Омут любви

Вячеслав Матосов

ОМУТ ЛЮБВИ

1

Я с моим мужем Николаем Гумилёвым вошли в то богемное кафе "Ротонда" ранним майским утром. Мы выбрали столик справа у окна, откуда был виден бульвар Монпарнас. Перебивая друг друга, мы начали делиться первыми впечатлениями об этом нашем свадебном путешествии по Парижу 1910 года.

— Аня, а ты помнишь тот сказочный Булонский лес, — продолжил восторженную речь Николай, любуясь моим белым нарядом — платьем и широкополой шляпой со страусовым пером.

Но я уже не могла внимательно его слушать. В тот момент я почувствовала на себе властный взгляд, в котором было что-то королевское. На меня смотрел сероглазый мужчина сидящий за соседним столиком. Этот взгляд нёс в себе что-то гипнотическое.

В одной его руке мелькал уголь, другой рукой он держал альбом. Наверное, он рисовал мой портрет. Николай тоже обратил внимание на этого незнакомца. Одет он был небрежно, но ярко: на нём была жёлтая куртка, широкополая шляпа и яркий платок на шее. Наверное, он был художником, — края рукавов его куртки были измазаны краской.

Вдруг я заметила на лице его выражение гнева. Он отодвинулся от столика вместе со стулом и обратился к Николаю по французски:

— Почему вы со своей спутницей говорите на русском? Это неуважительно по отношению к окружающим вас парижанам.

Сидящий рядом, зная вспыльчивый нрав этого мужчины, тронул его за рукав и что-то сказал, стараясь предупредить ссору.

Мой муж Николай не сразу повернулся. А затем с презрением остановил незнакомца на французском, увидев в нём очередного пьяницу :

— На каком основании вы собираетесь учить всех приезжающих в этот город культуре. А я, вот, могу поучить вас другой культуре. Культуре обращаться к незнакомым людям в трезвой манере.

Спас положение подошедший официант, предложив меню обеим сторонам начинающейся ссоры. Наскоро выпив по бокалу вина, тот незнакомец и сидящий рядом мужчина быстро расплатились с официантом и ушли прочь.

Но настроение было испорчено. И мы, наскоро выпив по чашечке кофе, вышли на бульвар. Вместе с нами вышли двое молодых парней парижан, которые тут же заговорили с нами. Они объяснили, что это был художник Амадео Модильяни со своим другом поэтом Жаном Кокто и что Амадео имел здесь репутацию большого скандалиста.

2

На следующее утро я сидел на своём обычном месте в кафе "Ротонда" и вспоминал встречу с той русской женщиной и её наглым спутником, который собирался проучить меня. Знакомый официант сказал потом, что это была поэтесса Анна Ахматова.

Если бы не Жан, то в то утро я, наверное, хорошо потрепал бы её спутника. Но в том случае могла вмешаться полиция. А это очень навредило бы мне .

Жан привёл меня домой и тут же оставил, сославшись на срочную работу с мелодией и текстом песни, — он был композитором.

Я упал на кровать и заснул тревожным сном с какими-то кошмарами. Чтобы отогнать эти кошмары прочь, я огромным усилием заставил себя встать. Облив голову холодной водой из кувшина, я тут же стал набрасывать её портрет.

У меня плохо получалось. Я рвал листы бумаги с набросками.

И в это утро, сидя здесь в кафе, я поймал себя на мысли, что снова хочу её увидеть! И, представьте, моё желание осуществилось!

Открылась дверь и… моя мечта явилась! Она стояла на пороге, часто дыша, и оглядывала зал. Мне понравился изгиб её шеи. Я тот час же достал альбом из сумки и начал набрасывать её портрет.

Увидев меня, она медленно подошла к моему столику, села напротив и обратилась ко мне по имени. Затем стала рассказывать, что у неё плохое настроение, она хочет отвлечься, но у неё нет знакомых в этом городе, и что я ей запомнился своим задиристым характером.

Поэтому она пришла в это кафе, чтобы встретить меня и прогуляться по Парижу.

Сразу же после её рассказа я закончил портрет! От такого восторга, что у меня получилось что-то выдающееся, я выронил уголь из моих пальцев и он упал к её ногам. Я наклонился, чтобы поднять уголь, и почувствовал себя её рабом. Всё! То, что я так желал, свершилось !

Когда мы вместе выходили из кафе, я твёрдо решил, что проведу эту ночь с ней!

И это мне удалось!

3

— Нет, эти сцены ревности мне окончательно надоели. Это невыносимо, — выслушивать такие слова от тебя. Нам нужно отдохнуть друг от друга, — быстро говорила я на ходу мужу Николаю. А он, как будто удивляясь, ответил:

— Анна, опомнись! Ты хочешь уехать из Петербурга?

И уже, собираясь в дорогу, я из спальни кричала:

— Я еду поразвлечься в Париж, у меня достаточно средств для этого!

Уже в дороге я обдумывала план действий. Где найти Амадео там? Может быть, в том же кафе?

4

И вот в августе 1911 года я снова приехала в Париж. Прямо с поезда пришла в кафе "Ротонда" и увидела Амадео за тем же столиком. Он рисовал чей-то женский профиль.

Внутренне протестуя, я обратилась к нему:

— Это должен быть мой профиль! Не так ли, месье Амадео!

Он поднял на меня глаза с листа бумаги и долго глядел на меня, наверное, прогоняя тот женский образ, который хотел изобразить.

Узнав меня, тут же продолжил:

— Анна, ты, как ангел-хранитель мой, то появляешься и исчезаешь. Я хочу снова изобразить тебя.

И принялся уже за мой портрет. Тогда, я помню, он был очень удовлетворён тем, что нарисовал, и спрятал в альбом тот лист.

Мы долго гуляли по Парижу и я тогда не заметила, как мы завернули в тот тупик Фальгьера, где он жил тогда. Мы читали тогда вместе стихи Верлена.

В той квартире мы как-то неуютно устроились среди незаконченных скульптур из камня. Он мне долго объяснял, какие образы должны нести в себе эти изображения. А потом, внезапно пробудившись от этих образных грёз, быстро прошептал:

— Я хочу нарисовать тебя. Раздевайся.

Уже обнажённая я легла на бок на кушетку, подпирая голову рукой.

— Какой у тебя божественный изгиб бёдер, — начал говорить он, беря со стола уголь и бумагу.

Но через несколько минут уголь и бумага были отброшены в угол и я почувствовала его поцелуи на моём теле. И мы нырнули в омут любви.

На следующее августовское утро он поднял меня рано и мы побежали в египетский отдел музея Лувр. Там он принялся рисовать меня в окружении египетских сфинксов и фараонов.

Через несколько дней мы оказались на вокзале, откуда я уезжала в Россию.

Паровоз, окутанный дымом, напомнил мне снеговика, от которого веяло холодом. Я поняла, что до этого момента была окутана какам-то горячечным бредом. Я хотела сказать Амадео что-то нежное, но надо было возвращаться к действительности.

И, сминая перчатки в руках, я произнесла:

— Не могу я остаться. Я вся там. Россия тянет к себе и ведёт по судьбе меня как поводырь слепую. Там — моя Родина. Я попытаюсь вырваться к тебе ещё раз, но не знаю когда. Что было, то — было. Я буду часто вспоминть тебя. До следующего свидания.

Амадео в тот момент понял действительный смысл сказанных мною слов и отдал молча мне в руки свёртки рисунков.

Я поняла, что всё здесь для меня — чужое и далёкое. Прерывая это затянувшееся прощание, решительно поднялась в вагон и закрыла за собой дверь.

Когда поезд двинулся, я сквозь капли дождя на стекле увидела, как он вытирает слёзы.

Творческая натура всегда проживает свои чувства очень глубоко. Но каждый раз, воплощаясь на холсте или в камне, художественный образ покидает человека-художника, чтобы дать место другому образу, думала я тогда.

" Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь,

И ночей наших пламенных чадом

Я к тебе никогда не вернусь".

Вячеслав Матосов. Торонто. 2018.