Часть 1

В то, пожалуй, ничем не примечательное воскресенье, я, как и всегда по выходным, покачивался во дворе соседнего дома на старых, скрипучих качелях. Порой мне кажется, что всю мою сознательную жизнь, каждое воскресенье, я сидел здесь. Вот на полусгнившей доске, третьей от начала, ещё виднеется надпись «Вечность», нацарапанная толстым гнутым ржавым гвоздем. Я же его помню до сих пор. Помню, как все пальцы потом были оранжевыми, и мать, покачивая головой, рассказывала мне, некрасивому шестилетнему мальчику, какую-то глупую сказку о гвозде. А вот на поручне глубокая царапина и вмятина — это тоже моих рук дело. Тогда я долго старался перебить стальную трубку, сам даже не зная зачем. Теперь-то уже пришло понимание того, что разрушение качелей, стоило бы мне разрушения всей жизни.

Но в детстве я всячески издевался над этими невероятно стойкими качелями. Они, можно сказать, превратились со временем в памятник моего детства. Боюсь только, скоро они превратятся ещё и в памятник юности, зрелости и старости. Что уж там, я и помру, наверняка, на них же, в полнейшем одиночестве.

Об этом я и размышлял в тот роковой день, когда услышал совсем рядом чей-то нежный, высокий голос.

Сначала я даже не обратил внимания, подумав только, что теперь в моей и без того сумасшедшей голове поселился кто-то новенький. Только когда я заметил, что голос доносится откуда-то со стороны, до меня дошло, что в мою одинокую жизнь встрял человек.

С явной неохотой я повернул голову в сторону, откуда этот голос и доносился — ко мне стремительно приближалась довольно симпатичная девушка. Наверное, стоит описать мои вкусы, чтобы не получилось никаких разногласий и разночтений. Собственно, явно выражено только одно — волосы должны быть темными, но не черными, глаза мрачные, но не злые, а улыбка редкая, но красивая. Немного, не так ли?

Но у этой девушки, вдобавок ко всему вышеперечисленному, был и ещё один большой, даже гигантский плюс — она меня каким-то невероятным образом заметила.

— Вас раскачать? — наконец, спросила она, несколько безумно, но, безусловно, красиво, улыбаясь.

Стоит ли говорить о том, что подобный вопрос всегда был пределом моих мечтаний. Самостоятельно я мог добиться лишь небольшого раскачивания качелей, хотя в мечтах всегда представлял, как они парят в воздухе, поднимая меня в неведомые небесные дали. Но в исполнении этого желания присутствовала она небольшая проблема — моё одиночество, которое никого не подпускало к качелям.

Первые несколько секунд, показавшиеся мне в ту пору целой вечностью, я безмолвно взирал в её беспокойные глаза, тщетно пытаясь определить их цвет. Не знаю, почему мне взбрело тогда в голову безумное желание, во что бы то ни стало определить цвет этих раскосых, невероятно красивых глаз.

Чувствуя, что пауза затягивается, я перевел взор на её стройную фигуру, всё размышлял над тем, что можно сказать первому человеку, вступившему со мной в контакт за последние несколько месяцев. Нет, я, конечно, не считаю бабулек в автобусах, причитающих «Молодой человек, уступите место!». Хотя, я вынужден быть честным — даже они нечасто обращали на меня внимание.

Она стояла, небрежно сжимая двумя пальцами ручку зеленого пакета, так неплохо сочетающегося с простенькой, изумрудного цвета, футболкой. Коротенькие темные волосы, спутанные ветром, обрамляли её, казалось бы, ничем не примечательное, круглое, чем-то детское, лицо. А само оно сияло невероятной добротой, хоть и было в нем нечто строгое — аккуратный прямой нос, несколько узкие губы, излишне высоко приподнятые брови.

Хотя, право же, не знаю, как я сумел всё это заметить с одного только взгляда на неё. Мне просто казалось, что я знаком с ней уже так давно, что с самого рождения только и делал, что ходил с ней под ручку. Хотя, пожалуй, этим я занимался только с великим вечным одиночеством.

— Если можно… Спасибо… — промямлил я, совершенно не представляя, что ещё можно сказать, чтобы удержать её. — Простите, а какого цвета ваши глаза?

Она приподняла свои невероятно высокие брови ещё почти на сантиметр вверх, чем немало меня удивила. И непонимающе пробормотала:

— Серо-зеленые.

Сладостное чувство исполнения желания переполнило меня до краев. Я, в кои-то веки, был почти счастлив. И это только от того, что я узнал чей-то цвет глаз.

Не псих ли?

Время вышло, больше я ничего сказать не мог. Только с улыбкой кивал, поглядывая то на её глаза, то переводя взгляд на землю перед качелями.

В какой-то момент на глаза едва ли навернулись слезы, пытаясь вырваться из них и стечь ровными дорожками по небрежно выбритым щекам. Немалых усилий мне стоило вернуть лицу привычное выражение, улыбнуться и протянуть девушке дрожащую руку.

— Если вам не тяжело, — вкладывая в слова всё имеющуюся в запасе уверенность, ответил я.

Она с улыбкой кивнула, неспешно приблизилась к качелям… И стала первым человеком, которому я позволил прикоснуться к этой крохотной частице моего внутреннего мира. Я невольно вздрогнул, не почувствовав привычного чувства раздражения от подобного действия. Каждая попытка постороннего человека понять меня всегда проваливалась лишь потому, что заведомо была бесполезной — то, что принадлежит мне, может быть только моим.

Но, вероятно, качели не зря так близко её подпустили.

Её рука скользнула по старой, когда-то окрашенной зеленым, поверхности поручней. Ещё мгновение, и качели устремятся ввысь...