Начало

ДИНА

Первые признаки заражения гомосексуализмом:

1. Вы чувствуете крайнее влечение, некую романтическую привязанность к людям своего пола (или конкретному человеку).

2. У вас появляются навязчивые идеи изменить свой внешний вид, выкрасить волосы, поменять имидж.

3. Вы часто впадаете в депрессию и размышляете о своей жизни как о предмете ненависти, вас не устраивает ваша жизнь, вы хотите что-то изменить в ней.

4. У вас проявляется внезапный интерес к окружающим вас бывшим гомосексуалистам (если таковые знакомства имеются).

5. У вас возникает чувство страха и неуверенности в себе.

6. Вы желаете поделиться с кем-то своими переживаниями, но боитесь открыться близким людям.

7. Вы испытывается чувство жалости по отношению к гомосексуалистам.

При обнаружении хотя бы одного из этих признаков, немедленно обратитесь в специальные учреждения. Список учреждений прилагается.

(из пособия «Гомосексуализм — как проблема современного общества» А.М. Беляев, С.И. Ануфриева)

Пока Влад пьет кофе, глажу ему рубашку. Периодически зеваю. Планирую поспать немного, когда Влад уйдет на работу. А потом нужно сварить суп и прибраться в комнате.

Обычно я устраиваю уборку в субботу. Но мой муж настоящая свинья, ей-богу. Комнате достается больше всего. Разбрасывает носки где попало, копит грязные кружки на столе, конфетные фантики под столом… Короче говоря, он типичный мужик.

О каком ребенке может быть речь, когда мне достаточно мужа-грязнули? Свекрови этого не скажешь. У нее в гостях он ведет себя как истинный джентльмен. Никакой тебе отрыжки за столом.

А вот если я хоть раз поведу себя по-свински, начинается ор выше гор. Я ведь девушка. Я не могу ни помыть после себя тарелку или ходить дома в растянутой старой футболке. Я должна блистать.

— Долго ты будешь возиться? — торопит меня Влад, притопав из кухни в комнату с чашкой кофе. Мгновенно на пол капает здоровенная капля. Хорошо, что летом мы убираем ковер.

— Один рукав остался, — ничего не говорю ему про кофе. Ему бесполезно что-то говорить. Я знаю, какой ответ последует *ты — женщина в доме, уберешь за мной*.

Он садится на диван и включает телек. Идут новости.

— Прошедшей ночью правоохранительным органам удалось обнаружить подпольный клуб, находящийся в подвале здания жилого дома, — сообщает диктор.

У меня сердце начинает колотиться с такой скоростью, что кажется, оно готово вырываться из груди. Вдруг это тот самый клуб.

Если я повернусь и взгляну на экран, Влад это заметит и решит, что меня интересуют такие новости. Я вынуждена напрячь слух.

Диктор тем временем вещает:

— Жильцы с первого этажа пожаловались на громкую музыку, доносящуюся откуда-то снизу. Кто бы мог подумать, что там располагается запретный клуб для больных гомосексуализмом. Об этом говорят все улики. Участники были немедленно задержаны. В ближайшее время их опросят, протестируют на наличие гомосексуализма и направят в специальные учреждения.

— Дебилы. Сборище полоумных, — вставляет Влад и отхлебывает кофе. — Наши налоги идут на их лечение. Абсурд. Таких усыплять надо. Как собак.

Внезапно у меня появляется желание шлепнуть его по губам. Или дать нехилую затрещину.

— Эта не последняя шокирующая новость из Екатеринбурга. Буквально час назад пьяный водитель сбил шестерых подростков, стоящих на остановке в ожидании автобуса… — говорит диктор, а у меня вырывается облегченный выдох.

Это произошло не в Москве. Значит со Стасей все хорошо. Со Слоном и его парнем тоже. И со всеми остальными. Они в безопасности.

Выключаю утюг и отдаю рубашку Владу.

— Я, между прочим, опаздываю из-за тебя, — ворчит он. — Вызови такси.

Я зла на него. И в тоже время спокойна за Стасю. Молча вызываю такси. Отправляю Влада на работу, а сама ложусь спать.

***

Просыпаюсь от громкого звонка в дверь. Всегда ненавидела его. Мертвого поднимет.

— Иду! — кричу из комнаты, запахивая халат. Кого это притащило с утра пораньше?

Открываю дверь. На пороге стоит Стася собственной персоны. Улыбка до ушей. В руках у нее чумазый котенок, который тихонько попискивает.

— Ты чего не на работе? — спрашиваю.

— У меня теперь по вторникам выходной, как и у тебя. Ой, я тебя разбудила что ли? Никогда бы не подумала, что ты спишь до обеда, — тараторит Стася.

— До обеда? — ахаю я. — Который час?

— Полвторого.

Негромко выругиваюсь. Как я могла столько проспать? Суп не сварила, в комнате не убралась. Да еще и режим себе сбила, тьфу ты.

Осознаю, что все еще держу Стасю на пороге. Понятия не имею, что ей нужно, но как-то некультурно говорить через порог. Приглашаю ее войти.

Она заходит и сразу шлепает котенка на пол. Он делает неуверенный шаг и принюхивается.

— Потеряшка, — говорит, как ни в чем не бывало, Стася. Сама вылезает из кед и бесцеремонно проходит на кухню.

Я хоть и привыкла к ее манере поведения, но все же дома она у меня впервые. И, кажется, я чувствую неловкость больше, нежели она. Подхватываю котенка на руки и захожу с ним в кухню. Стася уже расположилась за столом и жует ириску из вазочки.

— Миленько у тебя, — делает она комплимент моей кухне. Знает ведь, зараза, как ко мне подольститься.

Наливаю котенку в блюдце молока, ставлю на пол и предлагаю Стасе чай, но она отказывается. Говорит, что слишком жарко, и сама наливает себе воды из-под крана. Очень ловко орудует у меня на кухне. Откуда ей известно, где стоят чашки?

Я начинаю готовку супа, достаю из холодильника овощи. Тем временем, Стася болтает о том, что проходила мимо и решила зайти, проведать меня, так как вчера я жаловалась на головную боль. Как же, мимо…*мы обе знаем, что она врет*.

Я рада, что не приходится смотреть на нее и встречаться взглядами. Я стою к ней спиной, чищу картошку, отвечаю ей, не поворачивая головы, делаю вид, что увлечена готовкой.

Между нами все как-то странно. И я ощущаю напряжение, исходящее от нее. Она как будто пытается делать вид, что не было той ночи в клубе. В прочем, как и я. Но нам обеим сложно держать это в себе. Чувствую, что могу взорваться.

***

Не знаю, как так получается, но я сама начинаю *запретную* тему. Спрашиваю, как дела у Слона.

— Мы переписывались всего пару раз после той вечеринки. У него напряг с работой, — отвечает Стася не своим голосом.

— Что-то серьезное?

— Да нет. Просто приближается первое сентября, он готовится.

— К чему? — не понимаю я. — Кем он работает?

— Учителем в средней школе.

Я малость в шоке, но Стася этого не видит. Продолжаю усердно нарезать капусту.

— И какой предмет он преподает?

— Историю. А еще у него свой кружок, различная внеклассная деятельность, семинары. Он активист.

— А его…парень где работает? — я запинаюсь вовсе не нарочно. Мне так непривычно думать, что у мужчин могут быть столь близкие отношения. Хотя они не кажутся мне психами.

— В банке. Консультант. Очень прошаренный в своем деле, — говорит Стася. Мы на минуту замолкаем. Снова в воздухе повисает напряжение вперемешку с неловкостью.

— В Екатеринбурге прикрыли один клуб, — начинает Стася слишком осторожно, как бы аккуратно. Боится, что я снова сбегу? Из своего дома что ли, глупенькая.

— Я слышала по новостям.

— Как пить дать, отправят всех в дурдом, — она тяжко вздыхает.

— Сказали, сначала проведут тестирование…

— Да насрать им на эти тесты. Их поймали с поличным. Даже разбираться никто не будет. Когда меня первый раз поймали, даже не тестировали. Просто закрыли в дурке на три месяца. Несовершеннолетнюю. Якобы для профилактики, а сами пичкали лекарствами.

— Как ты попалась? — спрашиваю я. Это ее больная тема, я знаю. Но она сама стала говорить о своем опыте. Возможно, ей важно выговориться. Не знаю зачем, но я поворачиваюсь и смотрю на нее.

Отросшая челка прилипла к потному лбу, коротенький хвостик растрепался, резинка вот-вот соскользнет на пол. Под глазами у нее синяки. Или из-за бледной кожи, или потому что не высыпается, а может, недоедает.

Принимаю решение покормить ее, как только сварится суп. Вот смотрю на нее и думаю, что она совсем еще молодая, а столько всего пережила. За что? Чем она хуже других?

Она рассказывает свою историю и облизывает губы, смотрит в пол, иногда бросает нервный взгляд на меня. Как будто стыдится того, что с ней произошло.

— Мы раньше собирались на заброшенной стройке. Кажется, там изначально строили собачий приют, но почему-то забросили, видимо, денег не хватило. Там часто тусило всякое быдло со всего района по ночам, горланили песни до самого утра, ну а днем мы — подростки. Тихо, никому не мешали. Попивали пиво, если деньги удавалось стрельнуть у предков. Мне же тетка никогда не давала, поэтому я пить начала только в колледже. Нас в компании было пятеро. Я, Анфиска и три парня-гея. Не знаю, как так получилось, что мы все сдружиилсь. Если с Фиской мы с пеленок были вместе, то трех единомышленников обнаружили не сразу. Гей-радар однажды сработал, видимо. Мы собирались практически каждый день. А что еще делать? И вот в один такой день нас засек какой-то алкаш. И прикинь, сдал нас мусорам. Вот не в падлу же было ему идти до участка. А я как раз лодыжку повредила на физре. Не повезло, как всегда. Еле ходила. Когда полиция нагрянула, я единственная не смогла убежать. В жопу этого гомофоба-алкаша. Мы были детьми совсем. Мне шестнадцать только исполнилось, — кажется, Стася вот-вот разревется. — На меня оформили дело, все серьезно. Я один раз поговорила с соц работницей. Один раз. Знаешь, что она мне сказала? Это гнусная сука. «У тебя слишком короткая стрижка для девочки. Мы направим тебя в детское психиатрическое отделение ради профилактики. Они там из тебя всю дурь выбьют. Сразу косу отрастишь».

— Так и сказала? — я как раз теребила свою косичку. — Неужели такое возможно? Направить ребенка в психушку только из-за стрижки?

— Они всегда найдут причину напичкать лекарствами. Чтобы у тебя отключились мозги, органы, пропало всякое желание жить. Они считают нас дефектными. Зачем обществу дефектные люди? Надо от них избавляться. Будь то дети или взрослые, им насрать. Если мы мыслим не так, как все — это не порядок. Это аморально. Это выходит за рамки норм и правил. А нормы и правила созданы для того, чтобы всех контролировать. Они теряют над нами контроль.

***

Стася засиживается у меня до самого вечера. Кормлю ее обедом, хвалит мой борщ. Затем мы купаем в тазике котенка. Оказывается, он любит воду. После мытья он становится белоснежным и пушистым.

Перебираемся в комнату, играем с котенком, придумываем ему имя — Каспер. Смотрим какую-то киношку по телеку и просто болтаем.

Давно не проводила так свой выходной. Обычно я занята домашними делами и толком не отдыхаю. Это первый вторник, когда я не прибралась в комнате, не занялась стиркой, не сходила в магазин…

Когда Стася уходит *говорит, опаздывает на тренинг*, я смотрю на часы и вспоминаю про Влада. Он должен был прийти еще час назад. Задерживается. Видимо, много работы.

Без Стаси в квартире становится слишком тихо. И я впервые ощущаю одиночество и какую-то пустоту.

Она оставила мне Каспера. Он мирно спит на любимой подушке Влада. Зачем я согласилась его взять? Стася сказала, что я смогу о нем позаботиться. А я ее послушала.

Муж убьет меня. И котенка тоже. У него ведь аллергия. Какая же я дура! О чем только думала. Нужно написать объявление, пристроить Каспера в хорошие руки. А завтра купить ему лоток *уже ссыкнул на ковер*.

Расстроилась. Иду на кухню, нарезаю салат. Слышу вошканье за дверью, затем лязганье ключей. Пришел. Достаю вчерашнюю запеканку, разогреваю в микроволновке.

Влад практически заваливается в квартиру. Он пьян. И это во вторник. А я-то, дура, думала, работает в поте лица.

— Жена, иди сюда, — говорит заплетающимся языком.

— Что за праздник сегодня у тебя? — помогаю ему раздеться.

— Горе, Динка. Уволили меня.

— Почему? Что натворил? — этого нам только не хватало.

— Облажался я по полной программе, — он начинает рассказывать как накосячил с какой-то важной сделкой, как испортил проект, как партнеры отказались сотрудничать с их компанией, а шеф его застыдил и уволил. И вот полдня Влад упивался в баре, пропивая оставшиеся деньги.

Я ничего не говорю ему. Просто слушаю. Я не критикую, не начинаю скандалить. Я просто думаю о том, что надо оплачивать коммуналку в ближайшую неделю, а денег нет. Придется просить аванс на работе.

Влад жрет запеканку, обливаясь слезами и соплями. Просит открыть ему коньяк, припасенный на его день рождения.

— Тебе хватит на сегодня. Доедай и ложись спать.

— Да ты кто такая, чтобы указывать мне? Ты всего лишь баба. Буду я тебя слушать, — начинает орать Влад. — Наливай мне мой коньяк! Я сам его покупал! На свои деньги! Имею право выпить, когда захочу.

Я продолжаю сидеть за столом, потирая пальцами виски. Голова разболелась. Влад встает и идет к холодильнику. Шарится по полкам, но не находит заветную бутылку. Она стоит в шкафу, но он этого не знает.

На пол летят продукты из холодильника. Влад злится, рычит, кроет меня трехэтажным матом. Я встаю и хочу пойти в комнату. Но он преграждает мне дорогу, хватает за шею.

Перед глазами плывет. Я задыхаюсь. Я думаю о том, что вот сейчас все закончится. И я ничего не почувствую. Ни разочарования, ни боли.

***

Прихожу в себя от ударов по щекам.

— Очнись, сука! — кричит он.

Ужасно болит шея. А еще хочется пить. Поднимаюсь с пола. В голове будто бьют молотом. Я, шатаясь, выхожу из кухни. Влад плетется следом, продолжая материть меня.

— Куда ты спрятала коньяк?! Отдай мне мой коньяк, сука!

Он так часто называет меня сука, что я начинаю ему верить. Я действительно сука. Побитая собачка. Практически задушенная.

В ванной смотрю на себя в зеркало. Шея местами красная, местами синяя. Как я в таком виде объявлюсь на работе? А что подумает Стася?

— Ты зависишь от меня, забыла? Я могу выкинуть тебя из своей квартиры, когда захочу, — дышит мне в спину перегаром Влад. — Ты должна быть послушной девочкой. И делать то, что я хочу. Сказал — налей коньяк, ты мне его наливаешь. Сказал — хочу минет, ты мне его делаешь. Все просто, Дина, — он разворачивает меня к себе и давить на плечи. Пытается склонить меня к своей ширинке.

— Я хочу, чтобы ты мне отсосала прямо сейчас, — рычит Влад.

— Я не буду этого делать. Ты пьян, — я твердо держусь на ногах.

— Мой член не пьян. Он трезв и бодр, — Влад ржет над собственной шуткой и спускает штаны. — Посмотри на него. Он готов. Давай, сделай ему приятно.

— Ты мне противен, — говорю я. Мне становится действительно противно, мерзко, гадко. Я живу с чудовищем. Я замужем за ублюдком.

Влад залепляет мне пощечину и хватает за косу. Больно тянет вниз. Но я не склоняюсь. Я терплю. Тут я вижу котенка, который осторожно заходит в ванную и издает слабое мяуканье. Он смотрит на меня.

*зачем же ты пришел, уходи, пока Влад тебя не заметил*

Тут мой мерзкий муж начинает нещадно чихать. Выпускает из руки мои волосы. Я, воспользовавшись ситуацией, хватаю Каспера и несусь с ним в комнату. Куда мне его спрятать?

— Каково черта? Что за хрень? — Влад заходит в комнату и глядит на котенка у меня в руках. Глаза у него слезятся.

— Его подбросили. Я взяла его на время. Пока не найду хозяев.

— Ты взяла в мою квартиру кота? Зная, что у меня аллергия на ебаную шерсть? — вопит Влад. — Дай его сюда! — он тянет руку. — Дай, я придушу его. И проблема решена.

— Ты с ума сошел. Не смей его трогать, — я в ужасе, пячусь вглубь комнаты.

— Как же ты меня бесишь, сука! Тупая тварь! Я тебя проучу, — Влад кое-как достает из свисающих штанов ремень и идет ко мне. Мне больше некуда отступать. Я сажусь на пол у дивана, поднимаю колени к груди, сжимаюсь в комок, пряча внутри Каспера.

На спину обрушаются удары ремнем. Я плачу сквозь боль. Влад не успокаивается. Он пинает меня ногой, и я выпускаю из рук котенка. Тот со страхом убегает прочь. Надеюсь, он спрячется где-нибудь.

Влад толкает меня, прижимает мое лицо к полу. Я знаю, что он хочет. Я ведь отказалась делать ему минет.

Я пытаюсь сопротивляться, но он слишком сильно меня держит. Придавливает своим вонючим телом. Я ощущаю его тяжесть на побитой спине.

Я реву без звуков.

Он задирает мой халат, стягивает вниз трусы, плюет на свой член и резко входит в меня. Мне больно. Мне мерзко.

Меня насилует мой муж.

***

Я иду по темной улице. Моросит мелкий холодный дождь. Скоро осень.

Каспер цепляется острыми коготками за мою кофту и тихонько мяучит. Наверное, ему все еще страшно. Как и мне.

Влад кончил, залез на кровать и сразу вырубился. Я знаю, что завтра он будет жалеть о содеянном. Будет названивать мне, умолять вернуться. Наверное, так и будет. Я знаю его.

А хотя, я уже ни в чем не уверена. Я думала, что знаю. До сегодняшнего дня. Одно дело, когда он сломал мне руку, сам же отвез в больницу, сидел там со мной, раскраивался. Он тогда сам не ожидал, что так выйдет.

А сегодня в него будто вселился бес. Это не тот Влад, которого я полюбила, будучи студенткой. Из-за которого бросила академию.

Мне некуда идти. Но я больше не хочу оставаться там. Я собрала кое-какие вещи. Самое необходимое *хотя откуда мне знать, это мой первый побег из дома*.

Я не могу посреди ночи поехать к родителям. Даже если я и найду такси, это обойдется в нехилую копеечку. А у меня нет лишних денег.

Ноги сами приводят меня к общежитию, где живет Стася. Я знаю номер ее комнаты — 666. Она как-то раз упомянула это. Неизвестно, дома ли она сейчас. Может тусуется в том клубе.

У меня нет подруг, нет друзей. Единственный вариант — подняться к Стасе и переночевать у нее. Я не вижу другого выхода. Это безумие, но не мерзнуть же мне на улице. Да и Каспера жалко.

Побродив между этажами и секциями, я таки нахожу комнату 666. Дверь немного приоткрыта. Оттуда слышны голоса, смех. Я колеблюсь с минуту. Затем все же стучусь.

— Входите! — кричит Стася.

В глаза ударяет пустота. Голые стены, кое-где приклеены какие-то рисунки карандашом, пустая комната с одним лишь матрасом. Освещение тусклое — одинокая голая лампочка свисает с потолка. За перегородкой душевая кабина, а дальше дверь, наверное, в туалет.

Стася в компании кудрявого мальчишки и пары бутылок вина. На мгновение мелькает мысль, что он ее парень. Да нет, не может быть. Она же лесбиянка.

— Что случилось? — увидев меня, она подскакивает с матраса.

— Я… — а ведь и правда, я даже не придумала объяснение. Что мне сказать?

Но, кажется, она все понимает без моих слов. Берет котенка из моих рук и плюхает его на матрас рядом с парнем. Берет меня за руку и так же подводит к матрасу. Я принимаю это за приглашение сесть.

— Так вот ты какая, Дина, — говорит мне парень. — Я Егор. Живу по соседству. Подбухиваю со Стасяном периодически. Ты ведь не против?

— Я? Нет, — удивленно пожимаю плечами. Почему он спрашивает меня?

— Заткнись, придурок, — шикает на него Стася, а потом ахает, глядя на мою спину. — У тебя кровь!

Я почти ничего не чувствую. Кровь пропиталась через кофту.

— Тащи йод и пластырь, — дает Стася распоряжение Егору. — Матрас есть? Одеяло и подушка?

— Ща найдем, — он исчезает. Возвращается практически сразу. В руках подушка и огромный плед.

— Матраса нет, но вот этот плед очень толстый. Из аптечки только бактерицидный пластырь, — протягивает Стасе упаковку.

— Сойдет. Спасибо. А теперь проваливай, — Стася по-доброму шлепает его по плечу. Он понимающе кивает, желает мне спокойной ночи и уходит к себе.

***

«Гомосексуалы осквернили светлый символ радуги. Они создавали флаги с привычными нами цветами, рисовали плакаты, разукрашивали себя. Мы позволяли это безобразие, не зная, какой опасности подвергаемся. Мы не знали, что эти люди больны. Мы давали им свободу слова, в душе понимая, что они не правы, что все это ненормально.

Те безумные времена далеко в прошлом. Сейчас мы имеем возможность влиять на этих больных людей, помогать им побороть в себе эту болезнь, исправиться и стать полезными для общества. Так пусть же радуга станет символом борьбы с гомосексуализмом. Символом традиционной, чистотой и правильной любви, к которой мы с вами привыкли»

(Обращение народного депутата государственной думы Чернова П. А. с целью поддержки новой программы по борьбе с гомосексуализмом)

— Нужно промыть раны. Сходи в душ. Я пока сделаю чай. Будешь чай? Или вино? — суетится Стася. — Ты извини, что у меня тут так, ничего нет. Егор всегда выручает. Подогреть еду, приготовить еду, хранить еду. Все, что связано с едой. У него кухня есть своя маленькая. А в общую я не хожу, там всегда полно людей. Тырят продукты и посуду.

— Не волнуйся. Все нормально. Прости, что я вот так заявилась. Мне некуда пойти.

— Я рада тебе. Правда. Жаль, что при таких обстоятельствах. Этот твой муж-уебок… Все ведь из-за него? У тебя шея в синяках. Я сразу заметила. И тебе нужно срочно промыть раны. Я налеплю пластырь. А кофту в стирку к Егору закинем. У меня тут тоже скопилось. До завтра высохнет. Полотенце дать?

— Не нужно. Я взяла.

— Тогда я пойду к Егору, сделаю чай. А ты мойся, — Стася подхватывает на руки котенка и выходит из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

До меня не сразу доходит, почему она вышла. Я жила в общежитие и принимала душ с пятью девушками одновременно. У каждого свой кран, никаких перегородок. Все друг друга видят. И это было вполне себе естественно.

Да, но Стася лесбиянка. Видеть обнаженную девушку для нее своего рода соблазн? Или она просто решила оставить меня наедине? В любом случае, я рада этому.

Принимаю душ в слезах. Вода смывает слезы, боль и унижение, которое я сегодня испытала, как мне казалось, в собственном доме. Но это вовсе не мой дом. Дом — это там, где ты чувствуешь себя в безопасности. Дом — это укрытие, тепло и уют. Дома тебя всегда ждут любящие, близкие люди.

Я ошиблась, приняв дом Влада за свой дом. Я там чужая. Я сбегаю оттуда посреди ночи. Мне причинил боль самый близкий человек. Разве это любовь? Может ли быть любовь такой жестокой и беспощадной?

Наверное, я слишком долго принимаю душ, размышляя о своей жизни. В комнату стучатся. Впопыхах закутываюсь в полотенце и открываю дверь. Стася заходит с дымящей чашкой чая в руке.

Она старается не встречаться со мной взглядом. Предлагает посмотреть спину и налепить пластырь. Я приспускаю немного полотенце. Мне неловко. Боюсь нарушить ту самую грань.

— Чем он тебя бил? — тихо спрашивает она, открывая упаковку пластырей.

— Ремнем.

— И душил?

— Да.

— Боже мой. Тебе нужно заявить на него, снять побои. Это домашнее насилие. Он должен поплатиться за это.

— Я не буду этого делать.

— Почему? Он изверг. Он мог убить тебя.

Я молчу. Она совершенно права. Но что я могу ответить на это? Что мне жалко его? Жалко это чудовище.

Я еще не решила, что буду делать дальше. Куда я пойду завтра, где проведу следующую ночь. У меня никогда не было запасного плана.

Стася как будто снова понимает меня. Больше ничего не спрашивает. Берет мою грязную одежду, свою кучу и уходит к Егору. А я быстренько одеваюсь в чистое и заправляю так называемую постель. Делаю из одеяла матрас, в который можно закутаться. Между ним и матрасом Стаси всего несколько сантиметров. Сажусь и отпиваю чай. На кружке нарисована радуга. Тот самый символ.

Глаза падают на бутылку вина. Красное полусладкое. Давно не пила вино. Вообще давно не пила. Обычно мне хватает Влада, который периодически забуривается домой пьяный и дышит на меня перегаром. Но сегодня, по правде говоря, он превзошел сам себя.

Беру с пола одноразовые стаканчики и наливаю в них вина. Себе и Стасе. Не дожидаясь ее, делаю маленький глоток и откидываюсь на подушку, прислоненную к стене.

Разглядываю рисунки вокруг. Обычные листочки в клеточку. Кошки в разных позах, птицы, деревья, завитушки и каракули…много всего. И в этом водовороте черно-белых рисунков я нахожу себя. Свое лицо.

Это я. Есть, конечно, недочеты. Я здесь более взрослая, серьезная, и нос не совсем мой. Но это я. Не может быть сомнений. Длинная коса, родинка на скуле, мой кулон на груди в виде знака зодиака — весы…

Стася нарисовала меня и повесила на стену в своей комнате. Мой портрет.

СТАСЯ

Мы пьем вино, болтаем. Ощущение, будто день, который так хорошо начался, не закончится никогда. Мы хоть и работаем вместе целыми днями, это совсем другое. Это не работа, а выходной. Наш общий.

Я готова убить ее мужа. Эту тварь. Как он посмел так обращаться с ней? Дина не его собственность. И он обязательно поплатится. Обещаю.

Прикасаюсь к ее шее. Она такая горячая.

— Больно?

— Почему ты нарисовала меня? — отвечает вопросом на вопрос Дина, но от моей руки не отстраняется.

Мы так близко друг к другу. Я чувствую ее тепло, ее запах. Ее волосы все еще влажные после душа. Такие длинные и слегка спутанные. А у меня даже нет расчески, чтобы их расчесать, поэтому я просто провожу по ним рукой.

— Ты красивая, — запоздалый ответ.

— Только поэтому?

Я боюсь сказать лишнего. Боюсь, что она снова убежит, испугается. Боюсь поторопиться. Но я ощущаю эту энергию между нами. Она тоже ее чувствует. Или я ошибаюсь?

— Я не знаю, что ответить, — признаюсь я.

— Тогда не отвечай, — Дина отпивает глоток вина.

У нее на коленях лежит Каспер. Сытый, довольный *Егор покормил его колбасой*. Мурчит.

— Кажется, я пьяная, — говорит Дина.

Это мой шанс. Но правильно ли — воспользоваться тем, что она пьяная? Боже, как я хочу ее. Безумно. Но чего хочет она?

— Ты ведь ходишь на эти тренинги. Что вы там делаете? — спрашивает Дина. Ей действительно интересно или она просто поддерживает разговор?

— Мы обсуждаем наше прошлое. Подводим какие-то итоги. Говорим о будущем, строим планы. Чаще всего болтает Анатолий, а мы просто его слушаем. Смотрим документальные фильмы про гомосексуализм, которые уже по сто раз смотрели в психушке.

— Я, кажется, видела одним глазом такой фильм. «Как не стать геем». Он шел по телевизору, когда мы в последний раз ходили в гости к родителям Влада. Максим смотрел его.

— Он по-прежнему гей. Ваш Максим. Он иногда ходит в клуб. И он очень даже общительный. Приятный парень, — выдаю я. Не вижу смысла скрывать это от Дины.

— Я догадывалась, что он всех дурачит, — задумчиво проговаривает она.

— В этом нет ничего плохого. Мы все скрываем правду. Никого из нас по-настоящему не вылечили. Все блеф.

— У тебя никогда не было парня?

— Был однажды. Еще в школе. Кажется, в классе третьем. Продлилось не долго. Через два дня я поняла, что он не в моем вкусе, — смеюсь. Дина тоже. Потом она признается, что у нее никого не было до Влада. Он был первым и единственным.

А я признаюсь в том, что сама лишила себя девственности в пятнадцать лет. И ни сколько не жалею об этом.

— А когда ты поняла, что ты лесбиянка? — любопытствует Дина.

— Вроде сразу после того мальчика в третьем классе. И Анфиса — моя лучшая подруга, сказала, что ей тоже больше нравятся девочки. Она была влюблена в свою учительницу. Мой первый поцелуй был с Анфисой. Но я никогда не любила ее больше, чем как подругу.

Понятия не имею, почему Дина хочет знать все это, почему расспрашивает меня. Откуда такой интерес к моей жизни, к моему прошлому?

А вдруг *мне даже страшно мечтать об этом*, вдруг она тоже в душе всегда была лесбиянкой. Выходит, что ее особо никогда не тянуло к парням. Ведь она сама сказала, что Влад первый.

— Что именно тебя привлекает в девушках? — продолжает она. Щеки у нее раскраснелись от вина, взгляд затуманен.

— Нет особых предпочтений. Девушки прекрасны. И ты…

— Что я?

— Ты особенно прекрасна.

***

Ее поцелуй обжигает мои губы. Ожидала ли я от нее этого? Конечно, нет! Я боялась сама поцеловать ее. И тут вдруг она целует меня.

Я ощущаю желание, исходящее от нее. Скорее всего, ей просто любопытно попробовать. И я должна постараться сделать так, чтобы ей понравилось.

Я осознаю, что мне будет с ней сложнее, чем с другими девушками. Лесбиянки знают, чего хотят. Знают, как это делается. Знают, чего ожидать.

Но натуралки привыкли к членам, к мужскому телу, мужской силе. И Дина тоже. Честно, у меня никогда раньше не было натуралки. Да, я влюблялась в них, но до близости не доходило.

Мне очково, признаю, но во мне желание попробовать ее гораздо сильнее страха и неуверенности.

Я аккуратно перекладываю спящего Каспера на свободное место матраса. А сама оказываюсь сверху Дины. Нашариваю рукой выключатель, гашу свет в комнате. Теперь она залита лишь лунным светом из окна. Продолжаю целовать Дину и гладить ее тело.

Она не останавливается. Не отстраняет меня. Значит, готова продолжать. Хотя ее тело дрожит. Ей страшно?

Я аккуратно целую ее шею. Знаю, что она у нее болит. Стараюсь не причинять боль и быть максимально нежной. Целую ключицу. Расстегиваю по одной пуговице на блузке. Мы встречаемся взглядами.

Я вижу в ее глазах испуг и любопытство.

— Что я должна делать? — шепчет она мне.

— Ничего. Просто получать удовольствие.

Я начинаю ласкать губами ее грудь. Бюстгальтер *как удачно* расстегивается спереди. Нахожу губами затвердевший сосок. Нежно облизываю его.

В тишине слышу биение сердца Дины. И ее дыхание. Такое прерывистое.

Джинсовая юбка, как и блузка, на пуговицах. Медленно расстегиваю ее, спускаясь все ниже. Дыхание Дины учащается.

А я чувствую, как становится мокро у меня между ног. Это безумно возбуждает. Я так давно хотела этого. Боюсь, обкончаюсь от одного только перевозбуждения.

Стаскиваю юбку вниз и нежно сжимаю в ладони киску Дины прямо в трусиках. Она издает первый тихий стон. Такой осторожный, случайный.

Продолжаю поглаживать рукой ей между ног и внутреннюю сторону бедер. Облизываю живот, бока. Возвращаюсь к соскам. Щекочу языком, поддразниваю. Это ужасно заводит, по себе знаю.

Дина подергается от моих ласок. Я облизываю средний палец. Медленно засовываю руку в ее трусики и нахожу этим пальцем клитор.

Она застывает. А я круговыми движениями тешу ее киску. Но всовывать палец внутрь пока не решаюсь. Хотя уже ощущаю там приятную влагу.

Боже, как же это охуенно. Знать, что она течет благодаря мне. Знать, что ей нравятся мои ласки.

Не могу больше тянуть. Спускаю вниз трусики и впиваюсь ртом в ее киску. Такая теплая и мокрая.

Дина громко дышит и постанывает уже без страха. Она начинает двигаться в такт с моими движениями, поднимает ноги в коленях.

Она пахнет моим гелем для душа, а вкус у нее свой, особенный. Не похож ни на чей другой. Я ввожу средний палец внутрь. Меня обжигает ее влагалище изнутри.

Динин сок сочится по моей руке, наполняет мой рот. Я с удовольствием сглатываю его, присоединяя указательный палец к первому.

Жму на заветную точку. Дина выгибается и ахает. Еще минуту бьется в конвульсиях и сладко кончает.

Я кончаю вместе с ней.

***

«Если вами пытается управлять ваша похоть — не поддавайтесь ей. Если мужчину тянет к мужчине, значит, пора бить тревогу. Если женщина переспала с женщиной по собственному желанию — она уже заразилась. Только лечение поможет вам побороть в себе эту хитрую болезнь. Вам может казаться, что вы вовсе не больны. Это значит, что болезнь уже поглотила ваш разум». (из документального фильма «Как не стать геем»)

Мы лежим рядом и смотрим в потолок. В комнату влетает муха и начинает кружить вокруг нас, противно жужжа. Зараза, окно ведь закрыто.

Я не решаюсь заговорить первая. Да и Дина не торопится нарушить тишину. Нам просто хорошо вот так лежать. Но все-таки я жду, когда она что-то скажет. Мне важно знать, что она чувствует.

Каспер деловито шагает по моим ногам туда-сюда. Иногда останавливается и наблюдает за мухой взглядом охотника. Пока она не исчезает с поля зрения.

Меня клонит в сон. Но я стараюсь держаться. Пусть Дина уснет первая. Вдруг она все же еще захочет что-нибудь сказать.

Но, увы, все, что она говорит, это пожелание спокойной ночи. Она мирно засыпает, оставляя меня со своим вихрем бушующих мыслей в голове.

Я беру сигареты и выхожу на балкон. Встречаю там курящего Егора.

— Ох, и вздрочнул же я, — говорит он мне довольно. — Все прошло хорошо?

— Надеюсь. Она кончила.

— Это главное.

— И сказала мне: «Спокойной ночи».

— А что тут еще сказать? — Егор ржет. Мы выкуриваем по сигарете и расходимся.

Чувство, что я ошиблась, не покидает меня, пока я не погружаюсь в сон. А когда я просыпаюсь, то вижу рядом с собой пустое место.

Так и знала. Ее нет. Исчезла и ее сумка с вещами. Я реву. Последний раз я так ревела в психушке, разрывая простыни. Что я сделала не правильно? Ей было хорошо со мной.

Наревевшись вдоволь, я иду к Егору. Он спать, кажется, и не ложился. Говорит, что Дина ушла совсем рано, забрала свою постиранную одежду и просила передать мне «спасибо за то, что приютила на ночь».

— Пиздец. Спасибо?

— Она была такой растерянной. Дай ей время все обдумать, Стас.

— Если дать ей время, она вернется к своему мужу. Если уже не вернулась. А этот урод чуть не прикончил ее, — я зла. Я готова рвать и метать. Я должна что-то предпринять сейчас же.

Я не могу все оставить, как есть. Не могу позволить ей вернуться к нему. Жить с ним — это не то, что она заслуживает. Он не любит ее. А я люблю.

— Ты нужен мне, — говорю я Егору. — Мы возьмем твою хоккейную клюшку. И пойдем к ее мужу.

— Ты гонишь, Стас.

— Я серьезно. Надо напугать его.

— Ты хоть раз его видела? А вдруг он громила какой-нибудь. И нам крышка. А вообще тебе пора на работу. Поговори с ней. Если другого выхода не найдете, то так и быть, сходим к ее муженьку. Окей?

Я вынуждена согласиться. У меня всего десять минут на сборы. Выйдя на балкон, понимаю, что сегодня достаточно прохладно. Это радует.

Задрало лето. Пошло прочь. К черту.

ДИНА

Кажется, я сошла с ума. А вдруг я теперь тоже больна. Она могла заразить меня. Как еще я могла позволить трахнуть себя?

Да, я была пьяна. Это все алкоголь. Он вытеснил весь здравый смысл из моей головы. Мне захотелось стать бунтаркой. Захотелось попробовать то, чего я никогда раньше не пробовала.

А сейчас я понимаю, какой глупой была. Пьяной и глупой. А еще жалкой, побитой сукой Влада, которой хотелось утешения. И я нашла его у Стаси.

И как же мне было классно с ней. Мне ведь понравилось.

Господи, что я натворила. Я теперь действительно больна. Все эти навязчивые мысли…

Я кончила. Впервые в своей жизни я испытала оргазм. Это все из-за алкоголя. Если бы я не была пьяна, то вряд ли получила бы удовольствие. Черт возьми, да я бы ни за что не согласилась!

Я ведь изменила своему мужу. Это считается за измену? Мне ведь отлизала настоящая лесбиянка. Я позволила ей это сделать. Я не остановила ее.

Или у меня больше нет мужа? Официально есть, но ведь я ушла от него. И кстати, он уже написал мне штук десять эсэмэсок. Рановато проснулся. Проблевался, скорее всего.

Отключила телефон. Слышать его не хочу, если решит позвонить. И читать всю эту чушь от него тоже не желаю. Он пишет, что не помнит ничего. Вранье. Надеется, что я поверю. Как можно не помнить того, что чуть не убил свою жену? Что душил, избивал…насиловал?

Секс со Стасей был совсем другим. Не похож на секс с мужем. Влад никогда не бывает так нежен со мной. Он никогда не целует мое тело с такой лаской и любовью.

Он всего однажды делал мне кунилингус. И это было как-то *ну, совсем* бестолково. Неумело потыкался языков в мою вагину. Я совершенно ничего не почувствовала. Не говоря уж об оргазме.

А вот Стася все делала иначе. Даже женские поцелуи *ее поцелуи* они были какими-то особенными. Я дрожала всем телом.

Черт, я не должна искать плюсы в случившимся. Я не должна вообще об этом думать. Я не лесбиянка. Это было временное помутнение.

Звенит колокольчик на двери. Она пришла.

— Привет, — быстро говорю и отворачиваюсь к кассе, проверяю, есть ли мелочь на сдачу.

— Почему ты ушла? — Стася возникает прямо перед моим носом, перед прилавком. Она сердится.

— Я благодарна тебе за ночлежку, но я не могу злоупотреблять твоим гостеприимством, — *не смотри на нее, продолжай считать деньги*.

— И восьми часов не прошло, как ты ушла.

— Я проснулась и пошла на работу.

— Ну, хоть ни домой к поганцу-мужу.

— Я не собираюсь к нему возвращаться. Точно не в ближайшее время.

— Ближайшее время? — негодует Стася. — Он тебя чуть не убил, забыла? Или шея уже не болит?

— Прекрати, пожалуйста, — *просто считай деньги*.

— Я хочу, чтобы ты вернулась. Тебе ведь негде жить. Подашь на развод…

— Я не могу жить у тебя.

— Потому что у меня всего один матрас? Мы найдем какую-нибудь мебель, если тебе это важно. Я откладываю свою зарплату. Накопим и купим раскладушки. А может и диван, — бубнит Стася.

— Я. Не могу. Жить. У тебя, — членораздельно повторяю я.

— Почему? — она действительно ничего не понимает.

— Мне опасно находится рядом с тобой, — говорю я и смотрю на нее. Она меняется в лице, а потом говорит не своим голосом:

— Тебе ведь понравилось быть со мной.

Я опускаю глаза на прилавок. Да, мне понравилось. Но это неправильно. Так не должно быть. Я женщина. И она тоже женщина. Такие отношения не допустимы.

Я не говорю ей этого. Я молчу. Мне ужасно стыдно.

— Я знаю, что ты хочешь быть со мной, — снова говорит Стася. — Ты просто боишься. Мы справимся с этим. Обещаю.

— Ты не можешь этого обещать, — говорю. — Гомосексуализм — это болезнь. Это доказано. И все это признают.

— Ты действительно им веришь? — не дожидаясь ответа, она продолжает. — Если ты веришь в это, ты уже заразилась.

***

Больше мы не разговариваем. Каждая из нас молча выполняет свою работу. Я впервые не иду помогать ей с прибывшими продуктами. Это не входит в мои обязанности. Я не фасовщица. Я продавец-кассир. Я лишь подписываю бумаги о принятии товара. Все остальное делает Стася и грузчики.

Меня берет злость. Не знаю, почему я злюсь. На Стасю и на себя.

Она нарочно это сделала, чтобы заразить меня. Она все подстроила. Как только я пришла к ней, в ее голове созрел хитрый план. Сделать из меня лесбиянку. Спровоцировать меня. Соблазнить.

Я была как в воду опущенная. Легкая добыча. Я чувствую себя жертвой. То Влад, то Стася. Для них это просто игра.

У меня болит все тело. Шея посинела так сильно, что пришлось обернуть ее платком. Спину ломит. Больно поворачиваться и наклоняться.

Когда была в туалете, обнаружила засос внизу живота. Мне никогда раньше не делали засосы.

Моя мать считает, что оставлять отметины во время интимной близости — это неуважение к партнеру. А чтобы она сказала, узнав, что ее дочь избил и изнасиловал муж? Ее любимый зятек.

Она никогда об этом не узнает. Нечего ей зря волноваться. Просто скажу, что разлюбила его. Я имею право разлюбить человека *если я вообще его любила когда-нибудь*.

Влад появляется в полдень. Помятая футболка, виноватое выражение лица, пучок вялых хризантем в руке. Он не дарил мне цветы со студенческих времен.

От него несет перегаром и чем-то приторно мерзким, наверное, блевотиной. Мне становится тошно от одного его вида, не говоря уж о букете «ароматов», исходящих от него.

— Проваливай, — из подсобки появляется Стася и раньше меня успевает сказать это слово.

— Я пришел к жене, — Влад удивлен такому приему от незнакомой девки.

— Она тебе больше не жена.

— Стась, я сама разберусь, — встреваю я, но не решаюсь выйти из-за прилавка. Стася же подходит и встает напротив Влада в суровую позу «руки в боки».

— Что значит — больше не жена? — Влад хоть и говорит не заплетающимся языком, все равно возникает ощущение, что он все еще пьян.

— То и значит. Она от тебя ушла. И скоро подаст на развод, — Стася говорит так, будто меня здесь нет. И мне *удивительно* это нравится.

Она как бы в роли моего защитника. Я сжата в комочек от страха и стыда, а она, наоборот, раскрыта, раскрепощена, уверена в своих словах.

Со стороны это выглядит немного странновато. Влад выше ее на две головы, широк в плечах. Его ладонь размером с ее лицо.

В магазин собираются войти несколько покупателей. Звенит колокольчик. Стася останавливает их еще в дверях.

— Перерыв! — рявкает она на них. Те испуганно выбегают, закрыв за собой дверь.

Я никогда не видела Стасю такой разъяренной. Разве что из ноздрей не валит пар. Издаю глупый неуместный смешок. Затем быстро откашливаюсь.

— Кто эта пигалица? — смотрит на меня вопросительно Влад.

— Моя коллега, — быстро отвечаю я. Хочется добавить, что они уже встречались в церкви, но лучше промолчать.

— Проваливай, — повторяет Стася. — Или я вызову мусоров. Скажу, что ты хотел украсть пиво для опохмела.

— Какого хуя тебе надо? Я пришел к жене. А не пиво воровать. Постой в сторонке, девочка. И не мешай взрослым выяснять отношения, — завелся Влад, тыча в Стасю грязным пальцем.

Внезапно она хватает за его палец и поворачивает так, что хрустит на весь магазин. Влад взвывает от боли. Я теряюсь.

— Ты сломала мне его! Ебанутая тварь! Вы обе ебанутые! — верещит Влад писклявым голосом. Кинув в меня хризантемы, пулей вылетает из магазина.

***

Я малость в шоке от происходящего. Какое-то время мы обе молча смотрим на закрытую дверь магазина. Стася первая приходит в себя.

— Сегодня ты ночуешь у меня. И это не обсуждается, — она говорит как бы с вызовом. Будто у нее имеется в запасе куча аргументов на случай, если я все же начну с ней спорить.

— Хорошо, — но я и не думаю спорить. Брови Стаси удивленно ползут вверх. Затем она быстро берет себя в руки и выдает:

— Чтобы ты меня не боялась, я позову в гости Егора. Можем заказать на ужин пиццу, — она бросает на меня странный взгляд и уходит в подсобку.

Как понять, что у нее в голове? Она такая непредсказуемая. Я много раз слышала, что после лечения в психушке сходят с ума. Хотя по правилам должно быть наоборот. Лечение дает сбой. Побочные эффекты. А вдруг со Стасей то же что-то произошло за два года?

Однако, официального заявление врачей о том, что лечение не действует, никогда не было. Они говорят, что справляются с этой болезнью.

Но вот она Стася — живой пример обратного. Ее не вылечили. И возможно, только покалечили ее разум. Порой она ведет себя очень странно. Хотя, я ведь не знаю, какой она была до психушки.

Я не знаю, во что верить. Кажется, что мир, в который я всю жизнь верила, рушится у меня на глазах. Моя жизнь меняется. То, что я строила год за годом. Ничего больше нет.

Я не могу винить во всем Стасю. Она лишь появилась в моей жизни. А вдруг, неспроста? Она на многие вещи помогла открыть мне глаза.

Благодаря ей я поняла, что жизнь, к которой я привыкла, не является настоящей. Все обман. Я вовсе не люблю своего мужа. У меня нет своего дома. Я никогда не была счастлива.

Я настолько верила в то, что так и должно быть, что не замечала элементарных вещей. Что в выходной день нужно отдыхать, а не драить квартиру до стертых костяшек рук. Что если у одного человека аллергия на шерсть, а другой любит кошек, это значит, что им попросту не по пути. Нужно сворачивать. Нужно бежать, пока не погряз в этом дерьме. Нужно получать удовольствие от жизни, а не рыдать на полу в ванной комнате.

Я не знала другой жизни. Я не знала, что все может быть по-другому.

Я вовсе не фригидная. Просто Влад изначально был не моим человеком. А Стася возможно именно мой человек. И она вовсе не больна. Она самый здоровый человек из всех, кого я знаю.

Это мы психи. Все доктора и ученые, что придумали эту хрень про болезнь. В других странах не поддерживают эту идею. Лишь некоторые страны-союзники, вроде Китая подыгрывают нам. Запад нас осуждает, а мы осуждаем запад. И именно поэтому нам отрубили связь с ними. Нас контролируют всюду.

Почему я раньше слепо верила во всю эту чепуху?

СТАСЯ

Она рядом. И я по-настоящему счастлива. И пусть между нами пока все еще неопределенность, я верю, что скоро все наладится. Она проявляет ко мне симпатию. Это очевидно. Даже Егор замечает это.

Мы живем вместе уже больше недели. Я, Дина и Каспер. Мы с Диной не пара. Но и просто соседями нас трудно назвать. Мы как будто бы семья.

Сегодня я пришла с тренинга, а Дина приготовила ужин. Она воспользовалась плитой Егора. А он, засранец, даже не сказал мне. Оказывается, это был сюрприз для меня.

Всю неделю мы кормились обедами для микроволновки, наскоро варили пельмени или просто заказывали пиццу. Нас как-то особо не волновало, что жрать. И вот такой внезапный сюрприз.

И мне впервые становится немного неловко от того, что мы вынуждены питаться сидя на матрасе, а не за столом. Мы, конечно, могли бы пойти ужинать к Егору. Как в принципе и было всю эту неделю. Но Дина сказала, что хочет побыть со мной.

Я малость прихуела от такого заявления, но виду не подала. Мне казалось, она меня побаивается. Поэтому я старалась не оставаться с ней наедине.

Обычно мы засиживаемся у Егора до ночи. Я жду, пока она первая уйдет спать. И ложусь, когда она засыпает. Но не сегодня. Мне кажется, она хочет секса со мной.

Я прекрасно знаю, что ей понравился тот первый и единственный раз. Хоть она и сбежала на утро. Прошла уже неделя, она, возможно, все обдумала.

Я нежно целую Дину в голое плечо. На ней моя любимая майка с обкуренным единорогом. Застиранная, практически, до дыр. Я прятала ее от медсестер в психушке. Обычно личные вещи сразу конфискуют при поступлении, совсем как в тюрьме. Но эту майку мне как-то удалось заныкать. Надевала ее по ночам и представляла, что свободна, что у меня есть дом. Смехота.

— Я хочу тебя, — говорю Дине.

— Наверное, я тоже хочу этого. Я не знаю. Все так запутанно, — она нервничает и начинает кусать губы. А затем выливает на меня просто огромный поток информации. Про свое детство, в котором отец ее лупил за каждый проступок, про такого же садиста-мужа. Про то, что Влад ее не удовлетворял, и она сделала выводы о своей якобы фригидности. Затем у нее случился интим со мной, и она впервые испытала оргазм.

Я, правда, польщена. Но Дина плачет, рассказывая мне все это. В глаза она мне не смотрит, теребит косу.

— Я не должна вести себя так, — бубнит она, сглатывая слезы. — Это неправильно. Ты мне нравишься, я чувствую это. Но всю жизнь я верила в совершенно другое. Мне внушали, что любит человека своего пола — это ненормально. Это психически нездорово. Это дефектно. Потом появляешься ты. Я узнаю тебя, людей твоего круга и вижу, что вы вовсе не больны. Вы хорошие. Вы лучше моего мужа, который является гомофобом и готов расстрелять вас всех за вашу любовь к друг другу. И я понимаю, что это у него проблемы, а не у вас. Вы нормальные, а такие как мой муж — уроды. Им плевать на чувства других людей. Вам приходится скрываться от них. Вы живете в страхе, что вас разоблачат. Вы надеваете маски натуралов каждый день. Вот что по-настоящему неправильно и нечестно. И мне страшно за вас. И за себя, потому что я становлюсь одной из вас. Я боюсь такой жизни. Я трусиха. Я привыкла жить как все. Но и эта привычка мне тоже не нравится, — Дина ревет уже взахлеб. Ее голос срывается. Она закрывает лицо руками и падает спиной на матрас, а затем переворачивается на бок *спиной ко мне* и сжимается в комочек, подтянув к груди колени. Я ложусь позади нее и обнимаю ее за талию.

Я вдыхаю ее затылок. Слышу биение ее сердца. И сбивчивое дыхание. Спина ее поддергивается от рыданий.

Я даю ей время выплакаться. Я перевариваю все, что она мне сказала. И начинаю осознавать, что она права.

Как же страшно жить.

***

Просыпаюсь от впившихся коготков Каспера на моем бедре и жалобного мяуканья. Приклеился. Одной рукой помогаю ему отодраться от моих спортивных штанов. В благодарность Каспер шагает по ноге вниз и принимается вылизывать мои голые пятки.

Мы с Диной так и заснули вчера в позе срощенных эмбрионов. Даже тело затекло.

В окно пробиваются первые лучи солнца. Тихо. Это, наверное, единственное время, когда в общаге тихо. Не слышна брань за стеной. Никто не топает сверху и не орет снизу. На кухне никто не гремит кастрюлями. По коридору никто не шастает туда-сюда.

На самом деле эта общага гораздо тише той, в которой живет моя тетка. Тут «элитные» комнаты. Подороже. Со своими санузлами и душевыми. Некоторые даже неплохо обставленные для съема. Дверь в секцию закрывается на ключ. И таракашки есть только на кухне. Помню, в теткиной общаге они даже по кроватям бегали. Лезли из всех щелей. Сколько не трави, все бес толку. Если соседи свиньи, ничего тут не поделаешь.

Дина поворачивается ко мне и смотрит широко распахнутыми глазами. Как давно она не спит? Так же как и я наслаждается тишиной?

— Доброе утро, — говорю ей.

— И тебе, — отвечает. Мы лежим и смотрим друг на друга. У нее слегка припухшие веки глаз.

— Я много думала ночью, — говорит Дина почему-то шепотом. — И решила, что хочу быть с тобой, — помолчав, она спрашивает, — Это значит, что я теперь лесбиянка?

— Вовсе не обязательно. Ты можешь быть бисексуалкой. Вот надоест быть со мной, уйдешь к сраному мужику, — я говорю как бы в шутку, а про себя думаю, что это вполне реально. Фиска ушла к мужику. Хоть у нас и не было никаких любовных отношений, она выбрала другую жизнь *ложную жизнь*.

— Это грубо.

— Извини. Но и такое может быть.

— Теперь все мужики мне противны, а женщины кажутся прекрасными созданиями.

Я смеюсь. Приятно думать, что благодаря мне она изменила свое отношение к женщинам.

— Женщины бывают разные.

— Мужеподобные например.

— Как я? — спрашиваю.

— Ты не похожа на парня. У тебя нежное лицо.

— Была б моя воля, постриглась бы коротко, отрезала б себе сиськи, пришила бы член. Но это незаконно. Я уже однажды накосячила со стрижкой. Потом торчала в психушке несколько месяцев.

Она говорит, что у меня нежное лицо. На полном серьезе. Мне никогда этого никто не говорил. Даже бывшие девушки.

— Ты мне нравишься такая, какая есть, — внезапно Дина проводит по моей щеке пальцем. И я ощущаю тепло, разливающееся по телу.

Она гладит мое лицо, а внутри меня все горит. Начинает приятно ныть внизу живота.

— Я хочу доставить тебе удовольствие, — говорит Дина. — Как ты мне тогда. Хочу, чтобы тебе было так же хорошо. Как думаешь, у меня получится?

— Мне приятно от одной твоей руки на лице. Как думаешь, что будет со мной, когда ты спустишься ниже?

Она ничего не отвечает, только улыбается сонной улыбкой. А потом резко поворачивает меня на спину, оказавшись сверху.

Очень проворно она стаскивает с нас обеих футболки. Мне открывается вид на ее охуенные груди с набухшими розовыми сосками. Она возбуждена, как и я.

Дина старается повторять мои движения. Она так хорошо запомнила ту пьяную ночь? С ума сойти *я готова отключиться от счастья*.

Ее руки дрожат, когда она снимает с меня шорты. Но она явно не испытывает неловкости. Она уверена в своем желании. От нее прямо исходит этот жар, это тепло.

Ее поцелуи такие горячие. Кажется, будто они оставляют след на моей коже.

Как только она приникает губами к моей щелки я испытываю оргазм. Мучительно долгий. Она лижет неумело, но приятно. В этом есть своя прелесть. Я у нее первая. Как же круто.

Я кончаю снова и снова. Мне хочется заорать во всю глотку. Запихиваю себе в рот угол простыни.

Пот стекает между лопаток. В глазах муть. Я рычу. Тело содрогается. Внизу живота накалено до предела. Еще один оргазм. Я умру, если он повторится. Мне нужна передышка.

Я выплевываю простынь, хватаюсь руками за Дину и тащу ее наверх, на себя.

— Что, что, что… — повторяет она в непонятках. Тяжело дышит. Подбородок у нее влажный от моих выделений.

Я рву на ней трусы *в прямом смысле рву*, скольжу вниз по матрасу. Пристраиваюсь лицом под киской Дины.

Она начинает стонать, как только я прикасаюсь языком к ее мокрым половым губам. Ее сладкий запах заполняет мои ноздри. Я вдыхаю его, запихивая язык все глубже и глубже. Я хочу поглотить ее всю. Почему мой язык такой короткий?! Я хочу еще глубже почувствовать ее.

Ее влага обжигает мое лицо. Я сглатываю каждую каплю. Провожу рукой вверх по телу Дины, нахожу груди и нежно сжимаю.

Дина извивается надо мной, двигает попкой в такт с движением моих губ. Я поднимаю глаза на нее, продолжая то нырять языков внутрь, то посасывать ее клитор.

Ее глаза закрыты, брови хмурятся, щеки покраснели, в зубах она держит кончит косички. Она сосредоточена на своей точке удовольствия. Она вот-вот кончит. Она так охуенна. Я ускоряюсь, хотя язык уже неистово ноет в глубине глотки. Продолжаю смотреть на Дину.

И тут она открывает глаза. Ее взгляд задерживается на потолке, а затем падает вниз *на меня*. Мы смотрим друг на друга.

Ее тело бьется в конвульсиях оргазма. Затем расслабляется и обмякает. Удовольствие разливается по ее телу. Она улыбается мне.

***

«У каждого человека есть выбор. Мы все разные. Мы любим разные вещи, мы выбираем разную профессию, мы читаем разные книги и слушаем разную музыку. Наш выбор не должен быть ограничен ни в чем. Мы должны прислушиваться к своему сердцу и к своим желаниям. Именно наши желания, вкусы и предпочтения делают нас такими разными. Нам пытаются внушить то, что любить свой пол — это плохо. За нас пытаются сделать выбор. Нам говорят, если ты мужчина, то люби женщину, если ты женщина, то люби мужчину. И никак иначе. Они не правы. Я люблю мужчину. Это мой осознанный выбор. Это моя жизнь»

(из речей защитника прав гомосексуалистов А.М. Шабалова ныне сидящего в тюрьме за пропаганду гомосексуализма в сети Интернет)

Гей-клуб «Радуга» прикрылся на неопределенное время. Какой-то чувак спалил месторасположение, когда выходил покурить. За ним увязались любопытные гопники. Слон их, конечно же, вышвырнул, но в ту же ночь им пришлось сматывать удочки.

Безработный Славик теперь часто зависает в нашей общаге. Практически живет здесь. Однажды я застукала, как он сосет член Егора. Неужели так сложно запирать дверь? А если бы мамаша Егора решила проведать сына?!

Теперь мне не выкинуть из головы образ Егора, рычащего от экстаза и его розовый пенис, выскользнувший изо рта Славика в момент, когда скрипнула дверь. Просто фу блять. Сотрите кто-нибудь это из моих воспоминаний.

Я не гомофоб, честно. И ничего против геев не имею. Но меня выворачивает наизнанку при виде мужских хуев. Я просто люблю женские киски. Я люблю киску своей Дины.

Кстати, Дина скучает по «Радуге». Мы зависали там каждый выходные. Она полюбила блеск дисков и рябь в глазах от ярких цветов. Чтобы хоть как-то ее утешить я купила стопку старых дисков через интернет и развесила их на веревочках по всей комнате. Дина пришла в восторг от такого сюрприза.

Недавно мы купили дешевый раскладной диван и занавески. Обживаемся потихоньку. Дина теперь собирается копить на электрическую плитку и стол.

Все не так идеально, как кажется на первый взгляд. Ее прошлое практически каждый день напоминает о себе.

Поганец-муж продолжает таскаться к нам в магазин *с гипсом на сломанном пальце* для того, чтобы, якобы, что-то купить. То пельмени, то сосиски, то пиво. Смотрит на меня с опаской и старается держаться подальше.

Каждый раз я замечаю жалостливый взгляд Дины, когда она пробивает ему пельмени. Приходится проводить с ней поучительные беседы после его ухода. Повторять ей, что ее муж — паршивая тварь и нечего его жалеть. Она это понимает, однако, на развод не подает.

А внутри меня что-то противное жужжит: «Дина вернется к этому козлу, зря ты надеешься на счастье с ней».

Возможно, я накручиваю себя. У нас ведь все хорошо. Обживаемся, проводим вечера, прогуливаясь по Московским паркам, возле речки или дома за вкусным ужином и бутылкой винишка, ходили каждые выходные в «Радугу» до его закрытия. А еще мы принимаем вместе душ, занимаемся любовью с такой страстью, что стены трясутся.

На работе приходится делать вид, что мы просто коллеги. Никто из покупателей или хозяйка магазина не должны заподозрить нас в лесбиянстве.

Когда никого нет, мы тихонько зажимаемся между стеллажей, но нам не удается по-настоящему расслабиться. Мы обе ждем трезвона колокольчика на двери, который все испортит.

В этом даже есть что-то прикольное. Желание, которое бурлит внутри нас весь день, вырывается наружу с большей силой, когда мы возвращаемся домой.

Я разбудила в Дине похотливое животное. Она хочет секса каждый божий день. Я прекрасно понимаю ее. Когда всю жизнь не испытывала оргазмов, да и мужик хреново трахал, хочется все наверстать.

Этот пыл поутихнет в скором времени. Секс станет обыденным удовольствием. Именно так.

Лишь бы влюбленность Дины не утихла.

ДИНА

Мне кажется, я люблю ее. С каждым днем все сильнее. Она даже не догадывается о моем отношении к ней. Я стараюсь всякими мелочами показывать, как она дорога мне. Мы так сблизились за короткий срок.

Если вспомнить начальный этап моих отношений с Владом, то можно назвать его чем-то вялым, скучным и монотонным, вроде лекций по нудному предмету.

Он приходил к моей общаге после работы *далеко не каждый день* и мы гуляли с ним по городу пару часов или ходили в кино на какие-нибудь стремные комедии, которые он так любит. Наши беседы сводились к однообразным темам о погоде, о моей учебе и его работе.

Его поцелуи казались мне слюнявыми и мерзкими. Но до него у меня не было никакого опыта *даже в поцелуях*, поэтому я думала, что так и должно быть. Наш первый секс случился после двух месяцев конфетно-букетного периода. Я запомнила его, как пять минут ада.

Первое время после первого раза я вообще боялась встречаться с Владом. Я придумывала какие-то отговорки от свиданий. Я не хотела, чтобы этот ужас снова повторился.

Как-то случайно я проговорилась об этом своей соседке по комнате, которую вроде как считала своей подругой. Ей показалась моя ситуация забавной. И она посветила меня во все подробности. Она меня успокоила, сказав, что такие ощущения в первый раз это вполне естественно.

Я смирилась с этим. Однако последующие половые акты снова приносили мне боль, но слабее. Потом мы начали использовать смазку. И для меня все стало казаться более-менее терпимо.

Влад перестал таскать мне цветы, ведь он добился, чего хотел. Начал экономить на кино, ныть, что устал гулять. И фразы типа: «Давай просто посидим дома» стали ежедневными.

Меньше стали проводить вместе время. Но я думала, что это нормально. Это значит, что мы привыкли.

Но это все было ненормально с самого начала. Я должна была прекратить эти отношения еще после первого поцелуя, когда мне не понравилось его целовать.

Помню, когда я подарила Владу дорогущие наушники, которые он давно хотел, услышала в ответ равнодушное «спасибо». Недавно я решила сделать приятную мелочь для Стаси — купила ей альбом и краски для рисования. Она чуть не задохнулась от переполнившего ее счастья.

Когда-нибудь я перестану сравнивать его и Стасю. Но именно благодаря ей я начала видеть все эти элементарные вещи.

Думаю, я была лесбиянкой с самого-самого начала. Но до появления Стаси я не знала об этом. Даже не догадывалась, что такое возможно.

Это все виновата бессмысленная пропаганда веры в то, что гомосексуализм — это болезнь. Люди не знают всей правды. Они верят в лапшу, что им вешают на уши врачи, политики, священники.

А ведь как хорошо было бы, если бы гомосексуализм признали нормальным явлением. Не пришлось бы прятаться, озираться по сторонам, испытывать различного рода проблемы, связанные с ориентацией. Открыто любить того, кого хочешь.

***

Я вот-вот собираюсь кончить, когда внезапно мобильник начинает разрываться от звонка. Каспер издает громкое мявканье и не затыкается, пока звонит телефон. Я закрываю уши руками, пытаясь снова сосредоточиться на оргазме и прикосновениях языка Стаси.

Но не тут-то было. В дверь начинают долбиться.

— Блять! — выругиваюсь я. — Что им всем надо?

— Вау, твой первый мат за все время, — замечает Стася, вытаскивая голову из-под одеяла. Мы понимаем, что придется вернуться к нашему соитию в другой раз. Я тянусь к телефону, заворачиваясь в одеяло. Стася, накидывая майку, идет к двери.

На дисплее фотка моей младшей сестры — Ксюши.

— Алло. Привет, Ксюха, — отвечаю я. — Ты не очень вовремя…

— Что? Я не вовремя? Надеюсь, я не ослышалась?

— В чем дело? — не понимаю ее тон. Кажется, она грубит мне.

— Ты ведь знала, что я приеду сегодня. Знала ведь. Вы с мамой обсуждали это сто раз. И ты забыла?! — она срывается на крик.

Черт возьми. Я действительно забыла. Мама писала мне смску вчера вечером, что Ксюша выезжает в 11 часов. Но почему-то я не думала, что завтра. То есть, уже сегодня.

— Я на вокзале. И я зла на тебя. Ты просто офигенная сестра, — Ксюша бросает трубку.

В этот момент в комнату заходит Стася с какой-то женщиной. Женщина скептически разглядывает нашу конуру, задерживается взглядом на пакете с пустыми бутылками, затем на моих трусиках, валяющихся на полу, которые в данный момент обнюхивает Каспер, и наконец, на мне.

— Это моя сестра Дина, — говорит Стася и украдкой подмигает мне. Я еще плотнее кутаюсь в одеяло.

— Она немного приболела. Поэтому спит в такое время, — продолжает Стася. — Дина, это хозяйка комнаты и мама Егора — Алла Юрьевна.

— З-здрасти, приятно познакомиться, — говорю я. Стараюсь подделать голос так, чтобы казалось, будто у меня ангина.

Алла Юрьевна неоднозначно хмыкает.

— Егор не говорил вам, куда собирается? — обращается она к Стасе, но смотрит на меня. — Дозвониться до него не могу.

— Он не говорил. Но, возможно, он вышел в магазин, — Стася врет. Уж она-то знает, что Егор тусуется у Славика со вчерашнего дня.

— У меня нет времени его ждать. Когда он вернется, вы не могли бы напомнить ему про обед с родственниками? Это очень важно. Не понимаю, как он мог забыть, — Алла Юрьевна снова хмыкает.

А я понимаю, что Егор так же, как и я, забыл про семью, увлеченный отношениями с любимым человеком. Возможно, именно сейчас они прыгают в постели, игнорируя звонки телефона.

— Я обязательно передам ему, — заверяет его мать Стася.

— И приберись здесь, — Алла Юрьевна кивает на пакет с бутылками и выходит из комнаты, не попрощавшись.

***

Ксюша ждет на автовокзале, чуть поодаль от главного входа. В ногах у нее стоит сумка с вещами, на плечах висит набитый рюкзак. Руки скрестила на груди, губы надула. Обнять себя не дает.

— Как ты могла забыть? Я больше часа здесь торчу.

Я беру сумку и несу к такси, которое ждет на въезде.

— У меня сегодня выходной. Я проспала. Прости.

— Влад тоже проспал? — ехидничает Ксюша.

— Мы расстались. И сейчас я живу у подруги.

— Что?! — глаза Ксюши округлились. — Ты серьезно?

— Вполне. Придется немножко поютиться. У подруги одна комната в общежитие. Хоть посмотришь, каково это — жить в общаге с соседками. Скоро тебе это ждет.

Ксюша приехала поступать в медицинский институт. Точнее, она уже поступила, но в общежитие ремонт и поэтому заселение перенесли на несколько дней позже.

Мы с мамой договорились заранее, что Ксюша поживет эти дни у нас с Владом. Я не рискнула сообщить ей об уходе от Влада.

Егор предложил свою помощь. Стася будет ночевать эти дни у него, а он, в свою очередь, пока потусуется у Славика. Видимо, он перепутал дни и уже свалил к нему вчера. Он хотя бы не забыл, в отличие от меня.

— Не говори ничего маме. Не хочу ее расстраивать, — прошу я Ксюшу.

— Из-за чего расстались-то? — она пристает ко мне всю дорогу.

— Он повел себя как скотина, — это все, что я ей говорю.

Она пытается вытянуть из меня хоть что-нибудь, однако, ей не удается узнать больше. Я забалтываю ее, расспрашивая об экзаменах и поступлении, о выпускном, на который я не смогла приехать, потому что Влад болел и не отпускал меня. Только сейчас с ужасом узнаю, что я пропустила. Выпускной в школе бывает один раз в жизни. А я потратила этот важный для моей сестры день на Влада.

Ксюша показывает фотки в телефоне, а я заставляю себя улыбаться *лишь бы не разреветься перед ней*. Она такая взрослая в этом выпускном платье. Ее ждет новая жизнь в Москве.

Надеюсь, она не совершит тех ошибок, что когда-то совершила я. Не бросит институт из-за какого-то подонка, не выйдет за него замуж без любви, не будет жалеть об упущенных годах. Я надеюсь, что она осознает себя как можно раньше и найдет настоящую любовь.

***

Ксюша приносит какую-то шумиху в нашу укромную конуру со Стасей. Начинает вести себя как дома. Врубает музыку на всю катушку, носится с Каспером. И все время расспрашивает нас о чем-либо.

Разглядывая рисунки Стаси на стенах, и замечая мой портрет, она просит нарисовать ее. Заявляет, что приехала в Москву тусить. И хочет посетить самые крутые места. Мы идем показать ей город, но оказывается, она прекрасно ориентируется сама. Всюду фоткается и выкладывает фото в социальные сети. В первый же день тратит все деньги на новые шмотки.

Сказать по правде, мы со Стасей мгновенно устаем от нее. Я и забыла, какая она шумная, неспокойная, гиперактивная. Из нее так и плещет юношеский максимализм.

Когда она, наконец, засыпает в обнимку с Каспером, я тихонько вылезаю из-под одеяла и иду к Стасе. Она уже ждет меня, расположившись на полу с ноутбуком Егора.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я. У Егора достаточно большой раскладной диван. И он для нас постелил чистое постельное белье.

— Я решила вспомнить, как мы ночевали в нашу первую ночь. На полу.

— Хочешь знать кое-что? — я сажусь рядом с ней.

— Да?

— Я скучаю по тому матрасу.

— И я.

Мы смеемся. А затем долго целуемся. И растворяемся друг в друге.

Я не могу сказать, что стала опытна в постели со Стасей. Она гораздо лучше меня, я это знаю. У нее было много девушек. И иногда меня это расстраивает, ведь она у меня единственная. Я не могу представить, что она доставляла такое же удовольствие кому-то до меня, любила кого-то так же.

Мягкий пушистый ковер в комнате Егора заменяет тот самый матрас. Мы стараемся заниматься любовью в тишине, чтобы случайно не разбудить Ксюшу за стенкой. Но все же иногда из нас вырываются стоны. И их невозможно приглушить подушками. Слишком сильна наша любовь.

Вдоволь насладившись друг другом, мы погружаемся в сон. У меня совершенно нет сил встать и пойти в нашу комнату. Я думаю про себя, что проснусь пораньше и незаметно вернусь к Ксюше.

Но все выходит совсем иначе. Утром первое, что я вижу — это ошеломленное лицо своей сестры, которая стоит в дверном проеме в одной пижаме с Каспером на руках.

Я — дебилка. Я не догадалась закрыть дверь на замок. Я была уверена, что вернусь в комнату к Ксюше.

— Который час? — спрашиваю я. Я не знаю, что еще сказать. Она пялиться на нас с таким ужасом на лице. И даже не собирается уходить.

Стася еще спит, сладко посапывая. Я прикрываю ее обнаженное бедро одеялом. Я такая же обнаженная, как она. Тянусь к футболке у своих ног, стараясь не оголять свое тело перед Ксюшей.

— Шесть пятнадцать, — запоздало отвечает она.

— Вернись в комнату. Я сейчас подойду, — и зачем, спрашивается, она так рано проснулась. У нас заведен будильник на семь утра.

Ксюша уходит, осторожно прикрыв за собой дверь. Одеваясь, я обдумываю, что буду говорить ей. Ничего в голову не приходит.

Бужу Стасю, рассказываю ей о случившимся.

— Я могу поговорить с ней, — предлагает она сразу.

— Наверное, она ждет объяснений от меня.

— Ты ни в чем не виновата перед ней.

— Еще как виновата, — нервно переплетаю косу. — Она не должна была этого увидеть. И вообще ничего не должна была узнать. Мы облажались.

Я начинаю паниковать. Ксюша еще совсем ребенок. Ей всего лишь семнадцать лет. Она явно к такому не была готова. Разве кто-то вообще готов к таким вещам?

***

Она забралась на диван с ногами и сидит, уткнувшись носом в коленки. Я сажусь рядом с ней. Она поднимает на меня глаза.

— Ты из-за нее бросила Влада? — выдает Ксюша. — Поэтому не хотела говорить мне?

Я даже рада, что она первая начала этот разговор.

— Все не так. Мы просто работали вместе. И когда я ушла от Влада, она предложила пожить у нее.

— Это было до того, как вы стали трахаться?

— Черт, — вспыхиваю я. — Зачем так говорить? Зачем все сводить к этому?

— Но это же правда, — Ксюша с вызовом смотрит на меня.

— Слушай, я знаю, какого ты мнения. Я сама не понимала, что происходит. Я не думала, что такое возможно. Я привыкла к Владу. И понятия не имела, каково это — быть с девушкой.

— Ты рассталась с Владом и решила, что все мужики козлы?

— Нет. Я вовсе так не думаю. Просто я полюбила Стасю.

— Это ненормально, нездорово. И это может плохо кончиться, — Ксюша произносит эти слова таким тоном, что мне становится жутко. Я ведь была такой же еще совсем недавно.

— Те, кто говорит такие вещи…они ошибаются.

Моя сестра издает нервный смешок и закатывает глаза:

— Да, конечно. Все врачи, все ученые и политики. Все они ошибаются.

— Ты ведь знаешь меня. Я похожа на психа?

— Сейчас похожа, — кивает Ксюша.

— И ты сдашь меня в психушку? Только потому, что я люблю человека своего пола? Пойми, это нормально.

— Я не сдам. Но я считаю, что это идиотизм. Вы обе свихнулись.

Я понимаю, что ни к чему этот разговор не приведет. Ей нужно больше времени, чтобы разобраться во всем. Как и мне когда-то.

— Почему ты так рано проснулась? — перевожу я тему.

— Каспер разбудил.

Смотрю на виновника возникшей проблемы. Беспечно топает по подоконнику, подставляю наглую морду утренним лучам солнца.

***

Однажды, когда мне было лет десять, я застукала в лесу двух парней, которые целовались под цветущей рябиной. Мы с родителями собирали грибы. Лесок небольшой, вся Малиновка туда ходила по грибы да ягоды. Мы всегда старались пораньше выйти, чтобы нам еще что-то попалось.

Я знала этот лесок как свои пять пальцев. Я всегда уходила вперед, не боялась заблудиться. Часто на пути попадались такие же грибники, как мы.

Я была ошарашена, увидев этих парней. Они меня не заметили. Я первый раз видела такую страсть. Мама всегда переключала телевизор, когда начинались любовные игры в мелодрамах. Я не знала ничего даже про поцелуи. А тут еще и парни. Это было нечто.

Естественно, я все рассказала родителям. И они меня поругали за то, что я не позвала их. Отец сказал *четко помню эту фразу*: «Мы бы этих педиков сдали к чертям собачьим».

Сейчас я лично попала в такую же ситуацию. Моя сестра застукала меня с девушкой в постели. Расскажет ли она родителям?

Мы завтракаем в тишине в комнате Егора за столом. Я приготовила яичницу-болтунью на троих и бутерброды с сыром. Ксюша с напряженным лицом ковыряет пластиковой вилкой в тарелке. К сожалению, мы пользуемся одноразовой посудой. У Егора всего один прибор. А мне иногда даже нравится, что не надо ничего мыть после еды. Я вдоволь намыла этой посуды в квартире Влада.

Стася весело щебечет о чем-то своем. Пытается делать вид, что ничего не знает о нашем разговоре с Ксюшей.

— Чем займешься днем? Пока мы с Диной будем на работе. Или пойдешь с нами в магазин?

— Нет уж, спасибо. Я посижу здесь, — отрезает Ксюша.

— Если хочешь, посиди в компьютере, — говорит ей Стася.

— Это же не твой компьютер. Почему ты разрешаешь? — дерзко спрашивает Ксюша. Я начинаю нервничать.

— Эм, я обсуждала это с Егором. Он не против, — Стася наигранно улыбается всеми зубами.

— Не делай вид, будто этот Егор твой парень. Ты ведь лесбиянка, — огрызается Ксюша, сделав акцент на последнем слове, откидывает вилку и громко поднимается из-за стола.

Мы со Стасей переглядываемся. По ее взгляду я понимаю, что лучше сейчас ничего не говорить.

Ксюша выходит из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Я ставлю ее тарелку с недоеденной яичницей на пол. Каспер набрасывается на еду.

Мы заканчиваем завтрак и уходим на работу, оставив Ксюше два ключа от двух комнат. Надеюсь, она их не просрет.

В магазине хозяйка уже дожидается нас.

— Вы вместе живете? — подозрительно интересуется она.

— Мы просто соседки, — отвечает Стася и уходит за инвентарем для уборки. Нелли Васильевна подходит ко мне с обеспокоенным лицом и начинает расспрашивать:

— Вы с Анастасией ладите? А видитесь после работы? Может быть, в выходные дни она тебя зовет куда-нибудь?

Я стоически отвечаю на все вопросы, уверяя ее, что наши со Стасей отношения чисто рабочие, что мы даже не подруги.

— Я знаю, что это неэтично. Но ты девочка разумная, замужняя. И ты должна знать, что у Анастасии раньше были проблемы с ориентацией, — раскрывает она, наконец, мне «тайну секретную».

Я делаю удивленное лицо:

— Ничего себе. А по ней даже не скажешь.

— Все было достаточно серьезно. Она даже лечилась в клинике. Поэтому я хочу тебя предупредить. Пусть она посещает дом господа, ходит на свои встречи реабилитационные, но мы же не знаем наверняка, что у нее с головой. Будь осторожна с ней.

— Я уверена, что у нее все нормально с головой, — внезапно Нелли Васильевна начинает меня раздражать.

Благо, в магазин заходит покупатель. И у меня появляется предлог отойти от этой тупицы и встать за кассу. Теперь я ненавижу ее.

СТАСЯ

Я раскладываю на полке пакеты с гречкой, когда в магазин заходит Анфиска. Не сразу узнаю ее. На ней слишком узкая майка, которая натянулась от размера выпирающего живота. На всеобщее обозрение выглядывает наружу розовый пупок с растяжками кожи вокруг.

Она не видит меня. Целенаправленно идет к кассе, покупает сигареты и мятную жвачку. Курит даже в положении. Нахер таких мамашек.

Когда она идет к выходу, я иду за ней. Дина окликает меня. Говорю, что сейчас вернусь.

Выхожу из магазина и натыкаюсь на Анфису, вытаскивающую зонтик из сумки. Пока она покупала сижки, начался дождь.

Мы стоим под козырьком и смотрим друг на друга, наверное, целую минуту. Потом Фиска достает две сиги из пачки и одну протягивает мне.

Я молча беру, закуриваю. Вдыхаю едкий дым. С Диной как-то реже стала курить. Она не выносит запах табака.

— Так ты здесь работаешь? — Фиска первая нарушает затянувшееся молчание. Смотрю ей в лицо. Синяки под глазами, размазанная тушь, веснушек за лето стало больше.

— Фасовщица и уборщица, — запоздало киваю.

— Давно?

— Все лето.

— Редко здесь бываю. Обычно не по пути. Да и цены у вас бешенные. Только пиво дешевое. А я сейчас не пью, — Анфиса взглядом показывает на пузо. Я перевожу взгляд с пуза на сигарету в ее руке.

— Однако продолжаешь курить, — делаю я ей замечание. Она отмахивается, мол, нестрашно. Продолжает расспрашивать меня. Как у меня дела, где живу. Будто ей действительно интересно. Будто не она тогда меня отшила, когда я приползла к ней из дурки.

— Тебя вылечили? — вдруг спрашивает она.

— Ты сейчас серьезно?

— Ну да. Вроде как методы разные открывают, — она с таким безразличием пожимает плечами, что мне хочется ее ударить.

— Это вранье, — затягиваюсь посильнее. — Та продавщица — моя девушка. Живем вместе. Любим друг друга, — говорю это с вызовом.

На лице Фиски мелькает что-то знакомое…какая-то печальная зависть. Но она тут же стряхивает ее и улыбается мне вымученной, жалкой улыбкой.

— Рада за вас. Мне надо идти.

— Мужа с работы встречать? — ухмыляюсь я.

— Он не работает, — быстро говорит Фиска, раскрывая зонтик. Дождь назло ей начинает лить с большей силой.

— Удачи, — говорю я на прощанье. И ощущаю пустоту глубоко внутри.

Фиска выходит из-под козырька, проходит несколько метров, а затем оборачивается и перекрикивает дождь:

— Будь осторожна, Стась. Опасность повсюду.

Где-то на уровне горла начинает гореть. Я сглатываю слюну и кричу в ответ:

— Желаю не родить урода!

Но она уже меня не слышит.

***

«Смерть гомосексуалам! Горите в аду, сраные извращенцы!»

(надпись на заборе психиатрической клиники)

Возвращаюсь в магазин и застаю Дину с ожиданием на лице.

— Это моя бывшая подруга, — объясняю я ей.

— Вы встречались?

— Нет, просто дружили. С самого детства.

— Она была лесбиянкой?

— Она и сейчас лесбиянка. Просто притворяется.

— Так вжилась в роль, что забеременела? — Дина приподнимает одну бровь. Я не желаю с ней обсуждать поступки Анфисы. Мне больно думать о ней и о жизни, которую она выбрала.

Я перегибаюсь через прилавок и целую Дину. От неожиданности она чуть не теряет равновесие.

— Ты что творишь? Вдруг кто-то зайдет, — отпрянув от меня, она со страхом смотрит на дверь магазина.

— Я хочу тебя прямо здесь.

— Сумасшедшая, — говорит Дина, но я замечаю мелькнувшую улыбку на ее серьезном лице. Иду к выходу и закрываю дверь на внутренний замок. Дина пугается.

— Мы не будем этого делать, — протестует она.

— Да брось, в такой ливень никто не придет, — я перелезаю через прилавок и начинаю ее ласкать. Она долго не может расслабиться и дергается на каждый шорох за дверью. Наконец, она отдается мне прямо на кассе.

Моя голова прячется под ее юбкой *как в шатре*. Запахи Дины сводят меня с ума. Я уношусь в идеальный мир.

Где геи и лесбиянки живут открыто. Где есть законное существование трансгендеров. Где никто не боится быть самим собой. Где можно стричься под мальчишку.

Никто тебя не осуждает. Каждый живет так, как ему хочется. И строит семью с любимым человеком.

Где у нас с Диной свой дом. Мы — официальная семья. И в моем паспорте указана дата нашей свадьбы.

Мы счастливы в нашем идеальном мире.

***

Когда мы приходим домой с работы, сестра Дины валяется на диване и залипает в мобильнике. Она никак не реагирует на наше появление.

С нас стекает дождевая вода *бежали под сильным ливнем*. Дина дрожит всем телом и стучит зубами. Отправляю ее в душ, а сама иду в комнату Егора готовить ужин.

Очищаю сосиски от пленки, когда замечаю Ксюшу в дверях. Не знаю, сколько она там стоит и наблюдает за мной.

— Чего не заходишь? — делаю равнодушное лицо. Пусть не думает себе, что мы так уж переживаем по поводу ее отношения к нам. Много чести.

Она молча заходит и с ногами садится на край кровати. Продолжает наблюдать за мной оттуда.

— А этот Егор, он вообще вернется когда-нибудь к себе домой? — спрашивает она, наконец.

— О, я думаю, что он прекрасно проводит время со своим парнем. И даже не скучает по этому месту.

— Он гей? А хотя, ничего удивительно, он же твой друг. Мне пофиг. — Ксюша пытается скрыть свое любопытство, но у нее это плохо выходит. Она ждет моей ответной реакции. Но хрен она ее получит.

Я нарезаю овощи в салат. Стараюсь не думать о том, что Ксюша дико похожа на Дину. И, если бы она была на месте своей сестры тогда, в гейском клубе, она бы повела себя так же. Она так же сбежала бы, так же обвинила бы меня во лжи, так же испугалась однополых пар. Одно воспитание, одни родители, одна реакция на гомосексуализм.

Я рада, что Ксюша столкнулась с этим гораздо раньше Дины. Она поменяет свое отношение. Она больше не будет гомофобом.

Я не проявляю никакого интереса к ней сейчас, и поэтому она желает каким-то образом задеть меня.

— Это ты заразила мою сестру, — говорит она грубо. — Ты сделала ее психичкой. Она была нормальной до знакомства с тобой.

— Она всегда была такой. Я помогла ей это осознать.

Ксюша нервно смеется *наигранно*.

— Она бросила мужа из-за тебя. Ты разрушила их семью.

— Ты ошибаешься. Они не были семьей, — спокойно говорю я. Ксюша — всего лишь ребенок, которому скармливали ложные сведения на протяжении всех этих лет.

— Я видела их вместе. И знаю, что говорю, — не сдается она. — Он хороший человек.

— Ты не жила с ними. Ты и половины не знаешь. Его ты тоже не знаешь.

— Так же как и ты! — переходит Ксюша на крик. Я не выдерживаю этого.

Вытираю руки о полотенце и сажусь рядом с ней на кровать, лицом к ней. Она яростно зыркает на меня. Ее ноздри расширены, брови нахмурены. Однако, она все тот же ребенок *только озлобленный*.

— Ты когда-нибудь видела свою сестру избитую, в синяках и ссадинах, в пропитавшейся насквозь кровью кофте? — спрашиваю я. — С синей шеей после того, как ее пытались задушить? Я видела. И это с ней сделал ее муж.

— Я не верю тебе. Он не мог этого сделать, — лицо Ксюши постепенно начинает меняться. Она сомневается в моих словах, но уже нет этой ярости.

— Поверь. Она пришла ко мне в таком виде после ссоры с ним. А сколько раз она приходила на работу с ссадинами на лице от ударов. Однажды он ломал ей руку. Она терпела все эти страдания, пока он не заявился домой бухущий и не пытался ее задушить. Он перешел все границы.

— Она никогда ничего не рассказывала нам, — Ксюша недоверчиво качает головой. — Мы всегда думали, что она счастлива с ним. А то, что она лежала в больнице со сломанной рукой…Она ведь говорила нам, что поскользнулась на лестнице.

— Она не хотела вас расстраивать. И сейчас она придет в ужас, если узнает, что я все тебе рассказала.

— Но я ведь должна знать правду! — Ксюша снова срывается на крик. — Мне нужно знать…я ведь…я…

***

В этот момент Дина заходит в комнату, обмотанная полотенцем. Ксюша с ужасом смотрит на отметины внизу шеи, которые обычно прячутся за воротом рубашки.

Дина поворачивается боком, чтобы прикрыть за собой дверь и на мгновение становятся заметны рубцы от ремня на верхней части ее спины.

— Это правда, — шепчет Ксюша.

— В чем дело? — спрашивает Дина.

— Влад. Он действительно тебя избивал.

Дина со злостью смотрит на меня и сразу все понимает:

— Ты не должна была ей рассказывать.

— Она считает твоего мужа ангелом.

— Нет. Он урод. И я…такая дура. Простите меня, — Ксюша внезапно начинает рыдать. Мы с Диной не понимает, что с ней произошло.

Дина подходит и опускается на колени перед сестрой. Пытается отнять руки от ее лица, спрашивает, в чем дело. Но Ксюша лишь ревет, захлебываясь слезами. Это настоящая истерика.

— Я…рассказала ему…о вас. Я…не знала, что он…такой, — слышу я сквозь рыдания.

— Ты сказала ему, что мы вместе? — уточняю я. Ксюша кивает.

— Ты виделась с ним? — спрашивает Дина.

— Нет, мы переписывались. Он говорил, что хочет тебя вернуть…и просил помочь ему. А я ляпнула…что ты теперь лесбиянка, — Ксюша поднимает на Дину заплаканные глаза.

Я резко встаю с кровати и начинаю ходить по комнате туда-сюда. Глупая девчонка. Она сдала нас. И кому? Этому кретину!

— Ты сказала ему, где мы живем? Он знает наш адрес? — спрашивает Дина. Она еще в большем ужасе, чем я. Ксюша кивает два раза и заливается новым ревом.

— Нам нужно уходить отсюда, — говорю я. — Он может натравить на нас полицию прямо сейчас. Они могут появиться здесь с минуты на минуту. И тогда мы не просто попадем в дурку, нас упекут за решетку.

— За что?

— Они найдут за что. Ксюша подросток. Это можно посчитать за пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних.

— Нам некуда идти, — Дина бледнеет на глазах. Подхожу к ней и обнимаю. Быстро целую куда-то в висок.

— Одевайся, — шепчу ей на ухо. — Я что-нибудь придумаю. Собери самые необходимые вещи. Я сделаю пару звонков, и мы отсюда уедем.

Дина, как по команде, берет Ксюшу за руку и выводит из комнаты. На столе остывают сосиски с макаронами. Набираю номер Слона.

***

Слон практически сразу приезжает за нами. Он везет нас к себе домой.

Его квартира такая тихая и уютная, что как только мы приезжаем, становится спокойно на душе. Мы в безопасности. Здесь нас никто не найдет.

Санек ведет себя радушно, поит нас чаем и помогает приготовиться ко сну. Нам с Диной выделяют целую спальню, а Ксюше стелют на диване в гостиной. Дина вспоминает, что она однажды уже спала на этом диване.

Как только мы с Диной остаемся одни, она начинает плакать, прижавшись ко мне.

— Что теперь с нами будет? — шепотом спрашивает она.

— Мы найдем новый дом и новую работу, — говорю я, а сама не верю в свои слова. Все не будет так гладко, как нам хотелось бы.

— Прости, это все моя вина. Теперь ты в опасности.

— Не говори ерунды. Мы справимся. Поживем здесь, пока не пристроим Ксюшу в общагу, а потом найдем куда съехать. Егора я уже предупредила. Он что-нибудь придумает.

— Мы не сможем всю жизнь прятаться. Нас ведь будут искать.

— Есть надежда, что твой муж никому не рассказал.

— Маловероятно. Он тот еще пиздабол, — Дина ойкает и ругает себя за мат. Я смеюсь. Плохо влияю на нее.

Если подумать, как раз из-за меня она попала в такую ситуацию. И поэтому должна скрываться от мужа, властей, законов. Из-за того, что я втянула ее в такую жизнь.

Но была бы она счастлива с человеком, который избивает ее? Может, со временем она бы и бросила его, встретила бы другого мужчину, родила бы ему детей. У нее была бы нормальная полноценная семья *без меня*. И самое главное — она была бы в безопасности.

Я долго не могу уснуть, думая об этом. Может, еще не поздно все исправить? Отпустить Дину. Пусть вернется к прежней жизни. Поговорит с Владом и убедит его в том, что Ксюша соврала. Сама Ксюша подтвердит, что выдумала эту чушь.

Дина скажет Владу, что просто устала от унижений, подаст на развод, будет жить в нашей комнате, пока не накопит на квартиру. Будет встречаться с мужчинами.

А я просто исчезну из ее жизни. Я и так слишком много накосячила. Я не могу подвергать ее опасности. Я не прощу себя, если Дина попадет в психушку. Она не будет страдать так, как страдала я.

***

Я привязана к кровати. Руки натерло веревками. Затекли и кровоточат.

Я лежу на голом матрасе. Обрывки простыней валяются у моих ног.

Стены исписаны одной аббревиатурой: ЛГБТ. Разным подчерком, разным размером, разными цветами. Поломанные карандаши раскиданы по всему полу.

Единственная люминесцентная лампа противно потрескивает и беспрерывно мигает. Противно пахнет лекарствами.

Заходит человек в белом халате. Я ненавижу его. Когда он подходит ближе, я плюю ему в лицо.

— Плохая девочка, — говорит он, утирая мои слюни. — А я принес тебе воды. Хочешь пить?

Жажда мучает меня. В горле саднит. Я молчу.

Человек выливает воду мне на ноги. И я чувствую холод на пальцах. Он уходит, оставляя меня умирать от жажды.

Я кричу.

***

— Эй, Стася, проснись, — голос Дины действует успокаивающе. — Любимая, все хорошо.

Я смотрю на нее. Она держит мое лицо в руках. Глаза мокрые от слез. Дико хочется пить.

— Ты кричала во сне, — говорит Дина. Замечаю за ее спиной Слона, Санька и Ксюшу. Их лица выражают беспокойство.

Я и правда кричала во сне?

— Можно мне воды? — приподнимаюсь на подушке.

Когда мне дают кружку воды, я залпом выпиваю. Теперь захотелось курить. Меня бесит, что они здесь все собрались и смотрят на меня, как на дауна. Тянусь к своему рюкзаку, выуживаю полупустую пачку сигарет.

Дина наблюдает за мной, как и остальные.

— Все блять нормально. Идите спать, — психую я. Выхожу на балкон.

Темнота. В соседнем доме не горит ни одного окна. Луна прячется за тучами. Свежо после дождя. Закуриваю.

Появляется Слон, заботливо накидывает мне на плечи свою куртку. Тоже закуривает.

— Что снилось? — спрашивает он. На голову с козырька капает огроменная холодная капля. Снова вспоминаю те ощущения от воды на пальцах ног.

— Ебаная дурка, — сплевываю с двенадцатого этажа.

— Так и думал. Воспоминания не покидают нас даже спустя время. У тебя все хорошо. Ты не сошла с ума. Это главное. Насрать на все остальное. Это всего лишь сны.

— Знаю. Я не за себя боюсь, а за Дину. Я не хочу, чтобы она туда попала. Она достаточно настрадалась.

— У вас получится скрыться.

— А надо ли ее в это втягивать? Может, ей нужно вернуться к нормальной жизни.

— Любая жизнь нормальная. Посмотри на нас с Саньком. Мы разве плохо живем?

— О вас не знают левые люди. А о нас теперь знают. Мы спалились.

— Мы тоже палились. Сосед один настучал на нас. Пришлось откупаться.

— Ты не рассказывал.

— Да что тут такого. У всех случаются косяки. И вы свой косяк переживете. Просто поверь, Стасян. Ты не можешь бросить ее. Это ваша общая проблема, а не только твоя. Она любит тебя так же, как ты ее. Вместе расхлебывайте, — Слон тушит сигарету о пепельницу-банку, стоящую на полу балкона и возвращается в квартиру.

Я в одиночестве докуриваю вторую сигу, думаю над словами Слона.

ДИНА

Я очень волнуюсь за нее. После того, как мы сбежали, она замкнулась в себе и мало говорит со мной. А тот кошмар, что ей приснился…она так и не раскрылась мне.

Сегодня Ксюша заселилась в общагу. Будет звонить, если станет что-то известно от Влада. Однако обещала не писать ему первая и не видеться с ним, если он попросит. Надеюсь на это.

Мониторю объявления о съеме жилья. Нам не по карману даже однушка. Ищу комнаты в малосемейках, студии, комнаты в квартирах. Но последний вариант сразу отпадает из-за соседей, которые могут нас заподозрить.

Я в таком отчаяние, что не могу даже есть. Олег готовит вкуснющий ужин, а мне кусок в горло не лезет. Боюсь обидеть его. Они с Сашей так много делают для нас.

Нелли Васильевна трезвонит без конца. Не может найти новых работников и просит нас вернуться. Вру ей, что попала в больницу с гастритом, а куда подевалась Стася, ума не приложу. Стыдно за себя.

— Ты должна выключить телефон, как я, — твердит она по сто раз на дню.

Думает, что нас могут отследить. Сдаюсь. Выключаю.

— Нам пора съезжать. Собирай вещи, — на лице Стаси безрадостное выражение. Видимо, она нашла что-то очень дешевое и убогое.

Но я не расстроена. Я подчиняюсь. Мы больше недели притесняем ребят. Хватит пользоваться гостеприимством.

Едем на автобусе с сумками, которые поставили под ноги. Стоим близко друг к другу. Но этому есть оправдание — в тесный автобус набилось людей больше, чем он в себя вмещает. Каспер мяучит из сумки, тем самым привлекая внимание пассажиров.

Легонько касаюсь руки Стаси. Она в ответ на мгновение сжимает мои пальцы. Непринужденно смотрит в окно. А я любуюсь ее профилем *втихую, чтобы никто не заметил*.

У нее отросли волосы ниже плеч. Ей это не нравится, поэтому она забирает их в хвостик.

Когда мы приезжаем *так далеко от центра*, Стася ведет меня по улицам и переулкам, а я вспоминаю тот день, когда она так же вела меня в «Радугу».

Это большой старый кирпичный дом с запущенными балконами. Во дворе ребятня играет в футбол сдутым мячом. Мы поднимаемся на третий этаж, и Стася отпирает ключом одну из пошарпанных дверей.

— Откуда ты ее откапала? — спрашиваю я, заходя вовнутрь *в темноту*.

— О, на самом деле это моя хата, — вгоняет меня в ступор Стася.

***

Как оказалось, эта квартира когда-то принадлежала ее родителям-наркоманам. После их смерти она досталась Стасе и ее брату, но оба они не собирались здесь жить. На ней весит огромный долг за коммуналку. Нет ни электричества, ни горячей воды, ни отопления. Все отключили.

Она в ужасном состоянии. Как только мы заходим, Каспер вырывается из моих рук и бежит за мышкой, которую почуял еще на лестничной клетке.

— Прости. Знаю, здесь хуево. И я бы ни за что сюда не переехала по собственной воле, — говорит Стася убитым голосом. Ободряюще обнимаю ее.

— Это временно. Не извиняйся. Будем жить здесь, и искать что-нибудь получше. Зато не будем никому надоедать. И устроим ужин при свечах, — выдавливаю улыбку.

В магазине запасаемся чистящими средствами и свечами. Весь вечер у нас уходит на то, чтобы прибрать это ветхое жилище. Выкидываем практически всю мебель. От сырости диван прогнил и заплесневел, шкаф раскрошился в щепки, а кухонный стол превратился в обитель мышей.

Меня радует, что квартира однокомнатная и достаточно небольшая. Несмотря на ее размеры, она захламлена и напоминает свалку. Стася, разгребая вещи, которые когда-то принадлежали ее родителям, повторяет примерно одно и тоже: «Это все мусор. Хлам. Фу, выбрасываем». Мы не оставляем ничего, что напоминало бы о них.

Примерно к десяти вечера мы любуемся своим результатом при свечах, расставленных по всей квартире. Пусто и чисто. Заказываем пиццу. Вскоре приезжают Егор, Славик, Слон и Саня.

Они привозят наши оставшиеся вещи, матрас и подушки, кое-какую посуду. И несколько бутылок пива. Мы закатываем мини— вечеринку на полу.

Настроение прекрасное. Пока я не до конца понимаю, что нас ждет.

***

«Я официально объявляю 5 октября — Днем излечения от гомосексуализма. Именно в этот день ученые сообщили нам, что гомосексуализм — это психическое заболевание. Именно в этот день по всей стране принялись спасать тысячи больных людей. Открывались новые отделения в психиатрических клиниках, разрабатывались методики лечения. И сейчас, спустя столько лет, мы можем похвастаться достигнутыми результатами — 95% пациентов были излечены и возвращены к нормальной жизни. Это колоссальный успех в области медицины. Успех для страны!»

(из речей президента Российской Федерации — Кротина А.А.)

Просыпаюсь от беготни Каспера на кухне. Опять гоняется за мышкой. Его острые коготки с противным звуком скользят по линолеуму, а жалобное мяуконье подсказывает, что мышка оказалась слишком проворной.

Я ощущаю усталость. Накрывая голову подушкой, пытаюсь снова заснуть. Стася тоже проснулась и теперь ворочается по той же причине.

— Который час? — бурчит она.

— Какая разница?

С тех пор, как мы не работаем, время как будто остановилось для нас. Пропал всякий смысл вставать по утрам. Мы просто спим целыми днями. Вечером едем к Слону. Нас там ждут горячий ужин и душ, о котором мы весь день мечтаем.

Иногда мы гуляем по ночам, прячась от патрулей. Это какое-то волшебное время для меня. Очень странное и необычное.

И я не совсем понимаю, нравится ли мне такая жизнь.

С одной стороны, я счастлива. Моя любовь к Стасе с каждым днем крепчает и набирает сил. Я как будто стала совсем другим человеком. Другая жизнь, другие ценности. Все, кроме Стаси, уходит на задний план. Мы вместе проходим через эти трудности. И кажется, нас никто никогда не остановит. Мы перестали быть уязвимыми. Мы сильные и независимые.

С другой стороны, я забыла, что такое комфорт. Всю свою жизнь я создавала себе комфорт. От разных мелочей до чего-то существенного. А сейчас у меня нет ничего. Я все потеряла. Я обрела настоящую любовь, но потеряла тот комфорт, который создавала. Я вовсе не хочу возвращать ту жизнь. Я хочу создать новые комфортные условия для новой жизни с любимым человеком. Но это лишь мечты *и отсутствие возможностей*.

Нет банальной возможности принимать душ, когда тебе захочется. Мы больше не пьем горячий кофе по утрам. Мы не выходим на улицу днем. Мы — отшельники. Я успокаиваю себя тем, что Стася рядом. Я не одна. Мы — одно целое. И это придает мне сил.

Я знаю, что ей так же тяжело, как и мне. Но она старается не показывать свои слабости. Она так часто улыбается. И заряжает меня своей энергией каждый новый день.

Что будет с нами завтра? А через три месяца, когда начнутся холода? Мы прозябаем осенними ночами, но как мы проживем эту зиму?

Мы как будто в другом мире, далеком от цивилизации. Наша комната пропахла свечами. Когда на улице слишком холодно для ночных прогулок, мы зачитываемся библиотечными книгами. Я люблю читать Стасе свои любимые стихи и поэмы, она — Стивена Кинга, от книг которого у меня по спине бегут мурашки.

Не смотря на отсутствие хороших условий, я чувствую уют и теплоту в такие моменты. Это что-то особенное *интимное*. Это любовь.

СТАСЯ

Я не думаю, что выходить сегодня из дома будет хорошей идеей. Но она продолжает таскаться за мной хвостом и просить, чтобы я ее выгуляла. Она слишком мило конючит.

— Я знаю, что такое парады в день «излечения», — пальцами изображаю кавычки.

— Я даже участвовала в таких парадах. Всю свою жизнь. Добровольно-принудительное мероприятие. Короткий рабочий день, — начинает перечислять Дина, загибая пальцы. — Обязательная явка всех сотрудников всех предприятий. Недели две до этого дня готовятся плакаты и заучиваются слова песен. Школьникам разрешают одеться во все яркое.

— Вообще, изначально эта была идея геев. Радужные флаги и яркие цвета. Это были гей-парады. А они сперли нашу идею. Ублюдки, — встреваю я. — Продолжай.

— Сначала президент говорит свою нудную речь, в которой кратко излагает суть так называемого праздника. Все и так все знают, но делают заинтересованные лица. Потом всеобщий марш, начиная с красной площади. Всемирные пьянки. Веселье, музыка и танцы.

— Да-да, в новоиспеченной «Радуге» будет то еще веселье.

— Она открывается сегодня? — счастливые глаза Дины лезут на лоб. Такой радостной я давно ее не видела.

— Вообще-то я хотела сделать тебе сюрприз. Но ты заладила с этим парадом. Я не смогла удержаться.

— Отпад, — Дина вешается мне на шею. А потом начинает кружить меня по комнате. Мы двигаемся в безмолвном танце. Под ее нежное мурчание мне на ухо.

Мурашки покрывают мое тело. Я таю от ее прикосновений, от ее щекотливого языка и мягких губ, скользящих по моей шее.

Я валю ее на матрас. И мы чуть не давим Каспера, который вовремя успевает отпрыгнуть в сторону, недовольно шикнув на нас.

Поцелуи в унисон. Не замечаю, как Дина оказывается сверху. Такая разгоряченная и потрепанная. Замерла надо мной *разглядывает меня*.

Ее коса падает мне на лицо. Я хватаю ее зубами и тяну на себя. Дина ойкает и смеется. А потом неожиданно серьезно говорит:

— Я люблю тебя.

В голове эхом отдаются ее слова снова и снова. Я не успеваю ничего ответить на ее признание. Она закрывает мой рот своим. С такой страстью целует меня, что я начинаю задыхаться.

Все, что она делает со мной…этого не описать простыми словами. Меня никогда никто так не любил. Ни одна девушка не доставляла мне столько счастья. Черт возьми, такого охуенного человека я никогда еще не встречала.

Она единственная.

***

Мы готовимся к вечеринке. За окнами темнеет, и все тише становятся голоса пьяных гомофобов, пьющих за традиции и лупящих своих жен. Парад давно закончился. Все расходятся по домам. Самое время пойти в «Радугу».

Слон где-то в половину девятого пишет адрес. Я читаю, запоминаю и сразу удаляю сообщение. Совсем недалеко от нас. Можно дойти пешком.

Мы идем в темноте. Я не решаюсь включить телефонный фонарик. Дина крепко цепляется за мою руку. Мы лишь изредка перешептываемся.

Она накрасила губы красной помадой *аки стервочка* и расплела волосы. Ей неуютно в новом образе. Я знаю, что в кулаке она сжимает резинку для волос. Но я не просила ее так выглядеть. Мне нравится она такая, какая есть. Марфа-красавица.

— Далеко еще идти? — шепчет Дина.

— Почти на месте.

Перед нами расстилаются покосившиеся гаражи с ржавыми замками. А за ними начинаются частные домики, спрятанные в деревьях. Один из таких домиков — новая «Радуга».

Вдруг телефон Дины начинает яростно звонить.

— Это Влад. Идиот, — Дина жмет на отбой и виновато смотрит на меня. Становится как-то слишком шумно. Где-то ревет автомобильная сирена, где-то лает собака. Слышны голоса совсем недалеко от нас.

Когда я уже собираюсь наехать на Дину с претензиями, из-за гаражей показывается пьяная компания.

— А вот и моя жена! — кричит знакомый голос из толпы. Их человек шесть. Гогочут, орут, улюлюкают в нашу сторону. Вдребезги разбивается стеклянная бутылка.

— Как он нашел нас? — с ужасом произносит Дина. Я крепче сжимаю ее руку. Я не знаю, как он нашел нас. Я знаю только одно, нам нужно бежать отсюда. Бежать в другую сторону, подальше от домов, в одном из которых собрались наши друзья. Они не должны быть обнаружены этими уродами.

Я начинаю тянуть за собой Дину. Я должна увести ее отсюда. Они слишком пьяные и не смогут нас догнать.

— Нет, — Дина продолжает стоять на месте и смотреть в их сторону. — У них Егор.

Я резко поворачиваю голову и шарюсь глазами по этой куче отморозков, которых привел с собой Влад. Один из них начинает блевать себе под ноги.

Влад выходит из толпы. В одной руке он держит бутылку, другой вцепился Егору в шею. Он изрядно побитый. Мне с трудом удается разглядеть в темноте, под слабо работающим уличным фонарем, его кровавое лицо. Я узнаю ее больше по кучерявой бошке и клетчатой рубашке, которую он может носить неделями, не стирая.

— Отпусти его, — говорю я. Получается слишком тихо и испуганно.

Мужики начинают ржать в один голос.

ДИНА

Мне хочется кричать. Слезы застилают глаза.

— Жена, ты так красива сегодня. Для меня ты так никогда не старалась, — говорит Влад. — Ходила как сраная монашка. И сосала ты плохо.

Он бросает обессиленного Егора в грязь и харкает на него. Егор пытается подняться, но тело его не слушается.

Приятели Влада начинают радостно вопить. Один из них подходит к Егору и пинает с такой силой, что раздается хруст. Я от страха зажмуриваюсь. Рука Стаси дергается и до боли сжимает мои пальцы.

Кто эти люди? Где он откопал этих алкашей? Его новые собутыльники? Я узнаю среди них лишь одного. Костя. Он иногда приходил к нам в гости посмотреть с Владом футбол. Насколько мне известно, они друзья детства.

— Костя! — кричу я ему. — Костя, останови его!

Но Костя не видит ничего перед собой. Он так пьян, что еле держится на ногах. Скорее всего, он даже не понимает, где находится. Тупо овощ.

Трое других находятся в приподнятом настроении и состоянии, предвкушающем веселье. Агрессивно скалятся, ржут и чешут яйца.

Тот, что пинал Егора, достает из штанов свой пенис и начинает ссать на него. Звук льющийся струи мочи, ударяющейся о куртку Егора, заглушает смех вокруг.

Я бросаю взгляд на Стасю. Она отпускает мою руку и засовывает ее в карман. До меня не сразу доходит, что она пытается нащупать телефон и позвонить. Только вот кому? Может, Слону. Он находится совсем недалеко отсюда. Если бы он взял с собой несколько крепких парней, они бы легко справились с кучкой алкашей.

— Слон, — шепчу я одними губами. Стася кивает и достает мобильник. Экран начинает ярко светиться. Конечно, Влад замечает это и бросается к нам. Стася дрожащими руками пытается связаться с Олегом.

Я слышу его голос из динамика, когда Влад скручивает Стасину руки и выбивает телефон. Он падает экраном на камни. Я бросаюсь к нему, пальцами ощущаю разбитое стекло, кричу во всю глотку:

— Слон, помоги нам!

Влад сшибает меня с ног. Телефон летит в кусты. Я — в грязь.

— Не стойте. Хватайте этих сук! — орет Влад своим дружкам.

Я слышу, как Стася отбивается и матерится. Пытаюсь встать.

***

Удары по лицу. Я чувствую только первый. Последующие уже не такие явные. Я вспоминаю, как Влад душил меня. Я знаю, что это случится снова. Со мной и Стасей. Мы просто жалкие куклы в их руках.

И мне больно вовсе не от ударов. Мне больно осознавать то, что эта месть обрушилась на других. Не только на меня. На ни в чем не повинного Егора. На Стасю, которая показала мне любовь.

Я знаю, что это конец для всех нас.

СТАСЯ

Я сглатываю кровь, как будто пью железо. Поднимаюсь с побитых колен. В руках держу камень.

Они отступают на шаг. Смотрят на меня с удивлением. Как будто не верят, что я все еще живая.

— Поганая лесбиянка! — кто-то из них плюет мне в лицо. Утираюсь рукавом рванной джинсовки.

Вижу Егора, скорченного в позе эмбриона. Его на какое-то время оставили в покое. Им больше интересны мы с Диной.

Ищу ее. Один глаз плохо видит, все как в тумане.

Чья-то голая задница светится в темноте. Куча тряпья. Дергается и мерзко стонет. Насилует Дину. Мою Дину. Мою родную девочку.

Я бросаюсь на этого урода. Ударяю камнем в голову. Он начинает дико орать, вскакивает на ноги. Узнаю мужа Дины.

Его штаны болтаются на уровне колен. Он делает шаг ко мне на встречу, запинается и падает. Его дружки ржут. Кто-то хватает меня сзади и валит на землю.

— Я никогда раньше не пробовал лесбиянку, — злобно шипят мне на ухо. Вонь ударяет в нос. Я пытаюсь отбиваться. Не хватает сил.

Чувствую, как с меня стаскивают штаны. Голыми ногами ощущаю холодную влажную землю. Глаза застилают слезы. Пусть лучше я. Только не Дина.

***

Помню, в психушке была одна девушка. Звали ее Кристина. Я не была знакома с ней лично. Видела ее в общем зале и в столовой. Она была из буйных. Кто часто устраивал истерики. Кто пытался сбежать. Кто нападал на медсестер. И кто подолгу сидел в одиночной палате. Медперсонал между собой называли ее «наша бунтарка».

Однажды я услышала ее историю. Оказывается, ее насиловал отец. С тех пор, как узнал о ее ориентации. Лет с четырнадцати он насиловал ее, пытался выбить из нее эту дурь. Я так же узнала, что этому есть научный термин — корректирующее изнасилование.

Отец таким образом пытался изменить свою дочь. Применяю грубую силу, свое превосходство над ней и жестокость. Знаю одно, ничего у него не вышло.

Кристина могла весь день кричать, закрытая в своей палате: «Вы зря стараетесь, уроды. Никто меня не изменит. Он не смог. И вы не сможете».

ДИНА

Я открываю глаза. Идет дождь. В нос ударяет запах сырой земли. Я насквозь мокрая.

Болит грудь. Так больно сделать вдох, что я начинаю плакать. Мне больно дышать. Я задыхаюсь.

Не могу пошевелиться. Тело меня не слушается. Я не чувствую своих ног и рук. Слишком тихо. Куда все подевались?

Я неподвижно лежу и пытаюсь дышать. Дождь заливает мне глаза, нос и рот. Я захлебываюсь водой.

Вдалеке слышу голоса. Что-то знакомое. Пытаюсь ответить, сказать, что я здесь. Но выходит только хрип. В глазах темнеет.

***

— Дина! — слышу свое имя. Его повторяют снова и снова.

— Дина, очнись. Пожалуйста, Дина, — мольба в голосе. Кто-то плачет совсем рядом. Кто эти люди? Где я?

Я чувствую чью-то руку у себя на лбу. Теплая, большая. Заставляю себя открыть глаза.

Вижу знакомое лицо. Не могу вспомнить, кто этот человек. Почему-то в голове всплывает картинка слона.

— Слон, — говорю я. Я почти уверена, что этого человека так зовут. Его зовут Слон. Мой голос похож на хрип. Я не уверена, что человек меня понимает. У него тревога на лице. Он снова называет меня по имени.

Становится больно в груди. Опять. Я задыхаюсь, кашляю. Мне подносят ко рту бутылку с водой. Делаю глоток. Мне больно пить. Плачу.

Вдалеке слышу вой сирены.

***

Меня куда-то несут. Я отключаюсь время от времени. Прихожу в себя, вижу какие-то лица. Слона. Я не чувствую своего тела. Я едва могу повернуть голову в сторону.

И я вижу ее руку. Я узнаю ее сразу. Она безжизненно висит. Совсем рядом. Пытаюсь дотянуться до нее. Больно. Пальцами охватываю ее. Холодная, как лед.

— Стася, — зову я тихо. Громче не получается. Повторяю несколько раз.

— Ее больше нет, — говорит кто-то. Как будто удар в самое сердце. Я начинаю задыхаться.

Вокруг суетятся. Надевают мне кислородную маску. Я дышу. Легкие наполняются кислородом.

Я продолжаю держать руку Стаси. Я не хочу ее отпускать. Я никогда не отпущу ее. Я уйду вместе с ней.