Шатается земля как пьяная

ГЛАВА 3

КНЯЗЬ АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ КУРБСКИЙ

Фигура Курбского является одной из самых противоречивых в отечественной истории. Нет, отнюдь не из-за сложности духовного мира князя. Тут, как мы увидим ниже, все довольно ясно и даже прямолинейно. Но из-за того, что он оказался очень удобным историческим персонажем между противоборствующими силами. Несомненный предатель, гнусный и отвратительный, он уже при жизни становится символом борца с деспотизмом, демократом и либералом самого чистого разлива. Хотя в те далекие времена еще не существовало этих понятий.

Придворный историк Николай Карамзин, выполняя явный заказ верховной власти, эпоху Ивана Грозного, да и самого первого царя рисует исключительно черными красками. Для него он тиран, деспот, убийца, кровожадный маньяк, к тому же лицемерный, юродствующий. Иван Грозный в его описании явно тянет на роль монстра для очередного американского фильма ужасов. Такова была целевая установка. Россия начинает приобщаться к цивилизованной просвещенной Европе лишь со времен Петра I. И конечно, идеальными правителями становятся Екатерина II и Александр I, которые ведут политику в духе просвещённого абсолютизма. Подход Карамзина страдает антиисторизмом, факты подбираются, подгоняются и интерпретируются в русле главной идеи: прогресс России, историческое движение ее идет от неограниченного самодержавия (что, конечно, плохо) к просветительской монархии, желательно бы, английского образца (что очень даже хорошо). Дикая Россия становится все более европейской страной. Знакомая идея? Еще бы! Мы до сих пор слышим хор голосов о том, что единственно правильный путь России — это путь в Европу, к принятию европейских ценностей.

Огромная страна с многовековой историей, с богатейшей культурой — это неразумный, несмышлёный малыш, который способен идти правильной дорогой, только держась за руку мудрой и доброй матушки Европы.

Перед тем, как перейти границу, князь решил навестить семью: жену и девятилетнего сына. Это будет его последняя встреча с ними. И возможно, последние дни их жизни. Но об этом он им, конечно, не скажет. А напротив, обнадежит их. С ним был только верный слуга. Взяли запасных лошадей. Всё нужно было сделать очень быстро. Отлучку он объяснил тайной встречей с командованием, о которой никто не должен был знать. Поэтому с офицеров взял клятву, что они будут молчать.

Остановились в лесу возле города, дождались темноты. Никто его не должен был увидеть. Слуга с конями остался перед городской стеной. Помог князю забраться на стену, благо, в этом месте она была невысокой. Князь с досадой подумал, что лазит, как мальчишка. Прокрался к дому. Когда залаял дворовый пес Буян, он его тихо позвал. На ночь пса спускали с цепи. Буян перестал лаять и, тихо повизгивая, подошел к нему. Курбский потрепал его по загривку. Конечно, его никто не ждал. В доме уже легли спать. И свет горел только в спаленке. Жена любила засиживаться за чтением священных книг.

Конечно, она его не ждала. До этого он всегда приезжал днем в сопровождении свиты. И жена, и дворовые уже знали о его приезде до того, как он въезжал во двор. Выбегала челядь. Жена прихорашивалась. А вот теперь его никто не ждет и не встречает. Жена бросилась на шею. Почувствовал неладное.

— Сын спит? — спросил Курбский.

Погладил ее по неприкрытой голове. Кажется, она постарела. Вон на лбу появилась морщинка.

— Время-то позднее.

— Разбуди!

— Зачем, Андрей? Разве нельзя подождать до утра? В последнее время он стал плохо засыпать.

— Как я сказал, так и делай! У меня мало времени. Я должен немедленно уездать. И должен попрощаться с сыном.

— Случилось что-то?

— Я не хочу оказаться на плахе. А этот изверг уже готовит ее для меня. Мне моя голова еще пригодится.

— Сейчас я скажу, чтобы его разбудили.

— Стой! Никому ничего не говори! Ни одна душа не должна знать, что я был здесь. Слуги как раз — самые первые доносчики. Давай пройдем вместе к нему!

Они прошли в детскую. Сын спал на боку. Его лицо было таким умиротворенным. Неужели он видит его в последний раз? Как жестока судьба. Жена потянулась к сыну. Он остановил ее.

— Не надо! Не буди! Я же увидел его. Пойдем!

Он попросил ее принести вина. Все-таки сказалась усталость от многовековой скачки. Сейчас бы плотно поужинать, выпить вина, потешиться перед сном с женой. Хотя недостатка в женской ласке на фронте он не испытывал. В лагере постоянно жило несколько десяток разбитных маркитанток, которые зарабатывал на торговле, в том числе телом. По приказу к нему привозили девок и молодых женок из окрестных сел. Но всё-таки что-то должно было перепадать и жене. Но ничего этого не будет. Он должен спешить.

— Я уезжаю в Литву.

— Что? Как же так?

— Тише! Или для тебя лучше увидеть мое безглавое тело?

— А как же мы?

— С вами ничего не будет. Он не осмелится. Всё-таки княжеская семья. А я вернусь в скором времени. Король мне даст самых лучших воинов. Я тут знаю все тропки-дороги. И мы проберемся незаметно. И я заберу вас собою. Только об этом никому, ни гу-гу. Даже сыну. Иначе ты погубишь себя и его. А сейчас, дорогая, прнеси наши драгоценности. Сама понимаешь, в чужой стороне в первое время мне придется сильно потратиться. Но потом я это все верну верной службой.

— Хорошо! Хорошо!

Она уже собралась выйти. Но он остановил ее.

— И знаешь, то, что тебе в наследство от родителей досталось, тоже собери. Первое время у меня будут большие расходы. Это все вернется с лихвой. Уверяю тебя! Ты мне веришь?

— Я тебе всегда верю, Андрей.

— И что-инбудь из снеди. Но только быстро и бесшумно. Поем дорогой.

Она вынесла два узла. В одном были их семейные драгоценности, в другом еда. Он ее поцеловал.

— Мне пора!

Она заплакала.

— Всё будет хорошо. Я скоро вернусь и заберу вас. Жди!

Но он знал, что не вернется сюда уже больше никогда. И никогда не увидит ни своей жены, ни своего сына. Но герои должны принимать тяжелые решения. А себя он считал героем. И он хотел быть живым героем. Пусть и в другой стране, пусть и на службе у другого государя.

Дозор замер.

— Кажется, кто-то едет, — сказал старший. — Слышите хруст веток?

Достали пищали.

— Спрячемся за деревьями. Стрелять только по моей команде.

Затаились. Вскоре на полянку выехал всадник. Судя по одежде и вооружению это был русский. Один. Взяли на прицел.

— Слезай с коня! И без глупостей! — крикнул старший. — Сразу откроем огонь!

— Не надо, братцы! У меня важное поручение.

Русский спустился с коня. Он был невысок, коренаст. Но судя по одежде, не простолюдин. Возможно, даже офицер. Литовцы приблизились к нему, держа его на мушке. Окружили.

— Эй, Мартин! Забери у него оружие! — приказал старший.

Русский покорно протянул саблю и пищаль.

— Кто будешь?

— Я послан князем Андреем Михайловичем Курбским. У меня важное письмо к вашему воеводе.

— Курбским? Самим Курбским? А ты не врешь?

— Зачем мне врать?

— Давай письмо!

— Нет! Я его отдам в руки воеводе. Таков приказ князя.

— Ладно! Будь по-твоему. Только руки мы тебе свяжем, чтобы не учинил какой дурости.

Русский вытянул руки. Связали, подсадили на коня. Один стражник взял поводья. Направились в лагерь.

— Лазутчика поймали? — спрашивали их в лагере по дороге.

Они молча доехали до шатра воеводы.

— Скажи ясновельможному пану, что к нему московлянин с каким-то важным письмом.

Стражник пошел доложить.

— Велел привести.

Воевода готовился к обеду. За столом было несколько офицеров. На стол ставились блюда, кувшины с вином.

Остановились у входа.

— Что вы его держите связанным? Боитесь, что один московлянин устроит погром лагеря? — усмехнулся воевода.

Развязали.

— Ну, давай свое письмо!

— Князь строжайше приказал передать письмо только наедине.

— Вот как? Ну, что ж, оставьте, господа офицеры, нас на некоторое время!

Офицеры замешкались.

— В чем дело?

— Ясновельможный пан! Эти русские коварны, от них можно ожидать чего угодно.

— Ну, если вы так опасаетесь за мою судьбу, постойте у входа..

— Хорошо! Мы будем начеку.

Вышли.

— Как здоровье князя!

— Князь чувствует себя хорошо. Вот его письмо.

Воевода читал по-русски, по-польски и на латыни. Прочитав письмо, он некоторое время молчал. Потом поднял глаза на посланца.

— Ты знаешь, о чем идет речь в этом письме?

— Да, я должен был запомнить его содержание, если вдруг письмо пришлось бы уничтожить.

— Мне трудно в это поверить. Если бы это был какой-нибудь сотник, но, чтобы князь.

— И тем не менее, ясновельможный пан, Андрей Михайлович хочет перейти под подданство вашей короны и верой, и правдой служить королю. Это его твердое решение. Я должен с вами договориться, когда, где и как это можно сделать.

— Я могу дать ответ только, когда сообщу об этом королю. Но можешь не беспокоиться. Я тотчас отправлю гонца. И думаю, через день — два получу ответ. А пока располагайся. Теперь ты для нас друг. Я распоряжусь, чтобы тебя устроили со всеми удобствами.

Гонец явился к вечеру следующего дня. Король давал согласие на то, чтобы принять князя на свою сторону. Детали, как это должно произойти, он оставлял на решение воеводы. Обговорив с посланцем всё, на утро следующего дня его переправили на другую сторону границы.

Князь взял с собой только несколько верных слуг, узлы с драгоценностями, дорогой одеждой, серебряной и золотой посудой. Накануне он приказал выдать воинам все запасы вина. На недоуменные вопросы офицеров, он сказал, что сегодня день ангела у его сына. И он хочет, чтобы его воинство радовалось вместе с ним. Офицерам не оставалось ничего иного, как согласиться с подобной щедростью, не очень уместной, правда, когда у тебя под боком враг.

Тем, кто стоял в дозоре, офицеры запретили выдавать вино. Об этом доложили князю. Он рассвирепел, топал ногами, брызгал слюной, обещал всех наказать. Офицеры стояли ни живы, ни мертвы. Дозорные тоже перепились в ту ночь. Офицеры недоумевали: что за странный приказ, если противник нападет, он без сопротивления пленит и вырежет все их войско. Даже подумывали о предательстве, но вслух боялись об этом говорить.

Зная крутой нрав князя, не решались ему перечить. В гневе он мог любого до полусмерти исхлестать плеткой. Среди всеобщего пьянства сами не смогли удержаться от соблазна. Весь русский лагерь представлял огромную пирушку, где невозможно было найти трезвого.

Проснулись на следующее утро довольно поздно. И обнаружили, что палатка командующего пуста. Нигде не было ни его слуг, ни адъютантов. Не было и коней. Это было довольно странно. Не мог же он отъехать в свое имение в разгар военных действий, да еще и никого не предупредив об этом? Вернулся дозор с передовой и сообщил, что обнаружил следы, уходящие в литовскую сторону.

Поскакали по следу до самой границы. Подъехали так близко, что были видны палатки литовцев. Не хотелось верить, но всё говорило о том, что князь бежал к литовцам, поэтому и затеял всеобщее пьянство в лагере. Почти на глазах у противника. Еще удивительно, как это литовцы удержались от соблазна напасть на русский лагерь.

Нужно было сообщить царю. Войско осталось без командующего. Но никто не хотел быть гонцом к царю. Тем более, что все чувствовали себя виноватыми. Царь мог жестоко покарать. Гнев царя мог обрушиться на гонца, принесшего ему плохую новость. Да и остальным теперь вряд ли удастся отсидеться в затишке и миновать царского гнева. И затягивать с известием, значило обрекать себя на еще больший гнев. Дело было неотложное. Все это прекрасно понимали. Иначе могли обвинить в пособничестве.

Между тем Курбский благополучно добрался до литовского лагеря. Караульные без всяких вопросов пропустили его с немногочисленной свитой. Как и договорились, его встретили уже на границе. Оружие не стали забирать даже у слуг. Он был не просто почетный гость, но и нечто большее. Литовцы, не стесняясь, рассматривали знаменитого военачальника. В палатке князь опустился на одно колено и, склонив голову, протянул саблю в ножнах воеводе.

Воевода положил руки на плечи князя и сказал ему, чтобы он поднялся.

— Вы не в плен сдаетесь, князь, — сказал воевода. — Поэтому вашу саблю я не возьму. Она еще послужит нашему королю. Вы мой гость. Очень уважаемый гость. Сейчас нам приготовят стол.

Первый тост был за новоявленного литовского полководца, ему желали новых побед и новой воинской славы. Это не сколько не покоробила Курбского. Хотя речь шла о том, что сейчас ему придется воевать с тем войском, которое он возглавлял и против страны и государя, которым он давал клятву.

— Князь! В ближайшие дни вы получите аудиенцию у короля. Он высказал горячее желание увидеться с вами и обсудить вашу дальнейшую судьбу.

Через два дня Курбскому выделили карету и под охраной он отправился в Варшаву. В другой карете попроще ехали его слуги, вместе с которыми он перешел границу.

Ночевали в харчевне небольшого городка. А наутро князь обнаружил, что его кладь со всеми драгоценностями пропала. Он обратил грозный взгляд на офицера охраны. Но здесь не Россия. И тот долго не стал выслушивать княжескую брань. Лицо его побагровело. Он схватился за рукоять сабли, грязно выругался.

— Еще одно слово, москальская свинья, и я тебя разрублю напополам. Поверь, я делал это уже не один раз.

Такого оскорбления князь, герой Казанского похода, который годами сидел по правую руку от царя, никак не ожидал. Губы его тряслись. Рука его невольно потянулась к сабле. Но вид разгневанного офицера его отрезвил. Эти шляхтичи высокомерны и вспыльчивы. От них можно ожидать чего угодно. И действительно, это не Россия. Он хоть и князь, но для него остается проклятым московлянином. Пожалуй, и зарубит вгорячах. Так что связываться себе дороже. Хотя сейчас у него ничего не осталось за душой.

В скверном настроении он въезжал в столицу. Одно обнадеживало: если король назначил ему аудиенцию, значит, имеет на него планы. И он все сделает, чтобы оправдать королевские надежды. Настанет время, он отыщет этого офицера и тогда посмотрит, как с него слетит шляхетская спесь. Обиды князь никому не прощал.

Его поселили в небольшом, но довольно опрятном особнячке, где была хорошая кухня и вежливая прислуга. Ему постоянно твердили, что видеть его здесь для них большая честь. Курбский привел себя в порядок. Цирюльник подравнял ему бороду. К сожалению, парадное платье было похищено вместе с драгоценностями. Придется предстать перед королем в том, в чем он приехал. Можно было купить себе одежду. Но на что?

Всё в королевском дворце вызвало у Курбского восхищение. Пусть здесь не было такой пышности как в кремлевском дворце. Необычные европейские одежды, обилие дам в роскошных платьях. Каждая украшала себя множеством драгоценностей. Представить себе женщину во дворце московских царей нельзя было бы даже при богатой фантазии. Здесь же они оживленно беседовали между собой, вступали в разговоры с мужчинами, многие открыто флиртовали. «Вот она настоящая свобода!» — восхитился Курбский.

Король ласково улыбался. Так улыбаются друзья.

— Я рад тебя видеть, князь!

— Ваше величество, я желаю перейти к вам на службу.

— Почему ты, князь, решился на столь решительный поступок? Ведь ты герой, полководец. И как мне известно, пользовался полным доверием царя.

— Это так, ваше величество. Но с того времени всё изменилось. То есть изменился сам правитель. Сейчас Иоанн Четвертый стал деспотом и кровавым тираном. Он не прислушивается ни к чем советам. Придает лютой казни своих друзей, отбирает их имения, его сатрапы насилуют жен и дочерей боярских. Над каждым от князя до простолюдина висит меч его гнева. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Ложась спать, ты не знаешь, проснешься ли ты завтра живым.

— Да я наслышан о злодеяниях московского царя. Не ты первый князь, кто ушел от царя к нам. И, конечно же, не последний. Ну, что ж! Сегодня же будет готов указ о принятии тебя в наше подданство. Но мне известно, что у тебя есть семья. Ты ее оставил в Московии. Будет ли она там в безопасности?

— Нет, не будет. Изверг не пощадит моей семьи. А земли мои и владения заберет под себя или передаст своим верным приспешникам. Я не мог забрать семью. Царские слуги сразу бы спохватились. И тогда не только моя семья, но и я вместе с ними тоже оказался бы на плахе.

— Горько это слышать. Но иногда нам приходится жертвовать самым дорогим ради спасения жизни. Какого рода занятия ты хотел бы избрать в нашем королевстве?

— Я военный. И как вам известно, не бесталанный. Я хотел бы продолжить военную службу в вашем королевстве.

— Это весьма похвально. Тем более ты знаешь все достоинства и недостатки русского войска, секреты, которые ведомы только тебе. Поэтому я уверен ты окажешься удачлив и победоносен на поприще нашего полководца. Я дам тебе войско. Но готов ли ты сражаться мужественно со своими соотечественниками?

— Отныне мое отечество здесь. И мой повелитель — это вы, ваше величество. Я не разочарую вас.

— Верю. Но это еще не все, князь. Ты можешь принести еще очень большую пользу нашей короне.

— Какую же?

— Мне известно, что ты философ и тебе не чужды книжные труды. Я хотел бы, чтобы ты поставили нам на службу свое перо. Нужно написать письмо московскому царю. Но это должно быть не личное письмо, а письмо ко всему русскому народу и ко всей Европе. Слово разит не хуже меча. Мы размножим твое письмо, распространим его по России, в Европе. Пусть все знают, почему ты поменял службу московскому злодею на службу нашей короне. Иоанн Московский должен предстать во всей своей мерзости, во всех своих смертных грехах. Надо, чтобы люди, читая твое письмо, ужаснулись его злодействам, его черной адской душе, уверовали, что это исчадие ада, верный служитель дьявола. Письмо твое не должно никакого оставить равнодушным.

— Я приложу все свои таланты, все свои знания. Письмо будет готово в самом скором времени.

— Вот и хорошо. Но я вижу, мой друг, тебя что-то огорчает.

— Не смею жаловаться вашему величеству.

— Нет! Нет! Говори все прямо! Передо мной ты ничего не должен утаивать. Я твой истинный друг.

Курбский рассказ о дорожном происшествии.

Король подозвал одного из своих людей. Тихо ему сказал. Тот кивнул и вышел из залы.

— Ты много потерял с переходом на нашу службу. Семью, свои владения. Но негоже полководцу не иметь ничего. Даже у последнего простолюдина есть свой дом, какой-то скарб. Я не смогу тебе дать столько, сколько ты имел в России. Это московский царь может у любого забрать имение себе или отдать своему приспешнику. У нас собственность — это святое. Даже если человек совершил преступление, его собственность остается у его семьи. У нас всем правит закон, которому подчиняюсь и я, король. Но я смогу выделить тебе из своих владений имение вместе с крепостными душами. Оно будет тебе приносить доход, там ты сможешь отдохнуть от трудов ратных.

— Я весьма благодарен вашему величеству.

— Ну, а если ты себя покроешь ратными подвигами, твое богатство увеличится. Мы умеем достойно ценить услуги, оказанные нашему отечеству и короне. Уже через два дня ты можешь отправиться в свое имение. И первым делом займешься письмом. А потом мы уже определим тебя на ратную службу и дадим тебе войско.

Когда Курбский откланялся и удалился, один из сановников обратился к королю:

— А не слишком ли вы, ваше величество, щедры к этому москвитянину?

— Он себе отрезал все пути к отступлению. Поэтому он будет одним из самых верных псов. А не использовать его знания и опыт было бы огромной глупостью.

Король оказался прав. В лице Курбского он обрел верного пса, готового выполнить любой королевский приказ. Более того, как говорится, он старался быть святее папы римского. Его ненависть к бывшему отечеству и стремление нанести ему наибольший вред удивляло даже польских вельмож. Казалось, что он живет только одной мыслью: уничтожить, испепелить Московское царство, чтобы даже следа не осталось от него. Он выдавал все секреты, разрабатывал планы военных компаний, постоянно давал советы, которые сводились к тому, как нанести наибольший вред своему бывшему отечеству. Царя он не именовал иначе, как бешенным кровожадным псом. И никто, наверно, не желал ему больше скорой и мучительной смерти. Всё, что связано было с Россией, для него было гадким и отвратительным. Наоборот, польскими порядками он везде и открыто восхищался. Польша в его рассказах представлялась райским местом на земле, которым правит самый мудрый и добрый король, а подданные чувствуют себя самыми счастливыми людьми на белом свете. Он даже порывался написать панегирик королю, в котором бы высоким слогом воспел его существующие, а по большей части несуществующие достоинства. Но король категорически запретил ему делать это, сказав о том, что здесь не Россия, где принято восхвалять своих правителей, не зная меры. Такой панегирик здесь может иметь противоположный результат, вызвать насмешки и обвинения короля в стремлении к лести в своей адрес. Скромность украшает даже королей. Курбскому, образование и воспитание которого прошли в византийских традициях, это было в диковинку. Он даже своим борзописцам, которые описывали его воинские подвиги, давал советы, как это сделать пышнее и велеречивей. И непременно должны быть сравнения с библейскими героями. Уж без этого никак!

Несколько дней Курбский провел в подаренном ему имении, где к его услугам был шикарный стол, библиотека для работы и услужливые дворовые девки, которые утешали его плоть. Наконец послание было готово. Королю оно понравилось. Он повелел размножить его и разослать в европейские дворы, а тайные лазутчики должны были распространить его по российским городам. Но главный адресат — это же, конечно, московский царь. Король предложил передать послание через польского посланца.

— Нет, ваше величество. Это будет выглядеть как государственный акт. И получается, что оно написано по вашему поручению.

— Это так, — задумался король. — Но иного способа я не вижу. Разве что как подметное письмо?

— И это, простите, ваше величество, тоже не годится. Автор подметного письма боится подать его открыто. А я не хочу выглядеть трусом в глазах этого изверга.

— Тогда я и не знаю.

Король развел руками.

— Я пошлю в Москву своего верного человека, Василия Шибанова.

— Но ведь это значит обречь его на верную смерть.

— Он готов за своего господина пойти на любые муки.

Король покачал головой.

— Всё-таки странные вы люди, московиты. Вряд ли кто из моих людей решился бы на подобное.

Василий Шибанов знал, чем ему грозит эта поездка. Но князь для него был то же самое, что Господь Бог. И даже мысли не возникло отказаться от этого смертельно опасного поручения.

— Вручишь это письмо Ивашке лично в руки.

— Да, господин, исполню.

— Вот тебе королевская грамота. Но воспользуйся ей только в крайнем случае. Никто не должен даже подумать, что это письмо связано с королем. Если тебя на заставе задержат, говори, что у тебя секретное послание для царя. Это всегда действует.

Шибанов благополучно добрался до Москвы. Кто бы осмелился задержать посланца к царю? Когда Ивану Грозному доложили, что к нему с послание человек Курбского, он какое-то время был в растерянности. Мало того, что Курбский стал изменником, так еще и осмеливается посылать к нему своего человека с посланием. Сцену этого приема мы знаем по балладе Алексея Константиновича Толстого. Там царь жезлом пронзает ногу посланцу, а тот, претерпевая муку, стоит перед грозным царем. Красивая романтическая история, которую поэт почерпнул из карамзинского труда. Откуда ее взял Карамзин, неизвестно. Любой начинающий историк прекрасно знает, что если нет достоверного исторического источника, то и этого факта для историка не существует. Но у Карамзина была своя позиция и он тащил в свою историю все понравившиеся ему побасенки, слухи, то, что называют «одна бабка сказала другой».

Но то, что Шибанов был скорее всего казнен, сомневаться почти не приходится. А как должен был поступить правитель с тем, кто помогал предателю совершить измену, перейти границу в стан неприятеля и верно служить ему во всех начинаниях? Он такой же предатель, как и его господин. Так что кара была законной. А по поводу ноги, проткнутой царским жезлом, то тут уж по принципу «хочешь верь — хочешь не верь». Ни один серьезный историк не верит. А вот то, что Курский с трезвой головой посылал на верную смерть своего преданного слугу, это исторический факт.

Что же снова будем говорить о благородстве князя и высоких материях, которыми он якобы руководствовался? Человека, который до этого уже обрек на верную смерть свою семью, даже пальцем, не пошевелив для ее спасения? Человека, который нагло лгал офицерам и рядовым воинам, во всем доверявшим своему командующему? На каждом шагу Курбский лжет, обманывает, обрекает других на мучения и смерть. Даже самых близких людей. Он предал не только отечество, царя, которому давал клятву, он походя предавал всех, не испытывая при этом никаких угрызений совести.

Конечно, имение, пожалованное Курбскому Сигизмундом, не шло ни в какое сравнение с тем, что он имел в России. И доход с него был в несколько раз меньше. Но это не огорчило князя. Он же полководец, ему дали крупный воинский отряд. И он завоюет себе славу и богатство. А что дальше? Разгромят они воинство московского царя. Не сможет оно устоять перед натиском с запада и с юга, откуда придет со своей ордой крымский хан. Конечно, крымский хан за это потребует и потребует немало. Придется ему отдать южные земли и увеличить размер дани, которую продолжали платить московские государи. Пусть и нерегулярно. Но победа над московским царем этого стоит. Западные области польский король заберет под себя. И с этим тоже придется неизбежно смириться. Но вряд ли это будут все русские земли. Польскую корону вполне устроит то, что на востоке она будет иметь вассальное государство, с правителем, которого будут назначать в Варшаве. Конечно, на московском престоле должен оказаться он, князь Курбский, потомок славных ярославских князей, ведущих свое происхождение от Рюрика. Поляки за это потребуют уступок. И немалых. Самая болезненная: отказ от православия и переход в католицизм. Московская знать это поймет и примет западную веру, понимая, что если этого не сделать, то они станут отверженными в собственном отечестве. А вот с простолюдинами будет непросто. Заставить мужика отказаться от веры своих предков? Для него это хуже смерти.

Но здесь уже есть проверенный путь. Это будет уния. Все храмы оставим, иконы, язык молитв, праздники и посты. Но только эта церковь будет подчиняться уже не константинопольскому патриарху, а папе римскому. Да и какой он владыка всемирной церкви? Нет уже Константинополя. И храм Святой Софии опоганен басурманскими молитвами. А вот папа римский тот действительно владетель мира.

Но только эти свои замыслы нужно хранить в тайне, чтобы ни одна душа не узнала, что у него в голове. Вряд ли королю понравятся его претензии на престол. Вероятно, на московском престоле он видит самого себя. И не понимает, чем это чревато. Народ не примет иноземного правителя да еще и чужой веры. А он свой, исконный, рюрикович, герой, покоривший басурманские царства. Придет время, и король поймет, что лучше иметь на московском престоле своего верного слугу, чем самому занимать этот престол. Но сейчас это время еще не стало. Он саблей будет доказывать королю свою верность на полях сражений. Уж кому, как не ему, лучше знать, как болезненнее ударить московские рати.

Теперь, когда его послания дойдут до народа, до европейских дворов, на него будут смотреть как на страдальца, борца за исконную веру и за отечество.

Жизнь в новом имении доставляла ему плотские и духовные удовольствия. Вначале мысли о семьи мрачили его душу. Но вскоре он смирился с потерей семьи. Что же на жизненном пути приходится приносить необходимые жертвы. А это была необходимая жертва, иначе бы его план не удался. И опять то, что Иоанн казнит его жену и сына и кого-нибудь из челяди, как он казнил Василия Шибанова, только добавит света в его нимб мученика и страдальца. Но кровавый тиран — придет время — за все ответит. Курбский рисовал в воображении картины, одну приятней другой, как Ивашку в босяцком рваном одеянии ведут на казнь. И казнь эта будет долгой и мучительной. Она поразит воображение толпы. Он пригласит смых изобретательных палачей, которые придумают такую казнь, которая подобно извержению вулкана потрясет землю.

Но однажды случился неприятный конфуз. Как-то утром он вышел на крыльцо дворца и ему показалось, что один из холопов не проявил должной уважительности к его персоне. И поклон скорее не был поклоном, а легким сгибанием позвоночника. И в глазах его читалась дерзость. Никакого трепета и подобострастия. Ладно, если бы это был какой-нибудь из шляхтичей. Курбский уже смирился с их заносчивостью и высокомерием. К тому же для них он продолжал оставаться москалем. Но чтобы холоп проявлял непокорность и неуважительность? Это уже было чересчур.

Курбский шагнул к нему и грозно спросил:

— Кто таков?

— Яношек я.

В голосе никакого страха. Это было последней каплей. Курбский сжал кулаки.

— Пошто непочтительный такой? Кланяться надо в пояс, а не кивать своей тупой башкой. И зенки опускать в землю, когда с тобой господин говорит. Но я тебя научу почтительности.

Повернулся к управляющему.

— Пусть его отведут на конюшню и дадут сто плетей.

Управляющий замешкался.

— Чего стоишь, раззява? Али оглох?

— Господин! Это слишком суровое наказание. Его сердце может не выдержать.

— Что? Ты смеешь перечить воле господина? Тогда с ним заодно отправишься на конюшню

Парня схватили с обеих сторон и поволокли на конюшню.

— За что? — вопил он. — В чем моя вина?

Вскоре из конюшни раздались крики. Курбский хотел уже возвращаться к себе. Но остановился. Что-то ему показалось подозрительным. Разве так кричит человек, когда ему очень больно? Нет, так кричат, когда идет азартная игра. Он направился к конюшне. Перед воротами остановился, прислушался.

— Ты громче! Громче кричи, хлопчик!

— Свинья московская! Ну, он еще узнает, кто здесь хозяин.

Курбский вступил в конюшню. Строптивец лежал на деревянном щите, даже не сняв портков. А двое молодцев молотили почем, зря по щиту.

— Это так-то вы выполняете волю господина? — зарычал Курбский. — Да я вас всех запорю до смерти!

Он выхватил плеть.

— Сдергивайте с него одежду и держите крепче!

Князь размахнулся и обрушил удар на голую спину парня. Тот завыл и изогнулся дугой. На спине вздулся кровавый рубец. Удары посыпались один за другим… вскоре спина представляла кровавое месиво. Кровь забрызгала щит и земляной пол вокруг него. Парень уже не вопил, а постанывал и вздрагивал всем телом при каждом ударе. А князь продолжал размахиваться и хлестать, хлестать.

— Господин! — простонал конюх. — Остановитесь! Кажется, он уже того…

— Что того?

— Умер.

— Ну-ка, посмотри!

Конюх наклонился.

— Умер. Мертвей не бывает.

— Слабый оказался. А зачем мне слабые холопы.

Курбский отбросил плеть и пошел прочь.

Смерь холопа, виновником которой он стал, нисколько не огорчила его. На то холопы и созданы, чтобы бояться своего господина пуще гнева Господнего. Тут только дай слабину и сядут на голову. И в своем российском имении он держал всю челядь в страхе. За малейшую оплошность бил нещадно по зубам или отправлял на порку. И холопы только от одного явления его приходили в трепет. Да и смертей он повидал немало. И сам не малое количество людей отправил на тот свет. И в боях, и в мирной жизни. Одним холопом меньше, одним больше. Невидаль какая! Зато другим урок. Пусть живут в страхе и трепете.

Он уже забыл об этом случае. Но через несколько дней в его имении появился королевский судья. Представился. Курбский недоумевал: что могло привести судью к нему. А когда узнал, то весьма удивился.

— Да! Да! Князь! Семья убиенного подала жалобу в суд.

— — Но разве холопы могут жаловаться на своих господ? — воскликнул Курбский. — В России за это не жалуют.

— Милейший князь, вам давно надо понять, что вы живете не в России. Это там у вас никто не защищен законом, и господин вправе делать со своими людьми все, что ему захочется. У нас же правит закон. Закон превыше всего.

— Даже короля?

— Да, и король подчиняется закону, как и любой его подданный.

— Разве такое возможно? Это все равно, что заставить Господа жить по человеческим законам.

— И тем не менее это так. Король не вправе вмешиваться в деятельность суда и давать указания. Единственное, что ему позволительно, это помиловать преступника. Если король будет нарушать законы, он становится таким же преступником, как и любой смертный. И тогда его могут сместить и пригласить на престол другого.

— Пригласить другого? Разве король занимает престол не по праву происхождения?

— Это право ему даруют. У нас короля выбирают самые знатные люди королевства.

Курбский совершенно был ошарашен. В такое было трудно поверить.

— И что же вы считаете такой порядок нормальным? — наконец спросил он.

— Не только нормальным, но и естественным. Поэтому у нас на престоле не может оказаться кровавый тиран, как у вас в России, для которого не существует никаких законов, который сам творит закон. Но, князь, я речь веду к тому, что вы совершили убийство, то есть преступление.

— Но это же холоп, моя собственность, с которой я могу делать всё, что я захочу.

— Да, это ваш холоп, но он еще и королевский поданный. И закон защищает его, как и любого подданного.

— Что же я теперь не могу наказать слугу за провинность?

— Наказать вы можете. Но не можете лишить его жизни или совершить какое-нибудь членовредительство ему.

— И что же выходит, что теперь меня будут судить?

— Судить и вынести наказание.

— Какое наказание? Я королевский полководец, под мое начало отдана целая армия. Скоро я должен отправиться на войну. Вы это понимаете?

— Я это все понимаю. Но это еще не все, князь. Ваши крестьяне жалуются и на то, что вы берете из их семей дочерей и жен для своих плотских утех.

— Это мое право, как господина.

— Да, вы молодой крепкий мужчина и, конечно, вам нужна женщина. Но вы делаете это насильно. А нужно иметь согласие. Если бы вы расплачивались с ними и их семьями, я думаю, что этих бы жалоб не было.

— И что же мне теперь? Я обращусь к королю.

— Я думаю, что королю донесут об этом. Не сомневайтесь, доброхотов у нас предостаточно. И король, я уверен, даст вам совет решить это дело полюбовно.

— Полюбовно, это как?

— Вам нужно заплатить семье убиенного вами холопа, а также тем девушкам, которых вы подвергли насилию. Ну, и чтобы это дело не дошло до суда, то и судьям надо…. Вы понимаете. О чем речь?

— Сколько?

Судья назвал сумму.

— Но это же грабеж!

— Но и дело серьезное. И мы постараемся его замять, не предавать огласки. Поверьте, это наилучший выход.

— Хорошо. Я сделаю так, как вы сказали.

— И впредь будьте осторожны. Вспыльчивость и жестокость проявляйте на войне. А здесь это неуместно и опасно. Здесь не Россия. Здесь закон превыше всего. Помните об этом, князь.

Получив нужную сумму, судья раскланялся и сказал на прощанье.

— Милейший князь. Я мог бы вам дать несколько уроков на нашему праву. Разумеется, не бесплатно. Мое время стоит очень дорого. Но тогда вы не попадете уже в такие щекотливые ситуации. Так что подумайте над моим предложением.

— Непременно! — кивнул князь.

С уходом судьи князь погрузился в тяжелые мысли. Ему до этого казалось, что он все знал о королевстве, с которым столько лет вел войну. А получается, что он ничего не знает. Не знает самого главного. Такие порядки, о которых он только что узнал, были явно ему не по душе, противны были всем его жизненным устоям. Правитель — помазанник Божий. Разве кто-то может его назначать, снимать, ограничивать его волю. На небе Господь, а на земле его наместник — царь. И что это за такие законы, которые не позволяют ему выбить зубы холопу? Холопов надо держать в строгости и смертном трепете. Иначе же они могут взбунтоваться и потребовать себе таких же прав, как и у господина. И господин — им единственный судья и господь Бог. А с девками вообще какая-то дикость. Для того и создала их природа, чтобы тешить господскую плоть. Он представил, как к нему заводят крестьянскую девку, и он начинает упрашивать ее лечь с ним в постель. А девка ломается и назначает себе цену. А то и вообще отказывает ему. Де, у меня есть жених, и для него я храню свою девственность. Даже стало смешно. Да он, когда отправляется в баню, берет с собой трех — четырех дворовых девок, которые парят его, натирают благовонными маслами, шоркают и которых он пользует по очереди. Князь всегда любил разнообразие. И если узнавал, что в его имении подрастает нетронутая красавица, непременно пользовал ее. И ни жена, ни ближние не осуждали его за это. А считали это в порядке вещей. Что ж теперь отказаться от такого удовольствия? Привозить к себе из города каждый раз продажных девок, когда вокруг своих хватает, которых до него еще никто не распробовал.

И ведь что интересно получается. Если Сигизмунд с Божией помощью завоюет Ивашкино царство, то заведет такие же порядки, как у себя в королевстве. Вот закряхтят, зачешутся бояре. Да и не захотят они таких порядков. Будут поминать Ивашкино царство как райский эдем. Если он ближе сойдется с королем, надо как-то мягко указать ему на то, что такие порядки для московлян никак не потребны, вызовут всеобщее возмущение и оттолкнут многих от его престола. Это еще похлеще будет принятия латинской веры.

Через несколько дней после этого происшествия в имении появился королевский гонец и сообщил, что король вызывает его для аудиенции. Курбский напугался. Все-таки донесли, выдали. Что теперь последует? Королевская опала? А то еще и того худе: выдадут его Москве на лютую казнь. В самом расстроенном духе он отправился в столицу.

Но первые же минуты аудиенции подняли его настроение. Курбского ввели в королевский кабинет. За длинным столом сидело несколько важных сановников. Курбский еще не успел ознакомиться с местной знатью и завести связи. Да и они не спешили со знакомством. Присматривались к этому русскому, о котором, конечно, много были наслышаны.

Курбский застыл на пороге, не зная, как себя вести. Король указал на пустой стул.

— Твое место, князь. Не чувствуй себя гостем. Теперь это твой дом. Надеюсь, скоро он станет для тебя родным. Ясновельможные пане! Думаю, не нужно представлять князя Курбского, русского полководца, покорителя Казанского ханства, царского воеводу, который одержал немало побед в Ливонии и нам, скажу прямо, доставил немало неприятностей. Но все это в прошлом. Спасаясь от лютого гнева московского царя, он добровольно перешел на нашу сторону и изъявил горячее желание возглавить поход против своих бывших уже соотечественников. Я уверен, что такой опытный воин, принесет нашей короне немало славных побед. Князь, во время нашей первой аудиенции я просил тебя подумать о нашей предстоящей войне с Московией и высказать свои предложения. Готов ли ты это сделать, мой друг?

— Ваше величество, нет предела моей благодарности за ваше гостеприимство. Отныне я ваш верный слуга и все сделаю во славу вашей короны. Если понадобится, то жизни своей не пощажу.

— Я не сомневаюсь в этом, князь, но к делу. К вашим услугам карта. Воспользуйтесь ею, князь.

Курбский поднялся, отвесил поклон.

— Ваше величество, ясновельможные паны. Войско московского царя еще достаточно сильно и многочисленно. Есть у него и опытные воеводы. Так что предстоящая война с Московией будет нелегким делом. Чтобы облегчить ее и прийти к полному разгрому противника, насмелюсь высказать свое соображения. Первое. Нам нужны союзники. Таким союзником может стать крымский хан, у которого семидесятитысячное конное войско. За несколько дней его конница сможет дойти до Рязани. Почти все русское войско находится на западной границе. Так что нашествие хана некому будет остановить. Конечно, надо нечто пообещать хану. Отдадим ему во владение южные области Московского царства. Надо отправить посланцев к ногайскому хану. Тот непременно воспользуется такой удобной ситуацией. За это ему отдадим земли бывшего Астраханского ханства. В Татарию необходимо отправить наших людей, которые будут подстрекать на бунт татарскую знать. А им пообещаем восстановление Татарского ханства. Еще одним нашим союзником может стать шведский король.

— Но шведы — наши враги, — возразили ему.

— На время можно замириться со шведами. Как говорится, враг моего врага — мой друг. Шведы обрушатся с севера. За это им отдадим Новгород и Псков. Такого удара со всех сторон Московское царство не выдержит, но это еще не все. Мы должны подорвать Московское царство изнутри. Надо, чтобы московский царь обрушил свой гнев на ближайших советников, бояр, воевод, чтобы как можно больше казнил их. Для этого подбрасывать подметные письма, где обвинять того или иного московлянина в измене или в готовности склониться к измене.

— Как вам, ясновельможные паны, соображения нашего нового полководца? — спросил король.

— Если всё сделать, как предлагает князь, Московское царство непременно рухнет. Но раздав земли Московии, мы получим новых врагов на восточных рубежах, которые станут еще сильнее. Крымские татары как тот ветер. Сегодня они воют с Москвой, а назавтра повернули морды своих коней на Литву и Польшу. А когда у них не останется врага в в лице Москвы, они обрушатся на нас. Потому что постоянные набеги и грабежи — это способ существования ханства. И зачем усиливать нашего исконного врага — шведов? Они тоже не остановятся в Новгороде и Пскове. И пойдут дальше.

Но Курбский видел, что король остался доволен его планом. И в том, что русские войска начнут нести поражения во многом заслуга князя. И хан Гирей дойдет до Рязанской земли, сожжет множество городов и деревень, десятки тысяч людей угонит в рабство, оставит после своей конницы лишь черную покрытую пеплом землю. И в э том тоже есть заслуга князя.

Курбский не забывал про поручение короля. Человек он был начитанный, книжный. К нему в имение доставили книги, список которых он подал секретарю короля.

— Мне сообщили, что московский царь очень любит книжную мудрость и много времени проводит за книгами, — сказал король. — И еще, что у него самая большая библиотека в Европе. Он не жалеет никаких средств на книги. И его посланцы покупают их в разных странах.

— Это так, ваше величество.

Кивнул Курбский.

— Не чужд он и письменного труда. Поэтому я уверен, что он непременно ответит на мое послание.

— Это будет интересно. Только, мой друг, ваш ответ должен быть сильнее. Ужальте его так, чтобы он взбесился от ярости.

— Постараюсь, ваше величество. Главная вина царя в том, что он обрушил свой гнев и опалу на верных воевод, которые ему завоевали прегордые царства. Разве так поступает разумный правитель? Он в вечном долгу перед своими полководцами, которые упрочили его славу и увеличили его царство. Только безумный может так поступать. Что он может ответить на такое обвинение? Ничего! Пусть все европейские правители знают, что на московском престоле сидит безумец, кровожадный палач.

— Который рубит сук, на котором он сидит.

Король улыбнулся.

— Ваши послания будут переведены на все европейские языки и разосланы по монаршим дворам. Да, князь! Московское воинство полностью разгромлено под Полоцком. В этом и ваша немалая заслуга. То, что вы нам сообщили, помогло в победе. Это ваша первая победа для новой родины.

Для современных ультралибералов Курбский, конечно, образец для подражания, ибо с их точки зрения он поступил, как свободный человек, который не обременяет себя оковами воинской клятвы, преданностью государю и отечеству, он поступает так, как ему выгодно. Выгодно ему перейти на сторону противника и служить ему, он делает это без зазрения совести. Это рабы верно служат своим правителям, проливают кровь за народ и отечество, а то и — кошмар какой-то! — жертвуют жизнью. А он выдавил из себя раба. Может быть, по капле, а может быть сразу. Нажал там какую-то кнопочку — и всё! Он больше никакой не раб, а свободная личность. Таким хоть сейчас ставь памятники, лобызай их сапоги и пиши о них в серию «Жизнь замечательных людей» должны же знать отроки и отроковицы «делать жизнь с кого».

В девятнадцатом веке наши революционные демократы делают из него идола. Бросил вызов самодержавию, стал первым диссидентом и инакомысящим. Герцен, поживающий в Лондоне, издающий «Колокол» и «Полярную звезду», кстати на те доходы, которые он получал со своего крепостнического имения в России, которое почему-то кровожадное царское правительство даже и не подумало конфисковать, на обложке, где изображены профили пяти казенных декабристов, мог бы с полным правом добавить и профиль Курбского. Ну, и что с того, что его не казнили, а даже пожаловали имением, доходами с которого он жил никак не бедствуя, зато свой. Хотя революционным демократом его можно назвать с натяжкой, ведь и крепостных своих порол и девок крепостных пользовал по назначению. Ну, это же мелочи, так детальки, о которых можно и не вспоминать. Вон и автор Базарова тешил свою плоть крепостными девками, почему-то не даровав им свободу от крепостного права, которое он с таким художественным талантом заклеймил в «Записках охотника». Да и все наши революционеры, когда на родине начинало пахнуть керосином, тут же сматывали в прекрасное далеко, откуда не было выдачи.

Социал-демократы, сидя в уютных западных отелях, писали телеграммы японскому микадо, поздравляя его с очередной победой над русскими армиями. Только наряду с портретами Карла Маркса и Фридриха Энгельса им надо бы повесить и линогравюру, изображающую Андрея Курбского, который делал это уже за несколько веков до них.

А его духовный наследник тезка Андрей Власов чем не знамя для ультра-либералов? Он так же, как князь Курбский, писал послания к русскому народу, призывая его повернуть штыки против кровавого тирана и встать в ряды славного вермахта с правого и с левого флангов, ведь добрый гуманист и демократ Гитлер принесет наконец-то свободу порабощенным народам России. И заживут они припеваючи, поглощая от пуза все блага европейской цивилизации.