В поисках утраченных иллюзий

В поисках утраченных иллюзий

Будни киномана походят на судьбу старателя во времена золотой лихорадки: день за днем продираешься сквозь тонны шлака, чтобы каким-то чудом нащупать долгожданный самородок. Неимоверное количество бесталанных людей возомнили себя режиссерами и принялись гнать «годный» контент, вместо того чтобы стать жрецами чистого искусства и священнодействовать с пленкой как иранские или южнокорейские мастера.

99% артхауса невыносимо скучны, 99% мейнстрима созданы с целью пощекотать нервы скучающим малолеткам или обжорам с задержкой в развитии, вызванной увлечением комиксами. Как во всей этой беспросветной песчаной буре грайндкора или попкорна выуживать такой редкий, желанный «hidden gem», ни один кинокритик не даст внятного ответа, только напарит собственных фаворитов, от которых, как правило, хочется лишь повеситься.

Артхаус — это минное поле с зарытым сокровищем. Шанс, что тебе оторвет конечность, гораздо выше, но потенциальный приз того стоит.

Мейнстрим — это плохая водка, которая умеет вдарить по мозгам, но гарантирует тяжелый, приправленный стыдом отходняк по окончании просмотра.

Третий путь существует только за счет индивидуальных усилий ломом подпоясанных одиночек: братья Коэны, Пон Джун Хо, Джафар Панахи — скоро, очень скоро их нетленки будут выучены наизусть.

Но и в шедеврах иногда обнаруживаешь такие надуманные, приторные концовки, после которых все вразумительные возможные пути для героев ведут под откос.

Вот там мы их и встретим.

Джон Хьюз «Клуб завтрак»

Каждый культовый фильм про школу снят, по-видимому, двоечником или хулиганом. Иначе чем еще объяснить традиционно стереотипное изображение практически любого учителя как изощренного садиста и полного кретина? Любое наказание воспринимается как несправедливое, хотя оно заслуженное; отношение к ученикам подается как равнодушное и жестокое, хотя оно назидательное и служит только воспитательным мерам. И цель учителя не стать твоим другом и не разглядеть в недоразвитом бузотере уникальную личность, а взрастить такую личность практически с нуля и подготовить цивилизованного члена социума. («Оказывается, учительница нужна была не для любви», — говорил Гришковец.)

И если возникает недопонимание, кто герой, а кто злодей в таких историях, поможет простой мысленный эксперимент: кого предпочтительней встретить ночью в темной подворотне? Затурканного учителя в потертом вельветовом пиджачке или группу чудесных раскрепощенных подростков, «бунтарей без причины», убежденных в своей вечной, природной правоте?

Конечно, у каждого наготове своя уникальная трагическая история, и всех искренне жалко, но детская травма нередко из жертвы создает маньяка. И именно задача школы разглядеть вовремя потенциального социопата и постараться купировать его деструктивные порывы.

И действительно, такое субботнее заключение оказалось весьма полезным для героев: они приоткрыли внутренние створки и обнаружили друг друга с похожими бедами и неизбывными проблемами, за счет чего обогатились новым качеством — искренним сочувствием и интересом к другому человеку.

Что случилось после титров

Всё воскресенье они чувствовали себя счастливыми и перерожденными, родителям же казались странными и будто под кайфом. А в понедельник они вернулись в школу и больше не разговаривали друг с другом, только поздоровались и незаметно улыбнулись. А потом им стало стыдно за избыточную субботнюю откровенность и они даже перестали здороваться.

А так произошло, потому что они спутали дружбу с временной групповой солидарностью сокамерников под воздействием марихуаны. Похмельное возвращение к привычным социальным ролям быстро исправило это заблуждение. А также тест на допинг, в результате которого спортсмена поперли из команды и он лишился шанса на стипендию в колледже, т.е. на единственно возможное светлое будущее.

Хулиган Бендер и вовсе не проходил никакие тесты, так как после драки с ненавистным учителем следующей субботой (расчетливая провокация надзирателя, которому претила сама мысль терпеть еще два месяца этого утырка), он был исключен и смог посвятить себя целиком криминальной активности на улицах родного города. Ничего страшного, его отсутствия никто даже не заметил. Почти никто.

А уборщик Карл донес на Вернона директору за его многочисленные нарушения этического кодекса и его уволили. Уборщика, а не учителя. И даже титул «Человек года 1969» не помог. Но он сумел устроиться в сельскую школу и проработал там еще 30 лет, пока не замыслил покончить со всем этим и не попал в фильм Чарли Кауфмана.

А учитель, как и напророчил, встретил хулигана через пять лет в той самой темной подворотне и даже не узнал его. А тот узнал и всё припомнил.

Барри Левинсон «Человек дождя»

С легкой руки авторов мы привыкли полагать, что аутизм — это такое милое расстройство детей индиго, савантов, которое превращает их в отбитых нёрдов и фриков, зато помогает круто считать. Но жестокая правда в том, что для таких душевнобольных других людей не существует как вида. Весь мир для них — это набор предметов, который они изучают, переставляя и разбирая, а что живые объекты вокруг обладают автономным существованием, способны испытывать боль, радость, страх, отчаяние — для аутистов тайна, неподвластная их чудным мозгам. И при тяжелых формах болезни путь для таких вундеркиндов один — в маньяки-убийцы. Вот поэтому Рэймонду и не нравится, когда его трогают: с его точки зрения вещи вокруг взбесились и набросились на него.

/В этом проблема современной инклюзивности: заменяя понятие «retarded», «imbecile»/«умственно отсталый», «дебил» на идиотские эвфемизмы типа «особенный», мы забывает, что с этими людьми действительно серьезно что-то не так, и держать многих из них нужно изолированными от общества, зачастую, для их же собственного блага./

Мало кто понимает, что и второй брат, Чарли, имеет схожее расстройство — он социопат, человек с нулевой эмпатией, обиженный на весь свет нарцисс, манипулятор и патологический лжец. Для него посторонние люди — это просто пешки в его хитрой игре, что делает его хорошим политиком или бизнесменом, но ужасающим другом и родственником.

Ни капли сомнений: просто похищает больного брата, даже не желая вникать в суть ментального расстройства, чем ставит того под прямую угрозу гибели (как если бы диабетика увезти без инсулина, рассчитывая просто поить колой, когда тому станет плохо). И вот с этим гремучим коктейлем мы отправляемся в увлекательный путь.

Сюзанна как гуманный человек с эмпатией, достаточной на всех троих, должна сглаживать, смазывать их контакт, но мы не может требовать от нее слишком многого: осознав, в какую аморальную и потенциально криминальную передрягу угодила, она спешно покидает лодку.

В итоге, проявив невероятную смекалку, хищную предприимчивость и нечеловеческую удачливость, они выжили. Никого не убив постороннего. Замечательно, что братья подружились как в любом роуд-муви, но чуда не произошло: один так и остался социопатом, а другой аутистом.

Что случилось после титров

Только такая халявная удача обязательно заканчивается. В кинематографе, как правило, уже после титров.

Сначала не самое забавное: многомесячная судебная тяжба за право опеки над братом и распоряжения трастовым фондом в 3 миллиона долларов.

Попечительство получено, но при строгом выполнении ряда условий: деньги выдаются раз в месяц только на текущие расходы и с жестким аудитом, сохранением всех чеков — бюрократический ад системы отчетности.

Но справиться с бумагами оказалось несравнимо проще, чем контролировать живую мину замедленного действия. Вот что произошло только за первый месяц:

Чарли посадил Человека Дождя за руль после нескончаемого нытья и тот на первой же зебре сбил ребенка (он прекрасный водитель, просто не понимает концепт пешеходного перехода). Не насмерть, но штат спешно пришлось покинуть, заткнув одуревшую от ужаса мамашу пачкой зелени.

Затем банда братьев Бэббиттов сунулась в Атлантик-Сити попустить пузатых владельцев казино, но Рэймонд опять проболтался, что они считают карты, их вывезли в лес, дали две лопаты и заставили копать. Красавчик обмочился, а у аутиста от страха загрязнения случилась такая громовая истерика, что пробудились даже ближайшие фермеры. Охрана казино просто отпинала их, бросила в лесу и свалила. Но в стоп-листы они попали уже во всех штатах.

А на день рождения Чарли решил порадовать брата и подарил тому элитную путану, оставил наедине, чтобы не смущать, показав на пальцах что к чему, а через пару часов ему пришлось отмывать пол от крови и вывозить труп в ковре в лес, благо могилка уже была подготовлена. Рэймонд так и не смог толком объяснить, что же произошло, откуда у него в руке оказалась эта латунная лампа, почему вокруг столько битого стекла, но было очень мокро, он обязался больше так не делать.

Ему и не придется, так как в дурдомах шаболд на днюху не выдают — брат задолбался, плюнул на поманившие и улизнувшие миллионы и сдал синоптика обратно.

Шон Бейкер «Анора»

Чем больше призов, тем слаще ненависть и истеричней вопли. Но насколько здесь важен русский акцент? Если бы героиня была пуэрториканкой, антагонисты — нефтяники из Венесуэлы, а их миньоны из Гондураса, что бы принципиально изменилось в сюжете? Больше тако, меньше шаурмы? Или: авантюристка родом из Гонконга, олигархи — китайцы из чудо-города Сингапура, а дураки с Тайваня? Вся беготня была бы в чайнатауне, вот и всё.

Быть может, фильм и вовсе не про русских, не про актуальную политику: так, экзотика на фоне инверсии истории Золушки, прибалдевшая «красотка», которая внезапно оказалась в «Шреке».

Только как вообще такая прожженная потасканная шмара могла поверить, что это действительно ее золотой билет, она всего-то пару раз накуканила Ваню Вонку согласно тарифу. Их ничего не связывает, у Аноры нет никакой тайной власти над отбитым студентиком, откуда чары Гименея?

Скоростной социальный лифт заложил бедняжке уши и, видимо, глаза, чем сыграл с ней дьявольски злую шутку, так как буквально через пару дней после знакомства с «женихом» она уже не была в состоянии ни видеть многочисленные красные флажки, ни реагировать на иные тревожные оповещения. Нет ничего удивительного, что вычурный дворец пришлось споро покинуть, а соболей и прочую баленсиагу сдать по описи.

Что случилось после титров

А потом началась война, границы закрыли, вся семейка олигархов в черных списках, вся собственность в США арестована. Из доступных мировых красот — только арабские пустыни и китайский смог.

Мальчик Ванечка определен в МГИМО, чтобы в прекрасном будущем крыть матом оторопевших западных дипломатов и крафтовыми кедами стучать по кафедре в ООН. В Москве его быстро обучат быть несчастным, вечно обиженным, ненавидеть весь мир, и, главное, ожесточенно родину любить и никогда не извиняться за свой позор (хотя последнее он давно усвоил сам).

Родители, вследствие их финансовой значимости, сначала стали невыездными, а через пару лет их раскулачили, когда стране понадобились все деньги на новые ракеты и танки. А потом, чтоб не вякали лишнего, еще и посадили.

Бодрые нью-йоркские армяне за нападение на сотрудника дорожной службы, самоуправство, хулиганство и угон арестованной машины присели минимум на полгода в тюрячку, и то по причине дорогого адвоката, на которого ушли последние деньги, ведь финансовый ручеек из Москвы пересох.

Оказаться на вершине мире и почти сразу хлопнуться оземь оказалось невыносимым для психики Аноры. Ее принц превратился даже не в тыкву, а в болотного цвета слизняка, бесцельно ползущего по этой тыкве куда-то на …й. Она стала пить запоем, но деньги быстро кончились (привыкла жить на широкую ногу), злосчастное кольцо пришлось продать, еще через несколько месяцев она вернулась на работу в клуб.

Не гопник Игорь, повстречав классическую «damsel in distress», сдуру влюбившись именно поэтому как благородный человек (еще и БДСМ возня подсуропила), вляпался по самые яй… уши в отношения с Анорой и получил ворох проблем: лишился работодателя, начал перевоспитывать эту пропитую шлёндру и гонять ее клиентов, папиков и прочих хахалей, ввязываясь в бесчисленные махачи вплоть до вульгарной поножовщины. Бабушка его новую зазнобу не одобрила категорически и выставила внука из дома.

Марк Форстер «Персонаж»/ «Stranger than fiction»

Обычно, если ты слышишь голоса в своей голове, особенно приказы от самого Создателя, путь тебе один. Только в исключительных случаях эти голоса реальны, еще реже они говорят чистую правду. И требуется изрядное мужество и самомнение, чтобы начать им сопротивляться.

Должно быть нестерпимо обидно, когда вдруг выяснишь, что ты не уникальная многогранная личность, а лишь персонаж совершенно неинтересной истории. (Фабулу через пару лет изящно подрезал сам Пелевин для графа Тэ.) Только в расчете на кого эта маститая писательница строчит такую заурядную бытовуху? Скучный мужик почистил зубы, пошел на работу, посчитал. Избыточно детализовано, бессодержательно, нарочито; гладкопись для престарелых критиков: в принципе, уже можно вручать «Букера». Неудивительно, что против такой бесящей заунывностью литературы взбунтовался даже собственный герой. При этом автор(ка) глубоко рефлексирует, раздираема сомнениями, преследуема яркими образами, почему бы всё это богатство и не передать посредством прозы? А не мучить нас производственной мелодрамой из серых будней бухгалтера? Размером с увесистый кирпич. 10 лет мурыжить эту лабуду, серьезно? Неудивительно, что «современную прозу» больше никто не читает, какой к черту «дэдлайн»?

Тем временем исподволь, незаметно испуганное создание начинает противоречить создателю: классический подростковый бунт. Автор не слышит своего героя, не реагирует на его истерики, загоняющие характер в непредусмотренные психологические дебри, не комментирует сход с сюжетных рельсов своего обреченного паровозика, ведь она уже заготовила в конце пути обрушенный мост. Но свобода воли в том и заключается, чтобы, используя все возможные стрелки на своем пути, миновать этот обрыв. В итоге персонаж прорывает глухой нарратив и с риском для жизни (практически «смертью смерть поправ») обретает субъектность.

Но есть и альтернативное прочтение: как бесконечно одинокий человек, Карен с самого начала писала книгу о встрече персонажа и автора, чтоб было с кем поговорить, а значит весь этот бунт — иллюзия. Все действия Харольда полностью детерминированы фантазией демиурга, в том числе и якобы обретение «свободы воли». Она стучит на машинке «звонок» и телефон оживает.

В любой версии Карен объединила две параллельные реальности: одну, где растерянный аудитор — это только набор букв, и ту, в которой и он, и Анна обладают собственным разумом и сознанием. Пугающие способности.

Что случилось после титров

Харольд выбил огромную компенсацию от строительной компании, разрушившей его дом. Он не знает, куда потратить деньги, потому что стесняется просить у автора печатать продолжение, и в таком странном положении застывает на долгие годы, так как сам он не может ни умереть, ни жениться, ни свалить навсегда на Мальдивы. Его любимая женщина подвисает вместе с ним, ибо также изначально придумана. У Карен рука не поднялась напечатать банальность «и жили они долго и счастливо», а сами герои, ощутив на собственной шкуре, на что способна авторка, опасаются затевать новый бунт.

А дальше ощутивший кураж писатель не может остановиться, даже понимая, что его персонажи оживают. Но новая книга, задуманная с учетом такого знания, получится довольно странная и деконструктивистская. В ней никто не может умереть, даже если постарается. Карен не смогла убить Харольда, когда должна была по структуре уже созданного произведения; теперь же, планируя всё с самого начала, будучи кукловодом и почти маньяком-манипулятором, совершить натуральное убийство и вовсе невозможно. Но сочинять она способна только трагедии, читатели ждут кровавой развязки, они не примут соплежуйный финал.

В то же время возможность оживлять свои фантазии превращают Карен в полубога: что мешает ей написать роман о политике или пророке, который остановит все войны или, наоборот, запустит последнюю и окончательную? Странно, что такая очевидная мысль не пришла ей в голову сразу.

Мохаммад Расулоф «Семя священного инжира»

Когда человек не боится получить 8 лет за свой фильм плюс омерзительная в 21-м веке порка (да, в Иране до сих пор унижают и мучают живых людей по приговору суда), значит режиссер верит, что авторское высказывание способно изменить мир, а во имя своих убеждений можно пожертвовать собственной свободой и даже жизнью. Букет пальмовых ветвей и стоячая 12-минутная овация в Каннах доказывает, что достучаться до определенной публики не сложно. Но это в пресыщенной Европе, а в родном Иране — исламский тоталитаризм, пыточный конвейер и мировой рекорд по смертным казням. И способно ли искусство что-то переменить в мире, кроме восприятия зрителя и отношения к основным вызовам современности? Переубедить фанатика невозможно. Растормошить конформиста маловероятно. Пристыдить подонка — просто смешно. Но должны оставаться еще и достойные люди? Они просто отвлеклись или задремали и потому не в курсе, что творится у них прямо под окном. Хотя об этом уже знают в деталях во всем мире.

В 2022г. чувство собственного достоинства не позволило людям оставаться дома, и вот они вышли заявить о своих правах. Ничего, по телевизору объяснят, в чем виноваты будущие повешенные, чьи печеньки они отрабатывают, под чью сурдинку тайком собираются, а потом бесовски выплясывают на несогласованных акциях.

Люди негодуют, когда сталкиваются с несправедливостью. Однако, проблема в том, что справедливость каждый видит по-своему. Несколько недель накачки на работе и вечером из пропагандистского зомбоящика, и вот уже нерассуждающий праведный гнев движет самоуверенными недалекими конформистами, которым власти дали отмашку. А народ на пороге гражданской войны.

И наш герой ничем не лучше: в прошлом примерный семьянин, безупречный служака, характер нордический, выдержанный, опора режима — задрожавшая и пошедшая в разнос система сломает любого и превратит в параноика и бездушного палача, который запытает даже своих родных детей во имя аятоллы и навязанного им «божьего» закона.

А пока все приличные люди сбегают из страны, так как достойно жить честному, гуманному, свободомыслящему человеку там просто не дадут. Знакомая картина.

Что случилось после титров

Труп увезли, женщин задержали (для их же пользы) и начались многочасовые допросы.

— Что случилось с вашим мужем?

— Он упал.

— Насмерть?

— Оступился и его засыпало.

— Как он вообще оказался в этих руинах?

— Хотел показать нам родину предков.

— А кто стрелял из его табельного оружия?

— Он сам и стрелял.

— В кого?

— Просто в землю, под ноги. Так и провалился.

— Но зачем?

— От радости, что нашел в машине пистолет. Начал петь, танцевать и стрелять себе под ноги.

— Это неадекватно, вы понимаете?

— Он последние недели вообще странным стал. Спал плохо, постоянно молился, вещи терял.

— И в итоге потерял голову?

— На всё воля Аллаха.

— Вы хотите, чтоб я в это поверил?

— Дочери вам скажут то же самое.

— Не беспокойтесь, их сейчас допрашивают в соседних кабинетах.

— Опять с повязками на глазах?

— Это официальная процедура. Не хотите же вы, чтоб они потом смогли кого-нибудь опознать?

— Нет, как можно?

— Не иронизировать тут! Вам скорбеть положено, вы же вдова!

— Я хочу видеть своих дочерей, мне не позволяют с ними видеться с момента ареста.

— Увидитесь на очной ставке. И вы не арестованы, а всего лишь задержаны.

— То есть я могу уйти?

— Нет, конечно.

— Тогда в чем отличие?

— Вы 20 лет были замужем за юристом и не знаете разницы?

— Я скромная исламская женщина, я не влезала в дела мужа.

— Отличие в том, что я с вами как с человеком говорю, со всем уважением.

— Со всем уважением, мы с вами уже восьмой час хотим по кругу, но вы от меня больше ничего не добьетесь, я всё сказала.

— Хорошо, на сегодня всё, завтра продолжим… Да, тут у ваших дочек коллеги поинтересовались, что они думают по поводу ношения хиджаба. Интересные вещи ребята узнали, в том числе о самих себе и нашем правительстве.

— Мои девочки — отличницы, прекрасно знают обществоведение и историю, помогут восполнить пробелы в знаниях.

— Да уж, истории они сочинять мастерицы.

Стереть отпечатки пальцев, вложить табельное оружие в торчащую из завала руку мертвого отца и выучить согласованную версию случившегося оказалось лучшим и единственно возможным решением. Расследование зашло в тупик, героини вышли на волю. Только вот как жить дальше без единственного кормильца в семье? Какое у них будущее без профессий, с мутным пятном в биографиях в мизогинистском тоталитарном государстве?

И так с каждым фильмом или книгой: вопросы, сомнения, сарказм, опыт переоценки всех ценностей. Отчаянье неожиданного одиночества, невозможности достучаться, добудиться. Ведь должен же еще кто-то на этой планете думать, задаваться неприятными вопросами, лезть расслабленному обывателю под кожу, вышибать из зоны комфорта! Уверен, такие люди есть, просто, быть может, они пока попрятались.

В общем, я начал сам, а там посмотрим.