Шаги по облакам

Зима вступила в свои права и, небрежно взмахнув рукой-метелью, прогнала золотистую осень. Все замерло, ощутив холодное прикосновение ледяной хозяйки. Медленно шагнув по земле, она огляделась вокруг. Почерневшие леса, без звонкого щебета птиц, взметнувшие обломанные ветви в серое небо. Поля, утратившие дурманящий запах цветов, потерявшие ослепительные краски лета, превратились в безликие клочки земли с пожухлой травой. Города, где среди домов, мигающих желтыми окнами-глазами, бродило одиночество, принесенное Зимой. Окутывая прохожих серой шалью холода, одиночество в их душах гасило надежду встретить того, кто одарил бы их весной. Зима завидовала людям. Когда-то и она любила, но теперь ее душа покрылась коркой льда от горечи расставания…

Вспомнив давно забытое чувство, Зима заплакала снежинками-слезами: ведь тот, кто был желанней всех — ушел. Ветер-ловелас, сдувая ажурную грусть с ее щек, утешал, нежно насвистывая. Он уверял — тепло любови вернется, надо лишь научиться прощать! Но Зима не верила, и снежинки падали, накрывая замерзший мир белой пеленой забвения. Смотря на людей, Зима не понимала, как можно забывать обиды и быть счастливыми…

… я подставил ладонь — опускаясь на нее, маленькие хлопья снега превращались в капельки воды. «Так и в жизни — появится что-то хорошее и сразу исчезнет. Ну почему так?» — подумал я и, вдохнув морозный воздух, побрел по снежным заносам на дороге. Пройдя немного, оглянулся и посмотрел на цепочку следов. Они темнели на снегу, словно начатая, но незаконченная строка на белом листе. «Сугробы похожи на пушистые облака, — грустно усмехнулся я, — а мои шаги на странный узор». Замедлив шаг, я задумался, не зная, куда идти дальше. Очень хотел встретиться со Светланой, звонил ей, приглашал погулять, но потом мы поругались и вот — один любуюсь на падающий снег и расписываю сугробы шагами. На мои звонки она не отвечает, и чувство вины противно колет внутри, словно маленький еж. «Надо пойти извиниться, — вздохнул я, кутаясь в шарф. — Хотя за что извиняться? Ну, вспылил немного, с кем не бывает! Что сразу обижаться? Встречаемся давно, а она меня не понимает! Может, просто не подходим друг другу?»

Ответы на свои вопросы я не находил, и желание идти к Светлане таяло, словно снежинка на ладони. Я остановился около магазина, рассматривая яркую витрину, и вдруг до меня донеслась простая, незатейливая мелодия. Оглянулся — и увидел на скамейке мужчину. Одетый в поношенное пальто и грязные брюки, небритый, он сидел на сложенных картонных коробках и что-то пел, играя на гитаре. Несколько человек стояли рядом и слушали. Слова разобрать было трудно. Мне стало любопытно и, подойдя поближе, я прислушался.

Песни у людей разные,

А моя — одна на века,

Звездочка моя ясная,

Как ты от меня далека.

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоем вдвойне веселей

Даже проплывать по небу,

А не то, что жить на земле…

Пропев немного, мужчина взял стоящую рядом бутылку, отпил из нее и поставил обратно, вытерев рукавом губы. Люди, бросив мелочь в шапку, лежавшую рядом, разошлись по своим делам. «Наверное, бомж. Кто еще будет сидеть здесь в такой холод?» — решил я, переминаясь с ноги на ногу. Мужчина вопросительно посмотрел на меня.

— Как дела? — спросил я растерянно первое, что пришло на ум.

— Ничего, идут помаленьку, — философски заметил он, — вон, люди жалеют — на жизнь подкидывают. Не пропаду.

Взяв гитару, он снова заиграл свою мелодию под тихо падающий снег, отстраняясь от мира. Его пальцы с побелевшими ногтями — наверное, от проблем со здоровьем, слегка пощипывали натянутые струны и плавно соскальзывали вниз, наполняя воздух вокруг себя необъяснимой, легкой грустью, щемящей сердце.

— А почему ты здесь? Родных у тебя, знакомых нет? — поинтересовался я, надеясь, что он ответит.

Идти к Светлане по-прежнему не хотелось, и я был рад продолжить разговор.

— Близких — нет, остались одни дальние. А знакомые? Разве я им нужен такой? — ответил он, не отрываясь от струн, — Квартира моя сгорела. По пьяни сигарету уронил, вот и выгорела. Соседи еле успели спасти. Почуяли запах гари, прибежали. Забыл я дверь на замок закрыть, они и вытащили меня. Говорят — повезло! А я думаю зря… не надо было…

— Ну, есть больницы для бездомных, приюты… — начал я и замолчал, поняв, что жизнью он не дорожит.

— Одиноко там очень. Людей много, а одиноко… Душа у меня там болит. Когда болит тело — это можно перетерпеть, а когда душа — невмоготу, — бомж взглянул на меня, и в его глазах промелькнула тоска. — Вот, правда, недавно подфартило — сторожем взяли работать. Отсыпаться разрешают в подсобке. Моя квартира без окон, жить там сейчас невозможно. Вот получу получку — документы восстановлю, потом ремонтам займусь… Жить как-то надо… А сюда я часто прихожу. Тут не одиноко — здесь мои воспоминания, здесь я ей пою. Встретил ее во-о-он там…

— Кого — ее? — тихо переспросил я.

— Свою Иринку, — ответил он, откладывая гитару и снова делая глоток из бутылки, — случайно познакомились. Она пакет несла, а ручка возьми и оборвись, все продукты выпали. Я помог собрать. Понимаешь, понравились мы сразу друг другу, вот так раз — и понравились. Тяжело это объяснить. Можно лишь душой почувствовать. Да-а-а… Встречались потом. Иринка такая маленькая была, неприметная, а вот голос у нее звонкий оказался, и петь любила.

— Чем же она тебе понравилась? Голосом? — удивляясь его откровенности, спросил я.

Хотя чего удивляться, с кем он еще мог поговорить?

— Нет… глаза у нее… необыкновенные. Такая доброта и нежность в них светилась! Манили они этим, притягивали. На меня смотрела — и вот словно искры от костра в них зажигались, и когда эту песню слышала — тоже. Любила ее слушать. Вот веришь, взгляда оторвать не мог от ее глаз, когда вместе были! Судьбу свою видел там… — сказал он и задумался о своем.

— А почему вы не вместе тогда? — нарушил я молчание.

Его рассказ завораживал, и очень хотелось узнать, что было дальше.

— Моя вина! Проблемы у нее с мужем были, счастливой в своей семье не была. Сказала, что разведется и попросила немного подождать. А я шабутной был! Вот… характер такой… люблю компании, погулять, покуражиться. Вспылил, не захотел ждать! В гости уехал к другу, надолго, вроде как ей назло. Ну, думал, быстрее разведется. Когда вернулся — ее уже похоронили… Ждала ведь, переживала, вот ее болезнь изнутри и подточила. Поминать стал — квартира сгорела. Теперь только этим местом и живу. Хорошо мне здесь! Прихожу, вспоминаю… Надеюсь, что когда меня старуха с косой заберет, то там со своей Иринкой увижусь. Прощения мне надо у нее попросить. Без этого не могу — душа ноет! Вернулся слишком поздно, не успел…

— Не вини себя! Не надо! Просто подумай… ну, приехал бы раньше — ничего не изменилось бы! Она все равно бы умерла! Судьбу же не обманешь! — попытался переубедить его я.

— Судьбу не обманешь, верно. Но мы могли бы хоть недельку вместе пожить. Понимаешь? Наше счастье почувствовать… — ответил он и, подняв голову вверх, посмотрел на мерцающие звезды. — Может она видит меня оттуда? Как ты думаешь?

Он замолчал и, закрыв глаза, подставил лицо холодным снежинкам. Его щеки стали мокрыми, то ли от слез, то ли это снежинки таяли.

Ничего не ответив, я бросил деньги в шапку и ушел. «Вот так суетимся, спешим, что-то делаем, а важное проходит мимо. Мы этого не замечаем, а потом уже ничего не вернуть!» — вдруг подумал я и остановился, заметив впереди знакомую фигуру.

В обсыпанном снегом пальто и шапке, дрожа от холода, Светлана стояла, любуясь падающим снегом. Неприятный осадок у меня на душе почему-то исчез, стало легче. Торопливо подойдя к ней, я тихо шепнул: « Прости…» Светлана улыбнулась и молча прижалась к моему плечу.

А снег все падал. В свете фонарей снежинки вспыхивали маленькими огоньками-блестками и кружили в стремительном танце под музыку маэстро ветра. Поземка заметала дороги, наши следы, а Зима обжигала ледяным дыханием. Она злилась и не желала видеть наши счастливые лица. Я взял Светлану за руку, и мы медленно пошли вперед, расписывая белоснежные просторы замысловатым узором новой истории — истории счастливой любви….