Пара

Н.Н.

( или наблюдения за ребенком «индиго» )

Просыпаться не то, чтоб не хотелось. Веки не слушались. Просыпаться всегда хотелось, ведь никогда не «лежебочничал». Просыпаться было очень тяжело, но что-то мешало держать веки закрытыми.
Попытался пошевелиться, руки онемели под какой-то тяжестью – что-то мешало, теплое, пушистое. Баклажан. Точно, он. Улегся на груди, котяра, растянулся и совершенно не реагирует на мои попытки подняться. Пришлось открыть глаза и сообразить, где сплю. Вот оно счастье – открыть в темноте глаза и увидеть за стеклянным, пирамидальным потолком звездное небо.
Еще пытаясь столкнуть с груди Баклажана, услышал звонок. Вернее два звонка. Звонили у входной двери, и задорно пиликал «рингтоном» телефон. Кота пришлось сбрасывать вместе с пледом. Огромный бесполезный комок шерсти мягко шлепнулся на половое покрытие и даже не попытался изменить позу. Счастливый кот. Засыпал в любой позе, в любом месте. Наверное, единственное животное, знающее, что его любят за красоту.
Еще не видя часов, не глядя на дисплей телефона, ощутил, что еще не ночь. Зимой темнеет рано, следовательно — чей-то визит в это время может быть вполне уместным. Не было времени искать домашние тапки, побрел к лестнице, ведущей из мастерской босиком. И видимо шлепанье босых ног привело в чувство и Баклажана, потому что в темноте пару раз на него наткнулся. Он видно окончательно проснулся, я это понял, когда включил свет на лестнице и увидел лишь быстрый взмах черного хвоста скрывающегося за углом. Кот несся к входной двери и зная кота не первый год, я понял, что за дверью не чужие. Его не обмануть. Чутье, как у сторожевого пса. Уже, с трудом, преодолевая последние ступени, осознал, что действие обезболивающего укола проходит. Томная ноющая боль зарождалась между лопаток, она заставляла двигаться медленнее. А звонок входной двери не умолкал. Проходя через комнату второго этажа, на бегу схватил телефон, не глядя на дисплей, нажал кнопку ответа и в этот же миг дверной звонок смолк.
— Ты дома? Разбудила? Мы уже минут тридцать звоним. Ты обещал …
— Да, да. Уже иду. Я помню, – ответил я, пытаясь сообразить, что и кому обещал.
И уже спускаясь по старой скрипучей деревянной лестнице на первый этаж, вдруг вспомнил, что обещал взять на выходные дочку друзей. В мыслях ругая боль в спине, и уже пожалев, что сделал днем инъекцию обезболивающего подошел к двери. Рядом, привстав на задние лапы, нетерпеливо ждал Баклажан. Кот всем своим видом старался показать, что знает – кто за дверью. В каждый свой приход, девочка приносила коту угощение. Он гордо принимал лакомства из рук ребенка и прощал все ее прихоти, впрочем, ему и самому нравилось дурачиться с ней.
Кот, никогда самовольно не выходящий на улицу и в этот раз не изменил своему правилу. Когда я настежь открыл тяжелую дубовую, с накладными, коваными петлями дверь, Баклажан лишь лапой дотронулся до порога, и тут же отдернул ее, словно обжегся свежевыпавшим снегом.
Трое стояли в свете фонаря висящего над дверью. Супруги были в лыжных костюмах, недоставало только лыжных ботинок, очков и фирменных перчаток. Девочка, с глазами, по которым невозможно было определить настроение, прижималась к матери. Скорее не в глазах и не в выражении лица, а в самой позе читалась последняя надежда, что родители в последнюю минуту передумают и возьмут ее с собой.
— Заходите, — сказал я, окончательно проснувшись от первой же порции морозного воздуха.
— Да, нет же, мы на секундочку, нам еще всю ночь ехать – дорога скользкая, — ответила мать девочки, при этом глаза ее дарили улыбку более щедрую, нежели естественные, не накрашенные губы.
— Правда, спешим, — сказал отец. – На обратной дороге задержимся, поболтаем за чаем.
— Да, понимаю, — сказал я, уже глядя в глаза девочке, пытаясь рассмотреть хоть какую-то искорку настроения. – Ну, дружочек, заходи. Баклажан тебя уже заждался.
Почти незаметным, свойственным подвижным детям, движением девочка оторвалась от матери и, сделав шаг вперед, тут же присела, протягивая коту руку в варежке. Кот не преминул воспользоваться возможностью вцепиться когтями в вышитый цветок на шерстяной варежке, но тут же, ослабил хватку, услышав шуршание небольшого пакета в левой руке девочки. Возможно, Баклажан уже по запаху определил содержимое пакета.
— Доча, мы поехали. Па … — мать ждала поцелуя на дорожку и девочка, совершив ритуал, сразу вернулась к недоумевающему Баклажану, который, казалось, сверлил взглядом пакет с загадочным содержимым.
— Проходи, дружочек, я сейчас, — я пропустил девочку в полутемную прихожую и, прикрыв дверь, только теперь сообразил подать руку отцу.
— Извини, от лекарства еще не отошел.
— Прихватывает? – спросил он.
— Временами. Терпимо. Сезонное. – Мой взгляд, наверное, можно было назвать бегающим, так как я старался в равной мере перехватить встречные взгляды и матери, и отца. – Все нормально? Все, как раньше? Каша, молоко, холодное не давать, до десяти вечера заснем. Я улыбнулся в ожидании дополнений.
— Она захватила с собой почти полный рюкзачок игрушек, рисунки – показать тебе, и еще там белье и пижама, – Голос матери был тихим спокойным, без каких либо беспокойных оттенков. Оно и понятно – этой зимой девочка уже в восьмой раз оставалась со мной на выходные, в то время, как родители получали свою дозу адреналина на горных склонах Карпатского горнолыжного курорта. – Только не разрешай ей до посинения плескаться в ванной, — уже улыбаясь, добавила мать. – Знаю я про вашу игру « Кораблики в пене».
Я рассмеялся одновременно с отцом. Эту игру я придумал еще в первый раз, когда уставший ребенок отказывался принять ванну перед сном, боясь вида моей, черного цвета, ванной.
— Хорошо. Процесс потопления флотилии ускорим, – улыбнулся я, на прощание, пожимая руку отцу. – Будет возможность – насобирайте шишек для камина.
— Поищем. Если лес снегом не сильно занесен, — пообещал отец девочки.
Тут же на мою руку легла теплая рука матери, и я интуитивно наклонился, предвидя подъем «на цыпочки» для поцелуя. Скользящее прикосновение таких же теплых губ, скорее угадывалось, сквозь густую щетину моей коротко остриженной бороды.
— Добро. Езжайте. Удачи не желаю. Ни пуха …
— К черту, — сказали оба одновременно.
«Значит на счастье», – отметил я про себя. Я еще постоял, вдыхая бодрящий воздух, дождавшись, когда автомобиль с двумя закрепленными на крыше парами лыж, тронулся по заснеженной улице. Но дожидаться, пока габаритные огни исчезнут за поворотом, не стал – боль в спине давала о себе знать. Я тщательно запер массивную дверь и, осмотревшись в прихожей, прихватил с собой две вязанки дров для камина и, пошел наверх.
Девочка уже была в мастерской. Еще не раздеваясь и все еще с пакетом в руке, она лишь расстегнула шубку и стояла перед открытым встроенным шкафом. Еще в первый раз, когда моя берлога стала семилетнему ребенку пристанищем, я освободил от всякого содержимого, обычно наполнявшего мастерскую, один отсек шкафа. Это был наш с ней секрет. Здесь хранились ее рисунки, фигурки из глины, пластилина, пенопласта и картона. После каждого ее посещения, какая-то игрушка из рюкзачка поселялась жить на полках.
Здесь же в нижнем отсеке я привинтил две вешалки – одну для рюкзачка, на второй же висел детский лыжный костюм. Мы покупали его вместе с девочкой, после первой же прогулки на ледовую горку. Покупка костюма была просто необходима, так как в шубке кататься с горки было неудобно, и к тому же от частых падений шубку пришлось срочно нести в химчистку. Мы так и поступили в тот раз. Шубка с тех пор во время прогулок была всегда чистой, а комбинезон с курткой я в понедельник относил в чистку. Я не хотел ставить родителей в неловкое положение, и договорился с девочкой — хранить это в тайне. Но взгляд девочки был прикован отнюдь не к костюму – нижний отсек позволял разместить в нем по диагонали короткие детские горные лыжи. Пара пластиковых красных горнолыжных ботинок стояла в углу. Я застыл с дровами за спиной девочки, ожидая реакции.
Она оглянулась, глаза казалось, были полны искр радости и восхищения. Вот только из-за потолочного освещения цвет этих глаз я все никак не мог уловить, так же, как не мог уловить цвет глаз ее матери.
— Раздевайся, будем мерить.
— И что мама скажет, если узнает? – в голосе ребенка слышались нотки лукавства, точно такие же, как и у матери.
— И что скажет? – Это был один из приемов контакта с детьми «индиго» — отвечать вопросом на вопрос, давая ребенку самому найти ответ.
— Скажет – снова балуешь, — в этот раз я уловил теплый вишневый оттенок в глазах этого загадочного ребенка. Прием удался, главное не показывать виду.
Общаясь с этой девочкой, я учился, и в то же время пытался понять это поколение. Они во многом резко отличались от детей в его возрасте. Понять и изучить эти отличия я поставил себе целью. Зачем? Вот этого я и сам не знал.
Ботинки оказались как раз в пору. «Спасибо!» прозвучало, как вздох. Я лишь улыбнулся в ответ.
— Миска Баклажана около камина. Ужинать будем через час.
— Я не хочу.
— Ужинала дома?
— Нет, просто не хочу.
— А если экзотику?
— А что такое экзотика?
— А вспомни, я говорил тебе в прошлый раз.
— Я помню. Это рисунки, танцы, мебель, одежда. А разве есть еда – экзотика?
— Конечно. Те, кто создает экзотику в искусстве, и еду готовят экзотическую.
— Н-н-ну … Тогда буду. Пробовать, — улыбку я не видел, я ее ощутил по интонации, так как уже был занят приготовлением камина к ритуалу розжига огня.
Этот ритуал мы придумали вместе в тот самый первый день, когда я принимал юную гостью в своей мастерской. Как и в тот раз, она присев рядом и выкладывая содержимое пакета в миску Баклажана, внимательно наблюдала, как я колю щепки, сортирую их и выстраиваю пирамиду в топочном отверстии камина. Баклажан уже крутился вокруг девочки, показывая свое нетерпение.
— Что там у него сегодня?
— Немного творога, косточки и кончики крылышек курицы, две рыбьи головы и все засыпано кормом для собак.
Это была гастрономическая особенность Баклажана. Он мог съесть самую нелюбимую еду, если в нее накрошить ароматных гранул предназначенных для кормления щенков. Хотя, почему особенность? Я часто слышал от знакомых, что собаки и кошки, живущие в одном доме, часто меняются блюдами, предоставленными им хозяевами.
Баклажан уже во-всю трещал кормом. Девочка сидела, поджав ноги, наблюдала за ним
и мной. Я был занят процессом и раздумьями. Жизнь устраивает неожиданные повороты. Вначале этот дом. Вернее два помещения одно над другим, которые я превратил и в жилье, и в мастерскую. Он просто чудом мне достался за фантастически низкую цену. Было тесновато. Мечта о мастерской со стеклянным потолком не оставляла меня ни на день еще с детства. Цепочка выгодных заказов помогла скопить сумму достаточную, для сооружения пирамиды из металлических профилей и стеклопакетов. Это и был еще один поворот в жизни. Вначале освобожденные от всякого творческого хлама нижние помещения, были оборудованы под кухню и санузел на первом этаже, и огромную спальню, с отгороженным гардеробом на втором. Но после того, как в мастерской был обустроен камин, в нижних помещениях задерживаться доводилось все меньше. И я решился на переоборудование. Санузел остался на первом, там же разместилась столярная мастерская – проще стало бороться с пылью наверху. Кухня и ванная разместились на втором, там же остался гардероб. Главным моим достижением на том этапе стали теплые полы, соединенные с системой центрального индивидуального отопления. Зимой помещение, отсеченное от внешнего мира стеклопакетами, было самым теплым, и спать мне нравилось именно здесь – когда на диване, а когда и на медвежьей шкуре у самого камина. Экран из кварцевого стекла защищал от вылетающих искр, но не отсекал тепло и пропускал манящие блики огня.
Интересно было наблюдать за ночными перемещениями Баклажана. Вечером, он мог заснуть в любом углу мастерской, но ближе к полуночи, постепенно перемещался к камину. Лишь под утро, когда я, подкинув последние поленья, заслонял экраном топочное отверстие и укладывался отдохнуть три – четыре часа, кот перебирался ко мне под плед. Обычно на утро он оказывался в ногах, и с моим пробуждением не спешил выбираться из-под нагретого пледа. Когда же на выходные приезжала дочка друзей, утром кота можно было найти уже у ее ног под одеялом, которое я приносил из спальни второго этажа.
Со временем, примерно через полгода после последнего ремонта, после первых проб приготовления пищи на открытом огне, рядом с камином появились и необходимые атрибуты: полка и шкафчик для посуды, снарядная гильза служила хранилищем для шампуров, а на стенке висели купленные на блошином рынке сковородки, «турки» для приготовления кофе, решетки для барбекю. На самой же каминной полке рядом, с не работающими старинными часами стояли старинный Баташевский самовар и древнейший медный чайник. Пара старинных кофейников и редко используемый мельхиоровый кубок дополняли композицию. Все носило на себе в равной степени отпечаток старины и копоть от огня, от коей чистить посуду мне было не столько лень, сколь жалко было затрат времени. Чтобы не освобождать каждый раз часть рабочего стола под обеденный стол, я притащил старый журнальный столик со второго этажа и, обрезав ножки, избавился от ненужных перемещений. Пользоваться столиком можно было сидя на корточках или лежа. Меня это устраивало, гости с этим мирились.
Пирамида из щепок и дров была сложена, оставалось лишь поднести зажженную спичку. Как и в первый раз, я доверил это девочке. Я видел, что ей нравился этот ритуал, нужно было только подсказать, куда поднести зажженную спичку. Придвинувшись и стоя на коленях перед камином, девочка поправила тонко настроганные мной щепки, которые располагались в своеобразном «гнездышке» из более толстых колышков вперемежку с березовой корой. Ближе к задней стенке камина возвышались, аккуратно сложенные, более толстые чурки, над которыми возвышались сложенные шалашиком четыре не расколотые полена. Чиркнув длинной каминной спичкой о терку девочка, меняя угол наклона спички, дождалась, пока та разгорелась ровным пламенем и осторожно опустила ее в середину вороха тонких щепок. Огонь зародился. Он отразился на завороженном лице ребенка, на светлых кудряшках, почти закрывавших щеки. Жаль, мне снова не видно было глаз ребенка. Я наклонился, что бы рассмотреть, но в этот момент она повернулась ко мне и с хитрой улыбкой прищурилась. Я снова не уловил ни цвета глаз, ни настроения. Вернее я его угадал.
— Хорошо. Смотри за огнем, только близко не наклоняйся.
Она, молча, кивнула. Я встал и пошел вниз за продуктами, захватив одну из корзин, висевших на деревянной балке над каминной полкой.
Из тех отрывочных сведений, которые мне попались на глаза, я немного знал о детях «индиго». На практике это был лишь второй случай.
Я заметил за девочкой нетерпимость очередей в магазинах. Еще, при малейшей попытке командовать ею, в ответ возникала незримая и непроницаемая стена замкнутости. Из прошлого опыта я знал, что таким детям нужно давать самим принимать решения. Ни в коем случае им нельзя было рассказывать и объяснять, как и что нужно делать. Все сводилось к постановке задачи и предлагались лишь варианты решения, но обязательно нужно было поставить ударение на том, что ребенок может и должен обдумать свой вариант решения. Если таким путем задача решалась, то контакт можно было считать удавшимся.
Открыв холодильник, я отобрал продукты, которые уже наметил взять для приготовления «экзотики». Четыре яйца, сметана, оливковое масло, зелень, нарезной батон. Но еще предстояло придать обычным продуктам необычный, действительно экзотический внешний вид. Не зря еще в школе учитель английского называла меня «любителем дешевых эффектов».
Все на первый взгляд просто. Смочил салфетку одеколоном и черным маркером нанес беспорядочный «камуфляж» — расползлись синеватые пятна. Теперь обернуть каждое яйцо салфеткой и, прижав, подержать, что бы краска перешла на скорлупу. Чтобы полнее произвести эффект. Повторяю прием – пятна, нанесенные ранее редко совпадают, с нанесенными позже. Для большей правдоподобности расплавил огарок свечи в кружке, вылил на газету и еще раз повторил операцию – часть типографской краски перешла вместе с парафином на скорлупу. Натираю парафином каждое яйцо, и раскраска становится насыщенной, чем то и правда похожей на раскраску яиц, снесенных дикими птицами. Теперь перелить сметану и масло в глиняную посуду. Настоящая бутылочка из под саке подаренная приятелем, подошла как нельзя лучше для масла. Для сметаны я взял горшочек с широким горлышком. Достаю половинку скорлупы кокосового ореха – их у меня несколько штук и все разбросаны, где попало. Но одна особенная. Она с подставкой из такой же половинки, но сильно обрезанной и перевернутой вверх выпуклой стороной. Мелко крошу в кокосовую емкость зелень. Что еще? Ах да, еще идея. Нарезаю батон, смачиваю апельсиновым соком и в тостер. Кладу в корзинку ручной миксер и два куска толстой фольги. Салфетки, соль есть наверху. Вроде все.
Подымаясь по лестнице, обдумываю каждый эпизод предстоящего представления. Войдя в открытую дверь мастерской, застал картину достойную фотоаппарата. Девочка, лежа на медвежьей шкуре, разложила на полу перед камином принесенные рисунки. Кот, окончив трапезу, с умнейшим видом рассматривает то, что изображено на стандартных альбомных листах.
В действительности, коты не видят двухмерных картинок – им нужен объем. Об этом я узнал из одной телепередачи. Но и тут не бывает правил без исключений. То ли температура соответствующая каждому цвету, то ли запах исходящий от акварельных красок разных цветов, нередко интересовали Баклажана и довольно своеобразно. Одни рисунки он долго разнюхивал, другие пробовал лизать, третьи же пытался растереть лапой. Впрочем, это могли быть всего лишь мои фантазии. Скорее всего, в нашей ситуации Баклажана больше интересовал палец его собеседницы, скользящий по акварельным рисункам. И будь Баклажан менее насыщен пищей, непременно попытался бы лапой поиграть с детским пальцем. Но приятная сытая лень уже одолела моим питомцем. Я уже предвидел, что не пройдет и получаса, и Баклажан начнет искать место, где улечься на первое время.
При моем появлении и девочка и кот одновременно посмотрели на меня. Цвета глаз
ребенка я снова не уловил, глаза же кота наполнились увеличенными к ночи зрачками и
излучали только немую сытую благодарность. «Наверное, уже, довольно «помуркивает», — подумал я, и точно – подойдя ближе и, присев над рисунками услышал умиротворяющее: "Мрррррр…, мррррррр…, мрррррррр…".
— Что в корзинке?
— Подарки из Африки, — выдал я заранее подготовленный ответ. – Посмотри, а я пока дров подкину. Нам сегодня нужно много хороших горячих углей.
— Ух, ты! Это какой птицы яички?
— Африканского Цакури, — сказал я, как можно более серьезно, чтобы девочка не заметила подвоха в перестановке слогов в слове «курица».
— Она, это он? – в голосе девочки звучит неподдельный интерес. «Значит, удалось. Поверила».
— Она — и она, и он. Они оба так называются.
«Н-да. С названием я, что-то не продумал до конца».
— Как, еще раз скажи, называется? – девочка вертела яйцо в руке, пытаясь рассмотреть его внимательней.
— Цакури.
— Хм. На курицу похоже.
— Что, похоже? Название или яйцо?
— И название, и яйцо, — девочка усердно пыталась ноготком мизинца соскрести нанесенный мной камуфляж со скорлупы, в то время как Баклажан пытался изучить содержимое горшочка со сметаной.
« Ну, вот и «получилось», — с иронией подумал я. – «К следующему разу нужно более детально продумать «легенду».
Периодически поправляя в камине головешки, я внимательно рассматривал рисунки девочки. Казалось бы, ничего примечательного, но в рисунках ребенка просматривались несколько закономерностей. Контрастирующие цвета она располагала всегда в центре, а сочетания полутонов и плавные переходы ближе к краям. Практически отсутствовал чистый коричневый цвет. И вот, что самое неожиданное – девочка, даже явно плохо получившиеся фигуры, ни разу не пыталась исправить. «Вот оно», — подумал я, — «Именно это их выделяет среди нас».
Обычно мы пытаемся исправить неудачно сделанную работу, если же это не удавалось, пусть даже со второй или третьей попытки, мы просто не брались за эти задачи, стараясь доверить их исполнение специалистам. «Индиго» напоказ выставляли свои неудачи, трактуя их, как полностью завершенные и идеально удавшиеся. Они выдавали недостатки в качестве достоинств. Может быть, я не прав? Время покажет. Что же. Исследование только начинается.
Дрова догорали, необходимое количество углей для приготовления задуманного мной блюда еще пылало жаром. И я принялся к необходимым приготовлениям.
Из висящих на стене турок я выбрал одну, с самой длинной ручкой я выбил туда яйца и влил сметану, добавил соль. Затем взбил ручным миксером. Осторожно скрутил две конусные, двухслойные воронки из фольги. Несколько раз перемешал угли, что бы добиться их равномерной температуры. Выждав еще немного, пока не исчезли последние языки пламени, кочергой сформировал два углубления в «поседевших» углях. Теперь, самое главное! Аккуратно наливаю в каждый конус масло и осторожно, чтобы не пролить ни капли на раскаленные угли, опускаю их в подготовленные углубления. Наоборот – нельзя. Пролитое на угли масло вспыхнет, и обожжет лицо. Ожидая, пока масло достаточно разогреется, еще раз тщательно взбиваю яично-сметанную смесь в турке. Все свои действия я проделываю, молча, отлично понимая, что девочка следит за каждым движением. Необходимое пояснение нужно будет позже, я даю девочке возможностьпопытаться самой проанализировать происходящий на ее глазах процесс.
— Теперь, смотри внимательно. Я проверяю – хорошо ли разогрето масло. Для этого беру немного соли и с большой высоты, почти от верха каминного отверстия бросаю в масло. Видишь? Соль отскакивает от масла. Это значит, что оно хорошо разогрелось. Пора вливать наш экзотический омлет, — все это я говорю ровным спокойным голосом, стараясь использовать меньше слов, чтобы ребенок смог запомнить. – Теперь беру турку и аккуратно выливаю по половине турки в каждый конус из фольги. Струя взбитых со сметаной яиц не должна попасть на несмазанные маслом стенки конуса. Лить нужно точно в середину разогретого масла.
Появился звук и запах. Стреляющий звук обжариваемого омлета и щекочущий ноздри запах смешанных ингредиентов. И на то и на другое моментально отреагировал Баклажан, теперь он стоял сбоку камина и, вытянув голову, пытался рассмотреть то, что происходило в недрах камина. В те, прошлые разы, когда девочка оставалась у меня, я заметил, что поведение кота существенно менялось. Прикованный постоянным вниманием ребенка, кот не отходил от нее ни на шаг. Старался принимать живейшее участие во всем, чем занимались мы с девочкой. Огромный пушистый черный кот, с едва заметным светлым пятном на грудке, жил у меня около трех лет и считал себя совладельцем всего, что не превышало его собственного роста.
Омлет в фольге на углях готовится быстро, буквально считанные секунды. Немаловажная деталь – щипцы или пара пинцетов, что бы быстро извлечь конуса, заполненные приготовленным блюдом. Опустил горячие конуса на свой низкий столик прямо в тарелки, тут же развернул, так чтобы фольга сразу служила подстилкой, и в довершение посыпал зеленью. Аромат немного изменился. Вот в этот-то момент, я и увидел глаза девочки. Восторг. Много восторга, как и в прошлые разы, когда в камине готовили мясо, овсянку, запекали картофель и яблоки.
Под навязчивыми взглядами Баклажана мы разделались с ужином.
— Ну, что спать?
— А рисунки посмотрим?
— Давай, малыш, на завтра отложим … Сейчас в ванную. Доставай постель, стели, а я пойду, прогрею ванную комнату и наберу воду.
Девочка послушно поднялась и пошла к шкафу. Она знала, что находясь у меня в гостях, укладываться спать еще не значило – засыпать. Я же спустился на второй этаж. Открыл воду, отрегулировал температуру, включил вентилятор с подогревом. Шеренга бумажных корабликов, сделанных из тетрадных листов, выстроилась на полке закрепленной прямо под окном.
Позже я зашел в ванную комнату, когда из огромной пенной шапки в ванной выглядывала лишь голова девочки, также покрытая пеной шампуня. Как я и обещал матери девочки, водную баталию ускорили – утопили лишь восемь бумажных корабликов, и я вышел, давая возможность девочке самой вытереться и одеть пижаму.
Стоило девочке лечь и накрыться одеялом, как Баклажан, запрыгнув на диван, стал укладываться рядом с подушкой. Мне предстояло еще набросать несколько штрихов на картоне – очередном заказе. Включенный телевизор заменял ребенку колыбельную – я быстро нашел канал, по которому транслировали мультфильмы. Увлеченный работой я даже не заметил, когда девочка уснула. Убаюкивающее «мурчание» Баклажана сыграло в быстром отходе ко сну не последнюю роль. После десяти работать стало труднее. Действие обезболивающего почти прошло, но боль в спине была еще терпимой. Инъекцию делать не хотелось, и я решил обойтись таблеткой. Обустроить ночлег пришлось у камина, впрочем, это было мое любимое место. Я перекатил вплотную к медвежьей шкуре передвижной сервировочный столик, на котором размещался телевизор, компьютер, домашний телефон, радиоприемник, будильник, два термоса с заваренными лечебными травами и еще всякая мелочь, которая могла пригодиться мне ночью. Излишки кабелей и электропроводки, закрепленные над центром мастерской, позволяли пользоваться импровизированным пресс-центром в любой точке помещения. Нужна была подушка и плед. Я подошел к дивану. Поправлять одеяло не пришлось – со стороны спинки дивана его надежно прижал Баклажан. Поза кота просилась в фотоаппарат. Он лежал на боку, вольготно вытянув лапы. Рука девочки служила коту подушкой. Улыбаясь, я снял плед и лежавшую под ним подушку со спинки дивана. Все сделал тихо, но осторожный кот проснулся. Ему было лень шевелиться, и он лишь приоткрыл левый глаз и высунул из-под шикарных усов кончик красного языка.
Подкинув дров в камин, я принял излюбленную рабочую позу – грудью лег на сложенную вдвое подушку и включил компьютер. По телевизору пультом настроил канал новостей и, прикинув, сколько времени отвести на интернет, налил в чашку травяного чая из термоса. Электронной почты было мало, но кое-какие сообщения меня очень интересовали и я потянулся за сигаретой. Я не беспокоился, что запах сигареты повредит спящей девочке – при выключенном освещении, в свете пляшущих языков пламени, было хорошо видно, как табачный дым, подобно сказочному джину, извиваясь, исчезал в жерле каминного зева.
Наиболее важным сообщением было письмо от моего лечащего врача, с которым у меня были тесные дружеские отношения. Это были результаты обследования. Ничего нового о проблемах моей спины – я все это знал. Внимания заслуживали результаты обследования системы пищеварения. Особо насторожило слово «подозреваю». Расстроило, хотя и не было неожиданностью. Я взял еще одну сигарету и, выключив компьютер, стал просматривать все каналы в поисках интересной передачи. Ничего не найдя, выключил телевизор и включил радиоприемник, настроив громкость на минимальный уровень. Перевернувшись на спину, набросив на ноги плед, я курил, глядя сквозь стеклянный потолок на звездное небо. Звезды светили ровным зеленоватым светом, что предсказывало хорошую и безветренную погоду на завтра.
Просыпаться не хотелось, но что-то мешало пошевелиться.
Я открыл глаза и не сразу понял, что изменилось за ночь. Ночью выпал снег. Мой стеклянный потолок был серовато белого цвета. Я снова, уже в который раз отметил про себя, что угол наклона граней застекленной пирамиды, которая служила потолком над мастерской, был рассчитан правильно. Когда снег подтаивал или толщина покрова превышала 12 – 15 сантиметров, снежная шапка сползала без посторонней помощи.
Я приподнял голову, пытаясь увидеть, что мешало мне двигаться. С одной стороны плед был прижат развалившимся Баклажаном, а с другой лежала девочка. Она перенесла одеяло и подушку, расположившись рядом и, спокойно посапывала во сне, выставив из-под одеяла розовые пятки в сторону камина. Огонь в камине не потух – значит, прежде чем лечь на новом месте, ребенок подложил дрова. Тихо, почти ползком, я выбрался из-под пледа и отправился вниз готовить завтрак. Овсянка с яичным желтком, орехами, творогом и мелко нарезанной курагой должна была стать следующим экзотическим блюдом.
Возвращались с горки предельно возбужденные. Уже с четвертого раза девочке начали удаваться повороты. Я нес лыжи с палками, девочка рюкзачок с ботинками. Вулкан страстей и впечатлений выплескивался нескончаемым потоком впечатлений. Уже подходя к продуктовому магазину, договорились, что родителей поставим в известность перед фактом спустя некоторое время, когда девочка освоит лыжи в той мере, что бы они рискнули ее брать с собой.
Еще накануне я придумал хитрый ход. Я решил, как не ввести в уныние девочку в магазине, пока я буду стоять в очереди.
— Я пойду, скуплюсь. А ты постой здесь, посторожи лыжи, — ребенок, молча, кивнул, но в посеревших глазах читалась печаль, как будто кенгуренку приказали не прыгать. Но главное я приберег напоследок.
— Мы сегодня порисуем, но тема рисунка у тебя будет сложная и над ней нужно будет подумать сейчас, — Огромные глазены стали еще большими от удивления и от того, что девочке приходилось смотреть снизу вверх. – Постарайся придумать цвет для этого магазина. Вот постоишь здесь, внимательно смотри за всем, что происходит и постарайся понять – каким цветом можно назвать все то, что увидишь. В мастерской я дам тебе только один цвет акварели, кисточку и воду. Этот цвет ты выберешь сама. А все, что захочешь изобразить, придется выполнить в полутонах, разбавляя этот цвет водой.
— Как рыбок?
— Да, как тогда рыбок.
Девочка с согласием кивнула головой, и бездонные глаза снова спрятались за густыми ресницами. Я одобрительно кивнул, скорее самому себе и прошел в торговый зал.
Сделав покупки, я подошел к девочке, протянул ей маленький пакет и сказал, предупредив ребенка от поспешного вывода:
— Сейчас, пока, не говори мне какой цвет. Постарайся, пока будем идти к дому, все еще раз вспомнить, обдумать. Особенно в детали не вдавайся. Помни, что у тебя будет только один цвет. Хорошо?
— Хорошо. Будет один цвет. А у тебя есть булочка?
— Есть, держи, и я вытащил из ее пакета маленькую румяную булочку с очаровательной золотистой корочкой.
— Пасиб …! – глаза ребенка приняли оттенок сходный с самым насыщенным цветом, только что полученной булочки.
« Это она от меня переняла. Это «Пасиб.», — думал я, пока мы шли к дому по посыпанным песком тротуарам. Ребенок проголодался, оно и понятно – почти пять часов интенсивной физической нагрузки на свежем воздухе способствовали не только хорошему настроению, но и улучшали аппетит. Мне так же хотелось есть, но приходилось ждать – предстояло принять лекарство. «Хм … Пасиб!» Я всегда любил придумывать новые слова. И хотя это слово было укорочено не мной, в мой лексикон оно вошло прочно и, наверное, благодаря общению с молодыми в интернете.
Мы бодро шагали, под хруст песка под ногами. Я уже по детально продумал обеденную трапезу. И придя домой сразу поднялись в мастерскую. Выпавший ночью снег сполз до половины стеклянных граней пирамиды, освещение было сказочным. Я, не желая упускать такую возможность, достал фотоаппарат и в течение минут двадцати снимал крупным планом раскрасневшееся во время прогулки лицо девочки. Все время, пока она снимала костюм, укладывала лыжи и ботинки в шкаф, я нажимал на спуск камеры, пытаясь поймать все тот же неуловимый оттенок глаз. Получилось или нет, позже буду видеть на мониторе. С первых двух фотосессий девочка поняла, что позировать и корчить рожицы совсем необязательно. Затяжные сеансы ее утомляли, и лучшие фото получались после 15 минут непрерывной работы.
Окончив снимать, я отправился на кухню – раскладывать покупки. Девочка носила дрова с нижнего этажа. Я же удивлялся Баклажану – они вдвоем уже раз пять промелькнули мимо кухни.
Сваренный в кожуре картофель, ломтики ветчины, два сваренных в крутую яйца, сыр и зелень. Но сначала по чашке мясного бульона с гренками. Завершающее блюдо я снова готовил в камине. На каждую половинку картофеля, уложил по ломтику ветчины, сверху по кубику сыра и полил чесночным майонезом. Колечки яичного белка не дадут растечься
сыру и майонезу. Все половинки картофеля я поставил на решетку для барбекю и установил над углями в камине. Остатки же сваренных яиц я перетер вилкой с майонезом и уложил на половинки разрезанных булочек.
Зелень свободным букетом стояла в вазочке на столе, и Баклажан все время пытался достать ее лапой, шкодливо поглядывая на меня и пряча мордочку под стол при первом подозрении, что наказание последует незамедлительно.
Мы ели картофельные «кораблики», попивая кефир из широких чашек. По телевизору выступал юморист-пародист. Новые поленья потрескивали в камине. Отблески огня поигрывали на стенках старинного медного чайника. Баклажан трудился над рыбиной в миске. От удовольствия он глухо порыкивал, время от времени прижимая уши.
Покончив с трапезой, мы лежали и смотрели на огонь. На огонь можно смотреть вечно, он завораживает. Но на собственном опыте, я знал, что с огнем можно общаться, как с живым существом и даже дружить. В прошлый раз, когда девочку оставили у меня на выходные, я показывал ей несколько, на первый взгляд поражающих, манипуляций с огнем. Я научился этому сам, еще в детстве. Я показывал искренне удивленному ребенку, как может спичка сгореть полностью, находясь в руках. Выхватывал красный, полыхающий жаром уголек, и быстро перебрасывал его из руки в руку. Пробовал я в свое время и хождение по раскаленным углям – обряд «нестинарства». Но вершиной достижений в игре с огнем был у меня прием, который я называл «Дружба с огнем». Рука опускалась в пламя костра. На первый взгляд, не быстро вращая ладонью, и перемещая руку из стороны в сторону, я выдерживал температуру пламени почти полминуты. При этом я, то хватал огненные языки, зажимая в кулак, то разгонял их в стороны, работая ладонью, как веером, то вдруг перемешивал угли одной или двумя ладонями сразу. Это пристрастие зародилось во мне само, я вдруг почувствовал в какое то мгновение, что могу разговаривать с огнем. Иногда, оставаясь один на один с костром в лесу или со своим разожженным камином, я и в правду разговаривал с огнем, и мне казалось, что понимаю то, что он мне говорил в ответ.
— Ну, что дружок, порисуешь?
— Не-а, не хочу.
— Почему? Не придумала цвет или не заметила?
— Заметила, но …
— Что? Скажи, теми словами, которые придут на ум сразу.
— Когда стояла в магазине, то цвет был близкий к желтому — цвет булочки.
— Булочки? – я опешил.
— Да. Люди напротив окна, у которого я стояла, покупали хлеб и булочки. Я очень хотела булочку и все время смотрела, то на булочку, то на тебя. Ты подошел к лоткам с хлебом и взял, как раз ту булочку, на которую я смотрела. И больше в магазине мне цвет ни один не понравился.
Я не рискнул после этих слов дотронуться до ребенка, положить свою ладонь на ее волосы. Лишь перевернувшись на живот, уперся головой в кулаки и постарался спрятать от девочки глаза, в которых зародилась слеза. Я не помнил, сколько времени гипнотизировал пламя, но вдруг опомнился – по телевизору, в блоке новостей, прошла информация о происшествии на горнолыжном курорте в Карпатах. Вздрогнув, я обернулся на девочку – она спала. Безмятежно подложив одну из мягких игрушек под ухо, ребенок поджал под себя ноги и ровным, спокойным дыханием привлек к себе сытого раздобревшего кота. Баклажан свернулся у живота девочки в замысловатый клубок так, что в этом черном клубке шерсти невозможно было разглядеть деталей тела одуревшего от счастья животного.
На одном из подъемников порвался трос. О пострадавших и подробностях диктор ничего не сообщила. Я схватил пульт и, уменьшив громкость, чтобы не будить девочку,
тихо и осторожно поднялся. Просмотрев остальные каналы, новостей я больше не нашел. Забыв о том, что хотел сделать в предыдущую минуту, я осмотрел мастерскую.
Но вспомнить не удалось. Я смотрел на огонь и мысли роились в голове. «Ах, да. Вспомнил». Подошел к дивану и, взяв плед, осторожно накрыл им девочку. Затем положил рядом со светлыми кудряшками подушку. Меня уже не удивляла способность ребенка во сне находить невероятные позы, кажущиеся нам, взрослым, неудобными.
Взял трубку сотового телефона и стал набирать абонента. Но, ни мать девочки, ни отец не отвечали. Я почувствовал, как под толстым свитером, по спине течет холодная капля. В висках стучало. Я присел на диван и притянул к себе сервировочный столик. Телефон стоял на справочнике. Но все мои попытки были безуспешными. Все найденные мною телефоны на горнолыжной базе были заняты. Можно было представить себе — сколько людей, в этот момент, жали на кнопки. И у многих стоит функция «Автодозвон». Я досыпал смесь трав в термос и налил в него кипяток из чайника. Мысль: «Что делать?» — не давала мне возможности успокоиться.
Я начал звонить друзьям и знакомым. Всем, кто мог, хоть что-либо знать или иметь связь той базой. Результат нулевой. Нигде, никто, ничего. Вечер близился. Я видел, что небо за стеклянным потоком посерело и, трудно было определить время суток. Такое небо предвещает снегопад. Еще полчаса бесполезного терзания двух телефонов. Я не услышал звук, я почувствовал – начал падать снег. Подбросил дров в камин, прилег на диван и, периодически набирая комбинации на клавиатуре телефона, молча, наблюдал за изменениями на потолке. Всего минут двадцать, и он стал белым. В этот момент стала просыпаться девочка. Интересно было наблюдать за этой восхитительной сценой. Сначала она нашла во сне подушку и пыталась, не отрывая голову от игрушки, переместить головку с золотыми кудряшками на нее. Но, так и не пригодившаяся подушка вдруг была оккупирована, неизвестно откуда появившимся Баклажаном. Затем ребенок сладко потянулся, из-под пледа появились две ручонки со сжатыми кулачками, после одна за другой ноги в кранных теплых носках. Баклажан был в растерянности. Он не мог понять, играются ли с ним. Если да, то куда бежать, на что прыгать. Плед весь шевелился. Но кот отважился ступить на эту неустойчивую поверхность. Вес передних лап пришелся как раз наверх груди девочки, тут-то кот и поплатился за приставучесть – край пледа резко взлетел и накрыл Баклажана. Звонкий смех девочки еще больше обезоружил кота, и он уже не сопротивлялся, лишь протяжно мяукал, найдя щель в складках пледа, для выхода звукам.
— На горку пойдем? – спросила, все еще смеясь, девочка.
— Снег пошел. – Сказал я первое, что пришло на ум.
— Я вижу, снег это хорошо, — девочка сидела и с нескрываемым интересом смотрела на потолок.
— Малыш, а может, порисуем? – спросил я.
— Ага. Хорошо. А камин?
— Я принесу дрова, а ты, пойди, умойся, — произнес я насколько мог, без волнения. Встал и прихватив обе телефонные трубки, спустился вниз.
Еще две попытки созвониться имели тот же результат.
Ковыряясь кочергой в камине, я объяснял девочке задание, которое ей предстояло выполнить карандашом. Это был своего рода эксперимент. В разное время я не раз применял способ перерисовки. Суть сводилась к тому, что бы ребенок для начала попытался перерисовать любое несложное изображение в обычном положении. Нередко и у взрослых в таком случае мало, что получалось. Затем ребенку предлагалось перерисовать то же изображение, но уже перевернутое на 180 градусов. Почти всегда результат просто обескураживал – сходство с оригиналом было почти идентичным. И уже после этого задание усложнялось. Предлагаемый к копированию рисунок усложнялся. И уже в дальнейшем, можно было постепенно подводить ребенка к другим способам копирования.
Я выбрал подходящий рисунок, из своих старых набросков и объяснил, что и как нужно делать. Девочка с увлечением принялась за участие в моем очередном эксперименте. Подходящий момент и для меня. Подсесть бы рядышком с фотоаппаратом и ловить моменты, когда между губ ребенка появлялся кончик розового язычка, в большинстве случаев работающего, как индикатор удач и разочарований, во время подобных занятий.
Но мысль о молчащих телефонах родителей ребенка не оставляла меня ни на минуту.
«Да, я впечатлителен не в меру. Да, я порой накручиваю понапрасну себя, психологически усиливая волнение. Но, что мне с собой поделать?» думал я вновь разжигая камин. В этот момент сработал домашний телефон, оставленный в режиме «автодозвона». Взяв трубку, я спустился на второй этаж. Звонил мой знакомый доктор, приславший накануне вечером результат моего медицинского обследования. Он так же был подключен к поискам. Ему удалось созвониться со своим приятелем, находящимся на той же базе и тот пообещал, что как только он узнает что либо, сразу позвонит прямо мне. Информация была нулевая, но обнадеживало то, что знакомый сообщил, что у турбазы дежурят два автомобиля экстренной помощи и, ни один из них еще не отъезжал от административного корпуса.
Сон не приходил. Мне не хотелось беспокоить ребенка, увлеченного интересным занятием.
«Устанет, сама заснет», — подумал я и принялся за ужин. Без особого интереса я запек на углях две рыбины в фольге. Дополнив стол картофельным пюре и салатом, приготовленным на скорую руку, я снова удалился на кухню. Вначале звонки – безрезультатно. Помыл посуду и, воспользовавшись электрическим чайником, приготовил чай, от души сдобрив его смесью ароматных трав.
Мы, молча, поужинали. Дважды звонил мой сотовый телефон, но звонки обрывались. Номера, зафиксированные на дисплее, соответствовали номерам телефонов моих знакомых. Унеся посуду на кухню, я вновь принялся набирать номера телефонов. Но, по-видимому, сообщение в блоке новостей разожгло ажиотаж среди тех, у кого в эти выходные на турбазе находились, дети, родственники, знакомые.
Я поднялся в мастерскую и отправил с компьютера сообщения на все адреса горнолыжного курорта, которые только смог найти. Оставалось ждать. Подергивалось правое веко. На боли в спине я уже меньше обращал внимания. К тому же, из-за нервного напряжения часть спины онемела, знакомое чувство «неощущения» распространилось и на затылок. По ударам в висках я понял, что давление подскочило, но тонометр доставать с полки не было необходимости.
Из напряженной задумчивости меня вывел звук щелкнувшего языка. Я обернулся. Мягкая улыбка, казалось, излучала тепло. В приподнятой ручонке девочка держала рисунок. Это была уже вторая копия моего рисунка. Я сразу уловил незначительные различия, но выполнено было мастерски.
— Теперь выбери из моей папки то, что тебе понравится и, попробуй нарисовать, что-то более сложное.
— Черепаху?
— Не знаю. Что понравится, то и бери – я старался говорить, как можно спокойнее, стараясь не выдавать обуявшего меня волнения.
— Тогда черепаху. – Сопровождаемая вездесущим Баклажаном, девочка поднялась с медвежьей шкуры и пошла к моему рабочему столу, выбирать рисунки.
Мы еще долго рисовали. Я старался оказать девочке, как можно больше внимания, но в
моей голове стучала одна и та же мысль: «Что же случилось? Почему молчат их телефоны?»
Около девяти вечера, наполнив ванну вспененной водой, я разрешил девочке топить все кораблики, которые были на полке. Я хотел воспользоваться отвлеченностью ребенка и снова принялся звонить. Как раз в то время, когда по ступенькам лестницы послышались шаги девочки, возвращавшейся из ванной, зазвонил телефон. Это был приятель доктора. То, что он узнал, меня сильно упокоило. Всего двое пострадавших, легкие травмы.
Но родителей девочки на этой базе нет. Я поблагодарил его и, мы распрощались.
«От чего же телефоны молчат?» — Эта мысль все еще не давала мне возможности успокоиться.
Вошла девочка, одетая в мой махровый халат, с полотенцем повязанным чалмой на голове. В похожем полотенце она несла мокрого Баклажана. Картина была комическая, похоже, что я, что-то прозевал. В другой руке она несла большой пакет с апельсиновым соком.
— Малыш, ты меня смешишь, — мне и, правда было смешно. Я немного успокоился, но смех мой казался мне скорее нервным выплеском того состояния, которое я старался подавить в себе. Кот выглядел карикатурно. – Бери фен и сушитесь, оба. Сейчас протяну удлинитель к камину.
Я просмотрел сообщения, поступившие на мой компьютер – ничего, что бы внесло ясность в создавшейся ситуации. Почувствовав надвигавшийся приступ мигрени, я нашел на сервировочном столике таблетку и запил соком принесенным девочкой. Я всегда любил высокие узкие стаканы, особенно мне нравилось смешивать в них коктейли из контрастных по цвету напитков.
Я сидел, стараясь ни о чем не думать. В таком состоянии таблетка обезболивающего препарата быстрее действовала. На полу, перед полыхающим камином Баклажан с явным удовольствием подставлял живот под струю теплого воздуха. Взъерошивая густую черную шерсть кота тонкими пальчиками, девочка, что-то пришептывала. Тот в свою очередь без притворства прислушивался к шепоту, сливавшемуся с работой двигателя фена.
Спросив разрешения порисовать еще перед сном, девочка расположилась на медвежьей шкуре. Планшет с бумагой лежал перед ней, одним краем приподнятый подложенным под него пеналом с карандашами. Мне с дивана было хорошо видно и чистый лист бумаги, и кота усевшегося напротив. При первых же попытках сделать штрих на бумаге, Баклажан стал «помогать» лапой. Коту хотелось играться. Я, молча, наблюдал за ними и отметил про себя, что ощущаю действие таблетки. Нужно было посидеть еще немного, прежде чем боль успокоится и перейдет в томную усталость. Обычно после этого меня клонило в сон.
Мне предстояло еще поработать со вчерашними набросками. Я уже продумал, какие краски отобрать для работы, и в какой палитре начать накладывать их на картон. Но плавная приятная музыка льющаяся из приемника, потрескивание дров в камине, шепот девочки над ухом кота и действие таблетки сделали свое дело. Я не заметил, как заснул.
Проснулся от толчка. Еще не поняв в чем дело, я открыл глаза, ожидая увидеть Баклажана. Но толчок в колено я получил от девочки. Она стояла передо мной уже одетая в лыжный комбинезон. В мастерской пахло свежеприготовленной овсянкой. У двери стояли лыжи с палками, на них висела лыжная куртка девочки. Я в недоумении посмотрел на часы. Циферблат высвечивал 8–35.
«Ого», — подумал я. – «Такого я себе давненько не позволял».
— С добрым утром!
— С добрым утром, малыш!
— Овсянка остывает, давай быстро умывайся, и на горку пойдем. У нас сегодня последний день.
— Никогда не говори этого слова – «последний». У нас с тобой еще много дней впереди.
Я, не вставая, стал складывать плед.
— Кто меня укрыл? И, когда это я заснул.
— А кто еще? Баклажан, что ли? Ты заснул сидя. А я рисовала, и камин топила, и мы с Баклажаном чай пили. – Фразы, произнесенные звонким голосом, будто врезались в еще не проснувшееся сознание.
— Я в душ. Овсянка потом. Остынет же, потом умоешься.
— Нет. Сначала душ. А овсянку поставь на решетку в камин.
Лежа у камина, я, разделываясь с овсяной кашей, просматривал рисунки, которые нарисовала девочка ночью. Каша была невероятно вкусной. Пока я спал, ребенок приготовил отменный завтрак. Она накрошила в кашу орехов, изюм, творог, добавила немного меда.
«Моя школа», – подумал я.
Один из рисунков привлек мое внимание больше других. На фоне двух заснеженных гор, обрамленных по краям листа бумаги деревьями, похожими на ели, девочка нарисовала дом. Вернее домик. Крыша укрытая толстой шапкой снега. Рядом с домиком, воткнутые в снег две пары лыж и палки. На одной лыже, чудесным образом висел рюкзачок. Рядом с домиком, был изображен стакан, а в нем телефон. Обескуражило.
— А почему телефон в стакане?
— Упал, — озорно глядя мне прямо в глаза, ответил ребенок, попивая из большой кружки горячий чай.
— А лыжи? Почему на улице? Их в домик нужно занести.
— Ключ потеряли.
— Понятно. Когда придем, нарисуешь нашу горку и себя, такой, как ты себе представляешь. Хорошо?
— Ага. И булочку. – От улыбки глаза девочки сузились и я потерял из виду цвет, который несколько секунд назад пытался в уме разложить на оттенки. – А может, возьмем булочку сразу, с собой?
— Все равно в магазин пойдем.
Я стоял на склоне горки у старого, свободно растущего вяза, держал рюкзачок с сапожками и смотрел за катающейся девочкой. Прежде, мы вместе катались с этой горки. Но ранее, мы использовали для этого большой отрез настольной клеенки, сложенный вдвое. Скорость, с которой мы спускались, была, конечно же, гораздо меньше, чем та с которой теперь съезжала девочка.
Я с удовольствием отметил, что у нее уже неплохо получается. Ей без особого труда удавалось объезжать препятствия – двух мальчишек на санках, женщину с дочкой на лыжах и куст, росший почти посреди склона горки. Особой гордостью наполнило меня, когда я услышал, как женщина, объясняя дочери, как нужно делать поворот, ставила в пример девочку. Моих скромных познаний в горных лыжах, было явно мало для дальнейшего инструктажа. Девочка интуитивно приобретала опыт в обращении с не совсем близким мне техническим изобретением – горными лыжами. Я стоял, опершись о ствол старого вяза, душа наполнялась гордым волнующим трепетом. Вот только сердце немного покалывало – по-видимому, это был результат вчерашних переживаний.
Таблетка валидола была у меня в кармане, но класть ее под язык я не торопился. Я
надеялся, что свежий морозный воздух и отрешение от всего пережитого вчера, благотворно повлияют на мое состояние.
Ближе к полудню на горке стало веселее. Детские неугомонные звонкие выкрики, возгласы, хохот заполнили атмосферу. Я всегда себя неуютно чувствовал в большом скоплении людей. Мне ближе был лес, и к лыжам я привык беговым. Девочка в очередной раз поднималась на горку, всякий раз проходя мимо меня. Я смотрел, на ее разрумянившиеся щеки и думал: «Как быстро все схватывает!» Еще вчера она пыталась проделывать путь вверх, не снимая лыж, а сегодня уже ловко отстегивает их, ослабляет крепления, освобождая голеностопные суставы для ходьбы. Когда она подошла ближе, я спросил ее:
— Домой пойдем?
— Ты замерз? – Она воткнула лыжи в снег, оперла палки о ствол вяза и, сняв вязаную варежку, протянула мне руку.
Я взял ее пальцы в ладонь и удивился – ее руки были теплее моих.
— Нет, не очень. Немного ноги.
— Я тогда скачусь еще разок, и пойдем, хорошо?
— Хорошо, я тогда тоже вниз пойду, буду там тебя ждать.
Она догнала меня еще по пути вниз, мне даже показалось, что девочка не стала подниматься на самый верх горки. Возможно, так оно и было, а может это я шел слишком медленно.
Я помог ей очистить лыжи и ботинки от снега. Мы сложили ботинки в рюкзак и установили транспортировочные крепления. Еще дважды, по пути в магазин я почувствовал острый укол под сердцем. И лишь выйдя из магазина и, немного отстав от девочки, я украдкой вынул распечатанную в кармане таблетку и положил под язык.
Она, шла впереди меня, откусывая на ходу хрустящую булочку, я же, наблюдая за ее походкой, замечал уже не в первый раз сходство с ее матерью в походке и манере быстро ходить. А еще я пытался вспомнить – куда поставил баночку гуаши «цвета булочки». Интересно, как у нее получится рисовать одной лишь охрой. На последнем к нашему дому повороте мы одновременно увидели их автомобиль стоящий прямо перед входом. Мы не дошли еще и десяти метров, как двери распахнулись и супруги, выйдя, пошли нам на встречу. Я издали видел удивление на лицах обоих.
«Вот и все – наша тайна раскрыта», — подумал я, перекладывая лыжи из одной руки в другую.
— Мама, у меня тоже есть лыжи, — радостно кричала девочка, на бегу снимая рюкзачок с плеч.
— Что с вашими телефонами, я никак не могу вам дозвониться? – поспешил я сказать вместо приветствия.
— У нас украли телефоны, — сказала мать.
— Как? Оба сразу? – недоумевал я.
— И не только телефоны, — ответил уже отец девочки, повисшей в объятиях, на руках матери. – Ну-у… В начале мы потеряли ключ от домика. Я пошел его искать.
От этих слов я даже вздрогнул и посмотрел на девочку. Наши глаза встретились. Я увидел чистый искрящийся зеленый оттенок, почти, как малахит. Я перевел взгляд на глаза матери девочки, они были почти такого же цвета, только более холодные.
Зеленый с хитринкой взгляд девочки, казалось, излучал свет и говорил: «Рисунок помнишь? Это я тебе сказала, что ключ потеряли.
— А я пошла к администратору, за дубликатом, — дополняла рассказ мужа мать девочки. – Лыжи поставила в снег возле домика. Буквально через минуты две вернулась. За это время утащили лыжи и рюкзачок с телефонами.
Только после этих слов я увидел, что на крыше автомобиля действительно нет лыж.
— Ключ я нашел. Вспомнил, где мог его потерять. Но кататься уже не хотелось – настроение не то. Вот и решили вернуться.
— Ну, тогда, заходите. Посидим у камина, чайку попьем, да и время обеда. Я сейчас изобрету, что-нибудь, — я уже представил, как обрадуется Баклажан обилию гостей и открыл ключом дверь.
— Да, нет. Мы поедем. Малыш только за шубкой зайдет, — довольно твердо сказала мать.
— Как же так? Обещали, — пытался я уговорить супругов.
— Нужно отдохнуть, впереди тяжелая неделя, на работе завал, — объяснял отец. – В другой раз. Мы тебе шишек привезли и еще немного липовых дров.
Он пошел выгружать багажник.
В этот момент, его супруга взяла меня за руку и, заглянув в мои глаза, тихо произнесла:
— Спасибо, тебе! Правда, в другой раз. И еще спасибо за экипировку. Потратился? За нами должок, — лукавый переливающийся малахит в ее глазах вдруг стал ярче. Это был уже другой, более теплый взгляд, нежели минуту назад. Такой же теплый, еле коснувшийся поцелуй в щеку, как и накануне.
— Какие между нами долги? – ответил я, все еще пристально всматриваясь в ее глаза. – Это подарок. Еще два – три занятия на «нашей» горке и можно будет брать ее с собой.
— Мы, как раз собирались … на следующих выходных. Уже на этой неделе, планировали покупать лыжи и костюм — ты снова все угадал.
Отец девочки тем временем выгрузил и занес в прихожую мешки с шишками и две вязанки дров.
— Мешок сосновых и мешок еловых. Собирать не пришлось, я отыскал нашу старую кучку, только снег разгреб, и к тому же они сухие. Я в прошлый раз накрыл кучу полиэтиленом, — отец девочки, уже стоявшей возле машины с шубкой и рюкзачком, подошел ко мне, предварительно сняв с правой руки перчатку. – Не обижайся, в следующий раз обязательно останемся. И угощение будем вместе изобретать. Договорились?
— Да. Договорились. – Голос, которым я это произнес, был каким-то глухим, похожим на шарканье домашних тапочек по паркету.
— И спасибо за малявку. Что бы мы без тебя делали? – Отец девочки пожал мою руку.
— Да, ладно. Мне интересно с ней. – Более твердо сказал я.
Мать с девочкой уже сидели в автомобиле.
Я громко выдохнул несколько раз, пытаясь, хоть что-то изменить внутри себя. Дождавшись, когда автомобиль с семейством скрылся за поворотом, подошел к двери, отряхнул, потоптавшись по коврику, снег с ботинок и шагнул внутрь. Заперев дверь, я долго стоял, опершись рукой о косяк двери и, смотрел на мешки с шишками и дрова, привезенные супругами. Мысли не путались больше. Их просто не стало. Какое-то опустошение внутри меня требовало логического заполнения. Я вдруг понял, что если тот час же не примусь за работу, то пустоту эту, позже заполнить будет уже трудно. Отмахнувшись от мысли взять дрова я, выключив освещение прихожей, стал подниматься в мастерскую. Проходя мимо кухни, задержался на пару секунд. Нет. Есть тоже не хотелось. Работать. Выдавить краски на палитру, заполнить маслом и растворителем расходные емкости. Обязательно забить табаком трубку и сделать пару хороших затяжек. До порога мастерской оставалась одна ступенька, когда я вдруг, понял, что следующий шаг сделать не могу. Ноги. Они стали тяжелыми. Казалось, что они вылиты из чугуна. Рука вцепилась в перила. Что бы, как то облегчить следующее движение, я расстегнул пальто и, действуя только левой рукой, освободил левый борт, вытряхивая руку из рукава. Так же левой рукой стащил пальто с правого плеча, и оно повисло на правой руке, крепко держащей перила. Каждое движение отдавалось острыми уколами в области сердца. Дышать было тяжело, но я старался вдыхать, как можно меньше воздуха, и выдыхать как можно больше. Когда то приятель, перенесший сердечную лихорадку, рассказал, что таким способом, можно избежать отрыва тромба. Так это или нет, но раньше это помогало перенести приступы. Так же, левой рукой, я добрался до правого кармана, повисшего пальто и, нащупав хрустящую упаковку, достал таблетки. Выдавил одну зубами и сразу языком загнал ее под язык. Теперь передохнуть. Остановиться и подождать. Оценить ситуацию. Вижу все отчетливо. Только слабость и боль. Забросил упаковку таблеток на пол, поближе к камину. Перехватил левой рукой перила и, не меняя центра тяжести тела, выдернул правую руку из рукава пальто. Оно соскользнуло на ступени лестницы, из кармана, что-то выпало и по звуку катящегося предмета, я понял, что это сотовый телефон укатился на промежуточную площадку. Мне стало гораздо легче. Преждав, еще с минуту, я все же решился на шаг. Вначале левую ногу, перенести вес на нее, затем правую. Удалось. В висках стук отбойного молотка.
Уже стоя на пороге мастерской и все еще задерживая дыхание на выдохе, я осмотрелся. Кот полулежал на кожаном подлокотнике дивана и смотрел в мою сторону. Трубка домашнего телефона лежала на телевизоре, стоявшем на сервировочном столике.
«Доберусь, если что …» — подумал я. — «Эх, Баклажан, ну почему ты не собака? Взял бы трубку и принес …»
Я стоял на пороге мастерской, балансируя на верхней ступеньке. Позади меня, чернел неосвещенный тоннель лестничного марша. Вновь перехватив руками перила я, как можно медленнее развернулся и прислонился спиной к дверной коробке. Только сейчас, я ощутил, что на спине вся одежда промокла от пота насквозь. Испарина появилась и на лбу. Решившись оторвать от перил одну руку, я смахнул пот со лба и, решился сделать более полный вдох. Ментоловый привкус таблетки смешанный со вкусом валерианы, освежали вдыхаемый воздух. Отдышался. Удалось. Вновь, уже в который раз удалось. Глаза блуждают по неосвещенной мастерской. Небольшой участок потолка, на самой вершине пирамиды, свободен от снега. Скорее всего, по причине повышения температуры, подтаявшая снежная шапка стала сползать, но немного неравномерно. Больше просвет был на восточной грани пирамиды. Дневного света было достаточно, что бы увидеть лист бумаги на планшете, оставленном девочкой возле медвежьей шкуры.
Я от нечего делать, стал всматриваться в усиливающихся сумерках в рисунок. Да, вот тебе и лыжи, воткнутые в снег, с висящим рюкзачком. Я вспомнил взгляд девочки при упоминании ее матерью о потере ключа. Но это просто мистика и к «индиго» вряд ли имеет отношение. Непонятным на рисунке оставалось изображение телефонной трубки в стакане. Я перевел тяжелеющие веки на сервировочный столик. Трубка телефона лежала дисплеем вниз. Ну, надо же было мне ее именно на телевизор положить. Если раздастся звонок – обязательно упадет. Словно прочитав мои мысли, телефон зазвонил. Трубка вибрировала на узкой верхней панели телевизора. Словно по команде к телевизору подскочил Баклажан и лапой дотянулся до трубки. Я вздрогнул от закравшегося подозрения. Сейчас случится неминуемое. Коту удалось поддеть трубку лапой и она, издав последний звонок уже в полете, упала, четко войдя в стакан с апельсиновым соком. Зажженный дисплей потух секунду спустя. Я закрыл глаза, руки выпустили перила.

----------/----------

Просыпаться было очень тяжело. Приходилось признаться самому себе – просыпаться вовсе не хотелось. Что-то тяжелое давило на грудь. Но не было никакого желания открывать глаза. И хотя я знал, что спустя минуту сброшу развалившегося на груди Баклажана, двумя руками натянул плед на голову. Осознавая, что не сплю, стал планировать свои действия на предстоящий день. Но успел прикинуть только на два пункта, как зазвонил телефон. На груди заворочался Баклажан, я на ощупь, не снимая плед с головы, нашел лежащую на полу новую телефонную трубку.
— Да?
— Привет! Как ты? – голос матери девочки, невозможно было спутать с каким либо другим. – Все лекарства употребил за две недели?
— Я нормально. Не стал допивать таблетки. Так и печень посадить не долго.
— Жаль, что не я твой врач. Ты у меня с постели еще бы неделю не вставал.
— Хочешь полечить? – нотки лукавого заигрывания явно удались. – Приезжай, я камин разожгу через минут пять.
— Не сегодня. Но лекарство я тебе скоро привезу.
— Ну вот. А когда? И что за лекарство? – меня понесло, я явно заигрывал.
— В пятницу вечером. Мы снова в Карпаты. Возьмешь на выходные малыша?
— Как? Вы не берете ее с собой? Я то, возьму, но она так хотела ехать с вами.
— Она немного простыла, так что лыжи ей еще долго не видать. Пусть уж лучше порисует перед твоим камином. Ей в ее теперешнем состоянии это на пользу пойдет. Ну, так мы привезем ее?
— Да, конечно. А что за состояние? Сильно простыла?
— Кашель, но уже не сильный. Засиделась больше часа в ванной, топя кораблики. Твоя школа, – на том конце прозвучал искренний смешок.
— Я буду ждать звонка.
— Договорились. Па! – на том конце раздались короткие прерывистые гудки.
Я отбросил плед и, играя с Баклажаном, стал ему подсовывать пиликающую трубку под ухо. Наблюдая за прыткостью кота, улыбаясь, пытался вспомнить:
«Куда же я поставил баночку гуаши цвета охры? Интересно … Снежная горка цвета булочки» …

… декабрь 2008 г. ..............