переливающимися всеми цветами радуги дисками. Они завораживают меня.

Обстановка здесь простая, но уютная. Самодельные деревянные столики, а вместо стульев — ящики из-под пива, выкрашенные в безумные оттенки, на стенах висят фотографии однополых пар, а в самом углу — огромный полосатый цветной флаг.

Музыка не гремит, как бывает в обычных клубах. Она играет не слишком громко. Ну, конечно, им ведь нельзя шуметь. Иначе их услышат жильцы дома.

Негромкая музыка позволяет им спокойно переговариваться между собой. Не нужно никого перекрикивать.

Их очень много. И они все такие красивые. Страшно красивые и яркие.

Сплошной вихрь цветных волос, татуировок, пирсинга, разноцветных линз, радужной одежды. Я вижу парня с синими дредами, девушку с проколотыми губами, мужчину с бородой, которая заплетена в косички с желтыми прядями, женщину с коротким ежиком зеленых волос и выбритым татуированным виском.

Здесь собрались лица разных возрастов, национальности и полов. Некоторые парни похожи на девушек, а девушки на парней. Женщины танцуют с женщинами, мужчины обнимаются с мужчинами.

За барной стойкой сидят двое парней и целуются с такой страстью и жадностью, что я на мгновение залипаю на них. Я никогда раньше не видела, чтобы люди одного пола были так близки.

Боже мой, это какое-то безумие. Кто все эти люди? Геи и лесбиянки? Сумасшедшие? Психи? Они все больны. Я попала в сборище невменяемых людей.

Это Стася меня сюда привела. Она одна из них.

Ее многие приветствуют, как равную. Ее обнимают, целуют, хлопают по плечу. Все рады ее видеть. Когда их взгляды падают на меня, они понимающе улыбаются, кто-то подмигивает, кто-то одобряюще кивает Стасе, как бы пытаясь сказать ей: «Хороший выбор» или «А она ничего».

Она — это я. Они думают, что я одна из них, что я лесбиянка, что я сумасшедшая, как все они. Но это ошибка. Меня не должно быть здесь.

У меня начинает рябить в глазах от всех этих ярких людей, ярких одежд, блеска дисков…Я ладонями закрываю лицо *руку Стаси я, естественно, отпустила* и пячусь назад, к выходу.

— Стой, — она хватает меня за плечи.

— Не прикасайся ко мне, — говорю я сквозь зубы. Меня начинает бить дрожь. Она послушно убирает руки и поднимает их, как бы сдаваясь.

Я разворачиваюсь и спешу к двери. В этот же момент она распахивается и в клуб *или в подвальное сборище психов* вваливается компания парней. Совсем еще малолетки. Сюда что, даже детей пускают? Это же пропаганда гомосексуализма!

Плевать. Сам факт существования такого клуба уже преступление. Нарушение закона карается пожизненным тюремным заключением. Почему их до сих пор не посадили?

Я задыхаюсь. Тут очень-очень душно.

Я бегу по коридору. Теперь он совсем не кажется мне детским.

***

Я знаю, что она идет за мной. Она в кедах, я в туфлях. Ей даже не надо бежать, чтобы догнать меня. Я чувствую ее спиной. Не оборачиваюсь, не останавливаюсь. Поднимаюсь по темной лестнице вверх, на воздух.

Как только я оказываюсь снаружи, вдыхаю свежий запах дождя, подставляя ему свое лицо. Льет нехило, грохочет гром. Мгновенно замерзаю.

Я не знаю, где я. Понятия не имею куда идти. Темная узкая улица, кирпичные стены высоких домов.

Хлопает дверь. Стася поднялась за мной.

— Почему ты ушла? — спрашивает она меня в спину.

Как будто непонятно! Это ведь очевидно, елки-палки! Так и хочется назвать ее обманщицей. Нет. Притворщицей *так правильнее*. Она скрыла то, что ведет меня в гейский подпольный клуб. Она скрыла то, что больна. Она вовсе не вылечилась в психушке. А это значит, что она все еще лесбиянка. И мне опасно находится рядом с ней.

— Мне там не понравилось, — говорю я, пытаясь скрыть свое негодование.

— Врешь. Тебе очень понравилось, — она делает акцент на слове «очень». Я поворачиваюсь к ней лицом. Струйки дождя стекают по моему лицу. Я вижу Стасю будто под водой. Долбанный дождь!

— Это не имеет значения. Какую реакцию ты вообще ожидала? — спрашиваю я. — Я должна была остаться, увидев весь этот ужас?

— Что такого ужасного ты увидела там?

Я чуть ли не захлебываюсь в своих возмущениях *и дожде, который заливается мне в рот*:

— Геи, лесбиянки. Они всюду. Они не стесняются. Эти фотографии на стенах. Эти радужные цвета. Розовые, зеленые, синие волосы. Это же ненормально, — мне приходится перекрикивать дождище. — Как они вообще живут? Почему их до сих пор не словили и не вылечили? Почему они не в тюрьме? Этот клуб…это все незаконно. Это опасно. Мне опасно здесь быть. Я не такая как они. Я могу заразиться. И от тебя…тоже, — я делаю шаг назад, осознавая, как близко стою к Стасе.

— Этим невозможно заразиться. Ты же сама понимаешь.

— Нет, не понимаю. Мне нужно домой. Срочно. Я вызову такси и уеду отсюда. Скажи, какой адрес.

— Я не могу назвать тебе адрес, Дина.

— Обещаю, что не сдам вас, если уеду.

Дождь внезапно прекращается. Мурашки бегут по моим голым рукам.

— Ты не должна уезжать. Ты ведь совсем ничего не знаешь о нас.

— Я знаю достаточно.

Стася качает головой. Хлопает дверь. На улицу выходит тот здоровый парень-охранник.

— У вас все нормально? — спрашивает он Стасю, но смотрит на меня.

— Слон, можешь увезти ее? — вместо ответа, просит она его. Он понимающе кивает.

Стася бросает на меня грустный *или даже обиженный* взгляд. Слон *видимо, это его кличка* открывает ей дверь, и она уходит обратно в клуб.

Она оставила меня наедине с этим бугаем. Какой кошмар!

— Ну ты и заяц, — говорит он мне и смеется.

— В каком смысле?

— Вся дрожишь, — Слон снимает с себя кожаную куртку и протягивает мне. Я благодарно киваю и закутываюсь в нее, как в одеяло. Может, он не такой страшный, как кажется на первый взгляд?

***

Мы топаем до его машины под раскаты грома. Снова начался дождь. Слон светит вперед фонариком. Пытаюсь запомнить дорогу, но путаюсь уже на третьем повороте. Все дома, как один.

Наконец, он останавливается возле машины, закрытой брезентом. Одной рукой стаскивает его.

— Ты не должна смотреть в окно. Иначе, мне придется завязать тебе повязку на глаза, — говорит он, открывая мне заднюю дверь.

Я испуганно киваю и быстро залезаю внутрь. Ложусь и утыкаюсь взглядом в потолок. Я бы все равно ничего не увидела за окном, слишком темные улицы.

Мы едем в тишине. Когда я начинаю размышлять о том, гей ли Слон *ведь он выглядит как нормальный человек*, у него звонит мобильник. До меня доносится мужской голос, но слов не разобрать.

— Я повез домой подружку Стаси, — говорит Слон. — Да, у нее был первый раз. Видимо, неудачный. Эй, где ты живешь? — обращается он ко мне. Я называю адрес.

Черт, дома Влад. И что мне прикажите делать? Я не могу заявиться домой в такое время!

Я могу снять номер в отеле. И домой прийти завтра, будто только что приехала от родителей.

Когда Слон прекращает разговор, я спрашиваю у него, знает ли он отели, в которых можно недорого снять номер на ночь.

— Так ты домой не хочешь?

— Муж не ждет меня сегодня, — признаюсь я. Слона почему-то совсем не удивляет то, что я замужем.

— Я могу отвезти тебя к себе, — предлагает он. Я категорически против. Неизвестно, что на уме у этого бугая.

— Там никого сейчас нет. Мой парень остался в клубе, я тоже туда вернусь. Мы появимся ближе к утру, — говорит Слон.

У него есть парень. А я еще думала, что он нормальный, ха-ха.

Если у него есть парень, это значит, что его не привлекают девушки. То есть, мне ничего не угрожает. С другой стороны, раз они гомосексуалы, то мне все равно опасно находиться рядом, даже вот так ехать в одной машине, не говоря уже о том, чтобы ночевать в их квартире.

— Я не уверена, что это хорошая идея, — осторожно говорю я.

— Номер в гостинице не дешево обойдется. А я тебе предлагаю бесплатную ночлежку. Решай сама.

Я думаю еще с минуту. Сколько у меня с собой есть денег? Хватит ли на гостиницу? Проверяю кошелек. Жалкие остатки от моей зарплаты. Если я потрачусь на номер, совсем ничего не останется.

Я вынуждена согласиться поехать к Слону.

Да что со мной такое сегодня? Я обманула своего мужа. Сорвалась с коллегой по работе, которую толком не знала *с чертовой лесбиянкой* в незнакомый клуб, который оказался гейским, кишащим психами. Теперь я еду с каким-то здоровенным мужиком-педиком к нему домой.

Я явно сошла с ума. Неужели я уже заразилась этой страшной болезнью?

***

«Гомосексуализм не передается воздушно-капельным путем. Однако, ученые утверждают, что гомосексуализм развивается в человеке при определенных внешних воздействиях. Например, общение с данной категорией психически нездоровых людей, а также пребывание в местах их скопления влияет на психику здорового человека. Большее влияние оказывает наблюдение за некультурным поведением гомосексуалов, как в реальном мире, так и при присмотре запрещенных кинофильмов»

(из пособия «Гомосексуализм — как проблема современного общества» А.М. Беляев, С.И. Ануфриева)

Я уснула еще в машине. Проснулась от хлопка двери. Дождь прекратился. Мы находимся на Пушкинской парковке.

— Кстати, меня зовут Олег, — сказал Слон, когда я вылезла из машины. Я тоже называю свое имя. Он закуривает и идет в сторону многоэтажек. Я следую за ним.

— Где она тебя откопала? — спрашивает он, видит мой непонимающий взгляд и уточняет, — Где вы познакомились со Статей?

— Мы коллеги. Работаем в одном магазине.

— Так она работает? Я рад, что ее психика не пошатнулась в ебаной дурке. Что она вышла и может нормально полноценно жить, работать, общаться, отдыхать. Не как другие.

— Другие?

— Да, у меня много знакомых, у которых крыша поехала после лечения. Довели, — Олег-Слон бросает сигарету, смачно харкает себе под ноги.

Мы заходим в подъезд и поднимаемся на лифте на двенадцатый этаж. Олег открывает дверь квартиры и вручает мне запасной ключ.

— Дальше давай сама. Запрись изнутри. Можешь на диване лечь или в дальней комнате. Все необходимое найдешь в шкафу в гостиной. Мы будем утром. Спи спокойно. Если решишь уехать, оставь записку со своим номером на холодильнике. Я позвоню насчет ключа. Но лучше не торопись, муж не обрадуется, если ты заявишься с рассветом, — говорит Олег и уходит, оставив меня одну перед распахнутой дверью своей квартиры.

Он доверяет мне? Не боится, что я могу обокрасть его и свалить?

Конечно, я этого делать не собираюсь, но все же это глупо с его стороны. Мог бы меня хотя бы закрыть.

В темном коридоре квартиры я ощупываю стены в поисках выключателя. Наконец, нахожу его. Непривычный яркий свет.

Обхожу всю квартиру. Трехкомнатная, очень большая и уютная. Выношу вердикт — так и не скажешь, что здесь живут двое мужчин. Ни пылинки, ни соринки, ни валяющегося носка, ни грязной посуды в раковине.

А еще здесь кошка. Ласковая, пушистая, рыжая. Всегда хотела завести кошку, но у Влада аллергия на шерсть.

Я принимаю душ, смывая с себя грязный дождь и воспоминания этой ночи. Укладываюсь спать в гостиной на диване, кутаясь в одеяло, найденное в шкафу.

Кстати, в шкафу тоже порядок. Одежда и белье аккуратно разложены по полочкам, глаженные рубашки и брюки висят на плечиках. Только мужская одежда, ничего женского. Ни одной юбки, ни одного бюстгальтера. Тут явно живут мужчины. Олег и его парень. Вовсе не шуточки.

***

Меня будит запах свежезаваренного кофе. И кошка, которая бесцеремонно топчется на моем животе. С кухни доносятся мужские голоса.

Достаю мобильник из-под подушки. Я ставила будильник на семь утра, а сейчас только шесть. Оно и к лучшему.

Убираю кошку с живота. Она издает огорченный «мяв». Крадусь на кухню, поспешно переплетаю растрепавшуюся косу.

— О, Дина, доброе утро. Извини, что разбудили, — замечает меня Олег.

Его парень с любопытством смотрит на меня. К сожалению, в отличие от Олега, он выглядит как типичный гей: щуплый, одет в какую-то цветастую рубашку, в правом ухе серьга, волосы окрашены в сиреневый цвет, глаза подведены черным карандашом. Как попугай, ей-богу. Стараюсь не пялиться на него слишком долго.

— Ничего. Мне пора домой, — говорю я.

— Не торопись. Позавтракай с нами. Мы только приехали с клуба, а скоро на работу. Приведем себя в порядок и поедем вместе. Мы тебя подбросим домой, — говорит Олег. — Отказов не принимаем. Кстати, это Санек.

Санек добродушно улыбается мне. Приходится улыбнуться в ответ. Потом он спрашивает, как спалось и не мешала ли мне кошка.

Мы какое-то время болтаем, а Олег начинает готовить завтрак. Потом Саня присоединяется к нему. Когда я спрашиваю, чем могу им помочь, они отвечают, что сами любят заниматься готовкой.

Они готовят яичницу с колбасой, гренки и овощной салат. Мы весело уплетаем завтрак за пустой болтовней, а затем они по очереди идут в душ.

Когда из душа возвращается Саня, я не сразу его узнаю. Сиреневый цвет смылся, волосы приобрели натуральный блондинистый оттенок. Боевой раскрас он тоже смыл, серьгу вытащил, переоделся в строгий серый костюм офисного работника.

Санек видит мое офигевшее лицо и объясняет, что краска для волос одноразовая *называет какую-то незнакомую фирму*, а серьга — всего лишь клипса. Я интересуюсь, часто ли он так перевоплощается, но он лишь смеется, игнорируя мой вопрос.

Теперь он не типичный педик, а типичный мужик. Встреться он мне на улице, я ни за что бы не подумала, что он живет с мужчиной, крутит с ним запретную любовь, а по ночам посещает подпольный гейский клуб в образе пестрого попугая.

И тут меня осеняет — а если геи и лесбиянки повсюду? Они среди нас. Днем работают, ведут себя как нормальные члены общества, сливаются с толпой. А ночью становятся собой. И никто даже не догадывается, какой скелет они держат в своих шкафах, что происходит, когда они переступают пороги своих домов или наряжаются для тайных встреч в таких вот подпольных клубах.

Никто не знает, что под маской скрываются сумасшедшие, опасные для общества, больные люди.

Но так ли они опасны, если до сих пор их всех не вычислили и не переловили? Какой же вред они нам приносят, если днем они такие же, как мы и совершенно ничем не отличаются от нас?

А вдруг все, что нам говорили ученые, политики, медики, психологи и богослужащие — наглая ложь?

СТАСЯ

Я просыпаюсь в незнакомом доме в объятиях рыжей голозадой девчонки. Сначала думаю, что это Инесса, но разглядев лицо, понимаю, что ничего общего. Везет мне на рыжух.

Она сладко спит, обняв меня двумя руками и уткнувшись носом в мою шею. Напрягаю свой мозг, пытаясь вспомнить ее имя. Тщетно.

Пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь с прошлой ночи и как я умудрилась так надраться. Тело гудит, голова гудит. Жуткое похмелье и поганый сушняк. В мозгу ни одного воспоминания.

Освобождаюсь от объятий девки, не разбудив ее. Оглядываю комнату в поисках своей одежды *я нагая, как и эта рыжуля *. Поднимаю с пола трусы и майку. Мы, оказывается, не одни в этой комнате.

На полу, почти рядом с моими трусами, храпит в собственной блевотине знакомый пацан — бармен из «Радуги». В одном кресле устроилась парочка худющих геев в трусах, в другом — лысая толстуха с огромными голыми сиськами, свисающими на живот.

Боже, надеюсь, я не участвовала ни в каких гейско-лесбийских оргиях, а миловалась лишь с рыжулей на диване.

Спотыкаясь о бутылки, разбросанные на полу, я иду искать ванную комнату. Однако, дверь в ванную закрыта с той стороны, хотя никаких звуков не слышно. Может, кто-то вырубился прям там. Туалет засранный и облеванный. У меня пропадает всякое желание им пользоваться.

На кухне в одиночестве попивает огуречный рассол из трехлитровой банки мой недавний знакомый и сосед по общаги — Егор.

— Нихрена себе. Ты-то как тут оказался? — я малость в шоке. Он ржет, затем рассказывает мне подробности этой ночи. И я потихоньку начинаю вспоминать.

Дину увез Слон, я в отчаянии напилась, а потом позвонила Егору и позвала на тусовку, не сказав, что это гейская вечеринка. Он кое-как нашел клуб, куда его спокойно пустили, приняв за своего. Он был в ахуе от того, что увидел здесь целующихся баб с бабами, мужиков с мужиками и сразу все понял.

Однако, он не зассал, как Дина и не сбежал. Нашел меня. Мы вместе пили, танцевали, я даже умудрилась залезть на барную стойку и станцевать на ней. Бармен Славик склеил пьяного Егора, а меня — та рыжуля. Потом мы все вместе поехали домой к бармену, где уже во всю резвились его друзья.

— Ни в каких оргиях я не участвовала? — на всякий случай спрашиваю я у Егора.

— Нет, — он снова ржет. — Ты не отлипала от рыжей девахи. А мне впервые отсосал парень. И знаешь, стыдно признаться, но мне понравилось. Никогда не испытывал ничего особенного к девушкам, но и никогда не думал, что могу быть геем.

— Я знала, что так будет. Это гей-радар. Как только я тебя увидела, поняла, что ты просто еще не знаешь, что ты гей.

— Однако, для меня все это довольно странно, — Егор чешет затылок. А я выхватываю у него из руки банку с остатками рассола.

— А мне хреново.

— Надо топать в общагу. Заодно, расскажешь мне, что за Дина, — говорит Егор. Я допиваю рассол, и мы вместе выходим из квартиры.

***

Нет никакого желания идти на работу. И тем более встретить там Дину. Я должна ее опасаться, ведь если она сообщит обо мне кому надо, меня снова загребут в психушку.

Я знаю, что она ночевала у Слона. Видимо, у нее не было другого выхода. Слон сказал, что отвез ее недавно домой, что она милая, что мне круто повезет, если удастся перетащить ее на нашу сторону.

Но я не уверена, что это вообще возможно. Дина вчера чуть ли не рыдала от страха. Вряд ли за одну ночь она могла поменять свое мнение о гомосексуалистах.

Я топаю на работу, открываю магазин, принимаюсь за уборку. Вскоре приходит Дина, осторожно здоровается со мной. И на этом все. Так и знала.

Через пару часов привозят продукты, и мы вместе идем помогать их разгружать. Делаем все молча, не глядя друг на друга. Иногда обмениваемся фразами, связанными с продуктами, типа: «Помидоры какие-то вялые привезли» или «Хлебобулочные задерживаются».

Я занимаюсь фасовкой, а Дина открывает уличное кафе. На разливное пиво и холодный квас начинают подтягиваться алкаши и старики со всей улицы.

Рисую вывеску «Самый дешевый пломбир только сегодня» и вешаю на окно. К нам заваливаются мамаши с детьми.

В общем, работа кипит. Жара стоит несусветная. Пот течет в три ручья. Мне хочется окунуться в холодную воду. Дина замотала свою косу в пучок на голове и в свободные минуты попивает ледяную газировку.

Я нахожу в подсобке крошечный вентилятор и ставлю его возле кассы.

— Лучше не надо, — говорит мне Дина.

— Мы и так работаем без кондиционера. Скоро растаем с тобой, как мороженое у того ребенка, — я киваю на пацаненка, у которого по руке стекает тающий пломбир и плюхается огромной каплей на кафель.

Беру тряпку и иду вытирать за этой маленькой свиньей. Напоминаю ему про мороженое. Он, спохватившись, начинает быстро слизывать набегавшие капли. Возвращаюсь к Дине.

— Нелли Васильевна не обрадуется, если увидит вентилятор. От него набегает слишком много за электричество, — говорит она.

— Пусть тогда улучшает условия работы, — бурчу я. — Какого хуя мы должны страдать в этой духоте?

Дина шикает, когда в магазин заходит очередной покупатель, и просит меня посмотреть, как обстоят дела в уличном кафе. Я выхожу во двор и вытираю пустые столики. За некоторыми из них устроились играть в карты алкаши. Так как стаканы, из которых они пьют, еще наполнены нашим пивом, я не могу их выгнать. Пусть себе играют. Лишь бы не начинали никаких пьяных разборок.

Возвращаюсь в магазин и встаю возле вентилятора. Дина обслуживает покупателей. Тут *внезапно* заходит рыжая девчонка, лицо который кажется мне смутно знакомым. Ба! Да это же та самая лесба из клуба. Именно в ее объятиях я проснулась сегодня.

На ней топик, из которого чуть ли не вываливаются аппетитные сиськи, и короткие шорты. Держу пари, ее задница в них смотрится шикарно.

Она видит меня, ухмыляется, подходит почти вплотную, перегнувшись через морозильную камеру, за которой я стою. Черт, она явно ожидала меня здесь увидеть. Отшатываюсь назад.

— Вам чего? — делаю вид, что не узнала ее. На нас подозрительно смотрит парочка покупателей, которых обслуживает Дина.

— Видела вывеску про дешевое мороженое, — растягивая слова, подыгрывает мне рыжуха *я так и не могу вспомнить ее имя*.

— Да, конечно. Остался последний рожок. Вы едва успели.

— Быстро же его у вас разобрали.

— За сорок то рублей.

— Дешевле некуда.

— Если будете брать, встаньте в очередь, — советую я, достаю из морозилки последнее мороженое и протягиваю красотке. Она удерживает мою руку в своей, прежде чем взять его, и идет к кассе.

Я подхожу к окну и снимаю вывеску про пломбир. Когда из магазина выходят посторонние, я хватаю рыжуху за руку и тащу ее в подсобку.

— Дин, я ненадолго отлучусь, — кричу явно обескураженной Дине, прежде чем захлопнуть за нами дверь.

***

Из подсобки мы выходим на мини-склад, в котором громоздятся ящики с продуктами, коробки всевозможных размеров и бочонки с селедкой и квашенной капустой на развес.

Запахи стоят съедобные. Получше чем запах хлорки в подсобке.

— Я разве говорила тебе, где работаю? — спрашиваю у рыжули. Она уже начинает ластиться ко мне, щекотать губами мою шею, задирать кверху футболку.

— Ты все мне рассказала, — шепчет она мне на ухо. Ее горячее дыхание обжигает. Стараюсь не думать о Дине.

Приспускаю лямки топика и лифчика девчонки, обнажив пухлую грудь. Склоняюсь к ней, поочередно беру в рот и посасываю крошечные розовые соски *не думать о Дине*.

Спускаюсь ниже, встаю на колени, расстегиваю замок на шортиках, стягиваю их вниз вместо с трусами. Целую бритый лобок.

Затем разворачиваю к себе задом. Слишком резко. Деваха ойкает и прижимается голыми сиськами к стене, выпячив свою мягкую попку *не думать, не думать о Дине*.

Начинаю покусыпать аппетитные булочки, одновременно мну их обеими руками. Раздвигаю их в стороны и вылизываю обе дырки. Кисло-сладкими выделениями наполняется мой рот. Красотка слишком громко стонет *Дина может услышать*.

— Заткнись, блять, — рычу я.

— Прости, — извиняется она, но все равно продолжает стонать. Я бросаю ее задницу и поднимаюсь с пола. Затыкаю ей рот поцелуем.

Вскоре она опускается ко мне между ног. Я присаживаюсь на край ящика с консервами и ловлю кайф. Рыжуха засовывает в меня два пальца. Я довольно порыкиваю и вот, когда я уже на грани оргазма из меня вырывается еле слышное:

— Дина…

— Что? — рыжуха останавливается, услышав меня. — Дина? Охренеть! Ну и дрянь же ты, — она встает с корточек, поправляет на себе одежду и убегает, даже не обернувшись.

Я остаюсь сидеть на ящике с раздвинутыми ногами. Неудовлетворенная и немного обескураженная. Блин, похоже я влюбилась. Этого мне еще не хватало. Самое время, как же.

Глупая, бестолковая. Ты только вылезла из психушки. Обратно захотела?

Привожу себя в порядок и возвращаюсь в магазин. Дина за кассой читает какой-то журнал. Делает вид, что не замечает меня.

Мне это только на руку. Если она не будет обращать на меня внимания, то, возможно, мне станет пофиг на нее. Влюбленность пройдет. Надеюсь.

***

Как же я ошибалась. Дни идут, а голова моя забита Диной. Я начинаю замечать всякие мелочи, когда наблюдаю за ее работой. Впадаю в эйфорию при виде ее улыбки, адресованной *естественно, не мне* посетителям, которых она обслуживает на кассе.

Каждое ее движение наполнено грацией и изяществом. Она женственна, она прекрасна. Она идеальна. Никогда не спотыкается *а вот я постоянно*, не матерится *как ей это удается*, не делает глупых необдуманных действий *моя жизнь — сплошные глупости*. Только то, что необходимо. Всегда все четко, правильно, старательно.

Она всего лишь продавец-кассир. И может быть, я несу несусветную чушь. Но я как-то заметила, что даже когда она пролила на пол свой кофе и стала вытирать его тряпкой, она это делала изящно. И вместо моего привычного «блять, что за хрень», она сказала: «Ой, какая я неловкая». Неловкая? Это даже смешно звучит по отношению к ней.

Сравнивая меня и ее, можно сделать следующий вывод — мы не пара. Вот так просто. Я совершенно ей не подхожу со своей уродливой походкой, крякающим голосом, бестактностью и излишней болтливостью. На меня без смеха взглянуть нельзя.

На нее можно смотреть только с восхищением. Не удивительно, что она замужем. Удивительно то, что он ее бьет. Как ты, придурок, можешь бить этого ангела? Так и хочется втащить ему за это. Еще раз увижу на ее теле или лице следы побоев, подстерегу возле подъезда и…проведу с ним поучительную беседу. Слона с собой позову для устрашения. Заодно подстрахует.

Я испытывала что-то подобное один раз. Еще когда училась в институте и была влюблена в свою преподшу. Типичная история. Закончилась ничем. Я даже не смогла ей признаться.

В тоже время меня утешала другая преподша, у которой якобы были ко мне какие-то чувства. К слову, она преподавала ОГР (основы гомосексуализма в религии). Было забавно наблюдать за тем, как она обманывает аудиторию из ста человек на своих лекциях, а после них сношает меня на своей кафедре.

А потом мне все это надоело. И секс с ней стал скучным. Я ничего не чувствовала к ней. Не могла ответить взаимностью.

И поэтому она сдала меня. Сука.

***

Во время очередной пьянки с Егором в общаге он советует мне поговорить с Диной.

— Она не сможет тебя проигнорировать. Спорим, ей тоже хотелось бы это обсудить, — говорит он.

— А, по-моему, она старается забыть ту ночь как страшный сон. И делает вид, что ничего не было.

— Она тебя не сдала. Это уже хороший знак. Сколько ты будешь себя изводить? И вообще я скучаю по женским стонам за стенкой, — Егор с грустью пожевывает чипсину.

— Когда я кого-то трахаю, то думаю о ней. И поэтому *не думала, что когда-нибудь на это решусь* мне лучше никого не трахать. Чтобы не вышло так, как с рыжулей в магазине. Эх, сейчас бы Анфиску рядом. Она бы точно что-нибудь придумала, — когда я пьяная, всегда вспоминаю Анфису.

Вспоминаю то время, когда мы вот так же бухали с ней в съемной студии после тяжелого дня.

Егор не сможет заменить ее. И не потому что у него есть член. С Анфисой слишком много всего связано. Все еще не могу смириться с тем, что она предала ЛГБТ. Предала всех нас. Предала меня.

— Не раскисай. Не люблю, когда ты киснешь. Может, рванем в «Радугу»? — предлагает Егор.

— Они работают только по выходным, сам знаешь.

— Но у Славика есть ключи, — Егор подмигивает мне. Недавно он начал встречаться с барменом Славиком. Говорит, что ради интереса. Однако мне кажется, что он тупо влюбился, просто не хочет самому себе в этом признаваться.

— И какой прикол мне будет тусоваться с вами, как третий лишний?

— Мы можем позвать тебе кого-нибудь, — Егор пожимает плечами.

— Я ведь тебе уже объяснила. Не хочу я трахать телок. Только Дину. Но это невозможно, — я обреченно вздыхаю. Боже, в кого я превратилась. Веду себя как сопливый подросток.

— Никто не заставляет тебя трахать телок. Просто потусоваться.

Я размышляю, вспоминая, кого из знакомых могу позвать. Одно время *еще в колледже* я хорошо дружила с Евой Новоселовой — однокашницей. Потом меня закрыли в дурке, и я потеряла с ней связь. Знаю лишь то, что она тоже бросила колледж.

Ее никогда не подозревали в гомосексуализме, но из-за нашей дружбы ей пришлось проходить тестирование. И мне, честно говоря, стыдно за это.

Решаю, что самое время ее разыскать. В интернете это плевое дело. Нахожу ее через общих знакомых в соц сетях, пишу сообщение: так мол и так, погнали в «Радугу».

Она онлайн и отвечает практически сразу. Спрашивает, как мы собираемся туда попасть, если сегодня только четверг. Рассказываю про Славика. Потом она спрашивает, может ли она взять с собой друга. В общем, мы договорились встретиться через час у входа в клуб.

Егор созвонился со Славиком, и он через минут десять подъезжает за нами на своей раздолбанной ладе еще и с каким-то пацаном на заднем сидении.

— Это мой братан Мишаня. Предки в Крыму отдыхают. Подсунули мне его. Приходится таскать с собой. Дома сидеть не хочет он, видите ли, — объясняет Славик.

— Не стуканет? — спрашиваю, примечая, что Мишане на вид лет пятнадцать-шестнадцать. Вылитый Славик, только волосы коротко стрижены. Сейчас в школе всех пацанов коротко стригут. Такие правила.

— Я не стукач какой-нибудь, — обижается Мишаня. — И вообще я тоже гей. Так что мне можно с вами тусить.

— Гей он, — ухмыляется Славик, а сам подмигивает Егору. Тот заливается краской.

Мы мчимся по дворам, озираясь по сторонам, чтобы не нарваться на гаишников. В такое время их полно на дорогах, ищут нарушителей.

Я сижу рядом с Мишаней и весь путь он от меня не отстает. Устроил чуть ли не допрос. Давно ли я лесбиянка и много ли у меня было девушек *блаблабла*. Какой любопытный пацаненок.

***

Когда мы подъезжаем, возле дверей в «Радугу» нас ожидают Ева с другом. Она радостно бросается мне на шею. Практически не изменилась за два года. Только волосы осветлила.

Раньше она мне нравилась как девушка. Мы тогда только поступили. Все держались в стороне друг от друга. Я ее сразу приметила. Подкатила. Но на тот момент она уже была в отношениях с девушкой. А я не собиралась ее отбивать или еще как-то вмешиваться. Потом, когда стали поближе общаться, поняла, что она прекрасный друг и мне этого достаточно.

Пока Славик возится с хитрым замком на двери, спутник Евы деловито протягивает мне руку и представляется:

— Максим.

Не успев представиться в ответ, я вглядываюсь в его лицо и узнаю брата Дининого мужа. Тот самый, которого родители таскают в церковь после какого-то гейского инцидента в школе. Ему недавно поплохело в церкви от духоты. Я думала тоже грохнуть в обморок в тот день, там было как в аду.

Он делает вид, что не узнал меня. Приходится подыграть и пожать ему руку. А может и правда не узнал?

Мы, наконец, заходим. Славик ведет себя как хозяин. То не берите, то не трогайте, туда не ходите. Сплошные «не». Я прошу Егора заткнуть его и трахнуть, чтобы успокоился. Он принимает во внимание мою просьбу. И спустя пару минут уводит Славика в подсобку.

Мы начинаем тусовку без них. Я, Ева, Максим и малыш Мишаня. Садимся за один столик, разливаем привезенное пиво *Славик сказал, что прибьет если возьмем что-то из бара*, болтаем о том, о сем.

Я думала, что поговорю с Евой о Дине, но так как тут сидит брат ее мужа, я решила воздержаться от этого разговора.

Вскоре возвращаются Славик с Егором. Возбужденные, краснющие и растрепанные. Мишаня начинает их подкалывать совсем не по-детски.

Мы пьем, разговариваем, танцуем. Час идет за часом. Пиво заканчивается, и Славик сам начинает таскать бухло из бара.

— Мы ж не расплатимся потом, — говорим ему.

— Да никто не заметит, — отмахивается он.

— А вдруг проверят и недостача. Тебя ж выпрут.

— Я их сдам полиции, если выпрут.

На том и порешили. Мы пьем столько, сколько влезает.

Я плыву как в тумане. Не замечаю, как сижу в обнимку с Евой. Она рыдает у меня на плече, а я ее успокаиваю. Она рассказывает мне про свою девушку, которая около года назад покончила с жизнью.

Они встречались почти пять лет. В тайне. Ни одна душа не знала о них. Даже я, когда дружила с Евой еще в колледже, не знала, как выглядит ее девушка, кто она, где живет, чем занимается. Ева никогда о ней не говорила. Даже ее имени не произносила. Я никогда не видела ее с кем-то в «Радуге» или на других тусовках. Это был только их секрет.

Они уже решили уехать из страны в Америку, где по-прежнему разрешены однополые браки. Они познакомились по переписке с другой такой парой, которые во всем им помогали. Уже оформили визу, паспорта, когда внезапно родители девушки Евы *она все еще не называет ее имя* каким-то образом, узнали про ее ориентацию и упекли в психушку.

Девушка Евы проторчала там чуть больше месяца. На нее плохо действовали лекарства. У нее случались приступы. И в один из таких дней она покончила с собой. Наглоталась каких-то таблеток, которые выкрала у медсестры.

Ева все еще не может прийти в себя. Она не верит, что такое могло произойти. Они были так счастливы все эти годы. С самой школы вместе. Знали друг о друге все.

Я плачу вместе с ней. Сквозь слезы вижу, как Максим целуется с Мишаней.

***

Надо завязывать с пьянками. Нелли Васильевна снова отчитывает меня за опоздание.

— Я больше не потерплю этого, Анастасия. Еще одно опоздание и можешь искать себе новую работу, — грозит она мне.

Я сразу вспоминаю седьмой класс, когда она лупила нас указкой за невыполненное домашнее задание.

Я никогда не была сильна в точных науках, особенно в математике. Обычно мне доставалось больше всех. Но тете Вере было плевать, откуда у меня синяки на руках. Наверное, она думала, что я дерусь в школе.

Я могу уйти прямо сейчас. Эта работа не такая уж прикольная. Драить полы да таскать ящики. Если изначально меня держала здесь только зарплата, которой я оплачиваю комнату в общаге, то сейчас я работаю из-за Дины.

Если я уйду, то перестану с ней видеться. Если я уйду, у меня не останется никаких шансов.

— Я хочу еще один выходной, — говорю я внезапно. Нелли Васильевна поднимает брови. Она в недоумении. Так и слышу ее мысли: «Кретинка. Я тебя собираюсь уволить. Какой тебе выходной?»

Начинаю быстро объяснять, что, мол, мне нужно отдыхать нормально, чтобы высыпаться. Не успеваю делать все домашние дела за один выходной, поэтому приходится заниматься уборкой/готовкой/стиркой после работы. Совсем не высыпаюсь и опаздываю.

Естественно, она не в курсах, что я снимаю в общаге комнату, в которой невозможно повернутся. Не знает, что живу одна, нет у меня никого, кому надо наваривать борщи и стирать носки.

Хозяйка с минуту размышляет о моей просьбе.

— Если ты возьмешь выходной на неделе, то мне придется доплачивать Дине за уборку в этот день, — наконец, говорит она. Этого я и ждала.

— Не придется, если мой выходной будет в тот же день, что и у нее, — радостно выдаю я. — По субботам вместо нас работает ваша племянница, верно? Что если она будет выходить еще и по вторникам? Оплату за этот день буду отдавать вам лично из своей зарплаты. Мне действительно очень нужен выходной *деньги мне тоже нужны, но Дину я хочу больше*.

— Ладно. Пусть так, — вынуждена согласиться Нелли Васильевна.

Я готова прыгать от счастья. Мгновенно в голове созревает план. Я наведаюсь к Дине в гости в ближайший вторник.