Платье, собака и навоз

Платьев было два, почти одинаковых. Сейчас попробую объяснить. Первое совсем обычное, простое и красное. Второе вычурное, желтое и с оборками. Объединяло их одно — рисунок, крошечные синие незабудки. Не сложно догадаться, что предпочитала я именно цыплячий цвет. Но это была праздничная одежда и приходилось довольствоваться красным. В то утро я как заправский шпион достала повседневный наряд, аккуратно разложила на диване так, чтобы было обязательно видно и, выкрав с полки желтое платье, припрятала его под матрас. В единственной комнате места немного, а кровати отгораживались от внешнего мира занавесками создавая самый уютный в жизни шалаш.

На завтрак в кухню выплыла в майке и на немой вопрос быстро затараторила о чистоте и о пятнах которые так тяжело отстирывать. Бабушка хмыкнула и тут же переключилась на шкворчащую сковородку. Есть по утрам блины это, доложу я вам, мечта. А со свежей сметаной, да с малиновым вареньем, да с крепким сладким чаем — настоящая сказка. Детям калории не считают, они счастливые.

— Ба, а где бидон?

— А ты что же забыла? Как обычно на улице висит сушиться.

— Можно я пойду?

— Да рано ещё, — походя глянув на часы с кукушкой ответила она.

— Я там подожду, телят поглажу.

— Иди, доешь только.

Процесс одевания был сложен, нужно как следует обмотать желтое платье так, чтобы его никто не заметил. В конце концов я выскочила из избы получив с собой в дорогу кусок чёрного хлеба. Тетеньки на ферме всегда давали кружку с молоком и пить его совершенно необходимо вприкуску. Размахивая пустым белым бидоном, который оглушительно стучат крышкой распугивая глупых куриц, добежала до укромного места в зарослях сирени. И уже там быстро переоделась в новый жёлтый наряд. Припрятав в ветках пакет со старой одеждой тронулась в путь. Оно было такое красивое это платье. Большие воланы по краю юбки, рукава фонарики. Я так себе нравилась. Настоящая принцесса. С ободранными коленками, правда.

Молоко мы покупали на ферме. Самый дальний конец деревни и ещё немного вглубь, к лесу по бетонной дороге. Там всегда интересно и есть чем заняться. Посмотреть как пастух выгоняет стадо в поле, а оно нескончаемой рекой льётся из ворот и отчаянно трусить переходить дорогу, забодают. Конвейер по обработке зеленки, с одной стороны загружалась трава, а с другой вылетала ароматно пахнущая изумрудная субстанция. Если запустить туда руки, то весь день можно ходить зелёной, заставляя дедушку вздрагивать от неожиданного колора внучки. Конечно же телятник. Я совсем не знала, точнее не хотела понимать зачем их столько и считала до поры до времени, что они всегда вырастают в коров. Счастливое неведение. А кости у будок цепных собак, так это и не ясно чьи. Телята тянули шеи в отверстия ограждений, хлопали длинными ресницами и высовывали бесконечные шершавые языки. У нас у каждого был любимчик. Мой — толстенький и смелый рыжий бычок. Казалось, что он всегда ждёт только меня. На ферме я появилась не первая, там уже паслись все местные дети.

Отношения с коренным населением не сложились сразу. Молчаливый бойкот длился месяц, тут не то что заговорить, мимо-то пройти было страшно. Все босоногие, чумазые, только глаза блестят. Мы так и делились на две четкие группы: городские фифы и деревенское отребье. Оба эти названия в наших неокрепших умах относились к страшнейшим оскорблениям. При взрослых конечно же мы показно и чопорно здоровались и с трудом переносили шутки про потенциальные женитьбу и замужество. Забавно, но возмущение вызывал не факт бракосочетания, а именно перемешивание наших общественных слоёв. Изменилась расстановка сил, как всегда, неожиданно и совершенно глупо.

Была у дяди Вани собака, Снежок звали, за цвет шерсти, как можно догадаться пушистой и белой. В родственниках у Снежка явно подгуляла самоедская лайка. Он был крепко сбитый, лобастый, уверенный в себе и очень злой. Считалось, что хороший пес такой и должен быть. Не брехливый, серьёзный и крупный. Иногда его выпускали размять косточки. Это сейчас мы ахаем, как же так? А в моем детстве, если ты не смог убежать от собаки — твои проблемы. Если коротко, то этим утром Снежок гулял, рыл носом и белоснежными лапами ямы, пугал кур, одним словом развлекался.

Какая муха тогда укусила Лёху, прекрасно знавшего нрав этой с виду плюшевой собачки не знает никто. Может птицу задавил из их курятника или напомнил, что родители Лёхи с владельцем пса не в ладах. В общем отвесил он ему пендель, хороший такой, злой пинок. Снежок коротко зарычал, не взвизгнул от неожиданности, а именно рявкнул. Развернулся к смельчаку и поднял верхнюю губу. Вы же знаете как это выглядит? Ощущение, что в животное демон вселился. Известный факт: собачка бежит быстрее человечка, если только последний не залезет на дерево. И Леха успел, запрыгнул. На голый бетонный столб, за пять секунд. Мы с девчонками сидели на застекленной веранде — играли в куклы, подстригали им волосы. Душераздирающее зрелище. И сквозь тюль призванный скрывать то, что находится в доме, стали очевидцами поистине неизмеримых возможностей человека.

Снежок оказался чертовски злопамятным и улегся в тенёк караулить свою жертву. Висеть на голом столбе то еще удовольствие и Леха начал сдавать позиции потихоньку съезжая вниз. Его сторож в восторге забил хвостом по земле поднимая пыль и принял охотничью позу. Очевидно, что наказания за пинок не избежать.

Мало кто знал, но злобная бестия очень любила отчего-то девочек. Он исправно сопровождал нас на дальнее поле и на ручей. Ходил в лес и вообще принимал самое активное участие в наших приключениях. Мы по-тихому спускали его с цепи и носили угощения. То есть я не могла себе представить, чтобы Снежок на меня бы окрысился. А потому совершенно спокойно вышла к разворачивающейся трагедии. Снежок несколько опешил, какое-то время метался от желания справедливой мести к кусочку ароматно пахнущей горбушки хлеба. В конце концов он мотнул башкой, расслабился и стал тем самым пушистиком, которому мы так любили засовывать в пасть травинки-былинки, чтобы он смешно пытался их съесть.

— Леш, слезай, он не тронет. — мне в руку ткнулся мокрый холодный нос в поисках еще вкусностей.

— Да конечно! Слушай, как тебя?

— Оксана.

— Оксана, — смешно акая закряхтел житель столба — уведи его, а?

— Хорошо. Пойдем Снежок.

Я отвела собаку достаточно далеко. Удостоверилась, что Леха кубарем скатился вниз и припустил, изо всех сил от позорного места. Снежок долго смотрел ему вслед, явно запоминая, но вскоре выбросил все из головы и мы пошли рыть очередную яму в поисках мышей.

После такого чудесного спасения одним утром меня разбудил слегка опешивший дедушка со словами: "женихи к тебе пришли, за калиткой стоят". В моем возрасте, да еще и в деревне на все условности было наплевать, поэтому я запросто вышла на улицу в пижаме. Кто ж знал, что на скамейке под окнами меня ждет в полном составе весь цвет деревенских парней.

— Эта, мы в лес, по грибы, пойдешь?

Дедушка, очень внимательно подслушивающий из окна, тут же высунулся по пояс

— Конечно! Во двор-то зайдите пока собирается.

— Мы на скамейке подождем.

Я мстительно и злобно зыркнула на него, но он отмахнулся от меня, как от мухи и уже убежал собирать в дорогу.

— Дедушка! — возмущению моему не было предела. — я, может, не хочу с ними в лес идти!

— Не ходи, у нас сегодня прополка на дальнем поле, как раз, поможешь.

Надо объяснить, что это такое. Длинная, бесконечность картошки, где всегда нужно работать. Окучивать, полоть, уничтожать колорадского жука, собирать скошенную ботву. Постоянно, каждый день, это поле было каторгой. Обычная наша игра там называлась "негры на плантации".

Поэтому я просто без слов сунула ноги в резиновые сапоги, подхватила корзинку с легким перекусом и была такова. Вот с тех пор общение у нас наладилось и мы сплотились в единый организм, заставляющий наших родственников вздрагивать и мелко креститься.

На ферме мы молча обменялись приветственными кивками. Разговоры в принципе не были в почете. Только дела и обсуждения очередной пакости. Погладив всех телят мы уселись на жердь, словно воробьи, в ожидании когда закончится утренняя дойка и нам разольют белое, тёплое, густое молоко с пеной. Банки все были помечены синей изолентой, инициалами покупателей. Но нам бабушка не доверяла, а трёх литровые стеклянные сосуды считались величайшей ценностью. Поэтому у меня был бидон, железный, такой точно не разобьется.

Распахнулись тяжелые ворота и послышались щелчки кнутов. Пастухи подгоняли стадо, пугая тугим свистом коров. Когда последнее животное покинуло стойло мы, как по команде, сорвались с мест и наперегонки понеслись на задний двор. Всем известно, что поверх ведра молоко вкуснее и жирнее. Потом мы шумно отдуваясь пили из железных кружек и привычно хохотали над появляющимися белыми усами. Пришло время прощаться, аж до обеда. Я схватила ручку бидона и, конечно же, вприпрыжку помчалась к дому, по настилу. Нога запнулась о выступ, равновесие было утеряно и вот я уже лечу в сторону. Деревянный мостик тут находился не просто так, а служил переправой через навозную яму. Как можно догадаться нырнула я туда ласточкой и прямо с головой. Чуть сбоку белым пятном разлилось молоко. Первая мысль была — платье! Это понятно, мало того, что тайком взяла, так ещё и испачкала. Вторая, скорее даже чувство, бордовый и яркий стыд. Это же все, фиаско! Придётся возвращаться в город, такого позора не пережить десятилетнему ребёнку.

Когда мне удалось разлепить глаза и успокоить обонятельные рецепторы я увидела как по мосткам бегают туда-сюда деревенские с досками. Примеряют их и уносятся со словами: "Ща-ща, погоди малясь".

Пока я боролась с приступами тошноты и стыда ребята подобрали крепкую доску, на которую животом плюхнулся коллегиально выбранный спаситель по принципу меньше весит. Он не гнушаясь нырнул ко мне, в тошнотворную грязищу и протянул обе руки. К слову я уже начала понемногу погружаться в эту трясину. Раз, два, три и я как пробка вылетела в объятия моих героев. Я, обливаясь слезами, свалилась в натуральную истерику. Тем временем помыли мой злосчастный бидон и вновь наполнили его молоком. Меня окатили парой вёдер воды и торжественно повели домой. Я уже говорила, тут нельзя ничего сделать по-тихому и наша шумная компания вполне закономерно привлекла всеобщее внимание. Так что к дому подошла целая демонстрация. Спасибо, хоть транспаранты не нарисовали. Бабушка увидев митингующих не сразу поняла в чем дело пока меня не выпихнули из-за спин на передний план.

Секунда молчания сменилась залихватским хохотом, который тут же подхватили все остальные да я и тоже. Отсмеявшись и выслушав трагичный рассказ меня изъяли на помывку предварительно дав клятву "не наказывать".

— Ой ну чучундра! Это же надо умудриться. — стонал от смеха дедушка таская ведра воды в баню.

— Вся в отца! У того ни дня без приключений, и эта туда же — поддерживала бабушка стаскивая с меня уже засохшее платье.

Невиданное дело, протопленная баня в среду. Именно этот факт вызвал больше всего возмущений. Ни разлитое молоко, ни украденное, порванное и испачканное платье, а баня.

Из дому меня в этот день больше не выпустили, такое вот наказание. Да я бы и не пошла. Я забилась в дальний конец огорода и там оплакивала свой позор. Заходили ребята, звали гулять, но тщетно. Неизбежно настало утро и закрутило привычной суетой. На заборе как флаг развивалось бывшее желтое платье. Бабушка уже распустила его на тряпки.

— Оксана! — раздался истошный вопль. — выходи, на ферму пора.

Мне захотелось закопаться в сырую землю. Ну за каким чёртом нам это молоко сдалось каждый день.

— Не слышишь что-ли? Зовут тебя. Иди — дедушка абсолютно спокойно держал в руках злосчастный бидон.

Надо сказать, что в свет я выходила с очень большой опаской. Готовая в любой момент ретироваться. Но насмешек н дождалась, хотя рисовала их в своем изображении яркими красками. Лишь Перуниха вывалившись наполовину из окна на всю ивановскую заорала: "Бери молоко у меня, в дворе, чай, навозу-то столько не будет!". Бездарный выпад был тут же отбит: "Да у тебя корова бешеная!". Этот слух по деревне ходил уже давно и невероятно раздражал владелицу скотины.

Оказалось это вовсе не позор, а скорее даже подвиг. Отдельное восхищение вызвало то, что я не дергалась, не орала, а сидела тихо как мышь. В остальном все обсуждение свелось к тому засосала бы меня трясина до конца или глубины бы не хватило. Это было удивительно, даже восхитительно. Сидеть, болтать ногами, слушать про свой космический полет и осознавать, что жизнь не закончилась и стыдиться не надо. И никто не смеется над тобой.

А платье желтое мне потом купили в сельском магазине. Почти такое же. Но больше не вызывало оно у меня трепет и любовь и я знаю почему.