Запах сена и хвои.

За окном стоял июль. Горяч, зелен, решительно светел. Золотистые нити солнечных лучей пронзали теплый воздух. Стальные машины нагревались да невыносимого жара. На капотах мерно посапывали ленивые кошки, жмурясь яркому дню.

Улица гремела детским смехом и строгим ропотом мамаш. Раскаты отбойного молотка, лай собак, гудение автомобилей. Звон колокольчиков на входных дверях кафе. Город заполнялся жизнью.

Аллея центрального парка оставалась в тени. Редкие блики с трудом пробивались сквозь изумрудные листья исполинских деревьев. Их стволы возвышались подобно молчаливым стражам, охраняющим покой леса. Здесь царила милосердная прохлада, от чего воздух был особенно свеж.

Вдоль аллеи, в сторону озера, шла девушка. Безразличная к восхищенным мужским взглядам, завистливым женским. Легкий ситцевый сарафан подчеркивал изящную фигуру. Стройные ноги несли девушку плавно, как будто в миллиметре над тропой. Всё с замирание сердца обращалось к ней. Даже дети тянули пухлые ручки, в надежде потрогать шоколад волос.

Девушке до этого не было дела. Катя была погружена в собственные мысли. Ее полнило новое чувство. Далекое, незнакомое. Напоминающее морской бриз. Предвкушение чего-то большого. Грандиозного. Малые года не мешали ощущать себя готовой ко всему. Ведь это обязательно должно было быть что-то хорошее.

И случилось.

Со стороны озера шел юноша. Улыбчив, еще по-детски горяч. Открытый взгляд полон блеска и озорства. Он был бос в одних только шортах, тощий словно гончая.

Игорь заметил ее сразу. Не бурный водопад волос, льющийся на плечи. Не лебединую шею и даже не на омуты карих глаз. Он заворожённо глядел на спелые ягоды губ, где играла живая улыбка.

— Красивая, — задумчиво пролепетал юноша.

— Простите, что? — насторожилась Катя.

Оцепенение сошло так же быстро, как нахлынуло. Предательский жар метнулся к щекам Игоря.

— Ты кому улыбаешься? — нашелся он.

— Выходит тебе, — ответила Катя смущенно.

Разогретые юностью сердца стучали. Бум-бум. Затем снова. Опять.

Спустя неделю они впервые поцеловались. Тайно, конечно. Коротко. Но щеки горели пунцовым огнем так, что их пришлось остужать холодной водой.

За их наивной дружбой, с грустными улыбками наблюдали родители. Посмеивались сверстники. Радовались старики.

Когда Кате было страшно, Игорь, оскалившись, защищал ее ото всего на свете. Будь то пес, старшеклассник или темнота.

Перед закатом молодые убегали в лес. Игорь носил Катю на спине вверх по крутому склону. Воздух пропитывали ароматы дикого шалфея и земляники. Стебли осоки щекотали босые ноги, а особо высокие цеплялись за шорты, как бы прося унести их с собой. Но влюбленные уходили туда вдвоем.

Катя замирала, безвозвратно доверяя широким плечам. Закрывала глаза. Вдыхала запах сена и хвои в его волосах. Ехидно смеялась. Краснела. Тихо мечтая, что бы этот запах не пропадал никогда.

Закончив восхождение, с которым юноша справлялся, проявляя героическую выносливость, долго сидели. Встречали закат. Мечтали. Их пальцы нежно сплетались.

Так прошли года. Они оба окрепли и, вспорхнув крыльями самостоятельности, уехали в большой город. Рука об руку. Туда где бетон, Макдоналдсы, духи, испарина канализаций. По забитым венам дорог вяло течет общественный транспорт, вспыхивая желтыми пятнами такси. Где неоновые вывески заменяют звезды, а электронные приборы живое общение.

Они сыграли свадьбу почти сразу. Без стеснения считая это самым счастливым днем в их жизни.

Будущее неотвратимо надвигалось. Молодоженов накрыла взрослая жизнь. Появилась суета, долги, работа, тревожные новости, ежедневные склоки с соседями, коллегами. Легкость, хранимая ими в стенах крохотной квартиры, изредка поблескивала свинцом. Едким бездушным металлом.

Их затянуло в круговорот современности, как крепко они не держались. Екатерина мечтала писать картины, восхищать. Игорь о двадцать пятом часе в сутках.

Словно из неоткуда стали появляться долгие разговоры на повышенных тонах. Беседы о серьезном. Недовольство.

Вот и сейчас:

— Я не вижу в тебе ничего.

— Что значит, не видишь? А это? — Игорь бросил на кровать портмоне.

Оттуда выглядывали оранжевые купюры.

— Деньги? Я должна плясать от радости?

— За такие деньги можно и сплясать, — почти выкрикнул он, — работаю как черт, сутками. А ты выносишь мне мозг.

Екатерина раскрыла рот. В груди плотно засел ком обиды.

— Выношу мозг? Значит, так ты заключил все, что я для тебя делаю?

— А я не делаю ничего по-твоему? — на лице Игоря заиграли скулы.

— Ну, конечно же делаешь, — закатила глаза девушка, — работаешь. Пашешь. Несешь сюда вот их.

Она с отвращением указала на купюры.

— Вот их? — Игорь побагровел, — так ты называешь деньги, которые даются мне потом и кровью?

Екатерина фыркнула, но ничего не сказала.

— Ты можешь купить, что хочешь, поехать куда хочешь. Разве это не счастье?

— Счастье? — вспыхнула она гневом, — раньше ты называл счастьем возможность целовать мои руки.

— Мы выросли из того возраста, глупая. Теперь нужно работать, зарабатывать. Ваять себе памятник при жизни. Что бы помнили. Что бы гордились. Дети, внуки.

— Дети, — скривила гримасу Екатерина, — это ты говоришь о детях?

Была задета опасная струна. Игорь отошел на шаг. Жена напоминала разъяренную львицу. Разговоры о детях всегда начинала она, а но он был постоянно против. Еще нет квартиры, отсутствует достаточный капитал. Заводить детей, когда они не смогут видеть отца — глупо. Супруги часто ругались именно по этому поводу. Все время.

— Мы обсуждали сотню раз.

— Молчи. Ты обсуждал, а я грезила. Каждый день, — в какой-то момент она чуть было не бросилась на него, — не смей упоминать детей.

— А для кого все это делаю?

— Для своего памятника, — уже кричала она в полный голос.

Все говорила и говорила. Конечно от обиды. Некоторые слова ранили ее сильнее, чем его. Остановиться было невозможно. Блестящие хрусталем обрывки фраз отдавали холодом. Истерикой. Безумием и отчаяньем, если угодно. Все это сидело внутри, долго, терпеливо и не могло не вырваться наружу.

Игорь сильно изменился со дня их знакомства. С того солнечного дня пропитанного нежностью, когда они встретили друг друга в парке. Галантность, учтивость, доброта сменились равнодушным эгоизмом. Апатичен. Подло. Предательски безразличен к семейному уюту и теплу, которые Екатерина так старательно плела для него из себя.

Что досталось взамен? Блеклый взгляд? Вянущие розы два раза в год? Оскорбительная ревность? На фоне общей безыдейности, выглядевшая злобной усмешкой. Последний плевок в душу.

Он увлекся работой. Жил ей. Дышал этой чертовой работой. Проводил вне дома сотни часов, дни, сутки, недели, месяцы. Девушка ощущала себя обузой. С каждым днем все сильнее. Это разрывало душу, приносило терзающие мысли. Ядовитые, опасные. О, на что способны женские мысли! Некогда счастливая и свободная, стала серой загнанной мышью, с хорошо скрываемой жалостью к себе.

Было много чего еще. Одно вспомнилось, другое нет. Екатерина продолжала говорить, изливая печаль прожитых лет. Не от стервозности. Вовсе нет. Это были истеричные попытки его разбудить. Ей надоело искать тепло в будничных объятиях. Унизительно. Как та холодная постель, в которой она была одна.

Игорь молчал. Пара горьких фраз отпечатались на сердце, словно жгучий след от пощечины. Тонны энергии, затраченные им ради общего блага, оказались пусты. Безразличны для нее. Алые губы искривлялись в презрении. Это была другая девушка. Совершенно не та, что легкой походкой плыла по провинциальному парку. Не та, которую нес на руках через все мосты, попадавшиеся им на пути. А ведь среди них были и очень длинные, как в августе две тысячи третьего, например.

Подобно карьерному бульдозеру Игорь пропадал на двух работах. Вздрагивал ночами. Унимал судороги в теле. Злился, но перемалывал многие километры часов с одной целью: ее улыбка. Дурманящая словно вишневый ликер, была его слабостью. И силой.

Заблуждался. День ото дня улыбки становились реже. «Сила действия равна силе противодействия» — говорят ученые. Видимо, они правы.

Екатерина кричала, оскорбительно громко. Слышали даже соседи. Игоря это раздражало. Кулаки сжимались и разжимались. Стиснутые зубы охраняли слова, заставшие на языке. Еще мгновение и еще. Жена проходила в опасной близости от края.

Девушка закончила. Он остался нем. Какое-то время они еще смотрели друг другу в глаза. Каждый о чем-то молча просил. Может быть даже умолял. Никто не издал ни звука, только вопрошающий взгляд. Тогда Екатерина надменно вскинула брови, и, глотая рыдания, вышла из квартиры прочь. Игорь остался на месте. Впервые он смотрел на нее, предчувствуя долгие дни расставания.

Она бежала по лестнице вниз, жуя в глотке проклятия. Игорь стоял посреди комнаты, жуя до крови искусанную губу. Потом все ушло. Не то что бы растаяло в одночасье, осознание случившегося приходило постепенно. Неотвратимо. Полетели года.

Пропала боль. Что-то забылось собственными силами, в чем-то девушке преданно помогали литры вина и децибелы музыки городских клубов. В жизнь вернулась живопись, появились новые друзья.

Екатерина цвела. Смеясь, она превращалась из раненой птицы в элегантную женщину. Встречала мужчин, дарила им ласку, тепло. Что-то получала взамен, но не то. Проходила мимо. Иногда вспоминала Игоря. Мимолетно. Едва заметно, как то чувство предвкушения в парке. В детстве. Гнала от себя эти мысли, сосчитав до десяти, и жила дальше.

Сердце уже не жгло и не рвалось. Раны затянулись. Это хорошо, это успокаивало, придавало сил.

У Игоря было не так. Раны не затянулись. Рваными лоскутами кровоточили и пульсировали каждый день. На них появлялись гнойные нарывы, он их расчесывал, кричал. Бежал от самого себя, умирая каждую ночь. Задетый неблагодарностью, разочарованный, с воспаленными глазами решил все поменять. Устремился жить для себя.

Анестезия подействовала.

Работа осталась только одна. Появился спортзал. И много чего другого о чем он сам не хотел вспоминать. Просто гулял по мерзлым улицам, сгорбившийся, руки в карманах. Отводил взгляд от воркующих пар. При виде отца с ребенком, вовсе переходил на другую сторону улицы. Не хуже и не лучше других. Может чуточку одинок, более чем все остальные.

Оба почти свыклись с новой жизнью, пока однажды не встретились снова. Уж и не вспомнить сколько прошло лет, может быть пять или семь

Екатерина увидела его первой. Лицо Игоря погрубело, тяжелый взгляд глубоко-посаженных глаз скорее отталкивал, чем располагал. Он стал крупнее. Плечи из широких превратились в необъятные. Челюсть выставлена вперед: верный признак злобливости.

Конечно, Екатерина и представить себе не могла, чего ему стоило забыть ее. Кровь и пот. Сколько неправильных поступков совершил за те годы, что она была в дали. Не знала, что вновь и вновь приезжал на место их первой встречи, а потом с неистовой яростью вгрызался в боксерскую грушу, терзая отточенными ударами неподатливую ткань. Скверный характер — был не самым худшим итогом неправильных лет.

Игорь тоже вряд ли мог себе представить. Сколько пролитых слез на подушках и сожаления на смятых простынях пришлось испытать бывшей жене. Оставил ее одну в мире полном акул, ожидавших этой минуты. Давно исходили слюной. Клацали зубами-бритвами. Теперь все прошло. Екатерина стала сильнее. Умнее. Вернее Себе.

Он приближался. В образе дышал дикий зверь. У девушки пробежал холодок. Екатерина никак не могла поймать его взгляд. Игорь двигался, рассекая огромным телом воздух, не видя ничего перед собой. Какая наглость. Ведь так и пройдет мимо, не сказав ни слова.

— Игорь! — почти обиженно крикнула Катя.

Прикусила губу.

Он не отреагировал. Набитая людьми улица проглотила ее оклик, а потом и Игоря. Катя испытала не обиду, но глубокое сожаления. Хотя внутренний голос неистово стал убеждать ее в правильности неосуществления встречи, женственность ее ныла. Руки наглаживали друг друга, выкручивая пальцы. Вернулась тоска. Губы ее искривились.

Что я делаю?

Чувства уже было не остановить. Глаза заполнились влагой.

Игорь видел ее. Прошел мимо нарочно, до хруста сжимая кулаки и водя желваками. В сердце проснулись старые раны. Пять шагов, десть.

Что я делаю?

Он обернулся.

Тепло накатило нежно, но неотвратимо. Екатерина не сразу поняла что происходит. Сзади накрыла мягкая волна, на животе сомкнулись крепкие, словно корни дуба руки. Игорь заключил в горячие объятия податливое тело. Она знала, что это был он. Глаза девушки закатились, слезы моментально высохли, а уголки губ поползли верх. В мгновение все тревоги превратились в пух. Она откинула голову, ощутила грубое лицо, зарывшееся в ее распущенные волосы. И дьявольски горячее дыхание.

Ни одному человеку в мире не было так тяжело, как Екатерине в этот миг. Она, скрепя сердцем, выламывая желание остаться, отстранилась. Приняла бесстрастный вид и, наконец, повернулась.

Ледяной взгляд обжег ее. Она отошла на шаг. На месте улыбки, которую ожидала увидеть, замер камень. Спокоен. Тверд. Неумолим.

И жесток.

Заключила она, взглянув на сбитые до основания кулаки.

Вблизи он еще больше походил на зверя чем издали. Под грубой кожей перекатывались канаты жил, толстые, словно сытые змеи, мышцы. Вена на шее пульсировала. Он смотрел прямо в глаза, от чего к низу живота побежал неприятный холодок.

Девочка это что? Страх?

Казалось, говорили его глаза.

— Игорь, ты меня напугал.

— Прости, не хотел. Рад тебя видеть. Столько лет прошло, ты изменилась, — заговорил Игорь.

— Ты тоже.

— Ну, так шесть лет — целая жизнь, — развел он руками, глаза застлала пелена воспоминаний. Коротко. Почти не заметно.

— Не слишком густо для жизни. Каких-то шесть лет.

Что-то в этот момент блеснуло в лице мужчины. Екатерина не могла разобрать что, но это было любопытно. Гнев, недовольство, удивление? Он стал так трудно читаем.

— За последние шесть лет узнал гораздо больше, чем за четверть века до того.

— Звучит как что-то философское, — съехидничала Катя.

— Хочешь кофе? — взгляд Игоря указал на кафе через дорогу.

— Я с радостью, — ответила девушка, как-то слишком заметно просветлев.

Она знала, что этой ночью окажется в его квартире, но спросите об этом, никогда бы не призналась.

Так и произошло.

Он надвигался. Стремителен, неотвратим. Ей стоило бы сопротивляться, но сердце бухало слишком сильно. Игорь прижимал к необъятной груди. Был другим, она не знала этого человека, но это не могло остановить ее. И уж точно не остановило бы его. Он был лют, решителен. Его руки грубо блуждали там, куда без стеснения не могло заглянуть даже солнце.

Страсть захлестнула ее с головой. Накатывала волнами, бурлила. Жадно вспенивала потухшие чувства. Екатерина вонзила белые зубы в гранитное плечо Игоря. Била кулаками по валунам грудных мышц. Вертелась, вырывалась из настырных ладоней. Попытки были тщеты, тогда снова била и снова кусала. Ей был ненавистен этот человек за то, что на целых шесть лет он оставил ее одну, а сейчас целовал жадным ртом как никогда раньше. Его не было рядом, когда был так нужен, когда Екатерина ошибалась. Вокруг был только мир. И мир ее обманул. Сейчас понимала это четко. Внушил ложную веру в необходимость самостоятельности и свободы, лишил самого дорогого и чуть было не лишил будущего. Этот мир подлец! Законы его вздор!

Руки Игоря стиснули хрупкие плечи, лишив возможности двигаться. Он защищал ее даже от собственных мыслей. И тут пламя, наконец, пронзило ее.

— Я тебя ненавижу.

В ответ было лишь его грузное рычание.

— Ты мог бы хоть сейчас попросить прощения, — шептала она, обхватив его крепкими ногами.

Стальные пальцы, шершавые и горячие, не сильно сдавили тонкую шею. Роптать ей было не позволено. Екатерина повиновалась.

Не сильно пискнула. Прикусила губу и больше не говорила ни слова до самого утра.

Игорь грузно и обессиленно рухнул возле Екатерины, подтянув к себе за талию. Не проронил ни слова, только поцеловал в затылок. Она была в плену, а в ноздри бил взявшийся невесть откуда запах сена и хвои.

Игорь…

Мысленно прошептала она, боясь его разбудить.

Он издал усталый стон, как будто услышал, и чуть усилил объятия.

Нет, так не должно быть. Здесь и сейчас она все узнает!

Девушка смело заработала локтями и выбралась из жарких оков. Она отстранилась и, глядя на спящего Игоря, заговорила:

— Если ты еще раз дашь мне почувствовать себя сильной или свободной, я тебя убью.

Он резко открыл глаза. Она отпрянула. Пробежали мурашки. Испугалась, но непослушная грудь выдала, что Екатерина испытала не только страх. Медленная тяжесть снова принялась заполнять сосуд внизу живота. Дыхание задрожало.

Его губы растянулись в улыбке, в первой улыбке с момента их встречи. Улыбалась и она. Робко, как будто извиняясь, чуть пожав плечами.

— Будь матерью моих детей, — раздался его глубокий голос в ночи.

А потом он ее обнял. Совсем по-другому, как-будто не было этих лет. Как-будто не было ее без него.