Мишка-style

Мишка-style

Мишка меня любил. С его стороны не было откровенных признаний (в третьем классе не считается), серенад под окнами и долгих ожиданий у темного подъезда. Если бы вы поинтересовались у него почему, он бы искренне удивился и, пожав плечами, рассудительно ответил: "О любви не нужно говорить, ее нужно доказывать". Так и вижу, как он это произносит, со своей немного кривоватой обаятельной улыбкой. Мишка-style. Мишка меня любил. Я знала. Он знал, что я знала.

Полгода назад я ненадолго вернулась в родной городок, вернулась дипломированным специалистом. Была зима. Ноги по колено утопали в снегу. Как только темнело, жизнь в городке замирала, прячась за ярко освещенными окнами квартир. Два дня спустя я хотела поменять билет, неделю спустя — застрелиться. Чтобы хоть как-то убить время, отправилась вечером в единственный в городе торгово-развлекательный центр. И, естественно, встретила кучу знакомых. Давно забытая одноклассница, после обычного обмена приветствиями и дежурных комплиментов (хорошо выглядишь, совсем не изменилась), по традиции спросила:

— А как Мишка? — Я неопределенно пожала плечами. — Слышала, у него рак.

Я вернулась домой, закрылась в своей комнате и забилась в угол на кровати, свернувшись клубком (любимая с детства поза). Мне было больно, очень больно, боль свернулась змеей в животе, не давая дышать. Мишка, Мишка… Как же так? Сколько я себя помню, мы были неразлучны. Одна группа детского сада, одна парта в классе, все праздники и выходные, все семейные вылазки на природу, все встречи Нового года, все поездки на пикники и на отдых. Наши с Мишкой родители дружили еще с института, у них — единственный сын, у моих — единственная дочь. На семейных фотографиях мы трогательно держимся за руки, на моем лице приклеенная улыбка, на его — неизменно сдвинутые на переносице брови и плотно сжатые губы. Он никогда не любил фотографироваться. Мишка-style. Сто лет не видела этих фотографий. Я полезла в шкаф за альбомами. Ох, какие тяжелые, да их тут целая куча. Все в пыли, как же давно их не доставали. Вот мы с Мишкой в садике на утреннике, он — Кот в сапогах, а я — Красная Шапочка. Господи, какие маленькие и смешные, сколько воды с тех пор утекло. А здесь мы уже школьники. Первое сентября. Я с двумя огромными бантами, каждый размером с мою голову, а Мишка, как всегда, серьезный, с полным чувством ответственности, держит меня за руку.

Я размазывала по лицу слезы вперемешку с соплями. Рыдала в голос, уткнувшись в подушку. Мишка меня любил. Я знала. Он знал, что я знала. Всегда был рядом, подставляя крепкое мужское плечо или жилетку, в зависимости от обстоятельств. Ненавязчиво ухаживал. Заходил за мной перед школой и нес портфель, за руку водил в столовую, а на перемене угощал яблоками. Мишка-style. Учеба давалась нам легко, я — гуманитарий, Мишка — технарь. Я делала для нас двоих литературу, русский и английский, он — математику, химию и физику. Мы были неразлучны. Слушали одну и ту же музыку, смотрели одни и те же фильмы, любили одни и те же книги. Я знала все Мишкины тайны, он — все мои. Как же так случилось, что мы друг друга потеряли? Хотя… Что греха таить, это только моя вина. Это я бросила Мишку. Мы окончили школу. На выпускном я, как дура, напилась. И до одури целовалась с ним на скамейке. Потом стало плохо. Смутно помню, как он тащил меня домой и держал мои волосы, когда меня тошнило в унитаз. Помог раздеться, убрал в ванной комнате и ушел. Мишка-style. Стыдно не было. Просто я, как дура, испугалась. Испугалась, что Мишка заявит на меня права, решит, что мы теперь вместе, захочет большего. Я стала его избегать. Он мне надоел. Мишка понял. Я знала, что он понял. Он не обрывал телефон, не искал встреч, не вызывал на откровения. Просто устранился. Мишка-style.

Я хотела кардинальных перемен, уехала поступать в Москву. Мишка — в Питер. С головой окунулась в столичную жизнь, старалась не пропускать ни одной тусовки, ходить на все мероприятия, посещать все выставки. Вскоре поняла, что здесь все мужчины делятся на два типа — богатенькие папики и их сыночки, и те и другие пресные, как английский юмор или альфонсы, скучные, как дождливый день. Все это быстро надоело. Я полюбила плохих парней в коже и татуировках, которые больше заботятся о своем байке, чем о своей женщине, пристрастилась к выпивке, травке и тяжелой музыке. Каждый вечер я отвисала у кого-нибудь на хазе, методично, до отупения напиваясь. Каждое утро обнаруживала себя в объятиях бородатых длинноволосых типов, с кислым запахом изо рта, каждый раз разных. Не помнила лиц, все они сливались в одно. Я спешила, торопилась жить. Искала смысл и не находила. Мишка отодвинулся на задний план. Сначала редкие звонки, эсемески по праздникам, пара встреч на каникулах. По сравнению с новыми знакомыми, Мишка казался ботаном. У нас не было общих тем, так, обо всем по чуть-чуть и ни о чем конкретном.

Я прорыдала почти всю ночь, заснув только под утро. Едва разлепив опухшие глаза, сразу же засобиралась к Мишке. Тщательно наложила макияж, чтобы скрыть следы бессонной ночи. Куплю ему апельсины. Он всегда любил цитрусовые. Нет, какие апельсины. Я и виду не подам, что он болен. Остановилась на книге. С колотящимся сердцем и дрожащими коленками позвонила в дверь. На пороге стояла тетя Нина, Мишкина мама.

— Здрасьте, тетя Нина, — заискивающе улыбнулась. — Я к Мишке.

— Щас спрошу, — окинув меня неодобрительным взглядом, она захлопнула перед носом дверь, оставив меня дожидаться в коридоре. Я не была в обиде. Родители уже планировали нашу свадьбу, когда невеста сбежала, чуть ли не из-под венца. Дружба наших родителей, как и наша с Мишкой, постепенно сошла на нет.

Заходи, — тетя Нина посторонилась, пропуская меня внутрь. Всегда ухоженная и холеная, она выглядела откровенно плохо. Сильно похудела, осунулась, лицо покрылось паутинкой морщин.

Я боялась встречи, боялась не выдержать и разрыдаться, боялась возможной напряженности, упреков, неприятных воспоминаний.

— Привет, — заглянула в Мишкину старую комнату и улыбнулась.

— Привет, — он улыбнулся в ответ, — Садись. — похлопал ладонью по кровати, — Извини, что встречаю лежа.

О, Боже. Я с трудом его узнала. Куда делась Мишкина густая каштановая шевелюра, где упитанные щечки, которых он так раньше стеснялся? Он стал тенью себя прежнего. Обтянутое кожей лицо, огромные запавшие глаза. Только улыбка осталась той же, обаятельной и чуть кривоватой. На глаза навернулись слезы, я сжала зубы и улыбнулась еще шире. Неловко присела на кровать. Комната была слишком узкой, чтобы вместить еще и стул. Сколько лет я здесь не была? Пять? Целую вечность.

— Я тут тебе книжку принесла, — протянула Мишке книгу.

— Интересная? — он вслух прочел название, вопросительно на меня взглянул.

— Интересная. Разве я могла принести тебе непроверенный материал?

— Ну, хорошо. Я теперь известный книгочей, — рассмеялся.

Он еще находит силы шутить. Через полчаса я уже сидела с ногами на кровати, и мы с Мишкой весело болтали, вспоминали одноклассников, обсуждали общих знакомых. Как будто не было этих пяти лет, и мы расстались буквально вчера. Мишка-style.

Я приходила каждый день, приносила ему книги, фильмы, которые он пропустил. Ему становилось хуже, он продолжал терять вес. Спустя месяц Мишку положили в больницу. Я по-прежнему его навещала. В больнице хоть и было просторней, но здесь мне приходилось делить его с врачами и медсестрами. А дома он был только мой. Мишку полностью обследовали. Метастазы продолжали распространяться. Требовался очередной курс химиотерапии. Но больной слишком слаб. Перенесет ли он процедуры? Собрался консилиум врачей. Пациента может убить курс химиотерапии, но если его не сделать, то Мишку убьют распространяющиеся метастазы. Консилиум вынес решение — делать. Мишке было совсем плохо, он мог целый день находиться без сознания, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Нас с тетей Ниной в палату не пускали. Но мы продолжали сидеть в коридоре, попеременно заглядывая к Мишке. Жив? Ну, слава Богу. Мы не разговаривали, просто не могли. В горле постоянно стоял ком, мешавший даже дышать. Иногда он прорывался потоком слез. Становилось легче, но ненадолго. Если врачи позволяли, я просиживала у Мишки в палате, просто держа его руку в своей. Когда я видела его такого, беспомощного, опутанного проводами, от бессилия хотелось кричать, биться головой о стены. Но я лишь тихо сидела и улыбалась. Не могла дать волю эмоциям. Нельзя волновать Мишку. Он был идеальным больным, тихим и ненавязчивым. Не жаловался, не плакал и не кричал, даже когда терпеть было выше человеческих сил. Он терпел. Мишка-style. Мы никогда не говорили о его болезни, притворяясь, что ее нет, что он здоров. По ночам я штудировала Интернет. Я знала о Мишкиной болезни все. Цеплялась за любую соломинку, жадно вчитывалась в истории исцеления. Когда появлялась свободная минутка, ходила в церковь и горячо молилась. Я верила в чудо. Очень хотела в него верить. Подошел день моего отъезда, сдала билет.

Когда Мишку выписали, была уже весна. Он по-прежнему не вставал и мало говорил, был слишком слаб. Я кормила его из ложечки, читала вслух, лежала рядом, обнимая, пока не заснет. Когда его дыхание становилось ровным, выскальзывала из комнаты и пила на кухне с тетей Ниной обжигающий кофе. Теперь мы стали лучшими подругами. В ее глазах в сеточке морщин больше не читалось осуждение. Мы, как могли, поддерживали друг друга. Не позволяли друг другу впасть в отчаяние. Просто не могли. Мишка в нас нуждался, нуждался в нашей силе и выдержке, нуждался в нашей поддержке. Лето подкралось незаметно, незаметно для меня. Однажды вечером я ощутила, что на улице значительно потеплело. Мишка пошел на поправку. Он уже мог без поддержки дойти до туалета и даже недолго сидел в кровати. Это был прогресс. Прекрасное начало лета сменилось удушающей жарой. Почти все время мы с Мишкой проводили у него в комнате. Если не разговаривали, то просто лежали обнявшись. Он мог часами перебирать мои волосы, пропуская пряди сквозь пальцы или накручивая на палец. Однажды спросил:

— У тебя кто-нибудь есть?

Я напряглась.

— Нет, — солгала я. Он знал. Я знала, что он знал. Мишка-style.

В Москве меня ждал Тони. Хотя… ждал ли? Сильно сомневаюсь. Тони… Красив как бог, туп как баран. Ну вот, кажется, я только что оскорбила ни в чем не повинное животное. О чем это я? Ах, да, Тони… По паспорту Антон, но Антон — слишком скучно и банально. В нашей тусе он был известен как Тони. Жесткое мускулистое тело, жесткий секс и никаких обязательств. Он мог взять меня в туалете, пока заправлялся его байк, в лифте, когда мы поднимались к нему на хату, но больше всего Тони любил трахаться прямо на своем мотоцикле. Он называл это "перепихон". Меня все устраивало. Ну, почти все. Секс заканчивался так быстро, что редко удавалось кончить. Но это мелочи. Для Тони были важны две вещи — он сам и его железный конь. Летом, на каникулах, мы решили уехать из опустевшей пыльной Москвы, рвануть, куда глаза глядят. Вскоре многообещающая поездка превратилась в сплошной кошмар. Целый день в седле, к вечеру ноги сводило судорогой, и ныла каждая мышца, а на зубах скрипел песок. Отсутствие элементарных гигиенических средств и туалет под кустом. Ночевали, где придется, хорошо, если удавалось найти кемпинг или заехать к друзьям Тони, где можно было хотя бы помыться. Но чаще всего не удавалось. Один раз заночевали прямо в поле. Вернее, заночевал Тони. Завалился на тонкое покрывало и тут же захрапел. Я же не сомкнула глаз до самого утра. Было такое чувство, что меня долго били и, к сожалению, не добили. Ко всему прочему, оказалось, что у Тони совсем нет денег. Он был до крайности неприхотлив. Желудок полон, причем, неважно, чем его забить, хоть водой с хлебом, есть дырка, куда можно спустить — вот предел мечтаний. Тони зарабатывал от случая к случаю, даже не знаю чем, на мои расспросы он всегда отвечал: "Выиграл в лотерею". Когда же у него вдруг появлялись деньги, он мог их потратить за один вечер, мог шикануть и пригласить меня в дорогущий ресторан. На оставшиеся — обязательно наколоть очередное тату и купить какой-нибудь прибамбас для железного друга. Как он это называл, жил сегодняшним днем. Через неделю поездки я взвыла, умоляла Тони вернуться в Москву.

— Слушай, ну ты ж сама хотела поехать, — недоумевал он.

— Я не думала, что все будет так, — парировала я.

— А чего ты ожидала? — он почесал грязной пятерней еще более грязный хайер.

Тони сдался, не выдержав постоянного нытья. К моему облегчению, мы повернули назад.

— Вот что значит связаться с бабой, — ворчал Тони половину пути назад. — Я-то хотел доехать до Байкала, всех наших повидать. — От такой перспективы волосы на моей сальной голове поднялись дыбом.

Вернувшись домой, я два часа отмокала в ванной, до скрипа натирая тело губкой. Воду пришлось менять дважды, пока она стало более-менее чистой.

Мы с Тони проводили время к обоюдному удовольствию, не навешивая на наши отношения никаких ярлыков. Потом я уехала. Не было долгих прощаний на вокзале, обещаний. Просто я сказала: "Уезжаю домой". Тони кивнул, даже не поинтересовавшись, вернусь ли. Так что, можно считать, я Мишке не солгала.

Лето пролетело так же незаметно, как и весна. Удушающая жара сменилась относительной прохладой. Мишка продолжал поправляться. На него уже можно было смотреть без содрогания. К нашей обоюдной радости, он мог ненадолго выходить. Каждое утро Мишка ждал меня, сидя на лавочке у своего дома, дойти до моего еще был не в состоянии. Каждое утро я наряжалась для него, сменив траурные одежды и драные джинсы на яркие, женственные сарафаны. Для Мишки мне хотелось быть красивой, хотелось читать в его глазах восхищение. Я спешила на свидание, волнуясь, как школьница. Да, мы знали друг друга большую часть жизни, но сейчас открывали друг друга заново, подолгу бродили в парке, перемещаясь от лавки к лавке. Мишке еще было тяжело ходить на долгие расстояния. Он быстро уставал.

В октябре у Мишки — день рождения. Я долго думала над подарком, купила наряд. Днем мы впервые пошли в кафе. Пока несли заказ, он не сводил с меня глаз. Я нервничала и стеснялась. Мишка молчал. Я, чтобы скрыть смущение, без умолку болтала, несла всякую чушь. И вообще, вела себя, как дура. Мишка, кажется, не слышал ни единого слова. И, слава Богу. Мы вернулись под вечер. Зашли к нему в комнату, привычно уселись на кровать. Тетя Нина тихо постучалась:

— Ребята, я ухожу, буду поздно, — сообщила она из-за закрытой двери.

Мы остались вдвоем. Я легла на бок, повернувшись к Мишке спиной. Он привычно перебирал мои волосы. Оба молчали. Я решилась, как в омут головой. Резко повернулась, наши взгляды встретились. Он понял. Я поняла, что он понял. Мишка-style. Я прижалась сухими губами к его губам. Он мягко отстранился, прошептал:

— Ты уверена?

Я кивнула. Это был мой подарок на день рождения. Я приносила себя в жертву. Лежала как овца на заклании. Мне хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Никогда не любила первый секс. Партнеры смущаются, не зная предпочтений друг друга. Но, Мишка, видимо, считал по-другому. Я поняла, что по-быстрому не получится. Не говоря ни слова, он начал медленно меня раздевать. Я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Когда я осталась нагая, как Ева в раю, Мишка отстранился. Долго меня рассматривал. Я смущалась, чувствуя себя препарированной лягушкой под микроскопом.

Прошла целая вечность, пока он выдохнул:

— Ты прекрасна.

Мишка не торопился. Стянул через голову футболку, освободился от джинсов. Я лежала, затаив дыхание. Он лег рядом, повернув меня лицом к себе, и стал покрывать мое лицо легкими, почти невесомыми поцелуями: лоб, щеки, веки. Поцеловал в губы, посасывая нижнюю губу, словно пробуя меня на вкус. Его язык проник в рот, пронизав тело током. Мишка опустился ниже, лаская шею, нежно покусывая мочки ушей, вызывая миллионы новых ощущений. Кажется, я тихо стонала. Потом он целовал меня всю, то нежно, то страстно. Не оставил без внимания ни одной клеточки, посасывая, покусывая. Когда его рот накрыл мой сосок, тело выгнулось дугой. Я ахнула, ухватившись за железные прутья кровати. Мишка не останавливался, его язык прочертил линию на животе. Добрался до треугольника волос и скользнул в мои влажные глубины. Я его хотела. О, Боже, как же я его хотела.

— Мишка, — только и смогла выдохнуть я. Он понял, приподняв руками бедра, неспеша вошел в меня. Двигался медленно, слишком медленно, словно дразня. Я выгибалась ему навстречу, мне хотелось еще глубже, еще быстрее. Мишка был неумолим, никуда не спешил, для эту нежную пытку. В последний момент он хотел отстраниться, я не позволила, пятками удерживая его бедра. Если бы он остановился, я бы умерла. Мы улетели одновременно. Я — в прямом смысле. Вылетела из своей бренной оболочки. Парила где-то в вышине. Очнувшись, с удивлением отметила, что плачу. По моим щекам беззвучно катились слезы. Мишка держал меня в объятиях, баюкая словно ребенка. Слезы сменились рыданиями. Накопленное за последние месяцы напряжение покидало тело. Меня била крупная дрожь. Наконец, рыдания стихли. Я была опустошена, вымотана. Лежа в уютных объятиях, тихо всхлипывала. Могу себе представить, как устал Мишка. Хотя нет, не могу. У меня же нет рака. Гладя меня по голове, прошептал:

— Спасибо.

Он еще меня благодарил. Мишка-style. Не последовало дурацких вопросов, типа: "Тебе было хорошо, крошка?" Меня всегда подмывало ответить: "Бывало и лучше, детка". Жаль, что так и не решилась. Я не заметила, как уснула.

Неделю спустя Мишке стало хуже. Пропал аппетит. Он снова слег. Мы с тетей Ниной не отходили от его постели ни днем, ни ночью. Через две недели его должны были поместить в больницу. Мы ждали, когда освободится место. В глубине души понимали, что это конец, но старательно гнали от себя эту мысль. Притворялись перед собой и перед ним. Прошла неделя. Мишка совсем перестал есть и уже не вставал. Мы с тетей Ниной были безутешны. Болезнь вгрызалась в родную плоть, ежеминутно отщипывая по кусочку жизни.

— Мишка, борись. Неужели ты не хочешь жить? — в отчаянии крикнула я.

Он улыбнулся:

— Глупенькая, конечно хочу. Кто же не хочет. Но я благодарен болезни. Она вернула мне тебя, — прошелестел он. Его глаза закрылись, словно он вложил в эту фразу последние силы. Мы с тетей Ниной сидели на постели всю ночь, прислушиваясь к едва слышному дыханию. Мишка ушел рано утром. Так же тихо и неприметно, как и жил. Просто его дыхание прервалось. Мишка-style. Я так и не сказала, что люблю его. Хотя… Была ли в этом необходимость? Мишка не был человеком слова. Он был человек дела. Я верю, что он знал. Очень хочу верить.

Сегодня похороны. Мишка будет покоиться рядом с отцом. Я не пошла, поручив тетю Нину заботам моих родителей (здоровья им и долголетия). Хочу запомнить Мишку таким, каким знала. Рано утром, я как обычно, вышла из дома. Как и тогда, когда спешила на свидание с Мишкой. Снова влезла в драные джинсы и черную вытянутую футболку, набросив сверху куртку. Краситься я тоже не стала. Мне теперь не для кого быть красивой. Вместо похорон пошла в парк. Стояла золотая осень. Дорожки засыпало листьями всех оттенков золотого и красного. Воздух был настолько свеж и прозрачен, что хотелось зачерпывать его ладонями и пить. Я совершала паломничество по тем местам, где мы бродили вместе.

Вот на этом самом месте Мишка, смеясь, вспоминал, как к нему ненадолго прилипло прозвище "Красная Шапочка". Я слушала с интересом. Из моей памяти совсем выветрился этот случай. В стране был дефицит. Перед Новым годом в продажу выкинули костюмы Красной Шапочки. Моя мама успела купить. А тетя Нина никак не могла найти наряд для сына. Вот и пошутила, что он будет Красной Шапочкой. А малыш запомнил и сказал при всем классе. Но прозвище надолго не прижилось, Мишка колотил всех, кто называл его так вслух.

А вот здесь мы вместе вспоминали, как Мишка в третьем классе признался мне в любви. Стащил у матери красивую открытку и корявым почерком написал: "Ты моя самая любименькая".

— Не отважился сказать, — прокомментировал он, улыбаясь. Мишка-style.

Где-то эта открытка до сих пор пылится. Надо будет найти. Но не сейчас. Сейчас слишком больно.

Я вернулась домой. Включила компьютер. Я не плакала, слез уже не осталось. Только эти слова рвались наружу, просились на бумагу. Просидела за компьютером до самого вечера, заново переживая эти мгновения.

Я улыбаюсь. Сегодня мои подозрения подтвердились. Наша единственная ночь любви принесла плоды. Даже в этом Мишка остался верен себе. Он не оставил меня одну. Не нужно меня жалеть. Я познала любовь, пусть недолгую. Боль пройдет. А мои воспоминания будут всегда со мной. Я не знаю, полюблю ли я снова. Но я, нет, мы. Мы обязательно будем счастливы. Я в это верю. Очень хочу верить. Мишка всегда будет рядом. Он меня любил. Я знала. Он знал, что я знала. Мишка-style.