НАШ АСТРАЛ

Предвидение

Когда мне нужно было остановиться, когда хотелось мне абсолютного покоя, я вспоминала о своей второй части, обитающей в горах среди снежных просторов. Я шла на встречу с покоем. Автобус поднимал меня на нужную высоту, а дальше — ножками, приходилось одевать лыжи: дорОгой к моей второй части была одноразовая лыжня.

Среди снежного веселья одинокая хижина виднелась издалека. На горном склоне рос лес. Он был словно защитным редутом перед таинственным белым простором, приютившим домик моей второй.

Разгорячённая лыжебегом, с красным холодом на щеках и подбородке, я подъезжала к скрытой в сугробах маленькой двери. Моя вторая с улыбкой на снежно-бледном лице отворяла её, впуская меня. Она всегда была рада видеть меня, а я — её.

В доме стоял жуткий мороз: моя вторая не находила нужным держать в печке огонь, она вообще не любила тепло. Живя здесь так давно, она стала частью снега и холода и не мёрзла.

Зато я не прочь была согреться. С безмолвного согласия моей второй я оживляла печку. Моя вторая, с моего безмолвного согласия, исчезала. Я не ведаю, куда она направлялась, но могу предположить, что она спешила в тот лес на склоне. В нём естественно и свободно жили дикие звери. В сумерках к нашему со второй домику придёт, как всегда, компания моих знакомых (косвенно, конечно же) волков.

А пока я могла насладиться одиночеством и покоем. Печка яростно, с хрустом, выполняла свою работу, в результате чего, совсем скоро, в домике становилось тепло, даже жарко. Я снимала верхнюю одежду и принималась хозяйничать: вынимала из рюкзака съестные припасы, термос, посуду; расставляла всё это на столе, предварительно протерев его. А когда к чаепитию всё было готово, — приступала к чаепитию. Под треск влажных дров в печке я задумчиво потягивала из массивной чашки горячий ароматный чай вприкуску с моими любимыми шоколадными конфетами. Иногда я смотрела на огонь, иногда — на солнечно-голубой свет за запотевшим окном. Потом я одевалась и выходила на улицу — провожать за горизонт огромное красное солнце. Вернувшись в дом, я подсаживалась к печке и долго наблюдала за тем, как огонь кушает дерево. Цвет за окном становился интенсивно-синим. Наступали сумерки — время волков.

Тишина вязкой прозрачностью медленно стекала с потолка и стен хижинки, заползала в моё сердце, стремясь остановить его. Я начинала ясно осознавать, что вокруг меня нет ни единой человеческой души, что я здесь совсем-совсем одна. Моя вторая не возвращалась. Она всегда в такой час оставляла меня одну, не желая, наверное, делить со мной древний страх неизвестности ночи. Да ей он и не был знаком, ведь она жила здесь так давно, что сама стала и ночью, и днём.

Тишина… Тишина… Треск тлеющих углей в печке. Я подбрасываю новых поленцев в печь — веселье огня. Но снова сильная тишина одерживает победу.

Заворожённая тишиной, я всё ещё продолжала её слушать, когда рядом с окошком хижины раздавался хруст снега. В этот миг гипнотическое воздействие тишины прекращалось. Я прислушивалась уже к реальным звукам: рычанию, повизгиванию, хрусту снега. Это пришли мои знакомцы, небольшая компания волков. В своё время мне удалось их рассмотреть. Стая численностью семь носов, по внешнему виду — молодые, без деления на альфу и омегу. В общем, они мне нравились. Опасные, конечно, ребята, головорезы, наверное, но мне хотелось с ними задружиться. Для этого я привозила им мясо. Не сырое, а уже хорошо сваренное. По моей просьбе, приготовлением мяса занимается мама. Потому что я терпеть не могу сырое мясо! Мне отвратительно его трогать, мне отвратителен его запах. Не знаю, почему. Может, потому, что я узнаю в нём себя через несколько лет?.. К слову, если хотите моего обморока, ловким движением фокусника достаньте упаковку сырого мяса и попытайтесь вручить её мне…

Возвращаюсь к волкам. Услышав их, я брала пакет с варёным мясом и, трепеща, выходила в вечерний мороз. В момент, когда я открывала дверь, от неё быстро отбегали за угол дома. Там волки замирали, прислушиваясь и приглядываясь ко мне. А я бросала мясо в снег, как можно дальше от двери моего пристанища. Волки неслись на пир, уже не замечая меня. Они расправлялись с моими дарами и убегали прочь. В этот момент я, видимо, сходила с ума и начинала кричать им вслед пожелания счастливого пути и мира их достойному волчьему роду.

За волками приходили звёзды.

Всю ночь я наблюдала их таинственный пересвет, лишь изредка забегая в дом погреться, испить чайку да подбросить дров в печку.

Ближе к восходу я начинала собираться в обратный путь. Когда всё было готово, и зАгнутые носы моих лыж уже смотрели в правильном направлении, возвращалась моя вторая. Она улыбалась.

Снежного человека я так и не встретила, но это не значит, что его нет.

МИК АНОТЭР — известный в мире театральный актёр. Место службы — Государственный театр ЮАР. Кроме того, известный телевизионный деятель. Происхождение: итальянские и германские корни.

ЛИЛЯ — самонадеянная девчонка из России, каким-то способом сумевшая осознанно проникнуть в Астрал.

Начало общения

— Привет!

— Откуда сей голос? Голос?..

— Не бойтесь.

— Может, выпил лишнего? Джим ведь предупреждал — «пора прикрыть этот твой «кабачок у Мика Анотэра».

— Правильное предупреждение от правильного друга.

— Господи!!! Кто это? Что это за звуки в моей голове?! Я заболел, я сошёл с ума, конец моей карьере!

— Не конец. Да успокойтесь Вы уже! Здоровый мужчина. Истерики не для Вас, скорее для меня. Я так трудно к Вам пробивалась.

— Да кто ты? Кто-то шутит? Фух, ну точно, о да, да, да! Это розыгрыш!.. Джим? Джимми, вылезай из укрытия и вытаскивай этот миленький голосок. Мики хочет с ним познакомиться!

— Ваш домашний питомец и то умнее Вас.

— Джиим! Ты куда засунул свой хитрющий зад?

— Попробуем ещё раз. Привет, МИК АНОТЭР.

— Я знаю все твои сумасбродства, Джим. Это, конечно, смешно, но такое уже было. Покажись на свет божий!

— Ну, ладно. Не сегодня.

Пока!

— Зачем Вам доктор? Зачем этот психиатр?

— Я спокоен. Я спо-ко-ен.

— И я спокойна. Я спокойна за Вас, потому что Вы вполне здоровы, только, как сами признались, излишествуете со спиртным иногда (да что там иногда, — частенько).

— Я спо-ко-ен. Глубоко дышать.

— У Вас красивая комната.

— Я не нервничаю! Я спокоен.

— Глупо так реагировать. Не открывайте рот, если опять собираетесь сказать это ваше «Я спокоен».

— Я ОЧЕНЬ спокоен.

— Да-а. Началось моё прозрение по вашу душу. Это первый удар: он трус. Театральный продукт, блин.

— Блин? Нет, нет, не слушать. Дышать. Я спокоен.

— Привет психам!

— Доктор, это опять! Оно, оно. Она, в общем, этот голос снова пришёл!

— Мик, для начала успокоимся. Кто пришёл, объясните.

— Разве… разве Вы его не слышали? Она только что со мной…

— И с доктором.

— … и с Вами поздоровалась.

— Мик, чей это голос? Он знаком Вам? Мужской, женский, детский, молодой, старый?

— Некоторые доктора-психиатры, на мой взгляд, сами являются психами.

— Мик? Почему Вы не отвечаете на мои вопросы?

— … Они заразились от своих пациентов. Мик, будь добр, встань с этого профессионального психиатрического кресла, освободи место для настоящего несчастного больного. Ты здоров. Может, хватит…

— За-мол-чи!

— Спокойно, Мик, спокойно. Нате-ка, выпейте вот эти пилюльки.

— «Пилюльки». Докатился, мужчина, с тобой разговаривают, как с жертвой стресса.

— Спасибо, доктор. И простите, это я не Вам грублю.

— Голосу?

— Угу. Что за гадость?! Таблетки — гадость какая-то.

— Зато сейчас Вам станет лучше. Итак, Мик, продолжим. Опишите голос.

— Это женский голос. Он мне не знаком. И, доктор, я не уверен, что она говорит на английском. Но я её понимаю, доктор. О, Боже! Я болен! Вылечите меня, доктор!

— Тише, тише, вылечу я Вас, Мик. Скажите мне, откуда раздаётся этот голос, как Вы его слышите?

— Он такой отчётливый… Странно мне, что Вы его не слышите. Ну же, Фрэд, прислушайтесь. Сейчас она вновь что-нибудь мне скажет.

— Мик, доктор Фрэдди Крюгер меня не услышит. Только тебе предназначено меня слышать. Понял?

— Слышали, доктор, а?! Каково, а?!

— Мик, простите, но…

— Понял. Вы не услышали её.

— У меня кончается время. Я должна возвращаться. Всё, что я сейчас попросила бы…

— Мик? Не молчите, давайте поговорим.

— … всё, что мне сейчас надо, так это то, чтобы ты из истерики превратился в мужчину. Пока!

— Ну, как Ваше самочувствие? Опять «я спокоен»?

— Моя голова без меня разговаривает…

— Мик, уберите руки от спиртного! Все беды от него.

— Спасибо за заботу. Кто Вы? Вы призрак, чей-нибудь умерший предок?

— Я не призрак. Я живой человек.

— Да что Вы говорите! Живой человек! В моей несчастной черепушке поселился живой человек! Подумать только!

— Хватит, простите, лакать!

— Ваше здоровье.

— Мик, я могу Вам всё объяснить.

— Валяйте.

— Но Вы стремительно теряете человеческий вид!

— Вам налить? (целится бокалом в своё ухо)

— Мик, Вы дурак. Я в Вас сильно разочарована.

— Я тоже в себе разочарован.

— Идите спать, Мик.

Пока!

— Привет!

— О, голосок снова со мной!

— Если честно, я не хотела к Вам опять пробиваться.

— Пробиваться? Через что? Ведь Вы живёте в моей голове! Через что Вы там пробивались, хотел бы я знать?

— Руки прочь от спиртного! Блин, да что же это за такое! Как ни приду, — засада какая-то!

— Оk, пить при Вас не буду. Уж очень хочется услышать Ваше объяснение, которого Вы лишили меня в прошлый раз.

— Мик, я обеспокоена. Вы переставайте дружить с бутылкой, то есть лакать, одним словом.

— «Лакать». Смешное какое слово. Вы, к слову, на каком языке в моей голове разговариваете?

— На русском.

— А-а, Москва и всё такое? Голосок из Москвы?

— Нет. Из России. В России есть не только Москва.

— С ума сойти! А что ещё там есть? А Вы там есть? Или Вы теперь основательно осели в моей голове?

— Я в России тоже есть. Ваша голова, простите за сравнение, служит всего лишь передатчиком.

— Так… А откуда, позвольте Вас спросить, я знаю русский? Почему я Вас понимаю?

— В мире есть, так называемый, Всеобщий Язык, который и позволяет нам беспрепятственно общаться. Вы «Алхимика» Пауло Коэльо читали? Прочтите, не пожалеете.

— Да-а, дела!

— Точно-точно.

— Однако любопытство моё разгорается.

— Желаете дальнейших пояснений?

— Точно-точно. Вообще то с них следовало начинать ещё в самый первый Ваш визит. Но, да, я тогда вёл себя, хм,… в общем, не повод для гордости.

— А что же я должна рассказать Вам, Мик?

— Как что? Ну-у, например, как это возможно, что я слышу Ваш голос, но не вижу Вас.

— Это возможно потому, что я сплю. В России, среди медведей. Следите за рукой.

— Извините. Что-то вдруг в горле пересохло.

— В общем, я сплю и во сне беседую с Вами. Всё очень просто.

— Я бы так не сказал.

— Мне пора.

Пока!

— Как, пора? Что это значит — «пора»?! Эй!

— Привет!

— Я не буду пить! Рассказывайте всё до конца. И где Вы, собственно, шлялись, простите, эти два дня?!

— У меня была бессонница. И, прошу Вас, повежливее, пожалуйста.

— Чего замолчали?

— Хочу спросить Вас. Вы никому обо мне не рассказывали?

— Нет. Доку сказал, что в последнее время пил много. В общем, не считая моей домашней ящерицы, о Вас никто не знает.

Вас это устраивает?

— Устраивает. Однако, Вы сегодня агрессивны.

— А это Вас, голосок из России, уже не устраивает?

— Нет. И даже хочется спросить, в чём причина Вашей агрессии?

— Действительно, в чём?! А как Вы считаете?

— Не знаю. Я только что уснула, поэтому не в курсе Ваших дел.

— Ok, я, в отличие от Вас, не поскуплюсь на объяснения.

— Уж лучше бы поскупились…

— Не перебивайте! Нет, я так не могу разговаривать! И, собственно, с кем я вообще разговариваю? Нормальная такая сценочка, оцените: сорокалетний здоровый мужчина сидит посреди своей комнаты (красивой, как Вы раньше заметили) и беседует с… даже не знает, с кем! С воздухом! А как Вам понравится ещё такая сцена: этот же самый сорокалетний мужчина в течение двух дней (заметьте, как раз тех, когда Вы изволили не спать) сидит в своей комнате, перемигивается с ящерицей и время от времени заговорщическим тоном сообщает ей информацию примерно следующего содержания: «Зеленее окраску, подруга! Она сейчас появится. Россия очень далеко. Попасть в мою голову точечным ударом из далёкой страны — дело не шуточное, подруга!» Каково, а?

— Вы что, скучали?

— Подождите перебивать, я ещё не закончил! Вам всё известно. А вот мне обо всём приходится догадываться. Ну, хорошо, я смирился с одним Вашим объяснением, я могу это теперь понять.

— Что именно?

— Ну, Вы спите, там, у себя на родине, и одновременно, то есть во сне, беседует с жителем ЮАР, который не спит. Так?

— Так точно, Мик.

— Отлично. Но, ч… т побери, как это у Вас получается? Как Вы заставили мир грёз Вам подпевать? Это невозможно!

— Извините за банальность, но… НЕТ ничего невозможного, особенно когда…

— Договаривайте!

— Извините, не буду.

— Тогда скажите, почему именно со мной Вам захотелось таким оригинальным способом установить связь?

— Не могу ответить на этот вопрос. Не нервничайте.

— Не стройте из себя психиатра! Я буду нервничать, ибо я не могу не нервничать, особенно когда мой собеседник, судя по всему, знает обо мне, если не всё, то многое, знает моё имя, видит меня, в конце-то концов, а я всех этих возможностей лишён! Короче, Вы как-то заявили, что являетесь живым человеком. А каждый живой человек имеет имя. Я логичен?

— Абсолютно.

— Так как Вас зовут?

— ЛИЛЯ. Всего доброго. Берегите нервы.

— Какие уж тут нервы… Блин.

— Привет бодрствующим юарцам!

— Привет российским спящим. Лиля, как ты оцениваешь войну?

— Да пошли они, кукловоды, которые нас сталкивают!

— Хм, а ты уверена, что они существуют? Те, кто начинает войны?

— (задумалась) Хм, твоя мысль, Мик, нова для меня. Я подумаю об этом. Но пока я считаю, что они есть. И я желаю, чтоб разбуженная ими см… ть с улыбкой киллера посмотрела в их глаза. Захватчики! Прут напролом… Всего им мало! Не ведают о Вере, Любви, безмерные пуза!...

— Жёсткие у моего голоска выражения.

— А ты сам, Мик, как оцениваешь войну?

— Ответь на этот вопрос за меня, пожалуйста.

— Человек может отказаться от участия в наступательной войне, куда его призывают безмернопузые кукловоды. Просто сказать "нет, я не пойду убивать для вас никого и ничего"

— … Согласен, без возражений.

… Пэ уходит от Тома. Уже и интервью, данное ею по этому случаю, почти готово, скоро будет опубликовано везде. Я в своём блоге тоже поделился с почитателями своей бездонной радостью.

— Мик, Пэ приближается. Она идёт по коридору сюда.

— Отойди от зеркала.

— Ты опять?!

— Шуток не понимаешь).

(Пэ) — Звонила Вэстону.

— Что он решил?

— Сын твой не против. Даже порадовался за тебя. Выразил надежду, что только см… ть разлучит нас, тебя и меня.

— Пацан мой явно злится). Я его люблю, готов всё для него сделать. Лишь бы он чувствовал меня, как раньше, когда был дитём.

— Вэстон красивый мальчик. Он быстро взрослеет. В нём начинают просыпаться качества настоящего мужчины.

— Весь в меня! Насчёт нас с тобой. Пэ, ты разделяешь надежду моего сыночка?

— Какую? Что мы будем жить долго и см… ть лишь разлучит нас?

Да! Целиком и полностью. И всяким призракам нам не помешать! Ведь правда?

— (мысленно и в сторону) Что я ей могу на это ответить?

(вслух и Пэ) Без возражений.

— Приветище!

— Лила…

— Лиля.

— А? Я так и сказал. Лила, расскажи мне, как ты добираешься до меня, как находишь.

— Ладно, поделюсь с тобой механизмом осознанного сна. Может, ты освоишь эту науку, и в полку астральных путешественников прибудет… Только учти, в Астрале все прозрачные и лысые!

Хорошо. Для начала, выключаем свет и делаем тишину, а также избавляемся от подушки и одеяла. Удобно ложимся на спину, выпрямляем руки и ноги. Далее приступаем к выпрямлению мыслей, не избавляемся от них совсем, но делаем их тихими и мирными. Продолжаем успокаиваться. В конечном счёте, состояние покоя должно быть таким, что ты перестаёшь ощущать своё тело, его нет, осталось только лёгкое тихое дыхание. Держишь себя в таком состоянии до того момента, как очень сильно захочется закрыть глаза и погрузиться в сон. Закрываешь глаза, не агрессивно думая о том, что сейчас окажешься в золотом потоке. Кстати, золотой поток — это золотая Нить спящего, соединяющая его с Астралом. Так вот, думая о золотом потоке, ты сначала представляешь золотые разрозненные искорки вокруг себя, а затем начинаешь стараться потрогать их сознанием. Плавно ты оказываешься в золотой Нити. Здесь главное не потерять волю к осознанному засыпанию. Этот этап — самый сложный, по крайней мере для меня. Вначале от меня постоянно убегала воля, лезли всякие мысли посторонние, что мгновенно вышибало мою астральную сущность из золотого потока, и я просыпалась, разочарованная и раздосадованная. Потребовался примерно год каждонощных тренировок. Знаешь, когда уже всё начинает получаться, происходит упрощение в отношениях с Астралом. Ты и астральный мир словно привыкаете друг к другу, притираетесь, начинаете дружить. Астрал начинает проявлять к тебе терпимость что ли и уже не выгоняет из-за малейшей лишней полумысли.

— А дальше? Как в Астрале путешествовать?

— Я поделюсь своим способом. Допустим, я хочу посетить тебя. Для этого, прежде всего, мне надо знать, где ты живёшь, вплоть до мелочей. И вот я представляю перед собой большой глобус. Благодаря работе сознания, он должен быть чётким, не исчезающим от любой вибрации. Честно скажу, этот глобус такой классный! Его можно потрогать и ощутить состояние окружающего мира того места, которого коснулся. Например, потрогаешь Арктику, — пальцы ощутят ледяной холод; потрогаешь океан, — почувствуешь влагу. Можно погрузить руку внутрь глобуса, но там невыносимо горячо. Можно зацепить кусочек глобуса и растянуть его, как слайм. При этом, будет увеличиваться масштаб и конкретика той местности, которую ты зацепил для изучения.

— Продолжай, пожалуйста. Как ты путешествуешь Там?

— Я нахожу на глобусе нужную точку и ныряю в неё. Вот и весь сказ.

К сожалению, Мик, мне пора. У меня скоро зазвонит будильник. Я должна соединиться со своим спящим телом без испуга и напряжения. В противном случае, то есть при «жёсткой» посадке, последствия могут быть всякими разными, в том числе и вредными для здоровья.

До встречи, друг!

— До встречи.

— Мик, что Вы делаете, когда у Вас ноет это существо, которое люди называют Душой?

— Вы будете ругаться, голосок, но я обычно напиваюсь.

— Это "лекарство" не для меня.

— С НЕДАВНЕГО времени оно стало и не для меня.

— Боже, как Она хнычет, конючит чуть ли не в голос. А ведь Ей положено сидеть тихонечко.

— Ага, вести скрытый образ жизни.

— Не рыпаться.

— Мы сами разберёмся...)

— Но Она не дремлет!

— Что Вы! Ни на минуту.

— Следит за нами.

— Уличает, заставляет испытывать угрызения совести...

— Муки творчества.

— Дилемму выбора.

— Вы мне нравитесь, Мик Анотэр.

— А Вы мне как! М-м-м)

(После паузы)

— Это не вежливо — не прощаться.

(Матушка Лизбэлла — столетняя магиня, которую Мик просил найти Лилю. Лиля сбежала тогда от ревности)

— Дочка, мы прибыли. Вот он, наш новый посетитель Астрала. Мик Анотэр, собственной астральной персоной. Ну, я своё дело сделала и со спокойной Душой вас покидаю. Не шалите тут (хотя немножко можно) и не замёрзните в этой вечной стуже!

— Спасибо, Матушка Лизбэлла. Я очень Вам благодарна.

— И я.

— Как пробудить Мика, я думаю, ты, дочка, сама знаешь. До скорого, дети мои. (Исчезает)

Мик: Прекрасное место для встречи. Э-э, такое уединённое…

Лиля: Смотри, какое количество звёзд! Все такие яркие! И небо кажется высоченным, далёким-далёким… Разве в наших с тобой городах можно наблюдать такое звёздное раздолье? Нет.

— Господи! Как всё жутко странно… У меня ощущение, что я только что заново родился. Не могу поверить: я в Астрале! О, Господи, я астральное тело! И… и ты, голосок, рядом. Я вижу тебя!

— А сколько у тебя теперь возможностей!.. ТЫ СПОСОБЕН ДЕЛАТЬ АБСОЛЮТНО ВСЁ, ЧТО РАНЬШЕ СЧИТАЛ НЕВОЗМОЖНЫМ. А самое главное — ТЫ МОЖЕШЬ ЛЕТАТЬ! Это ни с чем несравнимо.

Слушай, а давай полетаем!

— Над водой?!

— Над водой! Дай руку! На старт, внимание, МАРШ!

… Разгоняемся на полную мощность!..

… А теперь самое время убрать шасси!!!

Мик, перестань размахивать ногами! Ты не бежишь, а летишь.

— (на лице ужас) Голосок, у меня к тебе одна просьба и один вопрос. Можно?

— Давай.

— Ok. Просьба: пожалуйста, ни под каким предлогом не отпускай мою руку! Вопрос: ч…т возьми, куда девались твои ноги?!!

— Я их отключила. Для того, чтобы летать было удобнее.

— Ты похожа на маленькое привидение, на Каспера! А я тоже таким могу быть?

— Ты здесь можешь всё. Просто подумай о своём облике и измени его по своему усмотрению. Только подумай с уверенностью и решительностью…

… Получилось! Видишь, как всё легко. Молодец!

— Ниже колен я чувствую себя реющим по ветру флагом. Но это классно, действительно классно!

— Не пора ли нам увеличить скорость полёта?

— Но мы и так мчимся, как боинги!

— А МОЖЕМ — КАК МЫСЛИ. Вперёд!

— Йо-хо!!

— Нравится?

— О да! Только помни о моей просьбе! ВАУ!

… Кроме бликов мелькающих я ничего не вижу. А ты?

— Не волнуйся, мы ни с чем не столкнёмся. Мы ведь бестелесны.

— И что же? Что ты хочешь этим сказать?!

— МЫ ПРОЙДЁМ СКВОЗЬ ПРЕГРАДУ!

Снизим скорость, Мик. Прямо по курсу — ледяная глыба внушительный размеров.

… Мик, кто это пищит? Ты что ли? (хохочет)

— Я! И мне не стыдно! Свернём, пока не поздно, с её пути!

— Расслабься! Потом расскажешь о своих ощущениях!

…

— ФУХ, ну вот и всё. Хватит пока полётов. Давай посидим на вершине этого снежного замка.

(Усаживаются. Мик валится в снег, на спину, и смотрит на звёзды)

— Как чувствуешь себя, актёр Мик Анотэр?

— Спасибо, что напомнила мне, кто я. Честное слово, я уже начал считать себя Каспером.

— Каково это для тебя — проходить сквозь твёрдые предметы?

— Во льду у меня было такое ощущение, словно я нахожусь глубоко под водой. Слышалось приглушённое бурление (ну, или что-то в этом роде). Пахло снегом, сыростью.

— А красиво там внутри!

— Словно бы оказался среди миллиарда солнечных зайчиков…

— Словно бы горишь в ярчайшем белом пламени…

А бурление — это ЖИЗНЬ ЛЕДЯНОЙ ГОРЫ. В Астрале МОЖНО УСЛЫШАТЬ ЖИЗНЬ ВСЕГО.

— Боже мой! Ведь лёд, через который я прошёл, был настоящий! И всё вокруг настоящее. А мы — нет. Мы, как духи…

Лила, что такое АСТРАЛ?

— Астрал — это вид существования Души. Это мир с позиции духа, а не физиологии…

Смотри-смотри! Северное сияние!

(Долгое время сидят молча, любуясь цветовыми переливами этого чуда природы)

— Мик, нам пора. Я провожу тебя… Ты увидишь своё спящее тело. Не надо удивляться или пугаться. Всё это также естественно, как… почесать ухо.

Однажды. Баловство

… Астральная сущность Лили вошла в спальню Мика Анотэра. Что за странность? Он спал. Вообще-то, этот человек не спал днём, — факт, подмеченный Лилей уже давно. Профессия Мика не позволяла ему расслабляться. А тут…

Лиля подошла к изголовью кровати и стала смотреть на спящего Мика. Ей это нравилось.

/>/>

Ай! Лёгкий щелчок по астральному Лилиному затылку! Шок! Прикосновения к себе она не ожидала здесь ни при каких обстоятельствах! Лиля резко обернулась, сначала лицом, а после — всей остальной астральной сущностью. И как Вы полагаете, кого же она увидела?

/>/>

Астральный Мик стоял перед ней в манерной позе, изображающей героя, приветствующего толпу своих обожателей. Лицо астраломужчины выражало неописуемой наглости самодовольство, и злодей ухмылялся.

— Сюрприиз!

— Мик Анотэр, блин, колись немедленно, как ты здесь, я имею в виду Астрал, очутился?!

— Матушка Лизбэлла не устояла перед моим обаянием.

— Лжёшь. Матушка Лизбэлла не дурочка какая-то, чтобы поддаваться твоему шарму.

— Ну знаешь?.. А вот представь себе — поддалась! (начинает смеяться)

— Ты чего?

— У меня перед глазами стоит выражение твоей астральной мордашки, когда ты обернулась и увидела меня. Таких огромных глазищ я ещё никогда не видел. А как ты была мила, когда возмущением пыталась скрыть свой испуг (передразнивает): «Мик Анотэр, колись немедленно…» (Мик в новом приступе хохота)

— Так. Я разозлилась и сейчас чем-нибудь тебя, наглый дядька, огрею! Если сможешь, — спасайся!

Состроив страшную гримасу, Лиля бросилась на астрального Мика. Тот ловко увернулся, продолжая смеяться.

— Ах, какие мы ловкие! — с лукавством подумала вслух Лиля, — Ну что ж, джентльмен, посмотрим, насколько тебя хватит. Я объявляю начало военных действий!

— Прежде, чем убить меня, — догони!

Стартовала погоня. Не разбирая дороги, пролетая сквозь стены и мебель, двое астральных тел носились по дому, словно дети. Эти воители, устрой они подобную баталию в их реальной жизни, очень вероятно, разнесли бы в пыль всё в доме. По сравнению с их воплями и визгами (Лиля), рычанием и гиканьем (Мик), боевые кличи индейцев, амазонок, а также Тарзана выглядели просто шёпотом. Правда, тактические манёвры двух враждующий станов не отличались ни сложностью, ни разумностью, и напоминали тактические манёвры первобытных людей, загоняющих в ловушку всяких там мамонтов.

Но всё же это было зрелищно.

Несколько раз Лиле удавалось схватить Мика, но тот, благодаря своей лучшей физической подготовке, без труда освобождался от плена, что до невозможности распаляло его прозрачного соперника.

И вот, притаившись в очередной раз, но уже в спальне Мика, над входной дверью, Лиля поджидала своего актёра. Вскоре тот появился: проявился лицом сквозь дверь и стал внимательно оглядывать комнату. Усвоив, что неприятеля здесь, кажется, нет, Мик, крадучись, вплыл в комнату. Подошёл к своей кровати, на которой почивало его физическое тело.

/>/>

Примерно пять секунд рассматривал он этого странного субъекта. И вот этих-то пяти секундочек, в течение которых бдительность Мика была ослаблена, хватило для решения исхода битвы в пользу астральной Лили. Из своего укрытия бесшумной тенью метнулся молодой воитель к своему сопернику. Лишь вскочив ему на плечи и обхватив руками его шею, Лиля позволила себе издать страшный для чужих ушек победный клич. Вероятно, Мик в этот момент пережил себя раз пять минимум. Но, быстро справившись с собой, он взглянул вверх, где и встретился глаза в глаза с оседлавшим, а значит победившим, его врагом. Лиля довольно улыбалась, но глаза её без цензуры транслировали, что пощады пленённому не будет. Мик приготовился всё снести, но в следующий миг в спальню вошла Пэ. Растерявшись от неожиданности, Мик со всадницей на плечах ринулся через платяной шкаф в соседнюю комнату.

— (покидая плечи побеждённого) Чего ты испугался? Она нас всё равно не увидела бы.

— Да? Кто её знает. У Пэ интуиция с матушкиной может тягаться… Не пойму: что она тут делает? Сказала мне утром, что уезжает на какую-то длительную презентацию и вернётся завтра к обеду…

— Надо посмотреть, что Пэ делает, в твоей спальне. Пойдём туда тем же путём.

(возвращаются в спальню Мика)

— Мик, она тебя будит.

— И что же делать? Просыпаться?

— Да, надо б. Давай. Ты уже знаешь, как это делается)

— Да, видно, придётся. Но знай, Каспер, мне очень не хочется этого делать.

— Ладно, давай, до встречи

Мнения Бога

Звуки леса, где стояла полуразрушенная высотка, очень быстро стихали.

В какой-то момент они, пройдя стадию "через вату", и вовсе стихли.

Золотое море превратилось в чёрное небо ночи, но без звёзд и без луны.

Лиле подумалось, что это чрезвычайно не правильно, — ночное небо без облаков, однако, ни звёзд, ни луны не видно. И, словно бы извиняясь за своё недопустимое отсутствие, на чёрной сфере одна за другой начали появляться звёздочки, а потом и полная луна выплыла.

Лиля вдруг ощутила себя частью этого неба, этих звёзд и луны. Неиспытанные до сего момента ощущения лёгкости и полёта захватили её. Полёты в Астрале немного напоминали эти ощущения, но всё же астральным было очень далеко до полного сходства с переживаемыми сейчас.

Лиля сделала попытку увидеть своё тело, но ей это не удалось: ничего, кроме звёздного неба, у неё сейчас не было.

"Но как же я думаю? Чем же я вижу?!"

Додумать эту загадку Лиле не пришлось. Она ощутила ПРИСУТСТВИЕ ДВИЖЕНИЯ вокруг себя. Неужели НОЧЬ ШЕВЕЛЬНУЛАСЬ?.. Или это она сама пришла в движение?.. Ещё одна безответная загадка. Но Лиля всё же успела предположить, что ночь осталась в статике, а в движение попала она сама.

Медленно поплыли мимо стаи Галактик и огни "многоквартирных домов" Вселенных. Движение не спешило. Может, Оно желало, чтобы Лиля в полной мере насладилась красотой Космоса. Лиля перестала о чём-либо думать, решив внимать Космосу и плыть по течению Движения. Она осознавала, что здесь не Астрал, где можно было свободно распоряжаться собой; здесь был Кто-то, Кто ненавязчиво диктовал Свою Волю.

Постепенно скорость, с которой проплывали мимо звёзды, стала увеличиваться. Вот уже Лиля констатирует, что несётся по этому бесконечному миру ночи с бесконечной скоростью. В Астрале от таких гонок захватило бы дух, а здесь же — наоборот, состояние расслабленности всё более завладевало.

Не эта ли дикая скорость явилась молоком, высветлившим чёрный кофе ночи?

Звёзд стало почти не видно. Наступало утро?.. Плавно и быстро цвет пространства вокруг изменился с предрассветного, тёмно-бирюзового, на бело-йогуртовый. Белый цвет не оставался в покое: всё более и более очищаясь, он становился ослепительным.

Движение прекратилось. Во всяком случае, уловить Его признаки, находясь в окружении белой ослепительности, было невозможно.

Лиля почувствовала, что консистенция всего окружающего становится плотнее. Плотность воздуха перешла в плотность влажного воздуха; потом, как-то неожиданно запахло морозом; этот запах увеличил плотность влажного воздуха до плотности воды; завершились превращения на плотности густого йогурта. Морозный запах остался.

Тяжеленное нежелание двигаться охватило Лилю. Нет, шевелиться она, конечно, могла, ведь йогурт — это не застывший бетон. Но было приятно просто замереть в холодном белом блаженстве.

… Совсем близко от себя Лиля ПОЧУВСТВОВАЛА УЛЫБКУ… Девушка (ну, или то, что раньше было девушкой) направила свою способность видеть на то место в ослепительно-белом, которое ей улыбалось. Почему-то Лиля не особо удивилась, когда никого там не обнаружила.

… Немного правее от себя она уловила злую усмешку в свой адрес.

… Прямо перед ней проявился пристальный взгляд. Лиля ответила на него с такой же прямотой. Невидимый взгляд смутился и исчез...

— Тээк… Кто это у нас тут?

— Лиля.

— Что с тобой произошло?

— Я упала.

— Откуда? Слушай, что я из тебя клешнями тяну…Расскажи мне свою историю подробнее.

— Я оступилась на высоте разрушенного здания и упала вниз. Всё.

— Ох… А зачем ты туда вообще полезла?

— Я хотела, как руферы… Испытать их ощущения… Я совершила грех, да?

— Ты совершила глупость, да. Но я не буду за это на тебя ругаться.

— А Вы…

— Да. Как у вас говорят, «типа того».

— Я теперь только осознала, насколько мерзко и ужасно поступила, решив поиграть жизнью, которую даровали мне …Вы. Каюсь. И готова принять наказание. Простите меня, пожалуйста.

— Ну хватит уже. Я ведь сказал тебе, что не сержусь. Хорошо, что ты осознала.

/>/>

Но недовольство у меня есть, и возникло оно от того, Лиля, что ты, идя за руку с жизнью, проигнорировала многочисленные знаки и возможности, которые я, как сказала однажды мудрая матушка Лизбэлла, щедро разложил перед тобой… Как у вас говорят: «Дают — бери…» А ты почему нос воротила? Непонятно мне такое поведение…

В общем, так. В отличие от твоего тела, Путь твой ещё жив. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Да. Вы возвратите меня?!

— Ага.

— Но… Как я буду жить дальше, зная, что Вы во мне разочаровались?

— Что есть, то есть. И тебе предстоит постараться, чтобы я снова гордился тобою.

Понятное дело: мне придётся несколько усложнить твой Путь, если ты не против. Но учти: ВСЁ САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ С НЕТЕРПЕНИЕМ ОЖИДАЕТ ТЕБЯ ВПЕРЕДИ.

А теперь давай прощаться.

— До свидания, милый Господи. СПАСИБО!

— Не волнуйся, спасу. Куда ж я от вас денусь…

Через долю мига Лиля оказалась в окружении самого чёрного из чёрных цветов. Снова ночь, тишина и глубокое одиночество. Но вдруг в этих трёх величинах что-то разладилось. Чернота начала подрагивать; тишину подорвал еле уловимый гул; одиночество помялось от чьего-то приближения…

Ярко-рубиновые молнии вторглись в чёрный простор. Гул быстро нарастал. Приближение превратилось в сияющую точку вдали.

В бой вступили между собою все оттенки чёрной и все оттенки алой палитры. Победа выбрала алый флаг. Красная река неудержимо разливалась, топя чёрную армию. Гул страшнел и, наконец, перешёл в рёв. Огненная точка с беспредельной скоростью приближалась и превращалась в пламенный шар. Лиля пришла в ужас: метущееся в рамках сферы пламя летело прямо на неё.

В момент, когда огонь заглотил Лилю, она почувствовала запах земли и травы…

Завершение астрального общения

— Мик, guten Tag! Что это у тебя? Не прятать! Ёрики-лорики! Подробная карта России!

— Hello, Каспер. Господи, как же ты любишь пропадать. У тебя всё в порядке, я имею в виду твою реальную жизнь?

— Да. А что?

— Я спрашивал тут на днях старушку Лизбэллу о тебе. Она как-то мрачновато была настроена, накричала на меня, не захотела мне ничего рассказывать.

— Надеюсь, ты не заволновался.

— Не стану отрицать — заволновался. Каспер, я, наверное, очень скоро предприму небольшое по длительности путешествие.

— Куда?

— Да так, навестить одного человека.

— Твоего друга?

— Угу.

— А вот я в ближайшее время никуда из своего городка не уеду. Разве что, в соседний город съезжу, по учёбе… Я тебе, честно говоря, завидую: ты можешь путешествовать, можешь облазить всю нашу Планету… Это здорово!

— Прямо скажу: моя поездка будет вовсе не развлечением.

— Почему? Ведь ты же едешь повидать ДРУГА.

— То-то и оно. Там такой друг…

— Можно подумать, ты говоришь о неприятеле.

— У него непредсказуемый нрав, упрямый характер…

— Мик, а, может, не ездить тебе к нему?

— Никаких «аможет». Я всё уже решил.

— И когда точно ты выезжаешь? Ну,… мне надо это знать, чтобы зря не ломиться к тебе через Астрал…

— Послезавтра. Каспер, ты не обижайся, но пока действительно не надо тебе пробиваться к старине Мику.

/>/>— Уж ладно, не буду. Так и быть, Мик, дам тебе фору. Счастливого пути!

/>/>— До встречи, Лиля.

Похищение

Раннее утро. Свежее, с остывающими звёздами на нежном Небосводе, с исчезающей улыбкой месяца, с росой на листьях и цветах, с яростным птичьим гомоном. Лиля потихонечку, стараясь не разбудить родных, выбралась из квартиры в это утро.

Спортивный костюм, кроссовки, рюкзачок оранжевого цвета постукивает по спине… взгляд на часы — пять часов утра.

«Фу ты! Часы на правую руку напялила. Не порядок. Срочно надо успокоиться». Но как?! Дикое волнение, почти паника, страх — эти чувства и производные от них шесть дней подряд мучают девушку. «А вдруг мне всё начудилось?» «А что, если я спятила, поверила самой себе во всё, что набредила?» «Ну и пусть, если так. Всё к лучшему. Да! Бог знает. Да. Если ничего нет, лягу на лечение, всерьёз займусь своими нервами. А если происходящее — на самом деле!.. Сейчас вот выйду за зону города и увижу… Идите же, ноги, идите! Тьфу, вся в конвульсиях».

Автобусы ещё спали, люди — тоже, рыночные торговцы — и те ещё находились во власти золотых нитей. На улицах Лиля не встретила ни Души.

Подходя к городской проходной, она вовсю обтачивала координацию движений и мыслей от наросшего на них скоростного кружения.

Молодой солдат, которому нужно было показать пропуск, с нескрываемым удивлением воззрился на бледную горожанку. Вероятно, в голове фейсконтролёра теснилась масса вопросов, но он задал лишь один: «Ранняя пташка?»

Выйдя за проходную, Лиля сразу же и со скоростью света глянула на асфальтовую дорогу — как будто бы ничего подозрительного. Снова, но уже спокойнее, посмотрела она на трассу. Нет, ну НЕТ никого и ничего!

Лиля расслабилась. Посмаковать ситуацию прибежали мысли: «Мика рядом нет. Всё было бредом. А эта утренняя затея — лишь утренняя прогулка».

Сразу идти домой не хотелось. Лиля чуть углубилась в окружающий город лес, нашла пенёк (хотелось минут на десять-пятнадцать приземлить свой зад) и села с одной целью,… с двумя: приземлить свой зад и набраться душевных и физических сил для возвращения домой. Оттуда, где она сидела, была видна дорога. Лиля не отводила от неё взгляда. Причину внимания она старалась не выяснять…

Прошли во множестве мгновения. Лиля почти обрела равновесие. Ей уже разонравилось сидеть на пеньке и без отрыва пялиться на трассу. Через секунду она бы встала, если бы чья-то рука не схватила за плечо.

Лиля судорожно вцепилась в лапу-руку, пытаясь отлепить её — силы были кричаще просто не равны, рука не отлеплялась, и Лиля в великом ужасе обернулась-оглянулась, чтобы увидеть продолжение этой руки. Смуглый толстяк приветливо подмигнул ей, улыбнулся, ослепив крупными, выдающимися вперёд зубами, и спросил: «Вы Лила?»

— Уберите, пожалуйста, руку, мне больно, — южанин послушался.

— Да, меня зовут Лиля. Но Лиль много, и я не та, которая Вам нужна, извините. Угу, хорошо.

Лиля сделала попытку встать с пенька, но незнакомец без труда обломал эту затею. «Ну вот и всё. Приключение на пятую точку найдено», — констатировала не вслух девушка.

Толстяк, склонив голову набок, хитро улыбаясь, смотрел на Лилю, а потом сказал: «Ты тот самый Лила. И ты поэтому пойдёшь со мной». Он схватил девушку, перекинул её себе через плечо, как какое-нибудь полотенце, и, не спеша, вперевалочку, поплёлся в лес. Лиля завизжала извечное «Помогите!», надеясь привлечь внимание солдат с проходной. Она знала, что кто-нибудь из них должен был её услышать: пень, на котором девушка нашла своё несчастье, находился совсем близко к контрольно-пропускному пункту. Странно было, что помощь не пришла. А, впрочем, ничего странного: это только в книгах и в кино все герои, а в жизни все трусы и опасаются за собственную шкуру. Солдаты наверняка услышали крики о помощи, но предпочли невмешательство в чужой страх, чтобы он не стал и их собственным.

«Отпустите! Пожалуйста, отпустите! Ну отпустите! Ну пожалуйста!» — молила Лиля. Она больше не кричала, так как от ближайших людей толстяк унёс её на порядочное расстояние.

Вскоре похититель остановился и указал на просеку, сопровождающую высоковольтную линию электропередач. Там, нахлобучив на себя берёзовые ветви, бликовали на солнце три автомобиля-внедорожника. Все они были чёрного цвета, с густо-тонированными окнами.

Толстяк спустил Лилю на траву и подвёл совсем близко к машинам. Сыграть в бесстрашие у неё не получилось: льдинку самоконтроля жарко обдало слезами.

Дверь среднего внедорожника открылась. Лакированный ботинок блеснул на солнце. Ухоженная мужская рука с перстнем на мизинце легла на верх дверцы, помогая телу выбраться из салона. Стройная фигура в чёрно-бордовом, по силуэту, костюме классического покроя предстала перед девушкой. Мужчина снял солнцезащитные очки и ухмыльнулся.

«Привьет!» — услышала Лиля узнаваемый голос.

— Она? — по-английски спросил у Мика толстяк.

— Прекрасно, мистер Ноче. Не подвёл. Конечно, это она. Я её всё-таки из тысяч узнаю.

— Грузить? — опять спросил любопытный толстяк.

— Погоди, мистер Ноче. (обращаясь к Лиле) Я гляжу, ты не рада нашей встрече? Не понимаешь по-английски? Мистер Блюминг! (Из первого автомобиля вышел худосочный тип благородного вида.) Поработай переводчиком. Ты рада нашей встрече?

— Да. Но почему всё так?

— А как?

— Грубо. Мне было очень страшно. Это, по-твоему, нормально?

— Ну-у, может, и не совсем, но мне так нравится. А мистер Ноче был с тобой груб?

— Не совсем груб, он похитил меня. Это не хорошо.

— (подходит к девушке вплотную) Это действительно не хорошо. Но мы встретились. Наконец-то я вижу перед собой реального человека, посмевшего своими мистическими фокусами нарушить мой покой. Да, я теперь имею возможность реально до тебя дотронуться (с силой ударяет ладонью по руке Лили, берёт в руки и с презрением рассматривает её косу, согнутым указательным пальцем проводит по щеке), реально с тобой говорить. Вот ты вся передо мной.

Лиля развернулась и быстро пошла в сторону родного города.

— Свэн, Льюис! (Из третьей машины на свет Божий толсто вылезли два атлета-тяжеловеса с одинаковыми личинами вечно хмурого выражения.) Упаковываем девчонку.

(Мик перевёз Лилю в Москву, и, до самолёта, все поселились в гостинице.)

…Лиля опустилась на пол перед дверью в номер, только что запертую Миком. Она попала в западню, в ловушку, и выхода ей пока не представлялось. Мик сел на кресло и в упор воззрил синие очи на похищенную. Он улыбнулся, но не хорошей улыбкой. Встал, подошёл к девушке, опустился с ней рядом так, что сжатые колени Лили оказались в тисках его согнутых ног. Лиля попыталась отстраниться, но Мик не позволил. Лиля опустила голову в колени. Мик дотронулся до волос девушки, взял её косу и начал расплетать. Лиля дёрнулась, резким движением рук отбросила руки Мика.

— Теперь мы, ты и я, в настоящей жизни! Понимаешь?! — закричал актёр по-английски, — Астральный язык не действует! Это хорошо! Зато есть вот этот! Как тебе он?!

Быстрым, ловким рывком Мик схватил Лилю за волосы и облизал ей лицо. Лиля завизжала и с неожиданной для себя силой и хваткой вцепилась в шею актёра, отталкивая его от себя. Мик не сразу опомнился, но почувствовав, что не способен дышать, без усилия расцепил руки Лили, поправил ворот рубашки и галстук, сделал серьёзное лицо и импульсно толкнул Лилю в грудь. Она упала на пол, от боли зажмурилась, её стошнило. Мик поспешно встал, брезгливо морщась, перешагнул через скорчившуюся девушку и вышел из номера, заперев дверь снаружи.

Мик был груб и жесток в дальнейшем. Привезя Лилю на свой океанский остров, он поселил её в береговой хижинке.

Хижинка

Лиля играла на пианино. День замирал, тихо передавая вечеру власть над всем живым. Океан, разморённый солнцем, нехотя выплёскивался на песок. Могучая аура его дыхания стала прозрачнее и глуше. Наиприятнейшая теплота приближающихся сумерек плавно сменила тропическую жару. Собравшееся на другую сторону мира солнце источало розовый свет. Свет вплывал в окна хижины. Всё вокруг зарумянилось.

Закончить игру на пианино Лиля решила старинной русской песнью. Фортепианные звуки и голос девушки сделали так, что бамбуковая хижина наполнилась голубой прохладой берёзового леса, раздольем медовых полей… Деревянные домики у тихой реки; бородачи-мужчины и длиннокосые женщины, — загадочная диковинная сказка русской старины, древнего уклада жизни почти осязаемой грёзой поплыла по хижине, а через окна — к океану, по пути взрывая своей необычностью всю массу господствующего в этой части Земли тропического. Песня не была грустной, но не была и разухабисто-весёлой. Спокойная, завораживающая мелодия призывала в гости рассветную тишину.

Как по морю

Морю

По синему морю

Раным-рано

Ранёшенько

Плывут

Восплывают

Четыре утёнка

Раным-рано

Ранёшенько.

Как по лугу

Лугу

По зелёному лугу

Раным-рано

Ранёшенько

Идут

Выходят

Четыре парнечка

Раным-рано

Ранёшенько.

Закончив пение, Лиля легла щекой на гладкие клавиши и закрыла глаза.

И вот, в положенный час, светило ныряло в океан. Являлась темнота. Звёзды спокойно разговаривали в высокой чёрно-синей сфере, прошивая чёрные волны океана тонкими серебряными чёрточками. Ближе к горизонту звёзды размывала тёмная синева, искрящаяся таинством рассвета на противоположной стороне Земли.

Космос и Лиля смотрели друг на друга. Очень тяжело было маленькой песчинке Лиле пропускать через себя мощный поток энергии красоты Вселенной.

Иногда Мик приезжал к Лиле. Держались они встречами отстранённо. Однажды Мик устроил для Лили сюрприз: пригласил африканскую музыкальную группу. Ночь двигалась в лад с костром и извивами Музыки и тел людей. Во время разгула Африки двое музыкантов поняли, что Лиля в неволе, и захотели помочь ей покинуть остров Мика, чтобы вернуться домой.

… Лиля очень медленно ступала босыми ногами по истоптанному песку. Она вспоминала сегодняшнюю ночь. Лиля нарекла её "африканской ночью". Африканские песни, африканские танцы-трансы, ввергающие человека в промежуточное состояние между см-тью и жизнью… Лиля улыбнулась: она отчётливо припомнили свои ночные деяния. Девушка приняла самое прямое участие в ночном танцевальном буйстве. Она танцевала не менее яростно и эмоционально, чем дети Африки, вместе с ними пела, пытаясь постичь и соблюсти правила их песнопений.

Когда её силы иссякли (в этот момент Лиля прыгала в обнимку со своими ночными друзьями), организм девушки перелистнул перенасыщенную страницу и начал своё функционирование с белого листа. У Мика так не получилось, и он с большим удивлением наблюдали за тем, как Лиля осваивает африканские барабаны. Темнокожие барабанщики с одобрением слушали представления девушки о ритмах Африки.

К шести часам утра празднество завершилось.

Проснувшись в восьмом часу этого же утра, Лиля почувствовала, что отдыхотерапия прошла удачно. Есть не хотелось, всё тело болело, но Душа пела от благодати.

Лиля вышла на океанский берег, где её поджидал один из решивших ей помочь.

Чем закончился побег

Из-за скопления валунов, которое девушка называла «Совет купальщиков», ей наперерез вышел Африканец.

— Лиля, я знаю, что Вы хотели бы убежать с острова, — медленно, чтобы девушка правильно поняла смысл английских фраз, начал он, — Я могу Вам помочь сбежать… За этими камнями — моторная лодка. Ну как, Лиля, Вы согласны? Если да, то я смогу Вас сопроводить до самого дома…

Лиля узнала в Африканце барабанщика.

— Подождите полминуты, я за рюкзачком.

…Спаситель умело вывел лодку из окружения прибрежных скал. Как только глыбы остались позади, Африканец развил ветром свистящую скорость. Моторка неслась, как угорелая.

Вдруг мужчина выключил зажигание.

— Залезайте под брезент, …сюда, так, …накрывайтесь полностью. И не дышите. Нас засёк курсирующий патруль острова.

Общение с патрульными, слава Небу, было недолгим. У Африканца вежливо спросили, кто он и зачем здесь. Тот вежливо объяснился, мол, я гость Мика, музыкант, с разрешения хозяина рыбачу. Ему пожелали богатого улова, присоветовали места с хорошим клёвом и оставили в покое. Когда стрекот патрульного катера исчез, Лиля высунула нос из укрытия.

— Теперь мы минут на двадцать в безопасности.

— Я вижу, Вы всё предусмотрели. Спасибо.

— Моё имя Ка́сия А́пи, — Африканец раскурил сигарету, Лиля заглянула в ведро для улова.

— Оставайтесь под брезентом, Лиля. Мало ли, мне бы в Небо? Вас могут увидеть в бинокль. Можно я на «ты»?

… — Твоя хижина стоит на востоке. Хозяйство Анотэра — на западе. Туда мы и держим путь.

Лиля встрепенулась, широко посмотрела на Африканца; она хотела опротестовать это единоличное решение, но от потрясения связная речь растворилась.

— Да ты успокойся. Слышишь, Лиля, у меня есть план, — продолжал Ка́сия А́пи, — Анотэр пригласил нашу музыкальную группу на остров. Через три дня время нашего пребывания заканчивается и мы возвращаемся в ЮАР. Я договорился с моим руководителем (помнишь того старичка, который на обряде подходил к тебе? ), что мы выручим тебя да освободим, мне бы в Небо, из плена, да поможем вернуться домой. Мы спрячем тебя и вывезем с острова.

— Во сне часто бывают волны надежды. Они накатывают, ты радуешься, а после — их и след простыл.

— Что? Вот ничего не понял, что ты сказала, но… Ты знаешь, что в данный момент хижинка, в которой ты жила, горит честным огнём, мне бы в Небо?

— Значит, Мик … Касия, это безгранично плохо. Мик…

— Ты хочешь домой, я не понял?

— Хочу домой.

Касия Апи и Лиля доплыли всё-таки до запада острова, выдержав встречу с ещё одним патрульным катером.

Лиля не смогла увидеть пристань и обозримую с берега населённость острова, потому что уже лежала на дне моторки под туго натянутым чёрным брезентом. Однако звуки, которые она слышала, говорили о том, что суеты на острове много. После одинокой жизни и шума лишь волн и леса её это неприятно трогало и тревожило.

С помощью двух или трёх мужчин Африканец пришвартовал лодку. Поблагодарив помощников, сказав несколько фраз о гостеприимстве и радушии Мика Анотэра, предоставившего ему возможность вволю порыбачить, Апи забрал из моторки удочку и ведро и ушёл прочь, исчез звуками для Лили. Она начала думать о его возвращении. Продуманность плана Касии Апи, которую можно было высоко оценить, помогала Лиле ждать. Но вот другая мысль разметала надежды девушки на возвращение домой. Лиля думала о Мике Анотэре, переживала о нём.

… Прошло много времени. Лиля уже привыкла к подбрезентовому существованию. Сердце беглянки перестало западать и пропадать, когда кто-то слишком близко подходил к её лодке. Но ни на одну секунду Лиля не переставала ждать с берега возникновения признаков обнаруженного пожара. Угли с огнём — грусть и чувство безнадёжности. Неподъёмный стыд. Раскаяние. Эти чувства её испытывали.

И вот стало походить на то, что случившееся обнаружено: мимо лодки пробежали; мужчина сдавленным от бега голосом произнёс слово "пожар"; минутами позже один пытался вкратце рассказать другому о происшествии (слушатель и сообщающий стояли далековато от Лили, поэтому ей удалось услышать обрывки слов и фраз: "сгорела хижина", "Ноче", "Анотэру сказали", "нашли" ).

Лиля подумала было выйти в Астрал и найти Мика по-старинке, но отринула эту мысль по двум причинам:

1. Для того, чтобы достигнуть Астрала, надо быть подконтрольным себе, а для этого надо быть спокойным и расслабленным. Понятно, что Лиля сейчас такими состояниями не обладала.

2. Мик как-то сказал ей, что чувствует её астральное посещение.

Лиля лежала, пытаясь понимать происходящее за бортом по звучанию. А звуки взяли и за недолго ушли в океан, — остров словно онемел.

Когда за Лилей пришёл Африканец, остров всё ещё пребывал в немоте.

”А здорово придумал Касия: в качестве пароля простучать по лодке один из вчерашних африканских ритмов." Заявив о себе, Касия Апи просунул под брезент небольшой, туго набитый мешок-торбу. Лиля развязала шнуровку и обнаружила внутри утрамбованный ворох интересных вещей. Сверху лежало чёрное, овеянное золотой паутинной вышивкой, длинное платье без рукавов и без лямок; под ним — атласная пёстрая чалма; дно мешка закрывала деревянная шкатулка, а в ней: несколько предметов африканской бижутерии, вампирские челюсти и тюбик с кремом или, …нет (Лиля открыла крышечку), с кремовой краской шоколадного цвета; на самом дне мешка приклеились друг к другу подошвами шлёпанцы. Лиля поняла задумку спасителя. А уже через минут девять из-под брезента вынырнула шоколаднокожая девушка-Африка. Она подала Касии наполовину выдавленную краску и повернулась к нему белой спиной. Африканец быстро докончил начатое Лилей перевоплощение. Девушка улыбнулась ему, сверкнув вампирскими клыками, и спросила:

— Не опашно ли вочъ чак шпокойно жжешь находишься, ведь наш могучъ увижешь?

Касия сообщил, что почти все — Там.

— Я потом тебе всё расскажу. Мне бы в Небо, смешная ты. Пойдём. Будь тиха.

Лиля тихо шла за Африканцем. Дорога туда, куда он вёл, была долгой и проходила через пляж, мимо высокой зеркальной стены, по фруктовому саду и вдоль водоёма. В странном зеркале до неба Лиля встретила ночь. Ночь помахала ладонью и запела; звёзды завибрировали семью нотами в бесконечных тональностях...

Запела сверкающая ночь. Её цвета совпали с цветами Касии и Лили и затянули их внутрь ночи. Да и осторожность помогла сообщникам благополучно добраться до небольшого дома. Лиля отметила, что постройка была трёхэтажной, стилизованной под хижину, что окна на всех трёх этажах светились, и что к балкону каждой комнаты с улицы вела узкая лёгкая лестница с перилами.

— Это гостевой дом, — сказал Касия, подтолкнув Лилю вперёд, — Наш сообщник Дэ́нсу Нгари́я.

По одной из лестниц спускался высокий мужчина. Лиля быстро признала в нём вчерашнего главу огня. А он, подойдя вплотную к Лиле, пытался признать в чудаковатой африканке миг назад упомянутую. По лицу старче пробежали, очень быстро сменяя друг друга, удивление, одобрение и еле сдерживаемый смех. Справившись с собой, Дэнсу Нгария тихо сказал:

— Молодец, парень! Ну, а теперь, живее веди её в укрытие. Я же пойду подчищу на лодке. Увидимся. Я сам к тебе приду. Пусть Лиля поест и поспит.

… В следующем вечере:

— Касия, я хочу увидеть Мика Анотэра.

— (продолжая говорить)… этой полночью тебя будут хоро… Что?

— Да.

— Дэнсу был прав. Он предупреждал меня о возникновении у тебя такого желания. Но скажи мне, Лиля, зачем? Ты не хочешь отсюда выбраться? Не хочешь домой?

— Я тайно хочу его увидеть.

— Лиля, мы с Нгария полагали, что ты умная девушка. Мне бы в Небо! Лиля, давай я уточню, нет, не так, давай я спрошу у тебя: ты хочешь сбежать от Мика Анотэра или нет?

— Хочу, хочу! Но… на́до мне его увидеть напоследок.

До часа п-н оставался тоже час. Апи зашёл в спальню.

— Одевайтесь скорее и гримируйтесь также, как в прошлый раз. Анотэр у себя, — натянуто и обиженно.

На улицу Лиля и Касия спустились по балконной лестнице. Внизу их поджидал Дэнсу Нгария. Он тихо сказал, что на балконе третьего этажа курит Фулазэла, смотрит на них, поэтому головы вверх поднимать сейчас не стоило бы.

— Скажем, коли спросит, что это была твоя воздыхательница Саманья, — и с волнением, — Ну, идите, идите быстрее.

Перед тем, как повернуться к молодым людям спиной, Нгария «стукнул» Лилю обвиняющим взглядом.

Касия:

— Через гараж, вон по той спиральной лестнице, видишь?..

— Угу.

— … поднимешься на второй этаж. Ни в какие двери не заходи! Иди сразу на террасу, которую видишь сейчас над собой. Видишь стеклянную дверь?

— Ага. Через неё я смогу наблюдать.

— Если Анотэр решит выйти на террасу через эту дверь, то...

— Я спрячусь за декоративные растения. Ладно, побегу.

Мика Анотэра не надо было долго высматривать. Он стоял перед гигантским зеркалом и застёгивал пуговицы на рукавах чёрного цвета рубахи. При этом он громко насвистывал какую-то мажорную мелодию. На лице его не было печали, тоски, грусти никакой. Во всём его облике читалось безмятежное настроение. Покончив с пуговицами, Анотэр расчесал волосы, сморщил нос в знак неудовольствия, разлохматился и снова причесался, после чего зафиксировал удовлетворивший его результат лаком. На минуту актёр исчез за двойной дверью из мутного, нежно-розового стекла. Появившись в комнате вновь, он что-то сам себе говорил, жестикулируя (в одной руке Мик держал широкий чёрный ремень для брюк). Но вдруг он резко остановился, быстро подошёл к зеркалу и опять принялся что-то говорить, меняя выражение лица с трагического на очень трагическое. Было похоже на то, что актёр Мик репетирует роль. Нет, в самом деле, точно! Это была репетиция! Минуты текли, а Мик всё болтал и болтал, уставившись в зеркало. Наконец, он закончил эту игру, вспомнил про ремень в руке, застегнул его, оглядел себя, одёрнулся, пару раз сбрызнул шею духами в бликующей склянке, привёл в порядок туалетный столик и сел в кресло, обитое хищной тигровой тканью. До полночи оставалось недолго.

В комнату вошёл Ноче и раболепно приблизился к тигровому креслу.

Но что стало с Миком?! Он весь обмяк, обрых, растёкся по креслу, голова его повисла, подбородок соприкоснулся с грудью, губы приоткрылись, глаза остекленели. В общем, можно было подумать, что Мик очень сильно не в себе. Он протянул Ноче руку. Южанин бережно помог актёру подняться. Оба медленно, из-за странного неравновесия Мика, направились к выходу. Дверь за ними закрылась, время для Лили затормозило и разрушилось. От того, ЧТО она вдруг поняла, её тело забыло о себе. Полное оцепенение. Никаких мыслей, кроме одной солирующей-пульсирующей, словно эта мысль одна и жила вместо Лили.

" Актёр, играющий всегда, а не только на сцене или на съёмочной площадке. Я роль в его реалити."

Касия и Лиля вернулись в гостевой дом. Лиля ушла в свою спальню. Открыла окно, чтобы мочь спокойно дышать: запах лимона и мяты теперь угнетал.

…Два часа ночи. Через десять часов Лили не будет на острове Мика. Не терпелось поскорее очутиться в барабане, куда она будет спрятана.

… Четыре часа ночеУтра. И Лилю повлекло к океану. Не облачаясь ни в чьи наряды, одетая в свой спортивный костюм (в котором в этот же час несколькими неделями ранее вышла из родного дома), она потихоньку спустилась с внешней лестницы, ничего теперь не опасаясь.

За домом начиналась дорога из белых, фосфоресцирующих во тьме плит. По ней Лиля пошла, волнуясь от скорой встречи с океаническим простором. Путь был дольше, чем представлялось, но его окончание не разочаровало. Жёсткость плит перепрыгнула через бордюр и перешла в мягкость песка. И… вот ОН! Волнуемый звёздами и ветром, водный Космос-Океан.

Океан что-то говорил. Лиля не могла понять, но ей было достаточно чувствовать и принимать его мерный мощный гул. Душа, отражая волны, перешла в волновую сущность и выплёскивалась в такт и навстречу океанским. Накаты волн парили над сушей солёным теплом. Океан всю ночь ел Космос, насытился Им до дна и, от щедрот, делился Космосом со всеми голодными. С Лилей тоже делился.

Где проходила линия, разлучавшая Небо и волны, среди иссиня-чёрного загорелся свет розовой пыли. Значит, скоро из воды вырастет Солнце, если его отпустит Восток.

… Восток отпускал Солнце. Его алое озарение выглянуло из-за дальних океанских волн.

Горизонт салютировал розовой пылью. С каждым мгновением розовость напрягалась и сочнела. Набрав цвет переспелой малины, она стала приглашать к себе фиолетовые, нежно-зелёные, золотые и серебряные свечения. Небо застелило себя атласом в переливах цветов нежной пёстрости.

Ночные звуки, уставшие, соскучившиеся по дому, покидали пространство, пространство Звука и времени. Дневные — ещё не проснулись. На воле осталась лишь ТИШИНА — межзвуковая связующая жидкость, переносящая в своих глубинах разные по сущности и возрасту энергии. ТИШИНА — благословенный закон Природы.

От наслаждения Лиля закрыла глаза. Она уже начала развеиваться и подниматься на океанском тепле и ветре в розовое Небо, но тяжёлая капля испуга нарушила, исказила чистую гладь блаженства: где-то рядом послышался топот и частое дыхание бегущего человека. Лиля обернулась. В приближающемся атлете она узнала Льюиса — подельника Мика в её похищении, а также телохранителя актёра. Льюис тоже увидел девушку и притормозил утреннюю пробежку...

Короче, Лиля от страха придумала стать привидением, вышедшим из волн; Льюис по-звериному испугался и убежал. Послав Океану воздушный поцелуй, Лиля тоже рванула так, что пляжный песок долго возмущался, прося у ветра помощи в расставлении песчинок столь же красиво, как и было до всех этих диких людей.

Льюис рассказал о привидении Ноче, Ноче — Мику.

Лиля в то утро напугала ещё двух мужчин: Касию Апи и Дэнсу Нгария. Они боялись провала их плана и своего провала в случае, если обиженный ими Мик начнёт бить.

А Мик принял решение обыскать остров.

Африканцы успели-таки начинить барабан Лилей, но, пока они и вся их музыкальная группа лакомились начинками блюд на обеде у Мика (обед в честь группы и в благодарность за их выступление), Ноче опустошил барабан в багажном отсеке судна.

"Мне бы в Небо!" — расстроился Касия Апи при виде воздуха внутри барабана.

Через неделю Африканец уже ни о чём не вспоминал и снова, как ливень, стучал по барабану на выступлениях в ЮАР и на гастролях.

На объяснительной беседе у Мика Лиля выразила желание работать — помогать в конюшне, раз такое дело и ей предстоит ещё что-то пожить здесь. (О лошадях в хозяйстве Мика ей рассказал Касия, побывавший на экскурсии по острову.) Мик, посидев пару минут в кресле, пока не прошло удивление, включился в игру и предложил Лиле поработать у него личным присно — приготовителем сновидений. Но заметил, что Лиля больше не голосок. Обиделся и освобождённым джинном выкурился из всех своих сценариев.

Индейцы

…Электронные часы на полке с книгами пикнули, оповестив о том, что вечер достиг седьмой человеческой отметки времени. Через десять минут входная дверь хлопнула, впустив движение и мужские голоса. Я встала с пледа, расправила складки на нём, собрала силы бесстрашия и воли, сжала кулачки и, как «… разбежавшись, прыгну со скалы…», ринулась в коридор.

У входной двери остановились трое больших мужчин. Кажется, они пребывали в нерешительности. (И, кажется, их успели оповестить о новой работнице конюшни.) Я улыбнулась и сделала несколько шагов им навстречу, давя неловкость и прорывая стянутость.

— Здравствуйте. Меня зовут Лиля.

Один из индейцев, помоложе остальных (на вид ему было год-три за пятьдесят), улыбнулся в ответ и тоже представился:

— Здравствуй. Я Талум Ска-дук. Ска-дук через чёрточку.

Самый возрастной индеец недовольно глянул на Талума, опустил уголки губ и тихо, мрачно пробурчал своё имя:

— Марк Тохома.

— Ну, а я Антуан Джексон, — назвал себя третий индеец.

Дверь снова открылась. Вместе с ветром и теплынью в коридор ввалился Мик Анотэр. Оценив ситуацию, он лишь торопливо поздоровался с кем-то неопределённым, заглянул в себя, а после добавил: «знакомьтесь, не буду вам мешать» и смылся. Через секунду он снова заглянул, как двоечник на алгебру — без желания заходить в класс, — сказал, чтобы мы шли на ужин, и опять убежал.

В коридоре сильнее заслоились всеобщая неловкость и недовольство Марка Тохомы. Он без слов пошёл к жёлто-зелёной двери.

— Минут через семь будем выдвигаться на ужин, — предупредил меня Талум, — Не опаздывай, а то не найдёшь нас в толпе.

Антуан Джексон ободряюще улыбнулся. Оба, и Талум, и Антуан, были приветливы, но не намного отстали от Марка Тохомы в исчезновении.

Я не уходила из коридора. Вскоре Марк и Антуан ушли на улицу.

В коридорном окне я увидела луну, еле утвердившуюся на ещё солнечном чистом вечернем Небе. Наверное, я не рационально использовала отведённые семь минут, глядя на солнечно-лунное Небо.

Талум вышел в коридор и прежде, чем закрыться в другой комнате (кажется, кухне), предупредил меня, чтобы я оделась потеплее.

— Кухня, о которой я говорил, находится пойдём покажу, где.

Он вывел меня на улицу и показал рукой на линию пальм. Меж стволов я увидела рыжие блики множества хаотично друг относительно друга расположенных костров. Со своей точки я насчитала…сбилась сколько.

— Костров бывает ещё больше. Это самое начало ужина. Так мы едим здесь: не за столом, а за костром…

Из домовой кухни Талум выбрался нагруженным пакетами с едой, а я уже одела спортивную кофту, и мы выдвинулись на ужин-приключение.

…Отведать Приключение… Приключение — редкое «блюдо» в моей прежней реальности, но здесь…— каждый миг есть Приключение. Здесь приключений я столько вкусила, что на следующие сто жизней хватит…

Костры и костры, весёлые огненные шатры!.. Текущие жаррекой шатровые стены костра… Вокруг каждого такого костра-шатра и по всей поляне суетилось множество народа. Люди на разных языках громко переговаривались друг с другом, смеялись, где-то кто-то азартно спорил, где-то кто-то играл на гитаре, и несколько голосов, создав нужную полифонию, пели песню о ночной поре.

С Талумом здоровались люди, Талум здоровался с людьми, у некоторых костров его окликали, у некоторых — останавливали, у некоторых он останавливался сам. Наконец, у небольшого костерка, я разглядела Марка Тохому и Антуана Джексона.

…Ужин под звёздами среди огней!

Приготовленный на костре суп и картошка по индейскому рецепту оставили дорогие воспоминания в памяти аппетита, а кофе с дымком костра на малое время потеснил на пьедестале не в меру любимые мною шоколады. А ещё я объелась сыром: макала его в мёд и хомячила. Липкие мокрые пальцы сушила теплом костра…

Талум, Антуан и Марк Тохома начали внушать мне доверие.

Жаль, что они не носили свою национальную одежду. Было бы так красиво! Так легендно!

Когда в тот вечер мы, отужинав, сидели у костра, к нам то и дело подходили люди из других кружков.

— Смотрины четвёртого конюха, — хохотнул Антуан Джексон, спровадив нового любопытного — достойную даму, — снабдив её коробочкой со специями, якобы за которыми она приходила.

А вообще, Антуан Джексон, как я поняла, был главным поваром, Марк Тохома был главным едоком и блюстителем огня, а Талум (ещё не запомнила его следующее имя) осуществлял общение с людьми на этом кухонном поле.

Я слушала разговоры кухонного поля. Некоторые были так живописны, так художественны, словно книга создавалась здесь и сейчас, как импровизация в музыке…

…ЖИВОЕ ОБЩЕНИЕ. ЖИВЫЕ СЛОВА ЛЮБВИ, ДРУЖБЫ, УЧАСТИЯ… Живые, то есть, как и всё, проживающие настоящебудущее и скапливающиеся в прошлое. Вот такие речи, такое общение — ЖИВОЕ. СВОБОДНОЕ, НЕ ОБЪЯТОЕ БУКВАМИ И НЕ ПОСАЖЕННОЕ НА ЦЕПИ В БУМАГУ (или ещё в какое место ЗАТОЧЕНИЯ).

…Кто-то сочинил книгу. Мы полюбили эту книгу. Когда мы раз за разом перечитываем заключённые в книге мысли и чувства, нам становится приятно от любования этими мыслями и чувствами. Но мы думаем ли при чтении и любовании о том, что то, на что мы любуемся, сидит в клетке?.. Автор когда-то поймал мысль и, чтобы лишить её невидимости, одел в слова, посадил слова на бумагу, то есть, произошла тюрьма мысли. Отныне, пойманная и материализованная в тюрьму мысль, чувство, всегда будут тихонько сидеть там, в том и только том виде, который придал им автор; будут сидеть в обозначенном месте, вместе с другими пойманными. Но у них есть Миссия: из своей тюрьмы они помогают рождаться новым мыслям и чувствам в головах и Душах читающих.

…Пиип, пиип. Сначала будильник был услышан нервами, намного позднее — органами слуха, но не органами лени. Я решила продолжить тепло пледа, да сознание, проснувшееся предпоследним, разбудило совесть. Теперь уже точно дошло, что в электронных часах пикает будильник, оповещая о наступлении какого-то часа, не позволяющего рабочим людям дальше спать.

Мне молнией показалось, что все конюхи уже ушли на работу, а я проспала начало своего первого трудового дня. Но тут в комнату заглянул индеец Талум (следующего имени я пока не запомнила) и сказал, что душевая свободна, и чтобы я бежала туда, а то скоро выходить; сказал, что шесть утра, и что к девяти надо быть в конюшне, а до этого не мешало бы чем-нибудь позавтракать.

У душевой ненароком встретилась с Марком Тохомой. Я поздоровалась с ним, но он в ответ буркнул что-то и посмотрел гордо. Мне сделалось обидно, однако я решила, что пожилой индеец такой, Какой вот Такой, и, если я ему не понравилась, то ничего с этим поделать уже нельзя.

…

— Это и есть наше место работы, Лиля, — Антуан Джексон подвёл меня к фасаду массивного одноэтажного строения из кирпича.

Войдя внутрь конюшни, попала в мир жующих звуков, сена, солнечного света и, конечно же, лошадиного запаха. Впереди был коридор с загонами. Он упирался в стену с четырьмя обзорными окнами.

Лошади почуяли скорую пищу и стали посматривать на нас, ускорять нас тихим и громким ржанием.

Но Антуан Джексон особенно не спешил.

— А теперь познакомлю тебя с лошадками, — ободряюще похлопал меня по плечу.

Лошадей оказалось много: шестнадцать. Для одного Мика Анотэра владеть таким количеством — буржуйский перебор. Правда, в будущем выяснилось, что закреплены лошади были не за одним человеком. У каждой лошади был свой фактический хозяин. Но об этом позже, а пока…

Знакомство с лошадьми началось. Но так как я в своей жизни никогда не интересовалась иппологией и лошадьми (я даже лошадей побаивалась, ведь одна из них ни за что ни про что ударила меня копытом по попе, давным-давно), знакомство с ними не впечатляло меня, как надо, как того очень хотел Антуан Джексон. Он останавливался возле каждого стойла, называл кличку лошади, её породу, обращал внимание на особенности нрава животного, а также выражал своё отношение и чувства к нему. И всё это длилось … долго. Антуан Джексон был очень эмоционален. Понятно: он крепко любил лошадей. Я силилась проникнуться его ощущениями, но мне не удалось. Имён лошадей я не запомнила, породы — тоже. Благо, на калитках стойл висели таблички с анкетными данными копытных. Я ждала начала работы. Наконец, Антуан Джексон попросил меня задать корм лошадям. Он показал, как это делается.

С момента, когда Лиля взяла вилы и подошла к тюкам с сеном, в конюшне стало происходить странное. Лошади в загонах беспокойно двигались, и-и-икали, вздрагивали и распускали гривы, мотая головами, может быть, из-за предвкушения еды, а может быть, от страха, ведь сено с человеческими ножками приходило к ним само и, неприцельно валясь в кормушку, затихало, при этом рядом оказывался неизвестный маленький человек с большой клыкастой палкой в руках.

Порой по конюшне проносились сенные вихри, которые заканчивались обильными сенопадами. И когда кружение сухой травы и пыли прекращалось, опять можно было увидеть всё того же непривычного человечка. Лошади чувствовали от него не уверенность и власть большого человека с такой же гривой, как у них, а слышали они рядом с человечком его развеянность, грусть и смешение.

Однажды Антуану Джексону, выходившему из клетушки с рабочим инвентарём, пришлось проявить ловкость и спешно в эту клетушку вернуться, чтобы избежать столкновения с хаотично двигающейся прямо на него копной сена. После того, как опасность миновала и зигзагообразно понеслась дальше по конюшне, Антуан Джексон решил объявить Лиле перекур.

— Перекур, Лиля! Где ты там?!

В глубине возникло новое сено и сказало: «я не курю», «теперь Россыпь Брызг, дойти бы».

На выпасе

Пришло время, когда индейцы повели лошадей на выпас, в зелёную долину. Лиля не отстала.

Вот. Несколько суток они уже там.

Однажды Лиля осталась дежурить на «кухне», и пожилой индеец Марк Тохома тоже не покинул лагеря: он приболел.

Лиля с определённых пор чувствовала себя не счастливой, но стоящей на пороге счастья. А это в бесчисленное множество раз более захватывающе, чем уже быть в состоянии счастья. Ей вдруг становилось то радостно, до остроты, а то вдруг безудержно весело; иногда она сидела спокойно, тихо, в светлой задумчивости, вся в предвкушениях или воспоминаниях, а иногда она поспешно седлала свою Ничью и гнала в долину, чтобы никто из её друзей-индейцев не заметил, как превращается в ослепительный фейерверк частичка Лилиной Души. Да, Лиля вот так, по частичкам, отпускала Душу. Но взамен она постепенно принимала ЛЮБОВЬ. Постепенно, нерешительно, боязливо и радостно Душа Лили ПЕРЕРОЖДАЛАСЬ В ЛЮБОВЬ.

… Лиля готовила обед и негромко пела.

Марк Тохома невдалеке подковывал свою лошадь по имени Луч. Когда же, отпустив, наконец, Луча, Тохома принялся подковывать Лилину Ничью, он вдруг запел. Звуки индейской песни заставили Лилю замолчать. Девушка начала прислушиваться, изо всех сил стараясь, при этом, запомнить мелодию.

— Марк, пожалуйста, научи меня этой песне, — попросила Лиля индейца после того, как он допел.

— Кто тебе не даёт? Учись, — был ответ.

Марк Тохома повторил песню. И он сделал это ещё и ещё раз, пока Лиля не запомнила мелодию и слова.

После ужина, у ночного костра, под аккомпанемент цикад и кружащих голову звёзд, Марк Тохома и Лиля услаждали слух усталых пастухов древней индейской песней.

С тех пор Марк Тохома стал учить Лилю индейским песням.

Исполнение традиционных песен индейского народа после ужина у костра стало местной традицией. Обычно Марк и Лиля пели дуэтом. Их голоса совершенно не подходили друг другу, но в этом-то и заключалась особенность, завораживающая и слушателей, и самих исполнителей. Как дисгармония становилась гармонией — оставалось тайной, загадкой природы, которую никто не хотел разгадывать, так как совсем это было не важно.

Много песен Марк Тохома исполнял в одиночку. Но всё чаще, по мере крепнущей в нём уверенности относительно Лилиных навыков и музыкальных способностей, он предоставлял девушке право соло. При чём, в эти минуты мрачный индеец не мог скрыть гордости, бессознательно отражавшейся на его лице. Гордости учителя за успехи своего ученика. Он то и дело поглядывал на Антуана Джексона и Талума Ска-дука с таким победоносным видом, что те только посмеивались в сторонку.

Иногда устраивались индейские танцы! Марк Тохома, самый пожилой из четвёрки пастухов, обеспечивал музыкальное сопровождение. В качестве ударных инструментов шли посуда и пластмассовые вёдра. Когда, случалось, Марк Тохома не мог усидеть на месте и выходил танцевать, чтобы показать «молодняку» настоящий класс, за «ударной установкой» его заменял Антуан Джексон (он, кстати, тоже довольно хорошо владел песенным знанием своего народа).

Однажды, перед началом очередного индейского вечера, Антуан Джексон, то ли в шутку, то ли всерьёз, предложил всем украсить лица индейскими знаками. Так как возражений ни от кого не последовало, начали искать краску. Талум Ска-дук (истинный сын своего рода) предложил использовать рыбью кровь. Все посмотрели на Лилю. Та, естественно, воспротивилась. После того, как индейцы перестали выть и корчиться от безудержного смеха, девушка, немного обиженная, с индейским спокойствием удалилась в свою палатку. А, возвратившись, показала растерявшимся было мужчинам губную помаду карминно-кровавого цвета. На лицах индейцев появились гримасы отвращения и брезгливости. Но теперь настал черёд Лилиного злорадного хихиканья. Так или иначе, а губная помада была утверждена в качестве подходящей краски.

— Как у вас здесь весело…

Вот так неожиданно, однажды вечером у индейского костра, в разгар индейских танцев, появился Мик Анотэр.

— Боже! Какие вы все! Мне не соврали: здесь настоящие индейские пляски…

Индейцы поздоровались с актёром, а он — с ними и с Лилей.

— Как у вас тут дела? Как лошади?

— Всё в порядке, — держал ответ Марк Тохома, — Маньяк недавно получил рану, но мы её уже залечили. Беременность Россыпи Брызг протекает спокойно.

— Отлично, Марк! Лила, подойди ко мне, пожалуйста… Мой Бог, ты похожа на фурию!..

Взлёты, падения, падения, взлёты… У тебя прекрасная кардиограмма, Жизнь. Поздравляю, ты здорова.

Эта ночь стала для Лили падением в кардиограмме жизни. Эмоциональный взлёт от предчувствия счастья превратился в дно. А на дне обитали сомнения, питающиеся сочным вкусным счастьем. Короче говоря, девизом Лилиной ночи стала фраза «призрачно всё в этом мире бушующем». Лиля сидела без света в своей палатке и, смиренно глядя в тишину, методично, по-бухгалтерски, заносила все аспекты своей жизни в графу «Эфемерности».

Не было сомнений лишь в том, что Лиле предстоит проплакать всю ночь. Уже начало покалывать глаза и нос…

Вмиг все эти ощущения и мысли схлынули, как будто их окатили ледяной водой из ведра. Лиля услышала звуки!

Вдоль её палатки кто-то пробежал, коснувшись полотняной стенки.

Существо остановилось прямо у входа в палатку и стало беспокоить шнуровку, смыкающую тканевые «дверцы». Кто это мог быть? Тот, кто тянул воздух, читая его, как зверь. Тот, кто имел когти и скрёб ими землю, словно желая сделать подкоп под палатку, как это делает зверь, когда роет себе нору. Тот, кто и был зверем.

— Отойди… Не надо! Ты пугаешь меня.

Ночь была душная, но, несмотря на это, сердце Лили стало центром холода, превратившим кровь в красный лёд. Лиля уже почти звала кого-нибудь из индейцев, но потребность выбраться из палатки и увидеть то существо, что вызывало её, пересилила.

Когда Лиля развязывала шнуровку входа, все звуки, кроме тихого беспокойного лошадиного ржания, прекратились. Но Лиля знала, что существо ждёт её прямо у входа…

Волк смотрел на Лилю и взглядом звал за собой. Девушка сделала шаг ему навстречу. Он побежал. Она поспешила вслед.

Когда они сильно отдалились от лагеря пастухов, Лиля почувствовала, что всё её тело словно становится легче, словно становится аморфным, растворяется в темноте. Она ощутила онемение и покалывание в руках и ногах.

Волк, не прекращая тихого бега, оглянулся. Ночь очень быстро начала превращаться в ЗОЛОТОЙ рассвет. Очень знакомое золото…

— Лииляя!

Золото треснуло и рассыпалось. Осколки превратились в искры, а искры растаяли во тьме. Лиля оглянулась на крик.

— Лииля! — Талум Ска-дук грузно бежал к ней и махал рукой.

Послышалось угрожающее рычание. Волк обежал Лилю и встал рядом, словно намереваясь не подпустить к ней другого человека.

— Только попробуй что сотвори, — тихо, сама почти рыча, обратилась девушка к волку.

— Убегай. Не надо, чтобы Талум тебя увидел.

Но волк не двинулся с места.

— Пожалуйста.

Лиля села на корточки и дотронулась до его спины. Зверь отстранился, отбежал в сторону. Несколько мгновений он стоял в нерешительности, глядя то на Лилю, то на приближающегося к ней человека. И вдруг пронзительно громко, ужасающе громко, из глубины до звёзд — завыл. Лиля оцепенела. А индеец только увеличил скорость. Через несколько секунд он был уже возле неё.

— Лиля, скажи на милость, куда тебя понесло-то глубокой ночью?!

Мик иногда приглашал Лилю прогуляться по долине. Однажды...

Лиля указала взглядом направление. Взглянув в ту сторону, Мик оказался в паузе жизни, сам став паузой от касания огненного страха: невдалеке, в плавном беге лунного света, стоял зверь, слишком огромный для обыкновенного земного волка. Преодолевая немочь, Лиля направилась к зверю. Волк побежал навстречу.

— Голосок! — крикнул Мик, — Куда ты идёшь?!

Лиля оглянулась. Она увидела актёра, сжимающего в правой руке, вытянутой в прямую, непонятно откуда взявшийся пистолет.

— Лила! Иди ко мне! Я сейчас буду стрелять в это чудовище! Не видишь? Оно готовится нападать! Иди сюда!

— Нет, Мик! Нет! Ты, конечно же, не сделаешь ему ничего плохого! Отведи пистолет! Стрельнёшь в него, — попадёшь в меня. Иди, Мик. Мне надо побыть наедине с волком. Не думай, я знаю его.

Мик, изумлённый до предела, послушался, опустил руку с оружием, развернулся и медленно побрёл прочь, словно под гипнозом.

Мик уже давно потерялся в лунных перепутьях ночной травы, а Лиля всё продолжалась за ним взглядом. Через какое-то время, обессиленная, она опустилась на землю и спрятала лицо в сгибы рук. Волк подошёл, потыкался носом в её плечо и бок, сел рядышком и затих.

Наверху бежал Космос, рассыпая из дырявого мешка новые звёзды; внизу, вокруг сидящей пары, шелестела лунная трава, рассказывая голосами ночных птиц и ритмичным звоном насекомых истории своего Места силы… Долго продолжалось существование. Таким захватывающим переливами ощущений оно было!!! А Лиля ничего не воспринимала, даже мысли. Но пришлось включиться: волк вдруг вскочил, толкнув её тёплым боком. В два прыжка достиг он ближайшей высокой травы и скрылся в ней. И тут же Лиля услышала голоса своих друзей-индейцев, выкликающих её из подзвёздной степи.

Лиля поднялась с земли, судорожно дёрнулась, принимая свой обычный человеческий вид.

— Эй, я здесь! — откликнулась она на зов друзей.

Зазеркалье

Будучи недовольным отношением Лили к нему, Мик решил допортить это отношение, принудив бывшего астрального друга покинуть индейцев и войти в Зазеркалье — мир райских пташек актёра, среди которых затесались две с отключённым самоконтролем, при чем одна из них опасна для окружающих, и именно она определила Лилю своей жертвой.

(18+)

Конечно, Бог помог мне. Он совершил надо мной чудо, и я пережила эту ночь. Воздуха в душегубке оставалось всего ничего, когда дверь открылась, впустив много света; мне пришлось зажмуриться.

Ужас состоял в том, что я никак не могла открыть глаза, а та женщина, которая вчера пленила меня, которая жаждала моей… фьють… см-ти, стояла на пороге.

— Ты не подохла? — спросила она. Таким тоном мог задать вопрос лишь психопат, взбешённый до крайности. Тихий, дрожащий голос фурии не предвещал ни че го

… Срочно надо было привыкать к свету. Господи!

— Тебе что же, совсем не требуется воздух?

Ага, голос фурии уже зазвучал громче. Но вот, слава Богу, я начинаю её видеть. Боже мой!.. И такой ангел может быть подобным б-сом?.. Нежные, гармоничные черты лица, огромные глаза светло-стальные, вьющиеся светлые волосы — живописное обрамление для красивого овала лица, длинная сильная шея. А вот тело чересчур, пожалуй, накачанное, почти как мужское.

Атлетка продолжала:

— Ведь ты должна была умереть! Я же всё предусмотрела, вентиляцию закрыла! Ч-рт! Ч-рт! — она мощно ударила кулаком по дверному косяку, — Ч-рт! Н-ну, ладно… Ты живучая. Значит, ты можешь обходиться без воздуха, да?

Я замотала головой «нет», мне сделалось очень страшно.

— Можешь-можешь. Я в этом убедилась. Одевайся, пойдём.

Слушая шарманку мыслепаники о том, что это, возможно, моё последнее одевание, оделась и, не успев отследить молниеносный замах Флавии (она вчера назвала себя), получила удар по голове, от которого пришлось присесть и чуть повалиться на бок. Пока я барахталась, мучительница накинула мне на шею нечто вроде ошейника, дёрнула за ремень и тем выхватила с пола моё ослабевшее тело. Потащила к входной двери. На улице, под утреннее пение птиц, фурия обратилась ко мне с такими словами:

— Ты думала, что станешь его единственной женщиной? Ты ошиблась но. Ты слишком высоко вознеслась. За это ты будешь моей собачкой. За мной!

Флавия дёрнула поводок так сильно, что я почувствовала неотвратимое удушье и боль в верхних позвонках. Я попыталась прекратить это, а Флавия решила, видимо, что я оказываю сопротивление, и всадила мне боксёрскую оплеуху.

… Потащились.

Подошли к строению, которое было как бы центральным во всей этой системе Зазеркалья. Фурия маньякоподобная довела меня до голубой двери и, с силой толкнув, открыла мною дверь (оригинальный способ бесконтактного открывания дверей, замечу, пока могу). Влетев внутрь, чудом не грохнувшись на живот и ни на что не налетев, я оказалась в странной атмосфере.

Я словно бы попала в тропический бар (да так оно, наверное, и было): зеркала, барная стойка, несколько маленьких столиков, и за каждым из них сидела в небрежной позе красавица.

Я ещё со вчера, с момента попадания в душегубку, ощущала себя диким зверем, загнанным в ловушку; мои органы чувств прозрели до предела и дальше, поэтому, лишь взглянув на девушек секундно, я мгновенно запомнила каждую. Их было шесть. Повторюсь: каждая из них была прекрасна. Особо мне врезалась та, которая выглядела самой старшей, сидела в отдалении и болтала с невидимкой на французском языке. Увидев меня, девушка улыбнулась мне, как давно знакомому человеку, и сразу же забыла, повернувшись к своему невидимке.

— Девочки! Я привела к вам ту, которой не долго осталось здесь жить! — завопила фурия из-за моей спины.

— Ничего особенного, правда? — продолжала она презрительным тоном, — Но Он хотел её сделать своей единственной.

— С чего ты так завелась? Откуда тебе это известно? Откуда выкопала это существо? — включилась худая длинноволосая блондинка.

— Не важно, Эн. Главное, Я ЗНАЮ.

— Неужели Он хотел избавиться от нас? — грустно спросила смуглая принцесса в национальном индийском наряде.

— Да, Индийский цветочек. Ради этой… Я понимаю твою грусть и твоё удивление. Что в ней хорошего?! Бе,… гадость, муть.

Внезапно фурия вцепилась мне в волосы с намерением, видимо, снять скальп. Хорошо, что у неё не было ножа. Господи, есть ли конец этому?

— Как её зовут? — поинтересовалась девушка с роскошными рыжими локонами.

— Зачем тебе знать? — метнула злобно моя мучительница, — Всё равно она скоро прекратит нас беспокоить. А пока она — моя собачонка. Пёёся…

— Флавия, дочка, одумайся! Здесь могут узнать о твоих проделках. Тебе тогда не станет лучше, наоборот, скорее всего, ты вылетишь отсюда. Отпусти бедную девчонку.

— Джина, помолчите, — послышалось из скопления красоты.

Флавия будто не услышала женщину, стоящую за барной стойкой. Прошла мимо неё и, поползав взглядом по полочкам с банками и склянками, схватила бутылочку с тёмно-оранжевой жидкостью.

— А ну, положи! Ты что же это… Да что же… — Джина поозиралась на лица девушек, но не нашла ни в ком участия. Тогда она смело кинулась на руки Флавии, выдавила из них бутылочку. Склянка разбилась об пол, растеряв содержимое. Запахло едким. Сильно.

Флавия посмотрела на Джину. Спокойно посмотрела, с сожалением. И вдруг обняла её и (!) заплакала. Красавицы с ленивым интересом рассматривали эту картину…

Как только Джина осторожно коснулась волос Флавии, та дёрнулась и оттолкнулась от женщины.

— Попробуй только распустить язык — укорочу, — вытирая глаза, тихо предупредила она, — Ты меня знаешь.

— Да уж, — тоже тихо отозвалась Джина.

— Так мы будем завтракать?! — гаркнула фурия, — Давай, Джина, мечи сюда, что у тебя там имеется.

— А ты, собака, смотри, как мы едим. Никто тебе не даст здесь еды. Ты в ней не нуждаешься, я знаю…

Целый день Флавия таскала меня за собой. В «тропическом баре» я была ещё три раза — в качестве зрителя, разумеется. Были мы в бассейне, на теннисной площадке, в спортзале: там я наблюдала, как Флавия наращивает свои и без того непомерно крупные мышцы.

Мытарствуя за ней, я озиралась в поисках людей, к которым могла бы обратиться за помощью.

… Срединным вечером Флавия оставила меня. Не знаю, что с ней произошло, только она подвела меня к двери закреплённого за мной домика и ушла, на прощание посоветовав мне прекратиться ночью, поскольку завтрашний день будет хуже сегодняшнего.

Я зашла в домик, закрыла на замок дверь (почему я не сделала этого вчера?) и уныло поплелась в ванную: хотелось освежиться прохладой воды и поскорее лечь спать, чтобы во сне забыть о мучениях и голоде. Но когда я искупалась и легла, поняла, что заснуть сегодня будет трудно. Я хотела есть. Эта мысль реяла грифом.

Неожиданно гриф улетел. Его спугнул стук в дверь: кто-то просился ко мне на порог.

Подкравшись к двери, я спросила тихонько: «Кто?», а услышав в ответ: «Джина», убрала замок. Джина принесла мне еду. Я поблагодарила её и пожала руку. Она по-доброму улыбнулась и заспешила прочь от моей двери.

Итак, я насытилась. Как оказалось, здесь у меня есть союзник. А хотя бы и один! Но зато тепло сочувствующий мне и боящийся Флавию не настолько, чтобы безропотно подчиняться её извращённой воле. Интересно, как к ней, Флавии, относится Мик? Отвечу на этот и кучу других вопросов завтра или послезавтра… А сейчас — спать.

На утро ко мне снова явилась Флавия. Пришла она не спозаранку, поэтому у меня было время привести в порядок комнату. Убираясь в большой комнате, я наткнулась на миниатюрную библиотеку, состоящую из книг авторов — моих соотечественников. Если Мик задумывал сделать мне приятное, то он достиг цели. Я тут же пустилась в созерцание и исследование книг. Была там книга — энциклопедия мировой моды. Как он угадал мои пристрастия?! Чудно́ и чу́дно…

Услышав грохот в дверь и «приветственные» кличи «райской» амазонки, предупреждающей меня о том, что дверь сейчас будет ею выломана, я поскорее поставила книги на место. Привлеки они внимание фурии, — и я потеряю их в то же мгновение. Замаскировав библиотеку, я побрела открывать дверь своему врагу.

— Сегодня ты будешь всеобщей слугой. Хватит просто так таскаться, надо и поработать.

— Может,… я думаю,…хватит так себя вести?

— Я думаю так: не тебе о чём-либо думать. Ты предмет.

Перед завтраком Флавия провела меня по всем «райским» гнёздышкам, предлагая каждой из птичек воспользоваться мною, как подскажет фантазия. Эта история оказалась тем унизительней, что ни одна из пташек не постыдилась принять предложение Флавии, их сбрендевшей подруги. (Только та, самая старшая, восприняла меня, как воздух, и просто выпустила из своего дома.) В итоге, у одной красавицы я мыла полы, вторая заказала массаж, третья приказала уничтожить в её бунгало всю пыль, которая только мне попадётся (причём, она указывала холёной кистью те места, куда мне полагалось спешить с тряпочкой); Индийский цветочек решила принять ванну с моей помощью. Хорошо ещё, что ни одна из девиц не заставила меня чистить уборную. М-да…

За трапезами Флавия использовала меня в качестве всеобщего официанта.

/>/>

В продолжении всего дня она старалась обессилить меня, давая сонм разных приказаний: глупых, противоречивых, запутанных, садистских…

/>/>

Естественно, я страдала от такого унижения, с которым столкнулась впервые в той и этой реальностях. Никогда прежде моя воля так не теряла в весе; никогда в прошлом моему самосознанию не приходилось уходить так далеко…

К вечеру я уже не считала выверты Флавии безопасными.

Фурия привязала меня к стволу росшего у окна её спальни дерева, предупредив, что это — моё последнее пристанище в мире. Привязь была страшно крепкой, Флавия вязала навсегда. До наступления темна я ещё как-то бодрилась, на что-то надеялась. Но когда природа выключила свет и я перестала ощущать руки и ноги и надежду на помощь, я пала. Я стала мечтать, чтобы как можно скорее лишиться сознания: в забытьи не чувствовались бы мученья. Но мой молодой организм не шёл на милость.

Рассвет. Природа снова включает свет…

Пустые места моего тела, которые раньше заполняли руки и ноги, какой-то садист колол иглами. Игл было чересчур много, и я плакала от такой несправедливости. Ещё я думала о том, что Джине, вероятно, больше не удастся меня покормить… Кровь завершала натренированное движение. Сердце повисало тряпочкой от воцаряющегося штиля.

Солнце здесь.

А ведь кто-то стоит передо мной. Неужели моя мучительница проснулась так рано? Нет, подожди, это вовсе не Флавия… Господи, как ослабело моё зрение… А кто же это тогда? Мужчина?.. Неужели,…неужто мистер Ноче?!

Пока я обо всём этом силилась думать, Ноче развязывал меня, тихо матерясь; справившись с узлами, взял на руки, не дав плюхнуться на землю, и куда-то понёс. По пути толстячок что-то говорил мне, но я не слышала: сознание, наконец, начало исчезать (слава Небу!).

…— Сейчас я сделаю Вам укол, — продолжала женщина, — Он восстановит Ваши силы, и Вы немного поспите.

Сказано-сделано. Кстати, здесь, очевидно, шаманила профи.

После укола женщина принялась растирать мои конечности.

Мистер Ноче откланялся и быстро ушёл.

Спустя время, не знаю, какое, я начала ощущать руки и ноги. С чувством облегчения, я быстро уснула крепким лечебным сном.

…Проснулась, наверное, от шума дождя. Оглядевшись, поняла местность, где лежу: в постели моего домика.

Я пошевелилась. А кто-то взял меня за руку. Это был Мик.

— Голосок?

— Да… мистер Мик.

— Голосок, кто это сделал?

— Не знаю, — фиг я скажу такому психу, кто это сделал, пусть хоть детекторит на правду: поди потом, узнавай в газетах о его криминалах…

…— Хорошо, Лиля, мы пока не будем говорить об этом…

— Прости меня, oкей? Ну, не молчи, скажи: «Окей, дядя Мик.»

— Окей.

— Блин, я так переволновался за тебя!

— Зря.

— Я влюблённый мужчина, вот и волную…

— Пожалуйста, ну не надо, Мик.

Мик встал и пошёл было на выход. Но вернулся и присел ко мне на кровать. Смотрел-смотрел, а потом вдруг ласково погладил по голове и сказал:

— Я безмерно скучаю по тем временам, когда ты являлась ко мне спящая.

— Да, Мик, это было необычное время…

— Прекрасное…

— Но оно давно прошло.

— Нет, ГОЛОСОК.

— Я ПОВЕРИЛ В НАСТОЯЩУЮ ЛЮБОВЬ, тебе благодаря.

…— Я приставил к тебе телохранителя. Её зовут Юдифь.

Мик ушёл. Тут же в комнате появилась смуглая невысокая женщина. На ней был спортивный костюм, очень идущий её образу.

— Меня зовут Юдифь. Теперь Вы под моей защитой.

У неё спокойный, тягучий, глубокий голос. Мне нравится.

Музыкальная студия

В историю-главу "Наш Астрал" я проявляю лишь отрывки из тетрадных дневников. Вот ещё один отрывочек. Он о том, как на остров к отцу приехал Вэстон, парень с покоцанными нервами. Вэстон узнал о новой райской птичке папаши и примчал с ней познакомиться. В первую же встречу он пригласил Лилю на сюрприз. Зашёл за ней пораньше.

— Вэстон, ты рановато: время шесть, а вы с Лилей договаривались о встрече в семь вечера.

— А где она?

— В комнате, собирается.

— Послушай, Юдифь(?), почему ты ко мне на "ты" и без "мистера"? Ты что такая наглая? Работать здесь надоело?

… — Сотри ухмылку, мышца, ты почти уволена.

— Я обращаюсь и буду обращаться к тебе так, потому что ты не дал мне повода к иному и, видимо, не дашь...

— И потому, Вэстон, что времена рабства да-авно прошли. Юдифь, сколько сейчас времени?

— Шесть часов, Лиля. Лови апельсин.

— Благодарю тебе. Вэстон, мы договаривались на семь. Тебе придётся подождать. Будь бобр, подожди нас где-нибудь не здесь.

— Эй-эй! Это что такое, я ваще не понял? Бунт на корабле?

— Бунт поднимают пленники или рабы, или угнетаемые тираном Души. Так, по-твоему, у нас бунт?.. Что-то я передумала идти с тобой. Не известно, кстати, куда.

— Хорошо-хорошо, я подожду тебя на улице. Ты уж поскорей, ладно?

— Мы будем готовы в семь. Юдифь пожелала пойти со мной.

— Её-то зачем брать?!

— Берут вещи. Иди, пока мы не передумали.

… — Всё равно поторопитесь.

… — Куда мы идём, Вэстон? — осведомилась я у смурного парня. Видно было, что он сильно обиделся.

— В дом моего отца.

— Мы выйдем за ограждение? А у тебя есть на это полномочия? — Юдифь опустила руку на моё плечо и мягко заставила остановиться. Как ни противно мне было, но я понимала, что Юдифь — прежде всего наёмница Мика Анотэра.

— Мышца, мне на этом острове не требуются никакие разрешения. Нажми на "сохранить" это в своей программе. И отпусти Лилю.

— Не груби, Вэстон. Юдифь выполняет свою работу.

В чём затык Души Вэстона? О какой тупик он бьётся, как волна о волнорез? Я мало знаю о нём. Мне и не полагается знать многое. Да здесь только одним и можно объяснить ненастье мальчишки (!): не за что зацепиться ему в шквалах жизни: нет настоящей семьи у него....

… Дорожка, по которой мы шли, закончилась порогом островитянского дома Мика.

— Нам сюда, — буркнул Вэстон, направляясь к миниатюрной лестнице, ведущей под землю, точнее, — под бетонированный пол гаража.

Юдифь сжала мою ладонь, чуть отстранила за свою спину. Мы начали осторожно спускались за Вэстоном. Юдифь поглядывала в обратную сторону, на вход в подземелье. Я что-то тоже волнительно себя чувствовала. да потому что хрупкая лестница не заканчивалась и вела в таинственную темноту.

— Так. Всё, — тихо лопнуло человеческое и профессиональное терпение Юдифь, — Либо ты, парень, включаешь свет, либо мы возвращаемся наверх.

— Хм, уймись, телохранитель, мы уже у цели.

Вэстон открыл возникшую в темноте дверь, автоматически включилось освещение, и мы все переступили порог самой настоящей музыкальной студии.

В просторном помещении, одну стену которого почти полностью занимал лопастный кондиционер, то там, то здесь стояли синтезаторы и микрофоны; по-всякому лежали, висели, прислонялись к стенам струнные и духовые музыкальные инструменты; рядом с большим пультом располагалась стеклянная клетушечка — герметичный шкаф с микрофоном внутри для записывания голоса; две барабанные установки и, словно кто сеял, в избытке всякие бубны, бубенчики, другие разномастные ударные. Естественно, пол студии был покрыт узловатым слоем проводов и шнуров — ловушек для угодившего сюда в пору бессветия. В электрической дали помещения царил… рояль красивого розового цвета. А рядом с ним пристроился… о, Господи, самый настоящий клавесин, на крышке которого, к тому же, я увидела ещё и скрипку, электрическую. Вот это да-а-а....

— Ну? Что? Удивлена? — спросил Вэстон меня довольно-таки самодовольно.

— Это моё место.

— Значит, ты всерьёз увлекаешься музыкой.

— Да, роком и готикой. Ну, и немного всеми остальными стилями. Особо уважаю этнику.

— Ты умеешь обращаться со всеми вот этими инструментами? — Юдифь, кажется, подобрела к строптивцу. Зря), потому что:

— Нет, — огрызнулся он в её сторону, — Я играю на ударных и на всех видах гитар. А на всём остальном играют мои друзья, моя группа.

— Гляди, как всё серьёзно, — чуть насмешливо заметила Юдифь. Она снова решила продолжить спуск к самому дну терпения парня, чтобы достать его, дно.

— Лиля, — наконец-то с улыбкой обратился ко мне Вэстон, — А ты как думаешь, серьёзно ли это у меня?

— Серьёзно. Но, мне так показалось сейчас, стать публичным музыкантом (сольным или в группе) — не твоя цель.

/>/>

— В точку. Да, я действительно не хочу становиться известным всему миру музыкантом. Моя цель — получить славу первоклассного продюсера и мастера звукозаписи.

/>/>

— Думаю, у тебя для этого есть все данные… Могу ли я посмотреть инструменты?

— Только хотел тебе предложить.

Что? Твой первый объект интереса — не клавиши?!

— Успеется. У тебя есть саксофон?

— Имеется у меня такой товар, о, светлейший! Пойдём-ка… Во-от. Держи. Воздух дуют сюда.

— Вэстон, брось паясничать. Лучше отойди в сторонку, я сейчас буду экспериментировать. А лучше вообще ляг в укрытие, так останешься в живых).

— О, ты уже предлагаешь мне лечь! Ну-ну. А отец говорил, что ты скромница).

— Юдифь, ты когда-нибудь видела такого наглого мальчугана?

— Мальчугана? Ну ты тоже скажешь, Лиля, — Вэстон опять запыхтел, как разъярённый ёж.

— Ладно-ладно, не обижайся. Уйми свою эгообидчивость, она только выжирает изнутри всю сладость, и заодно сладость жизни жрёт она с удовольствием. В общем, Вэстон, может, объяснишь, как получить саксофоническую музыку?

— Да я ж говорил, что специализируюсь только на гитарах да на ударных. На саксе у нас в группе играет Енот.

— Кто-кто?

— Парниша один. Енотом звать по паспорту. А так он Белый Бонд.

— А-а, теперича прояснилось.

— Да дуй как-нибудь! Авось, получится...

… — Э-э-о! Ли, душа моя! Перестань! Хватит! Пощади мои барабанные перепонки!

— Фух! Я немного уже поняла порядок звукополучения). А что, вправду так ужасно? Юдифь?

— Нормально, Лиля.

— Мышца тебе льстит. Или вариант второй: её уши настолько толстые, что абсолютно не способны воспринимать и оценивать звуки, и рады любой какофонии.

— Повежливее, мальчик.

— Вэстон, не груби Юдифь...

— Навалились.

— … А то я сейчас снова буду мучить саксофон.

— Не надо, Лиля! Вот это не надо. Ты лучше возьми сакс с собой и репетируй вдали от мира людей).

— А как же Енот?

— Обойдётся). Он ещё не скоро здесь появится. Так что — бери, дарю.

— Спасибо, Вэстон.

Я зашла в стеклянный шкаф: просто захотелось почувствовать себя в защитной капсуле. Саксофон поблёскивал разноцветьем, покрытым золотом. Я приблизила его тело к своим глазам, чтобы углубиться в звёзды золотого Космоса. Когда я рассматривала розово-золотую планету, а за ней — оранжевую с фиолетовыми лунами, прислышалось вот это:

Ворон в небе чертит письмена.

Меркнет день.

Дорога в сумерках пуста.

Только тень

По ней шагает, ищет кров свой

И остов.

Ворон. Ворон.

...

Продолжение в НАШ АСТРАЛ 2, здесь символы закончились.