Кот и кино

— Сегодня мне приснился очень странный сон. Лучано, иди сюда, пройдоха, я сейчас буду рассказывать о нём. Вот, только налью тебе немного молока...

В этом сне всё было как в самом деле: звон будильника, тапки, задвинутые далеко под кровать, душ, зубная щетка, бритва, моё полотенце с кораблями, завтрак для тебя, завтрак для меня, набитый доверху душный автобус, и все та же тяжелая входная дверь в университет. И ты не поверишь, я снова встретил у входа Светочку Григорьевну… Про неё тебе уже рассказывал. Новая прическа, платочек на шее. Уже не помню, кажется розовый. И не смотри ты так! Ишь, уставился — да, она просто моя хорошая коллега. Встречается часто, вот и вспоминаю… А ты — пей молоко-то. Так вот, направился я в деканат, чтобы взять журнал успеваемости группы "156А". Во сне был вторник, а по вторникам я читаю лекции по истории кино. Знаешь, рыжий, эту молодежь, Феллини, Антониони, да Висконти уже не "вставляют". Им теперь новейшую историю кино подавай: чтобы с экшеном, со спецэффектами, ржущими, как кобылицы, голыми телками, наркотой, без длинных пауз, крупных планов, порхания ресниц, тянучей музыки Нино Рота и прочей "устаревшей чуши". Да ладно, что я тебе всё это объясняю, ты же кот. Нет тебе дела до пустой клетки без птицы, которую маэстро Гуэрра подарил своей жене. Тебе интересней сама птица… Как и им… Но по другой причине. Не хотят они слушать и про то удивительное путешествие с Тарковским. Я тебе много раз о нём рассказывал. И про вырезки из газет с историями реальных людей, которые превращались в ещё более реальные сценарии, им тоже слушать не интересно. Вот и не отвлекай. Значит, взял я журнал и стал подниматься по лестнице к аудитории, где должна проходить лекция. Вот, иду я в своем сне, с журналом подмышкой… Тяжело уже в моем возрасте на четвёртый этаж без лифта… Запыхался, поправляю очки на переносице, смотрю под ноги, чего доброго не растянуться на этой чёртовой лестнице — если сам не убьешься, то сразу найдутся "доброжелатели", на пенсию быстро спровадят: "И как это он может читать лекции, если уже даже на ногах не держится". Знаешь, люди — они такие...

Ну, значит, смотрю я старательно себе под ноги, подхожу к двери, и так же, опустив взгляд в пол, шаркаю до стола у доски. Бросил на него журнальчик, присел со вздохом облегчения и думаю: "Сейчас я вам, умники, устрою пятую серию "Пилы". Будет всё, как вам нравится: батареи разгибать будете, чтобы зачёт у меня получить. Если Феллини вас "не цепляет", то и все методы приобщить к искусству хороши. Сами мне потом спасибо скажете". Размечтался, нахохлился, поднимаю взгляд на аудиторию, а там чудо-чудное: все сидят, как картонные.

Нет, вру, один такой же как я — не спит. И вот мы смотрим друг на друга в полном замешательстве, как два проснувшихся на кинопленке персонажа: кадры сменяются, люди-картонки двигаются, меняют свои позы, даже разговаривают. А мы пребываем в большой неловкости среди них: он знает, что я не сплю и я вижу, что парень не спит. И вдруг он меня спрашивает: "Фёдор Савельевич, а зачем Гуэрра своей жене клетку без птицы подарил?!."