Любовь зла

Любовь зла

Железная дверь надсадно заскрипела и открылась в полутемное и мрачное помещение.

— Заходи! — скомандовала надзиратель худенькой молодой женщине и включила там тусклую лампочку на потолке. — Стоять! Лицом к стене!

Дарья Васильевна безразлично выполнила команду полной женщины в форменной одежде: вошла в адвокатскую комнату и повернулась к серой неровной стенке, почти уткнувшись в нее носом. Она вздрогнула узенькими плечами, когда дверь громко захлопнулась, словно выстрелила в спину.

— Подсудимая Оськина! Присядь и обожди адвоката! — снова скомандовала надзиратель, оставаясь стоять у двери.

Дарья оглянулась и направилась к единственному стулу по эту сторону стола. Она теперь всегда будет по эту сторону, потому что на другую ее не пустит закон. Девушка осторожно присела, поправила темные волосы на голове, выпрямила узенькую спину. В комнате установилась тягучая настороженная тишь.

Тишина не бывает мертвой, и, если вслушаться, можно много полезного открыть для себя.

Дарья Васильевна любила безмолвие. Когда оно наступало, ей ничто не мешало думать о чем и о ком угодно, фантазировать на самые невероятные темы.

Сегодня же тишина ожидала, что Дарья скажет, как объяснит страшный поступок. Непоправимые проступки всегда имеют корни, как и тишина, которую создает человек. Она, как живое существо, предупреждает о беде. Дашина память ведет отсчет с пятилетнего возраста.

Тогда девочка внимательно осмотрела свою куклу, наряженную в светлое нарядное платьице: вроде не заметно застиранного пятна. Белокурая девочка облегченно вздохнула и прислушалась в безмолвной квартире. Вроде, стало еще тише.

Даша любила, когда дома никого не было. Тогда можно, не опасаясь гнева матери, заниматься, чем хочешь: примерять мамины туфли, рассматривать ее косметику или листать семейный альбом. Да мало ли что придет в голову впечатлительному сероглазому ребенку, когда все доступно до прихода с работы строгой мамы.

Вчера впервые в своей жизни Даша накрасила красной помадой свои губы. Очень красиво получилось, и девочка битый час рассматривала себя в зеркале трюмо. Затем, задумавшись о чем-то другом, она почувствовала, как тишина ужаснулась. Девочка совсем забыла о помаде на губах и поцеловала куклу, оставив яркое пятно на платье.

Даша не на шутку встревожилась, потому что вот-вот придет мама и заметит, что она трогала ее вещи. Последует неминуемое наказание: громкий выговор, препровождение в темный угол или даже шлепок, или подзатыльник.

Страх — начало познания окружающего мира.

Девочка схватила куклу и дрожащими от волнения руками принялась стаскивать с нее платьице. Затем кинулась в ванную комнату и поспешно его застирала в мыльной воде. Она не раз помогала своей маме стирать белье, поэтому имела представление, как все делается. Мама всегда говорила дочери, что любой навык к труду пригодится в жизни, поэтому нужно работать с малых лет.

Девочка едва успела натянуть мокрое платье на куклу, чтобы спрятать ее в коробке, когда мама пришла домой. Даша неуверенно подошла к ней, с замиранием сердца наблюдая за высокой и стройной женщиной: заметит или нет. Насколько девочка боялась своей мамы, настолько и любила ее. Даша всегда любовалась ее красивым лицом, длинными черными волосами и стройной фигурой…

— Здравствуйте Дарья Васильевна! — чей-то голос издали дошел до сознания Оськиной, и она подняла голову и кивнула головой адвокату Виктории Викторовне. Дарья не заметила, как Виктория вошла и отослала надзирателя прочь.

«Вот и моя девочка вырастет и будет, как эта девушка, красивой и образованной. Выйдет замуж и нарожает детей. Никто не посмеет мешать моей Тане быть счастливой», — подумала подсудимая.

— Ну что же, Дарья Васильевна, начнем разговор?

— Да!

— Прошлый раз вы были немногословны. Трудно разговаривать с человеком, если он молчит. Согласитесь со мной?!

«Особенно нелегко, когда мыслей полно, а как выплеснуть их наружу, не сообразишь», — подумала Дарья, но промолчала, лишь кивнула головой адвокату.

— Великолепно, Дарья Васильевна! Чтобы успешно защитить вас на суде, мне нужно понять мотив вашего поступка. Я абсолютно не вижу его. Вы любили свою мать?

— Да?

— Поэтому жили вместе?

— Где же нам жить?

— Могли бы разменять трехкомнатную большую квартиру. Вам бы с дочерью досталось двухкомнатное жилище, а вашей маме однокомнатная квартирка. Тогда бы, возможно, у вас не было повода совершать такой поступок.

— Мама никогда не заводила разговор о размене.

— А вы?

— Что я?

— Вы не мечтали жить одна?

— А кто бы помогал тогда маме?

— Она была здоровой и сильной женщиной, могла сама позаботиться о себе. Как вы думаете?

«О покойниках не говорят плохо, наверное, потому, что они больше не мешают», — подумала Дарья и ответила:

— Мама не отпускала меня, говорила, что удел каждой дочери помогать матери, время наступит, и у меня будет ребенок, который будет помогать в старости. Детей нужно воспитывать в строгости и уважении к родителям.

— Мама держала вас в «ежовых рукавицах»?..

…Вот и сегодня она отстранила от себя девочку и принялась придирчиво осматривать квартиру. Заметив неплотно задвинутый выдвижной ящик трюмо, она гневно закричала на девочку:

— Сколько раз тебе говорить, чтобы не трогала мои вещи! Немедленно отправляйся в угол и оставайся там до сна! Подумай о своем проступке!

Даша покорно направилась в полутемную кладовку. Это было не самое строгое наказание, и ей даже нравилось проводить время здесь, где неслышно брани, и никто не мешает грезить в тиши. Часы, проведенные в кладовке или в одиночестве до прихода домой матери, заменяли ласки, которых девочка не помнила, потому что их мама не раздавала, были самыми счастливыми в ее жизни. О чем только не мечтала девочка в это время. Она представляла, как гуляет со своей мамой в парке, а подружки завидуют ей, потому что ее мама не только самая лучшая на свете, но и самая ласковая…

— Дарья Васильевна, вы не ответили мне!

— Суровость вызывает трепет, а от грубости хочется избавиться. Мама была очень строга, но я ее любила, значит, у меня не было ненависти.

— Ненависть вызывает раздоры, а любовь покрывает все грехи, так? — адвокат внимательно смотрела в серые глаза Оськиной. — Расскажите, пожалуйста, о своих отношениях с матерью…

Виолетту Васильевну — так звали маму Даши — нельзя обвинить в безразличии. Она, помимо деспотичного воспитания, много давала своей дочери: водила в зоопарк, на спектакли, библиотеку и на новогодние елки.

Девочку завораживали сказочные герои на новогодних карнавалах, которые кружили хороводы, плясали и пели. Даша тихонько подпевала и пританцовывала ножкой, ловила в зеркале свой облик снежинки и страшно гордилась, что мама наблюдает за ней. Нет на свете милее и добрее человека, чем родная мать.

Характер Виоллеты Васильевны заводной и целеустремленный. Она, как коршун, камнем падает на «жертву» и тащит, не обращая внимания на вопли.

Даша училась в первом классе, когда маме пришло в голову сделать дочь олимпийской чемпионкой зимних игр.

— Ребенок, не имеющий цели, становится безликим — твердила мама на возражения дочери. — Отныне даже на прогулках ты должна отрабатывать лыжные движения. Скользишь левой ногой вдоль земли, толчок правой, затем наоборот. Смотри!

Виолетта Васильевна терпеливо показывала, как нужно двигаться девочке, обрекая любимые прогулки на постылые упражнения, которые Даша возненавидела так, что искала всяческие уловки не выходить на улицу или пропускать тренировки в спортивном клубе:

— Мама! Я обещала прийти сегодня на репетицию в школу.

— Стремиться делать сразу все — значит, ничего не делать!

— Я не хочу ходить на спорт, ненавижу лыжи!

— Даша, тебя не спрашивают, что ты любишь! Тебе говорят, что ты должна делать, поэтому не спорь с мамой и собирайся в клуб. Спорт — здоровье и сила! Что тебе даст игра в спектаклях? Лучше смирись, чтобы не катиться в бездну. — Суровый и властный взгляд мамы напугал девочку, и она больше не перечила ей.

Практический взгляд на вещи, поиски выгоды для себя и некоторая взбалмошность в сочетании с чувствительностью уже завладели сердцем Виолетты, ее сдерживаемые страсти приобретали опасные формы.

— Она, — часто говорили коллеги по работе матери Даши, — сама себе на уме и сухарь.

— И вы смирились? — Виктория Викторовна давно перестала записывать в протокол рассказ Дарьи Васильевны и, включив диктофон, внимательно слушала.

— Не уверена, но занятия спортом для меня закончились в третьем классе.

Нельзя сказать, что занятия лыжным спортом не пошли на пользу Даше. Даже наоборот, девочка стала сильной и выносливой, легко преодолевала дистанции, делала успехи. Но девочка так и не полюбила лыжи, ходила в клуб, как на каторгу.

Пока однажды на небольшом склоне не сошла с лыжни и на скорости не врезалась в камень. Лыжи треснули, девочка упала и поломала ногу.

Долгое лечение, длительная реабилитация и запрет заниматься лыжным спортом не огорчили Дашу.

— Простейшая форма протеста — самоубийство?!

— Не знаю, но тогда я не поняла, какая сила меня впервые вырвала из накатанной и удобной лыжни и бросила на гранит!

У Даши, как у любого ребенка, в школе появилась подружка Маша. Девочки вместе сидели за партой, гуляли после школы, делились девичьими секретами.

Однажды Дарья пригласила Машу к себе домой. Конечно, девочка знала, что такая вольность не понравится маме, но рассчитывала, что они поиграют немного и разойдутся до прихода Виолетты Васильевны.

Но обе заигрались и забыли обо все на свете. Мама Даши пришла домой и удивилась, что из комнаты несутся веселые голоса детей. Разгневанная женщина тигрицей влетела к подружкам и раскричалась так, что Маша со слезами на глазах покинула дом.

Даша долго еще глотала в своей комнате соленые слезы обиды. Ведь она сама позвала к себе Машу, и им было очень хорошо вдвоем. Несправедливый поступок мамы терзал сердце девочки, она задыхалась от обиды, но не решалась перечить.

— И не реви! Глупость человека извращает путь его, а сердце его негодует на Господа*, — не могла успокоиться Виолетта Васильевна. — Только мать решает, с кем дружить дочери.

И Даша решила не вернуться после школы домой. Ее ноги сами собой, будто все решено девочкой заранее, направились на вокзал. Она долго и бесцельно бродила среди снующих туда-сюда людей, жадно прислушивалась к разговорам. Что она чувствовала в тот момент? Девочка была почти счастлива, потому что сама решала: куда пойти и где остановиться. Никто не обращал на школьницу внимания — в те времена по вокзалу шныряли десятки бездомных детей. Взрослым было не до них, они решали свои проблемы. Говорят, что у беспризорных детей беспризорные родители. Но у девочки была мама, и она вела вполне нормальный образ жизни.

— Значит, вы в очередной раз попытались протестовать, не хотели подчиняться угнетающей воле матери, — услышала Дарья голос адвоката. — Как вы вернулись домой?

— Очень не просто!

Даша наткнулась на девочек школьного возраста, которые попрошайничали возле привокзального ресторана.

— Новенькая? Как зовут? — спросила одна из них, постарше, оценивающе осматривая Дашу с головы до ног.

— Даша! — пожала плечами девочка.

— Из дому убежала, наверное, жрать хочешь?

— Да!

— Ладно, твое погоняло — Даша-Чистюля! Меня зови Женя-Гоп, идем на хату, накормим тебя, а вечером отработаешь сполна. За тебя много дадут, — под дружный смех остальных подружек заключила договор старшая девочка.

Даша кивнула и поплелась за беспризорной стайкой. Она не поняла, как будет отрабатывать, но голод сильно донимал ее. Ей не понравилось, что снова ею кто-то командует, но деваться было некуда, и Даша подчинилась.

Хатой оказались большие трубы теплотрассы, среди которых суетились, как воробьи, туда-сюда взъерошенные головы детей.

Девочки расположились на картоне, достали из пакетов белый хлеб и колбасу, разложили на газете, принялись уплетать еду, угощая новую подружку:

— Хавай, не робей, на все пока забей! Точи ништяки!

Даша робела, но виду не подавала. «Голод и льва заставляет кидаться на падаль».

— Вечером скажешь свинохряку, что за деньги дашь. Ты — сексокабельная, не откажет! — Женя придвинулась к Даше и нащупала ее груди. — Маленькие! Тебя тетушки посещали?

Девочка растерялась, кровь ударила в лицо, и она едва не заплакала.

— Не дрейф! Все так начинали, главное вовремя сдрыснуть, иначе запорят. Если начнут кабанить и предлагать хавку, то скажи, первый раз — за бабки!

На парковке, куда девочки пришли вечером, к ним подошел вразвалочку молодой мужчина и, ухмыляясь, спросил Женю:

— На кукан есть желающие?

— Она! — Женя кивнула на Дашу. — Духовку не трогай, в другой раз исчавкаешь.

— Ладно! Я не себе! Идем, там ждет Алеха! — положил руку на плечо девочки мужчина и подтолкнул вперед.

Дядечка в машине оглядел Дашу и спросил:

— Тебе сколько лет?

— Одиннадцать.

— Не рано тебе?

— Отпустите, пожалуйста, — едва слышно выдохнула Даша.

— Где живешь?

— На Суворовском, дом десять, дяденька.

— Рядом. Пристегни ремень, племянница! — после недолгого размышления сказал он.

Мужчина завел мотор и вырулил машину на проспект.

— Вылезай, беги домой и больше не попадайся, тоже мне нашлась сопливая шлюшка!

— Неблагодарная дочь, хуже убийцы. Ты не имеешь права быть равнодушной к матери! — кричала ей Виолетта, не расспрашивая девочку, где та была и что делала.

«Лучше быть одному, чем вместе с кем попало».

Нет! После этого случая девочки не прекратили дружить с Машей, но она никогда больше не заходила к Даше. Никто из девочек школы не переступал порог ее комнаты.

«Дом ее — путь в преисподнюю, нисходящие во внутренние жилища смерти».

Когда Даша стала постарше и почти дотянулась ростом до мамы, то часто мечтала о собственной семье, детях, которых она будет любить и никогда их не наказывать.

«Я научу их улыбаться и радоваться жизни. Мама? Что мама, ей тяжело одной меня воспитывать», — оправдывала она частые вспышки бешенства мамы, — «был бы жив папа, все было бы по-другому».

К пятнадцати годам неуклюжий подросток превратился в стройную сероглазую девушку, которая делала все сама по дому: стирала свои и мамины вещи, убиралась в трехкомнатной квартире и готовила пищу.

Она красиво и грациозно двигалась по комнатам, и, казалось, все «кипит» в ее тонких руках легко и просто.

Даша училась еще в школе, и мама должна была быть довольна своей девочкой, которая не только хорошо училась, но и была ей незаменимой помощницей. Но женщина ничего не замечала и всегда находила причину, чтобы отругать дочь.

— Дарья! Почему мое платье не глажено! — сердилась мать.

— Мама! Оно вчера высохло после стирки, еще не успела погладить.

— Ты должна успевать, только лентяи всегда ищут отговорку!

Даша ничего больше не добавляла в свое оправдание и лишь краснела от стыда, что не сделала работу вовремя, чтобы не сердить маму.

Жизнь шла дальше. Девочка окончила школу и поступила в библиотечный колледж. Даже в будущей профессии Даша выбрала тишину среди книжного царства. Где среди многочисленных полок, наполненных мудростью, можно укрыться от нескромных взглядов, но нельзя уйти от действительности. Девушка страдала от одиночества, спрашивала себя: что же дальше, но ответа не слышала.

Они были словно обречены судьбой, жить вдвоем: мать и дочь, потому что любили друг друга, а настоящая любовь не терпит чужаков. Но вдвоем с суровой мамой Даша была еще более одинока, чем одна.

Тогда брак, как неожиданный костерок во тьме на горизонте заблудившегося и отчаявшегося путника, показался спасительным и прекрасным ориентиром к счастью. Тишина не победит тишину, одиночество не поможет одиночеству, принуждение ломает нрав и только любовь, казалось, способна нарушить тишину, развеять одиночество и остановить насилие, которое хозяйничало везде: в доме, на улице и даже телевизору.

Наивность и простота — опаснейший коктейль для молодой женщины, ужаснее атомной войны.

Что могла знать Даша о нынешней жизни!? Ничего, кроме собственных фантазий, нарисованных в тишине. Девушка смотрела на мир невооруженным взглядом. И это сыграло злую шутку, ввергло неокрепшую душу в помойное ведро, в котором едва не задохнулась.

После окончания колледжа Дарье предложили работу в районной библиотеке. Она стала зарабатывать деньги и чувствовала себя более самостоятельной. Незаметно прошло два года.

Говорят, что по-настоящему становишься самим собой в тот день, когда теряешь родителей. Дарья Васильевна повзрослела за один вечер, хотя ее мама жила и здравствовала.

Единственная подруга Маша уговорила Дашу развлечься на дискотеке военного училища:

— Там очень весело бывает, как я слышала, с мальчиками познакомимся, может, выйдем замуж. Хватит глотать пыль в библиотеке, туда нынче женихи не ходят сами!

В спортивном зале, временно переоборудованном под дискотеку, было многолюдно и весело. Музыка гремела, светильники сияли, разноцветные лампочки мигали в такт танцевального ритма. Вскоре с Дарьей познакомился Антон, а его друг Григорий закадрил Машу.

Весь вечер парни провели с девушками, покидая их лишь на время перекура. Лица Даши и Маши раскраснелись от танцев, глаза лучились восторгом.

— У меня сегодня день рождения, — сказал Гриша, обнимая обеих девушек за плечи. — Я стол накрыл тайком в гараже училища. Приглашаю отметить.

— Правда?! Поздравляем! — ответила Даша, — но неудобно как-то без подарка.

— Какой подарок, девушки! Ну, на одну минутку загляните, а потом проводим вас по домам! — уговаривал Антон.

— Что скажешь? — спросила Дарья Машу.

— На минутку, пожалуйста! — с мольбой просила она — девушке явно нравился большой и сильный Григорий.

— Идем! — решительно согласилась подруга, которая ничего не имела против знакомства с высоким и красивым Антоном.

— В гараже боковая дверь не закрыта, мы ее открытой оставили, чтобы через КПП не идти. Только тихонько, чтобы дежурный по училищу не засек! — Гриша бросился показывать дорогу.

В гараже было тихо и темно, рядами стояли грузовые машины, вчетвером молодежь продвигалась к задней стенке.

Вдруг зажегся тусклый свет, и девушки увидели перед собою десяток парней.

— Гостинцы поданы, налетай! — закричал Антон.

Даша с Машей не успели испугаться, как оказались в крепких похотливых руках полупьяных мужчин. Казалось, одежда сама по себе спрыгивает с тел девушек, оголяя белые девичьи тела хищному взору парней. Посыпались возгласы:

— Хороши! Одежду не рвать!

— Кто привел, тот — первый!

Даша чувствовала, как опытные руки хватали ее за интимные места, пыталась кусаться и закричать:

— Тихо! Без зубов останешься! Антон, начинай, а то я вставлю!

Двое вывернули руки девушки, заставляя ее нагнуться. Сзади за бедра ее обхватил Антон, и что-то горячее и жесткое, причиняя боль, вошло в нее. Рядом вскрикнула Маша. Даша насчитала одного, другого, третьего насильника, и когда сознание стало мутиться, колени девушки подогнулись. Кто-то из парней притащил автомобильные сиденья, девушек, как мешки, бросили на них и истязания продолжились. Казалось, что мир замер, тишина стонала от бессилия, душа плакала и кукожилась, как береста на огне, от обиды дочерна выжигалась вера в любовь, мужчин, справедливость, в семейные отношения. Время для подружек стояло на месте, только парни менялись, они, отходили от жертвы, тяжело дыша, хватались за сигареты и продолжали любоваться пикантным зрелищем, возбуждаясь вновь.

— Вы подавали заявление в полицию на обидчиков, — голос Виктории Викторовны дрогнул. Она всем сердцем жалела молодую женщину.

— Нет! Кого бы заинтересовали две неопытные девчонки, когда вся страна в те времена стояла на коленях, так же стонала от цепких рук воров, насильников и мародеров.

Брутальное изнасилование — отрава для девочки.

Мама Даши поняла сразу, что прежней дочери не стало, вместо нее ночью домой пришла усталая взрослая женщина. Она ничего не сказала Дарье и с тех пор никогда не кричала на нее.

Если нет сил, выносить рядом мужчину, как создать семью? Если хорош мужчина — боготвори, коль мерзавец — сноси. Но Дарье Васильевне не пришлось ни обожать, ни выносить мужа. Его просто не было, зато на свет появилась Таня.

После изнасилования Дарья жила, как яйцо в скорлупе, ничего не видела и никого не замечала.

— Дарья Васильевна, как своя мама, не по годам горда и кичлива, — шушукались коллеги.

Было уже совсем поздно предпринять что-нибудь, когда молодая женщина поняла, что ее давно «не посещали тетушки». И женщина смирилась, будь, что будет.

— Дьявольское отродье вынашиваешь?! — спросила Виолетта Васильевна, заметив выпирающий живот дочери.

— Если бабушка дурно говорит о внуках, значит она скверно отзывается о родной дочери. Собственный ребенок не может быть чужим, жестокость по отношению к нему — превышение кары, которая должна исходить только от Господа.

— Мне — что? Воспитывай! — не стала скандалить мать.

Девочка у Даши родилась здоровеньким и крепеньким бутузиком. Уже через короткое время, не открывая глазок, стала смешно ловить ротиком грудь. Молодая мамочка подсунула дочери сосок, и та благодарно схватила его деснами, взахлеб глотала молоко.

По телу Дарьи «разлились» теплые волны счастья и любви к ребенку. Страх, что она невзлюбит девочку, испарился с первым прикосновением к теплому тельцу. Девушка стала матерью, которая не даст в обиду свое дитя.

Пролетели три счастливых для Даши года.

Маленькая Таня носилась по комнатам, громко кричала, как все дети. Виолетта Васильевна хмурилась и неохотно брала на руки внучку. Она всегда выговаривала ребенку, если та переходила, на свой взгляд, границы дозволенного.

Последнее время, приходя с работы, Дарья Васильевна стала замечать, что девочка иногда напугана и необычайно тиха. На расспросы Дарьи Таня отвечала, что не знает, о чем она говорит. Молодая мама не понимала, в чем дело.

Пока однажды Виолетта Васильевна, когда Таня разбила ее любимую чашку, не схватила ребенка, не нашлепала ее рукой и не потащила в темный угол, «подумать» о своем проступке. Девочка повернулась к маме, и Дарью резанул по сердцу ее молящий взгляд, который просил защиты. Звериный страх буквально пронизал волю ребенка, и она закатилась плачем.

— Мама! Не смейте трогать Таню! Что такого она сделала, случайно уронила вашу чашку! — подбежала к ним Дарья Васильевна.

— Сегодня — чашку, а завтра пробьет мне голову! Забыла, от кого ребенок! — пожилую женщину трясло от злости.

Дарье с трудом удалось успокоить женщину, увести в комнату Таню и отвлечь ее. Дарья Васильевна стала наблюдать за мамой и заметила. Чем ласковее была Дарья с Таней, тем больше выходила из себя Виолетта. Она больше не била девочку, но всегда находила хлесткое слова, чтобы обидеть ее.

Дарья Васильевна буквально разрывалась на части. С одной стороны: мать, которую жалко, и она старалась при ней не баловать девочку, чтобы не выводить ее из равновесия; с другой: Таня, которая ждала маминых ласк и не понимала, почему мама холодна к ней при бабушке.

Когда Виолетта Васильевна пошла на пенсию и стала находиться дома, жизнь Тани стала похожа на Дашину: упреки, ругань и запрет на вождение подружек в дом.

Дарье Васильевне приходилась много работать, чтобы прокормить и одеть семью. Хорошо, что ее мама может присмотреть за ребенком, но плохо, что она ребенка превращает в закомплексованную зомби.

— Где же выход? — размышляла уставшая от скандалов Дарья.

Через месяц на работе у Дарьи Васильевны разболелась голова, и начальник отпустил ее домой.

Когда женщина вошла в квартиру, то услышала на кухне громкий и испуганный плач Тани. Виолетта Васильевна громко кричала, что девочка свинья, как и ее папа-насильник и таким отродьям место на помойке, а не приличном доме.

Дарья Васильевна вбежала на кухню и остолбенела на миг. В руках Виолеты находилась голова девочки, она трясла ее за волосы и силой ударяла об стол:

— Я убью тебя! — твердила исступленно женщина.

В голову Дарье хлынули картинки насилия: она с подружкой также билась в сильных руках парней и не могла освободиться. Ярость, накопившаяся обида, рефлекс матери овладели сознанием Дарьи Васильевны.

— Как же я допустила, что моего ребенка убивают, а я смотрю и ничего не делаю! — закричала дико она, схватив нож с кухонного стола, ударила в спину матери.

Когда Дарья Васильевна пришла в себя, то возле матери хлопотали врачи, а полиция надевала ей на руки браслеты.

— Ужасная история, Дарья, произошла с вами. — Адвокат выключила диктофон. — Постараемся доказать, что вы ударили маму в состояние аффекта. Добьемся условного срока или отсрочки до совершеннолетия дочери. Суд решит!

Адвокат вызвала надзирателя.

— Выходи! — скомандовала женщина в форме. — Стоять! Лицом к стене!

Дарья Васильевна выполнила команду.

— Вперед! Пошла! — позади громко, словно выстрел, хлопнула дверь. Женщина, не вздрогнув, направилась по коридору. Страха больше не было, на душе тихо, она выплеснула все из себя адвокату. Теперь нужно бороться за новую жизнь, за ребенка.