Куприн. Поединок с судьбою

Аннотация

КУПРИН. ПОЕДИНОК С СУДЬБОЮ

Эссе

Этот поединок он, кажется, проиграл. В руке уже не было прежней силы, чтобы крепко сжать оружие и нажать на спусковой крючок. Даже перо выпадало из руки. В прочем, он уже и не знал, о чем писать. Сознание — это самое главное для писателя — покидало его. Он заговаривался, речь его стала невнятной. То ужасная боль терзала его тело, он кричал, пугая своим криком тех, кто был в доме, то после укола морфина, когда боль отступала, перед ним возникали чуждые пугающие его образы. Они двигались, разговаривали, надвигались на него. В недолгие минуты просветления он думал о том, что всё-таки и этот поединок он выиграл, потому что его бренные мощи упокоятся в родной русской земле, а не в далекой чужбине, где мсье Куприн никому не знаком и не нужен. Он лишь один из русских, бежавших от великой смуты, которая охватила его страну. Он вернулся к себе домой, где его помнят, читают и почитают, где ему устроили настоящий праздник — торжественную встречу. И он понял, что на родине миллионы людей, которые знают его и чтят, как великого писателя. Он чувствовал себя миссией, который входил в Иерусалим. А ведь как его пугали там, отговаривали от возвращения, стращали тем, что как он только вступит на советскую землю, так сразу же окажется в подвалах НКВД, где палач-карлик Ежов лично снимает кожу с арестованных. Причем говорили об этом с такой убежденностью, как будто сами побывали в пыточных застенках.

Разрешение на его приезд дал сам вождь, Сталин, который для населения страны Советов превратился в божество. Что же русскому народу всегда был нужен помазанник Божий.

Сталин дал согласие и на возвращение Горького, который разошелся с большевиками в годы военного коммунизма и написал «Несвоевременные записки», которые действительно сейчас оказались несвоевременными и о них постарались просто забыть. Ему устроили триумфальную встречу и в Советском Союзе на долгие годы он стал писателем номер один, зачинателем новой советской литературы. Отказываться от такой чести Алексей Максимович не стал, что явилось бы совершенно несвоевременным. Граф Толстой вернулся, он прозябал на чужбине в полунищете и безвестности, перебиваясь редкими гонорарами от публикации пошленьких рассказов в бульварных изданиях. Иное от него бы и не приняли. Став советским писателем, он постарается забыть о своем не очень привлекательном забугорном творчестве. Теперь его называли «красным графом», и в уютном особняке он будет писать советскую «Илиаду» и «Одиссею», где главные герои после долгих мытарств принимают новую власть и верой, и правдой начинают ей служить.

И ведь они не просто вернулись. Их обласкали, создали им такие комфортные условия, о которых они не могли мечтать даже на пике своей славы. Вождь страны Советов прекрасно понимал, как они могут помочь упрочению его славы. Этот усатый тиран, как его называли на Западе, был мудрым правителем и находил время для чтения художественной литературы. Если верхушка, сливки общества, элита пойдет за ними, большевиками, значит, они идут правильной дорогой к сияющему на холме храму. Здесь был тонкий политический расчет, и он оправдал себя. Конечно, далеко не все вернулись. Но и те, что вернулись, составили славу и гордость русской культуры.

У него сразу после приезда попытались взять интервью для главных партийных газет, в которых уже освещали его встречу и писали о его заслугах для русской литературы. Болезнь, что на время отпустила его, вновь вцепилась в его тело и разрывала его своими стальными когтями. Он ослабел, не вставал с постели, даже несколько слов лишали его сил, как будто он перенес на спине тяжелые мешки. Он начинал задыхаться. Взяли интервью у его супруги. В конце концов, муж и жена — одна сатана, не к ночи будь он помянут. Отредактировали, дописали, что положено, и вот получилось интервью великого русского писателя о первых впечатлениях от увиденного в советской стране. Хотя все его впечатления ограничились встречей на вокзале и переездом в подаренный ему особняк. Ему даже выделили прислугу. А накануне приезда издали его избранное таким тиражом, о котором не мог мечтать ни один писатель на Западе. В учебниках литературы для школьников и студентов появилась страница о нем.

Его не включили в хрестоматии, как того же Горького, который к удивлению, многих и собственному удивлению стал основоположником нового метода советской литературы — социалистического реализма. Ученые-литературоведы тут же принялись разрабатывать теорию новоявленного литературного метода. Понятно было, что такое реализм, но получалось, что реализм может быть социалистическим, а значит, и капиталистическим. Так что ли? Нет, не так. Нет никакого капиталистического, есть критический реализм. А он, Куприн, считал, что есть просто реализм, реализм Шекспира, Пушкина, Льва Толстого, Чехова и его, Куприна, реализм. Но никого в этом он убеждать не стал, потому что последние силы покидали его. Но он был благодарен большевикам за то, что они вернули ему читателей, что он не был вычеркнут у себя на родине из истории литературы, как поступили со многими писателями-эмигрантами.

Вся его жизнь была поединком. Судьба постоянно держала его под прицелом. И до поры до времени мирволила к нему. Он не мог отказаться от этого поединка. В него стреляли. И он стрелял. Пули свистели совсем рядом, над головой. Любая из них могла стать последней.

Жизнь не была благосклонна к нему с детского возраста. После тягостных лет в военном училище он мечтал стать новым Суворовым или Наполеоном. А попал в провинциальный гарнизон, служба в котором была подобно отбыванию наказания на каторге. Бесконечная муштра, бессмысленные порядки, скука, сплетни, пьянство — всё это погубило ни одну жизнь. Военная служба превратилась в бесконечный кошмар.

Вот уже после того, как он порвет с военной карьерой, пройдет жизненную школу, станет публиковаться, он сделает следующий выстрел. Это была повесть «Поединок». Критический реализм уже давно утвердился в русской литературе, и никого не шокировали описания полуголодной нищей деревни, тяжелого рабочего быта, сатира на дворян и чиновничество, критика существующих порядков, показ безобразий.

Лев Толстой, которого вождь большевиков Владимир Ленин называл «зеркалом русской революции» вообще камня на камне не оставил и замахнулся даже на православную церковь и на христианства вообще, убеждая читающую публику, что Иисус Христос был обычным человеком.

Была священная корова, которую не трогали до сих пор. Или почти не трогали. Это армия. Ну, разве, что критика отдельных недостатков, теневых сторон армейской жизни. Армия оставалась неприкасаемой для критики территорией. Но Куприн стрелял не в армию. В повести, кроме главного героя Ромашова, есть еще несколько положительных персонажей, которые вызывали симпатии читателей.

Удар направлен против порядков, отживших, унижавших человеческое достоинство, которые вели к разложению армии, деградации личности. Это не социальная сатира, а психологическая драма. Куприн несколько лет провел в военному училище, служил в далеком гарнизоне, а когда начнется первая мировая война, добровольцем пойдет на фронт и напишет немало патриотических строк, воспевающих героизм русского воина. Но незаслуженное клеймо очернителя армии прилипнет к нему. И военное командование, и высшая власть не простят ему этой повести.

Профессия писателя считается скучной, а жизнь его однообразной.То ли дело артисты, певцы, танцоры! Сидит себе писатель каждый день за столом, исписывая один лист за другим. Еще ему и тишину подай! И никаких тебе гостей, никаких визитеров, которые будут отвлекать его.

Что здесь может быть увлекательного? Жюль Верн отправлял своих героев в далекие путешествия, вокруг Земли и даже на Луну, а сам не выходил из своего кабинета, черпая знания о других странах из книг. Необыкновенные приключения своих героев он создавал в фантазии. И герои его, конечно, были вымышленными. Это не совсем не так. Став знаменитым писателем и состоятельным человеком, он купил яхту и совершил несколько плаваний по Средиземному морю, продолжая писать в каюте свои приключенческие романы. Но всё-таки Средиземное море — это не Мировой океан. В общем-то Жюль Верн не выбился из когорты кабинетных писателей, которым воображение заменяет реальные впечатления.

Куприн же был писателем нового типа. Он исходил Россию вдоль и поперек, освоил десятки профессий, и когда он описывал труд грузчиков, или конторских служащих, или цирковых артистов, то делал это со знанием дела, не отступая от правды в мельчайших деталях. И самым страшным обвинением для него был бы упрек в неточности, неправдивости.

Во второй половине XX века среди писателей и журналистов станет модным «хождение в профессию», появится целое направление нон-фикшн, произведения которого основаны только на личных впечатлениях. Писатели работают грузчиками, продавцами, матросами на торговых суднах, чтобы затем со знанием дела, основываясь на личном опыте, описать людей этой профессии, их жизнь, трудовые навыки.

Куприн это делал долгие годы, и пальцев не хватит загибать, чтобы перечислить профессии и ремесла, которые он усвоил. Поэтому с такой дотошной точностью он описывал труд людей разных специальностей. Очерк был его любимым жанром и тут он проявил себя непревзойденным рассказчиком. Но и в рассказах он не отступал от принципа писать о том, что хорошо знаешь. Но он не был писателем сугубо критического реализма, осмеивающим и бичующим социальные пороки. Хотя написал несколько политических «сказочек» в духе Салтыкова-Щедрина. Во многих произведениях он продолжает традиции натурализма. Но он не становится писателем-натуралистом и для читателей было откровением открытие писателя, тонкого психолога, лирика и романтика. Первоначальное впечатление было такое, что это писал другой человек. Он пишет о драматической и подчас трагической любви. И опять здесь сказался и его личный опыт, его отношения с любимыми женщинами. Сколько читателей, а особенно читательниц, рыдали над страницами его «Гранатового браслета», «Олеси» и других повестей и рассказов, где главная тема — любовь.

Его бесконечный поединок с судьбой продолжался. Он не умел сдаваться и жаловаться. Все были убеждены, что он писатель современности и вдруг — именно вдруг! — появляется его роскошная «Суламифь». И открывается еще одна грань таланта великого писателя. Повесть поражает библейской простотой и мужеством, восточной роскошью, в ней все дышит жарким южным небом, пропитано ароматами садов и виноградников, а стиль повести заставляет вспомнить «Тысячу и одну ночь», Саади, Омара Хайяма и, конечно, священную книгу Библию. Но здесь уже не было никакого личного опыта, только воображение.

В одной из школ провели опрос. Вопросы были традиционными: какие книги вы читаете, каких писателей вы любите. Ответы были ожидаемы. На первых местах Джулиан Роулинг с ее серией романов про Гарри Поттера, Стивен Кинг, Толкиен, у девушек любовные романа, у юношей — боевики.

И только одна девушка написала, что любит книги Куприна. Если бы она назвала Чехова, Льва Толстого, Блока, тут было бы все понятно. Эти имена у школьников на слуху, их изучают по школьной программе. \

И когда называют эти имена, то становится ясно, почему так делают: чтобы отвязались от них и не лезли с тем, что им совершенно неинтересно. Но Куприна нет в школьной программе, он не входит в список обязательного чтения. Значит, девушка читала его произведения потому, что они нравились ей. Это добровольный выбор, это осознанное предпочтение. Ее увлек талант Куприна, она стала его поклонницей, что, в прочем, неудивительно для людей, читающих классику. Если бы Куприн был сугубый бытовик, натуралист, он остался бы на задворках великой русской литературы, и об его существовании знали бы только литературоведы, но никак бы не широкий читатель.

Это был талантливый мастер слова, писатель, стремившийся познать философию жизни, глубинные причины бытия. В частности, это проявилось и в том, что он написал немало философских притч. Его произведения, многие из них, останутся любимыми и почитаемые. Так что Куприн и сейчас не остается без поклонников и поклонниц.