Хемингуэй недоделанный

У меня третий день не получался рассказ. Мне удалось написать несколько интересных кусков, но они не хотели складываться в стройную картину, и, самое главное, я не мог подвести под эти части выразительный финал.

Писать мне приходилось, выкраивая время из нашего семейного отдыха. Временами на меня наплывали мысли, вдохновение, но крепко зацепиться за это я не мог. Все время, что то мешало. То Гоша с Митей терялись и жена просила их найти. То Сева вел активный образ жизни, и мне приходилось носить его на руках или ходить с ним за ручку. На обеде, когда я выкраивал минуты свободы от повседневных забот, погружённый в написания, меня выдергивали просьбой принести чай, или арбузов. Обычно я покорно выполняю свой долг отца и мужа, поэтому на хобби время было не много. Когда же оно выдавалось — не было вдохновения, и у меня ничего не получалось.

И вот сегодня на пляже ко мне спустилась муза, я знал, как все довести до конца, как перекроить текст и даже каким будет финал. Оставалось дело за малым — найти время и освободится от бытовых хлопот. Сева, похоже, почувствовав это, быстро заснул, жена ушла с Настей пить айран с восточными сладостями, Митя и Гоша не предвещали беды — мирно играли в песке. Андрюше было проведено словесное внушение меня не тревожить. Он покорно отправился рушить мозг своими соображениями по строительству корабля моему другу Диме. Усевшись на шезлонг, я погрузился в написание рассказа. Я писал, про реку и счастье, про битву на плотах — я был погружён в мой мир. Для меня ничего другого не существовало. Где— то там в обычном мире ругались Митя и Гоша, жена не могла их успокоить и уже нервничала. Мне было все равно. Я был близок к написанию финала. Небольшая заминка, вот— вот должна была решиться и...

В этот самый момент я был бесцеремонно возвращен женой к реальности. Она словно облила меня ледяной водой, сказав: «Положи свой айфон и займись, наконец, детьми!» Наверное, она сказала это обычным тоном, но для меня это было, как удар неожиданный и подлый. Во мне как будто все взорвалось. Как будто воздух счастья, надуваемый мной таким трудом в мой воздушный шар, не удержался в нем и вырвался наружу. В сердцах я швырнул телефон на песок, оскорбил жену и, словно в тумане, со стучащимися от прилива крови висками, потащил за руки Митю и Гошу разбираться к морю. Я тащил их с такой злобой, словно вырвавшийся воздух из чистого в миг превратился в грязный, зловонный воздух ненависти и обиды. Я ненавидел весь мир, жену, детей, людей. Я мысленно прокричал, что вообще не буду писать и сотру все то, что было написано ранее. От обиды мне хотелось наказать всех. Я пообещал детям навешать тумаков и оставить без серфинга. Они заплакали. Их плач меня раздражал, все сильнее и сильнее. Я их ругал все громче и громче, они уже не плакали, а орали. Все мы наполняли новый шар, ненавистью и горем. И мне казалось: еще миг и я совершу, не поправимое. Осознание этого пришло неожиданно, как будто кто— то тихо сказал: «Остановись!» Медленно давя в себе злобу, я обуздывал свои эмоции. В душе я простил детей за их конфликт, жену за прерванный, ею мой творческий процесс, а потом мысленно попросил у них прощение, за то, что увлекшись рассказом, я не помог им наладить отношения, за свое бездействие, за свой не сдержанный гнев, и ругань. Я взял Митю и Гошу за руки, и стал наполнять наш воздушный шар новыми отношениями, где нет места, обидам, ненависти и злобе. Мне удалось их успокоить, пообещав полную амнистию и еще что то. Я попросил Гошу выслушать Митю. Он это сделал в стороне от меня. О чем они говорили, я знал, но для меня это было не важно. Главное они снова дружны.

Я взял их за руки, и мы пошли искать маму, ведь ее шар обиды и зла, был все еще с ней, и значит ей нужна наша помощь...

Мы долго искали Лару и нашли ее в беседке у ресторана. Я сразу же попросил прощение. Я пытался объяснить причину моего поведения. Она назвала меня Хемингуэем недоделанным и разными обидными словами. Я не обиделся. Я ведь уже простил, и надо чуть подождать, когда ее шарик обиды иссякнет, а он обязательно иссякнет, и все у нас будет хорошо, ведь мы любим друг друга, а любящий человек умеет прощать. Надо только подождать.