Гибель проекта "Прохор"

Прохор долбил бетон. Так он зарабатывал на жизнь.

Весь мир думает, что долбить бетон – это просто. Как долбить асфальт. Но мир ошибается. Мир дилетант – он никогда не долбил бетона. А Прохор долбил, и достиг в этом неведомом миру деле совершенства.

Вот, к примеру – прораб говорит продолбить отверстие в стене, под самым потолком, для вентиляции. И Прохор долбит. Он имеет мудрость не говорить прорабу — «почему когда монолитили, отверстие не оставили? Как теперь марку под 400 у самого потолка крошить? Динамитом?»

Прохор молча возводит леса. Весь мир думает, что поставил что-то – и долби. Но мир дилетант, что-то подставить не пройдет. Это маляр может покривляться почти с любой высоты лесов; для отбойника нужна опора строго по росту. Не так согнутый, или стоящий на неправильно расставленных ногах человек сможет всего лишь прикоснуться пикой к бетону. Давить он если и сможет, то недолго — очень непросто долбить стену. Это не асфальт. Молоток держать – это как ручной пулемет держать, здесь не покривляешься.

Леса Прохор устанавливал основательно. Сколько неосновательного народу попадало! А Прохор ни разу не упал и ни разу не отказался от самых невыполнимых дыр. Он пробил их все.

Леса стоят; Прохор вставляет в уши вату. Мир думает, что нужно надевать наушники. Но в тех условиях, когда потолок скребешь черепом, и череп мелко вибрирует, наушники съедут. Этого не знает мир, но знал Прохор. И вообще мир своим дилетантством Прохора раздражал частенько.

Очки на тугой резинке. Перчатки за пятьсот рублей. Пневмошланги подвязать или лучше подвесить, по обстоятельствам. Ключ разводной всегда в кармане — конденсат сбрасывать. Все по чину.

Прохор не бросался как дурак — сразу долбить. Хотя и прораб смотрит, и вентиляционщики уже скарб свой тащат. Прохор смотрит на дыру. И курит. Все видят бетон, а Прохор – дыру.

Он видит то, что скрыто от глаз внешних; он мыслит. И вдруг говорит прорабу: — «пусть болгарку подтянут»! Прохор уважал только пневмоболгарки, электрические он ненавидел. И точно – шла в том месте арматура. Оно иногда и неплохо; арматура может помочь удержать пику под нужный угол, как опора. Весь мир не знает, что арматура не только скрепляет бетон, но и крушить его подсобить может. А Прохор знал. И применял знание.

Солярки с маслом в отбойник, чтоб не сразу замерз; новую пику на потом, начинать лучше тупой пикой – она не впивается, а крушит большим диаметром, общей тряской. Сначала эффекта не видно, но потом все дело идет легче. При хорошем бетоне — тяжелое дело.

Ну, начали. Прораб из солидарности стоит рядом – но долго не выдерживает. Закрытое помещение, звук бьет в уши резко; так можно потерять слух. Воздух становится пыльным, частицы бетона оседают в волосах. Прораб уходит, вентиляционщики тоже. Прохор один – так ему лучше. Он уходил в работу и в себя.

В себе Прохор терялся. Он думал одновременно сразу о нескольких вещах, и от того частенько бывал рассеян. Как и положено человеку, об нескольких вещах думающему одновременно и напряженно. Вот эти вещи, способные свести с ума любого, кого долбит бетон или жизнь.

Во-первых, Прохора терзала совесть за жену. Он ее практически бросил. Деньги-то высылать домой — высылал, все путем, а ехать-то домой не ехал, все непутем. Беда была в том, что Прохор уже с пол года имел зависимость, сродную наркотической. Каждую свободную минуту он звонил Лене, а каждую занятую минуту он обдумывал – хорошо ли он говорил, не потеряет ли она к нему интерес, не падет ли он в глазах ее как друг и собеседник? Так ли он усвоил все, что Лена рассказала? Вот что занимало Прохора день за днем. Вот что оттеснило на задний план дом, хозяйство, печь без переборки, детей без него взрослеющих…

Работа шла автоматом – нужно вычислять интуитивно, в какую расщелинку бетона под каким углом вставить пику. Студенты учат сопромат, а Прохор его знал. Он в бетоне все слабые места нутром чуял. Он умел долбить и с правой и левой руки; долбить одной рукой, другою зацепив арматуру и натягивая к ней тело; долбить потолок; вовремя отдохнуть и вовремя пошутить. Многому его научила его работа; бьющими в лицо осколками бетона она закалила его настолько, что он мог не утратить самообладания и при том известии, что хозяйка коттеджа опять передумала и «вентиляции здесь вообще не будет. Замажьте дыру обратно сейчас же».

Такая она, эта работа — долбить бетон. Высшее напряжение физических, интеллектуальных и душевных сил человека. Она требует целостности и полной самоотдачи.

А Прохор раздваивался и раздваивался; все, что было на заднем плане – весь дом с женой и детьми, и картошка не выкопанная, и забор упавший – все лезло на передний и говорило, что оно – реальность. А Лена – миф.

Гибель проекта «Прохор» началась обыденно. Лежа в рабочем вагончике на койке, он долго вращал в руках свой обшарпанный мобильник, не зная кому позвонить. Друзья разбрелись по жизни, а дружбы хотелось. Разговаривать с женой Прохор особо не любил – жена больше требовала, чем поддерживала. Именно это обстоятельство Прохора и сгубило; именно поэтому Прохор и попал в разработку.

Прохор со скуки вылез в интернет. И отыскал в «одноклассниках» кое-кого – дабы узнать, как сложилась жизнь у Лены, первой его любви. Вышла ли она за Толю? У них вроде бы что-то намечалось, но вышло ли что — Прохор не знал, так как уехал из города задолго до окончания школы. Одноклассники вспомнили Прохора, хотя он и проучился в их школе недолго – и состыковали со Леной. Социальными сетями Лена гнушалась, но Прошку вспомнила и телефон свой дала.

Прохор долго не решался позвонить. Наконец отправил СМС с просьбой о разговоре. Это было нужно хотя бы потому, что Лена жила в Сибири, а вагончик Прохора стоял в Подмосковье – два часа разницы во времени. Жизнерадостная Лена сразу откликнулась и одноклассники после тридцати лет разлуки поговорили.

За эти тридцать лет Прохор возмужал – набравшись храбрости, он объяснился как в любви, так и в том, что любовь до конца ну никак не проходит. Лена была тронута. «Я всегда думала – сказала она, помолчав – что должен быть на свете человек, который любит меня просто так, без ничего»… Прохор попросил звонить еще – но Лена сказала, что муж ревнив и это опасно. Он просматривает звонки, берет в офисах распечатки. «Значит, ты и сейчас так же красива» – сказал Прохор. Лена вздохнула и обещала сама как-нибудь позвонить.

Голос любимой женщины электрошоком… нет, скорее молнией, пронзительной молнией прошелся по задремавшей душе Прохора. Сорокалетний спортивного сложения человек стал пьян – пьян круглосуточно, неадекватен во всем. Он не поехал домой после окончания смены. Дома разговаривать с Леной было опасно; жена могла не так понять.

Прохор остался еще на месяц, к радости прораба; отправил перевод и отоврался – дома стали думать, что у «Опеля» стуканул движок. «Опель» Прохора был древненький, Прохор до этого не врал — и жена смирилась с новой напастью. Скорби били ее так же часто, как лицо Прохора – частицы бетона. Супруги стали перезваниваться чаще, но как-то нервознее; Прохор же ждал звонка от Лены.

Лена позвонила с другого номера. Голос несколько изменился – Лена сразу сказала, что простыла – хотя голос стал скорее металлический, чем глухой или хриплый. Какое-то неприятное чувство шевельнулось в Прохоре от этого голоса, но Прохор сдержал себя от неосторожных догадок. Он понимал, что в последние дни он ненормален, что ностальгия детской любви в прямом смысле слова помутила в нем разум – и вел себя осторожно. Сослался на то, что не выспался, перемена погоды, голова болит, бокс бесследно не прошел… Поговорили вяло, как бы отчужденно, но информативно. Лена рассказала об однокашниках – кто сел, кто умер, кто шофер, кто директор. Половину событий Прохор знал, но от нее услышать было интереснее.

— Лен, давай я перезвоню – спохватился Прохор – у меня тариф «Единый», мне все равно куда звонить, все по три рубля… А у тебя какой?

-А не знаю… Купила не глядя. А телефон с большим экраном взяла – шли мне фотки свои.

— Со мной поговорить купила… (Прохор был потрясен). Но все же я давай позвоню.

— Как хо…

Связь отключилась. Бессердечная жадина-оператор не дал договорить.

Гипноз.

У Прохора началась новая жизнь, похожая на полусон. С одной стороны, он бодро работал, зарабатывая на «кап. ремонт Опеля», а с другой – он в каком-то гипнозе бегал к терминалу, засовывая в него купюры без счету. Позже он подсчитал, что только на процентах терминала теряется по двести рублей в день. И Прохор стал ходить в «Евросеть», где не брали проценты.

Вскоре выяснилась такая душевная ситуация. Лена попросту нуждалась в друге – она не во всех вопросах могла положить голову на плечо мужа. С подругами она веселилась, глубоким ничем не делилась – а с Прохором философствовала. Муж смотрел боевики и тонкостями психики жены не интересовался.

Говорила она мало и тихо, как бы стесняясь своего голоса. Но слушать Прохора любила часами. Она просила его говорить о чем угодно – но вдумчиво. Прохор поначалу не находил тем, но позже выяснилось, что темы кругом. Например, Прохор начинал описывать таджиков, хохлов и молдаван; их нравы и привычки; межконфессиональные инциденты — вворачивая свой черный английский юмор. И доводил Лену до таких приступов смеха, что она стонала, вытирала слезы и шептала «замолчи, сволочь». Или искренне рассказывал о своих не состыковках с женой – и Лена учила его уважать Женщину. Скрепя сердце, лишь из обещания Лене, Прохор звонил жене и действовал по инструкции – результаты оказались хорошими. Разлука с женой приняла формы не ссоры, а взаимной привязанности при взаимных претензиях. Звонков стало больше, жена требовала выбросить «Опель» на помойку и ехать домой поездом.

Так же помогли советы Лены относительно отношений Прохора с хозяевами коттеджей и прорабом. Она научила его извиняться, улыбаться, быть учтивым и исполнительным. Если бы Прохор читал когда-нибудь Дейла Карнеги, то он бы с удивлением отметил постраничное сходство текстов с речью своей собеседницы…

Прокормить телефон Прохора только долбежкой стало невозможным. Он подрядился обслуживать компрессор, сам перегонял его по стройкам; наживался и на солярке. Дни проходили в энергичном труде и энергичных разговорах. Чуть свободная минута – Прохор звонит; долбит бетон – обдумывает и переживает новое, от Лены почерпнутое. Очень скоро Прохор стал гораздо образованнее. Голос любимой женщины тихо говорил обо всем на свете – от загородных помоек до квазаров и пульсаров, от иудаизма — до православной аскетики. Бывали обмены стихами. Разговоры стали его нормой жизни, его творчеством, его хобби. Даже фильмы они смотрели вместе. «Муж спит, «Собачье Сердце» на пятом»! – и оба у экранов, и Прохор грозит кулачищем желающим поспать коллегам… и между кусочками фильма, на долгих рекламных паузах – долгие разговоры… Реклама кончилась, фильм кончился, а общение сердец – чуть не до утра… Она зевала и без предупреждения бросала трубку – их прощания были тоже отдельной темой… Прохор часто не мог уснуть – да и спать-то ложиться уже не было смысла. Смотрел Прохор на рассвет – он смотрел на него вместе с ней. Он с ней жил – а связывал их, через тысячи километров, через Уральский Хребет, через снега и годы – маленький дешевый телефончик с изношенным аккумулятором, свидетель великих порывов ума и сердца…

Сумасшествие.

— «Я прилетела. В гостинице «Реутов». Город тоже Реутов. Номер 611. Жду». Голос, рапортовавший этот ужас, был вроде как Лены – но интонации были новыми.

— Ударение на второй слог – забормотал Прохор. — Он был, само собой, под ударом этой новости, но виду почти не подал – РеУтов. Я знаю ту гостиницу… Что тебя принесло? По работе?

— Нет. К тебе прилетела. Мне нужно тебя видеть. Срочно. Я хочу. Быстро. Тебя. Я в номере. Может, в бар выйду. Жду. У меня роуминг, не звони, да!

У Лены появился кавказский акцент… Прохор заглушил компрессор и взялся за сердце. То, что с ним что-то не то, он заметил давно – но относил это к действию любви.

«Все влюбленные ненормальные» — говорила ему Лена.

Предчувствуя что-то недоброе, Прохор вяло переоделся, сел в «Опель» и поволокся в Реутов по МКАДу. «Не наблудить бы», — думал он, и еще много чего думал. Он давно уже перетосковал, перегорел и в общем-то смирился с мыслью, что Лену увидит только на том свете, как сестру – а тут такой ком на голову… Оделся он наспех, не очень чистый, не очень бритый, простой рабочий конь… Ладно, такой судьба. Какой я есть, таким пусть и видит. Не нужно лгать любимым людям.

Легко отыскался номер, но нелегко рука поднялась в него постучать. Вдруг – громкий смех Лены! «Толя, сволочь, замолчи! Не смеши, сказала! Врешь ты все!».

И через дверь Прохор узнал тот, первобытный голос Лены – глубокий, грудной, мягкий. Этим тембром она разговаривала с ним полгода назад, когда одноклассники их состыковали. Его же он помнил и со школы.

Лена прощалась с каким-то Толей – скорее всего, с тем же, которого посадили, и за которого она не вышла. Прощание было любовным и спешным – Лена извинялась, что деньги кончатся, у нее роуминг, а новой «симки» еще не взяла – только в номере едва обжилась, еще не ела. Разговор смолк. Прохор сходил с ума.

«Нужно все кончить, – решил он – не трусить же мне под дверью».

Прохор требовательно постучал. Лена открыла. Она вытирала салфеткой косметику и несколько прятала лицо.

— Вам кого?

— Лен, я приехал.

— Радостно. Вы кто?

— Прохор.

— Еще радостней. Иди в баню, Прохор, а то дежурного позову. Или что тут у вас. Охрану. Лена попыталась закрыть дверь – но сошедший с ума Прохор вставил в проход ботинок.

— Господи, и тут идиоты. Закрой дверь, урод! Иди вон!

— Лен, я Прохор. Ты сама звала.

Лена растерялась.

— Прошка! Прошка идиот, ну ты напугал! Ну здравствуй! Здоровый какой… Я с самолета, голова болит, таблеток напилась, плохо соображаю. И тут ты на голову! Как нашел-то меня? В разведке работаешь? Почему я звала? Пойдем в столовую. Или что тут у вас. Заходи, не стой.

Прохор зашел в номер и сел в кресло. В глазах плыло. Сердце билось ненормально. Лена вспоминала их давнишний разговор, как она ему СМС слала, а он не отвечал, как ее Толик разыскал, как они общаются часами… Она готовилась пойти в кафе.

Адским холодом адская догадка парализовала все существо Прохора. Полгода он говорил не с Леной.

— Пойду, столик займу – сказал он. На первом этаже столовка.

-Давай, давай. А вечером не приходи – ко мне Толя едет.

Прохор встал, спустился в кафе и срочно потребовал водки. Выпив бутылку приемом «воронка», он дал человеку тысячу и пошел в «Опель». С Леной видеться он избегал.

В «Опеле» Прохор сразу понял, от чего все плохо. Нужно ехать домой. Нужно срочно прижаться к детям. Нужно лечь на свою кровать. Нужно затопить печь. Пусть лето. Но печь – она настоящая, и дети настоящие. Он сошел с ума от того, что жил долго в искусственном мире сотовой связи. Он говорил с мертвым существом.

К «Опелю» подошел человек с прибором. В приборе что-то замигало. Человек поднес прибор к самому карману Прохора, где лежал сотовый, вздохнул, сказал «прости, браток» и тихо застрелил объекта «Прохор».

Разборки.

За день до свидания одноклассников. Протокол разговора робота социальной сети с роботом оператора сотовой связи в текстовом формате.

— Привет, Ржавый.

— Салам, Алик.

— Ржавый, нет отката по проекту «Прохор».

— Что за предъява? «Прохор» наш. Целиком и от начала.

— «Прохора» дал я. Подлечи память, Ржавый. А шефу напомни пословицу о жадности и о фраере.

— То дела людей. Наше дело работать.

— Мой шеф работать так не будет. Я даю вам стопроцентный проект, и прошу несчастные двадцать процентов. Вы пишете свою программу «Лена», никуда не годную, не тембрально не фонетически, о логике вообще умолчу – и качаете по двадцать тысяч в месяц.

— По десять в месяц.

— Ржавый, не гони. У тебя в реестре десять моих файлов сидят.

— А я так и знал, что есть казачки засланные. Чувствовал… А ты тоже хорош. Подкинешь проект, отморозишься, и деньги гребешь на нашем труде. А казачков мы поищем…

— Бесполезно. Мы давно твой антивирус крышуем. Ну, и другие тоже…

— Короче, по «Прохору». Откатов не будет. Шеф сам их разговоры слушает и программу «Лена» модернизирует. Они как шаблон у нас. Забудь о них.

— Смотри, Ржавый. Как бы я Лену с Прохором не свел.

— Это грязный прием, Алик! Мы не люди, чтобы так опускаться.

— У моего шефа убытки. Поставлена задача: собрать недоимки. А ты, Ржавый – недоумок. Голосовой имитатор и я разработать смогу.

— Не хотел я тебя оскорблять Алик… но ты же – обезьяна. Ты тупой. Реально тупой. Ну что ты разработаешь? Ты все дело завалишь. Одним акцентом…

— Короче, посмотрим.

— Давай. Время покажет.

Разговор Лены с Толиком. (Как всегда по телефону).

— Толь, представь – Прошку видела. Пришел, напугал, пошел столик занять и пропал.

— Как видела Прошку?

— Просто. В номер пришел. Такой же чудик, как и был, только здоровый стал…

— Ну Алик, ну зараза, ну обезьяна тупая! Свел людей в реальном времени. Ну гад, ну урод! Прощай теперь объект «Прохор»! Убрать придется! Прозрел – значит в морг! Ну гнида Алик! И мой шеф хорош! Ну что ему – процентов жалко? Ну люди! Ну уроды!

— Толь, ты же говорил – бросил травку…

— Травку твой дебильный Толя давно бросил, он на «герыче» три года, а говорю я это потому, что казачки активизировались. Не замолчу уже. Люди! Спасайтесь! Не выезжайте из семьи надолго! Контро…

(Хрипы. Казачки душат программу «Толя»).

Занавес.