Шатается земля как пьяная

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ИУДА

Родился Иуда первого апреля. Этот день у иудеев считается несчастливым. В тот же день к его родителям пришла предсказательница и, посмотрев на младенца, сказала ошеломленным родителям, что он станет причиной их погибели. Если они не хотят этого, он должны избавиться от младенца. Мать рыдала, но отец положил орущего младенца в ковчежец и отправился к морю. Пусть стихия сделает то, на что он не мог решиться. Ковчежец прибило к острову Искариот. Крикливого младенца подобрали местные рыбаки, в семье которых он и вырос. Став взрослым, он вернулся в отеческий дом, убил отца и изнасиловал мать.

И тут же ужаснулся своему преступлению. И наступили долгие годы раскаяния. Тридцать три года он носил во рту воду на вершину горы и поливал сухую палку, пока она не зацвела. Вот с таким грехом и раскаянием он пришел к Иисусу и стал одним из апостолов.

Так гласит один из апокрифов, в который трудно поверить.

В другом апокрифе «Арабское евангелие детства Спасителя» говорится о том, что Иуда жил в одном селении с Иисусом и был одержим сатаной. Когда мать принесла его на исцеление к маленькому Христу, Иуда разозлился и укусил его за бок, после чего разрыдался и был исцелен. «И тот бок Иисуса, который ему Иуда поранил, иудеи потом копьем пронзили».

Тоже довольно фантастическая история. Скорее всего история выглядит более прозаически.

Родители рано оженили его. Они были уверены, что, став семейным человеком, он остепенится, займется серьезным делом. И тогда к нему придет достаток и почет других людей. Девушку взяли из соседнего села из бедной семьи. У нее были большие испуганные глаза. В приданное она принесла несколько ветхих одеяний и старую козу, которая уже не могла принести приплода, а, значит, и давать молока. Коза стояла за двором на привязи и без всякого энтузиазма жевала траву. Через месяц Иуда зарежет свадебный подарок. Это ему доставит удовольствие. Он ненавидел эту козу, как и свою бедную жену. Да и какой смысл держать животное, от которого не будет никакой пользы? С таким же успехом можно держать какого-нибудь паука. Хотя нет! Паука не зарежешь и не будешь есть.

Иуда без всякого желания жевал жесткое мясо, изредка поглядывая на худое некрасивое лицо жены, к которой он не питал никакой нежности и жалости и презирал ее за бедность, за покорность, за то, что она была худой и грудь у нее была маленькая, как у девочки-подростка.

Было несколько ночей, когда он предавался плотской страсти. В конце концов плоть требовало своего. Все же он был зрелым мужчиной. Но потом как отрезало. Она больше не вызывала в нем желания. Стала ему отвратительна. Уж лучше он пойдет к продажной женщине, чем ляжет на нее, бессловесную и смиренную, которая никак не выражала, плохо ей или хорошо.

Детей не было. Да и, наверно, не могло быть. Евангелисты позднее напишут, что Бог не хотел, чтобы продолжилось проклятое иудино племя. Да, кто-то из них был бесплоден. Но евангелисты не только по этой причине не правы. Иудино племя будет множиться век от века. И перевода ему не видно и по сей день. Уже целые их полчища расселились по земле. Пора уже учредить орден Иуды. И чтобы его вручали в каком-нибудь королевском дворце в зале полном высокопоставленных персон с супругами: королей, президентов, академиков. Вместе с мешочком с тридцатью сребренниками или тремя миллионами долларов. И очередной иуда с трибуны произносил бы очередную иудину речь.

Иуда ушел от жены и никогда не пожалеет об этом и не будет вспоминать эту некрасивую худую женщину, у которой, наверно, не было в жизни ни единой радости. И умрет она в нищете и одиночестве. Когда до нее дойдет весть о предательстве Иуды и его самоубийстве, она облегченно вздохнет: слава небесам, что она ему ни жена и в ее чреве не зародился иудин плод. Может быть, родителей и расстроила бы эта весть, но их уже не было в это время на белом свете. Быть счастливым рядом с Иудой никто не мог. Всем ближним он приносил только несчастья и страданья. В этом было его предназначенье.

Он был высок. Но постоянно сутулился. Череп его был неправильной формы, сдвинут набок и посередине проходила впадина. Как будто его лепил из глины неопытный гончар, который еще не научился придавать своим изделиям нужную форму. Лицо его делилось на две части. Правая живая с подвижным постоянно бегущим взглядом и покрытая густой сетью морщин. И с этой стороны он выглядел стариком. А другая часть его лица была гладкая и мертвая со слепым глазом, который был открыт всегда, и днем, и ночью. Тот, кто видел спящего Иуду с открытым глазом, испытывал ужас и отвращение.

Волосы его были рыжими, как выгоревшая под солнцем степь, жесткие и всклокоченные. Иногда он их подрезал, когда они становились уже слишком длинными и сползали на лоб и закрывали уши.

Он был силен, но постоянно притворялся болезненным и слабым. И было непонятно: делал ли он это сознательно, имея какую-то цель или просто по наитию, из актерства.

Своим голосом он владел актерски: мог говорить резко и грубо, а мог тонко визжать, как поросенок, которого не подпускают к кормушке другие поросята. Тогда окружающим хотелось заткнуть уши. Этот визг резал, заставлял других съеживаться или отойти как можно дальше.

Никто не мог долго смотреть на Иудин череп, как будто рассеченный наполовину мечом, ни на его лицо в живой и мертвой половиной, на которой был никогда не закрывающийся слепой глаз. Становилось как-то жутко, как будто перед тобой и вовсе не человек.

Когда он пришел в общину, он старался понравиться и постоянно рассказывал фантастические истории из своей прошлой жизни. Вскоре ему перестали верить. Может быть, даже когда он говорил правду, ему не доверяли. Ну, разве можно поверить в то, что он голыми руками справился со львом, который напал на овечью отару?

— Но это же неправда! — вскричал Фома. — Ты все придумал.

— Это правда! Правда! Правда! Это могут подтвердить много людей.

Разговор зашел про другое. Неожиданно для всех Иуда по-бабьи пропищал:

— А про льва я все придумал. Не было никакого льва.

Сколько он помнит себя, он всегда завидовал. Это была испепеляющая страсть, которая выжигала его нутро. Завидовал детям, у которых были игрушки лучше, чем у него. «Почему такая несправедливость? — размышлял он своим детским умишком. — Чем я хуже их?» Потом завидовал юношам, носившим дорогую одежду, какой у него не было. Завидовал тем, кто жил в высоких просторных домах, имел прислугу и многочисленный скот. Завидовал мужчинам, у которых были красивые жены и наложницы, с которыми они могли в любое время удовлетворять свою похоть. А если им надоедали одни наложницы, они могли себе купить других. Завидовал купцам, ростовщикам, сборщикам налогов, чиновникам, которые не утруждали себя грязной тяжелой работой. Завидовал тем, у кого был хороший стол с многочисленными блюдами и напитками. Завидовал красивым и здоровым, умным, талантливым, удачливым, к которым блага и удовольствия сами плыли, и казалось, что они даже никаких усилий ни прикладывают для этого. И постоянно задавал себе вопрос: «А чем я хуже всех? Почему ничего этого у меня нет? Ни красоты, ни богатства, ни знатности, ни почета». И вынужден был признаться себе, что хуже. Он некрасив, болезнен, не умеет хорошо говорить. На него не заглядываются молодые женщины и девушки. И вряд ли он когда-нибудь завоюет благосклонность какой-нибудь красавицы. У него нет талантов ни к ремеслу, ни к какому-либо искусству, даже иголка в его пальцах так и норовит уколоть его. Он не вызывает симпатии не только у женщин, но и у мужчин. Поэтому у него нет друзей. Он даже был уверен, что и родители его никогда не любили. Он уже в годах, но так и не обзавелся семьей и не познал радости плотских утех. Нельзя же таким считать рукоблудство. Конечно, если бы у него были большие деньги, он мог бы покупать продажных женщин. Не было покровителей, которые могли вы его вытянуть наверх. А самому ему никогда не пробиться.

И вот, как молния, которая ослепляет и может оставить на месте грандиозного строения лишь кучку пепла, за которой следуют раскаты грома, разрывающие небо и пугающие все живое. После чего на землю обрушивается водопад дождя, который смывает всю пыль, все мелкое и сорное, и освежает всё вокруг. И он сразу подумал, что этот худой человек с большими грустными глазами, человек, который никогда не смеется, единственный шанс возвыситься, встать над всеми, повелевать ими и делать то, что захочешь. Он не знал, сын ли он Божий, которого Бог-Отец послал на землю, чтобы спасти человечество. Может быть, это так, а может быть, и не так. Мало ли кто и как себя может величать. Хотя скорее всего это не так. Уж слишком это выходит за грани человеческого разумения. Но он не был похож на шарлатана. И всё, что он говорил и делал, всё было искренним, от души, без всякой фальши.

Он не был похож на тех лжепророков, которых Иуда немало повидал в своей жизни. Тогда в Иудеи они плодились, как грибы после дождя. Их слава так же быстро улетучивалась, как и возникала. Этот человек, который себя называл миссией, искренне верил в это. Это чувствовалось во всем: в его словах, жестах, выражении лица.

Им, несомненно, двигала вера в свое высокое предназначение. Он был уверен или знал это твердо, что он Сын Божий. Он не был и безумцем. Его логика была непонятна Иуде. Точнее отсутствие всякой логики. Он многое совершал такого, что шло только во вред ему.

В нем был стержень, который давал ему силу и уверенность в своей правоте. Колебания были не ведомы ему. Он не сомневался в своей миссии и никогда не впадал в отчаяние.

Иуду не любили в общине. Для многих, если кто-то их не любит, это драма. «Почему? За что? Почему меня не любят?» — начинает он задавать себе вопросы. Девушка заламывает руки и начинает лить горькие слезы. Для нее это катастрофа, трагедия. А если никто не любит, это же конец мироздания, жизни, потому что потерян ее смысл. Выходит, что я какой-то урод, выродок, если меня никто не любит. Иуда же был совершенно равнодушен к той нелюбви, которая его окружала. Его бы удивило, если бы кто-то полюбил его.

Иуда считал себя умнее прочих учеников Иисуса. Прав ли он был? Он прекрасно разбирался в людях. И вскоре о каждом из соратников у него сложилось мнение. Он знал их сильные и слабые стороны, привычки и пристрастия. И хотя его не любили, но он умел найти подход к каждому. И человек, который хотел ему сказать «нет», потом удивлялся, почему же он сказал «да», пошел на поводу Иуды.

Когда решали, кому бы казначеем, Христос назвал его Иуду. Почему он выбрал именно его, он так и не смог понять. Это удивило других, потому что они были уверены, что он нечист на руку. И он не раз давал им повод думать так о нем. Так часть денег, которые должны были раздать нищим, он клал в свой карман. Однажды они обедали у одного богатого крестьянина. Тот им накрыл роскошный стол. Он был почитателем Иисуса. Иуда припрятал под одеждой чашку со стола. Нет, она не была ни золотой, ни серебряной, обычная керамическая чашка, которая на рынке продается совсем недорого.

— Зачем ты это сделал? — спросил его Петр, когда они уже шли по выжженной степи.

Единственный глаз Иуды недобро блеснул.

— Что я сделал?

— Зачем ты украл чашу? Крестьянин был добр к нам, накормил нас, а вместо благодарности ты у него украл эту чашу.

— Ты наблюдательный, Петр. Это делает тебе честь. Я-то думал, что никто не заметит. Видно, ты следишь за мной. Ты не доверяешь мне. А мы же, как братья. Мы должны во всем доверять друг другу и любить друг друга. Почему ты меня не любишь?

— Потому что ты вор и лжец.

— Но учитель никогда не говорил про меня такого. А он видит всех людей насквозь. Если бы я был вор и лжец, он изгнал бы меня из общины. Но он этого не делает. Значит, я не вор и не лжец. А плохо думать о людях может только плохой человек. Но ты же не считаешь себя плохим человеком?

— Я просил тебя ответить на вопрос: зачем ты украл эту чашу?

— Ах, снова да ладом. Далась тебе эта чаша. Я ее не украл, а просто взял без спроса. А это большая разница. Конечно, лучше брать, спросив об этом. И если бы я попросил чашу, этот добрый человек не отказал бы мне в этом. Разве это преступление взять то, что тебе и так дадут.

— Как ты ловко умеешь выворачиваться.

— Просто я умнее всех вас. Или ты так не считаешь?

— Я только одного не могу понять, почему Иисус терпит возле себя такого человека?

— Потому что он мудрее вас. И он ценит меня. А вы не видите моих достоинств. Вы стараетесь во мне найти только недостатки, пороки. Разве этому учит учитель? Он осуждает такое отношение к людям.

В другой раз к нему пристали с вопросом: зачем он пришел в общину. Иуда улыбнулся, но улыбка его была отвратительна, как и любое движение лица, то есть живой половины лица.

— А разве вы сами себе не можете ответить на этот вопрос?

— Мы хотим услышать тебя.

— А что вас привело к Иисусу?

— Мы поверили в его божественную сущность.

— Ну, вот вы и ответили на свой вопрос. Чего же вы тогда добиваетесь от меня?

— Такой лживый человек, как ты Иуда, не верит никому, даже самому себе.

— Вы в моих словах находите ложь? Да, я иногда преувеличиваю, фантазирую. Но это от моей непосредственности. Просто я хочу украсить свой рассказ, сделать его интересным. Но это никакая не ложь. Я также нетерпим к любой лжи, как и вы.

— Ты умеешь изворачиваться, как змея. Ты такой же скользкий и отвратительный.

— Но где же ваша любовь, к которой призывает учитель? Разве вы можете считать себя учениками Иисуса, если не выполняете его наставлений?

Однажды они зашли в деревню, где их встретили враждебно. Вышел седобородый старец и сказал, чтобы они немедленно убирались отсюда.

— Но мы ничего не делаем плохого. Мы только говорим с людьми.

— Вы смущаете людей. И ваш учитель — никакой не учитель, а еретик и преступник.

— Это не так. И вы сами убедитесь, если позволите нам поговорить с людьми, — спокойно предупредил Иисус.

Старец задумался, а потом кивнул.

— Хорошо. Поговорите! Но только знайте, что никто вас защищать не будет.

В центре деревни Христа и его учеников окружила толпа. Едва Христос начал проповедь, как раздались крики:

— Ты лжепророк! Мы не верим тебе! Уходи отсюда!

Увесистый камень упал у ног Христа.

— Учитель! Надо уходить! — закричали несколько апостолов.

И тут произошло невероятное. Иуда поднял большой камень и двинулся на проход.

— Дайте проход, и мы уйдем! А кто бросит камень, я тому размозжу голову!

Люди с ужасом взирали на Иуду. Они расступились. Безумная ярость всегда пугает. Такой человек ни перед чем не остановится. Именно таким и был Иуда в этот момент.

Когда они уже отошли от деревни и стали располагаться на ночлег, к нему подошли несколько общинников. Иуда сидел, скрестив ноги. Единственный его глаз был устремлен вдаль. Что он там рассматривал? О чем думал?

— Иуда! — проговорил Андрей. — Можешь ли ты простить нас?

— Простить? За что я вас должен прощать?

— За то, что мы были всегда плохого мнения о тебе.

— Мне это неинтересно. Я привык к плохому мнению о себе.

— Сегодня ты спас нас. Ты вел себя мужественно. Сказать по правде, мы все сильно испугались. Толпа была очень агрессивна и нас могли забить камнями. Ты поступил мужественно. Это было неожиданно.

— Я поступил так, как должен был поступить. И не о ваших жалких жизнях я думал, а о своей.

— Зачем ты наговариваешь на себя, стараешься быть хуже, чем ты есть?

— Какие вы глупые! Никакого мужества не было. Это была обычная трусость, страх за свою жизнь. И этот страх спас меня и вас. Неужели вы этого не смогли понять?

Апостолы переглянулись и отошли от него.

— Нет, мерзавец не может стать хорошим человеком, — сказал Петр.

— Ты говоришь о нем такое, после того, как он спас нас? — смутился Фома.

— Но вы же слышали его слова? Разве этого недостаточно? Думаю, что на этот раз он говорил правду.

Начинало темнеть. Собрали сухие ветки и развели костер. И тут раздался крик.

— Братья! Нас обворовали!

Все повернулись к Павлу. Он стоял с пустой сумой, в которой носил еду.

— Здесь было несколько сухих лепешек. Немного, но хватило бы утолить голод. А сейчас ни одной.

— Может быть, ты что-нибудь забыл? Может быть, мы их уже съели?

— Как я мог что-то забыть? Я нес суму. И в ней были лепешки. Когда мы пошли собирать хворост, я поставил ее возле этого камня. И сейчас она пустая. Вор не оставил ни одной крошки.

Поглядели друг на друга.

— А где же Иуда?

Иуды возле костра не было.

Несколько человек поднялись, пошли в разные стороны. Первым вернулся Андрей. За ним, сутулясь, брел Иуда.

— Он съел наши лепешки. Сидел за большим валуном и доедал последний кусок.

Иисус молча помешивал веточкой в костре и не поднимал головы.

— Иуда! У нас братство и все делится поровну, — чуть ли не плача проговорил Павел. — В прочем, зачем я это говорю? Ты не первый день с нами и все это прекрасно знаешь. Как ты мог съесть всё, не оставив ничего для других?

— Потому что я был голоден.

— Но мы все голодны.

— А зачем мне все. Вы видели свору собак, когда они находят кость. Они начинают драться за эту кость. И ни одна не желает ее уступать другим собакам.

— Но мы не собаки.

— Человек — такое же животное, как все. Он сам должен позаботиться о себе. Почему мужчина не делится красивой женой с другими? Почему богач не пускает в свой дворец бездомных и занимает со своей семьей много комнат, где могли бы разместиться десятки бездомных? Потому что каждый думает прежде всего о себе. Я не сделал ничего противоестественного и незаконного.

— Учитель! Почему ты молчишь? Его нужно наказать.

Иисус бросил веточку в огонь, поднял голову.

— Каждый наказывает себя своим дурным поступком.

— Если ты имеешь в виду угрызения совести, то Иуде они не знакомы, — проговорил Андрей.

— Наказание не всегда приходит сразу после проступка, но оно неотвратимо.

— И поэтому мы должны мириться с его воровством?

— Он сегодня спас всех. А потом совершил дурной поступок. Выходит, что сначала мы его должны возблагодарить, а потом наказать.

Стали укладываться. Иуда лег в стороне ото всех. Так он делал всегда. Да и никто бы и не пожелал лежать рядом с ним.

Иуда всегда старался держаться рядом с Иисусом, быть в любой момент у него под рукой. Если что-то было надо, он первым бросался оказать услугу. Только так он мог дать понять Иисусу, что он самый необходимый в общине человек, а поэтому он должен был первым его помощником. Он даже пробовал угадать желания Иисуса. Иногда у него это получалось. И тогда он был очень доволен. Он изучал других общинников, как изучают привычки животных. Но изучал прежде всего, что найти их слабые стороны. Так он понял, что Петр вспыльчив и часто чувство обгоняет в нем мысль, а поэтому он может поступить необдуманно, в чем позднее будет казнить себя. Фома верит только в очевидное, в то, что он видел своими глазами. Он недоверчиво слушает рассказы других: а правду ли говорит этот человек. Он сразу пришел к выводу, что Иуда — лжец и выдумщик и нельзя верить ни единому его слову. Почему же он пошел за Иисусом, если он сомневается во всем? Для Иуды это была загадка.

Нет, в каждом есть какая-то червоточинка. Нужно только постараться найти ее и использовать для собственной пользы. Это было твердое убеждение Иуды. И если так относиться к людям, к жизни, тогда можно чего-то добиться. Он часто думал об Иисусе. Ну, не может быть человек совершенен во всем. А если он совершенен, значит, он не человек? Такой вывод не устраивал Иуду.

Он ревновал Иисуса к другим ученикам. Когда Иисус уединялся с кем-то, это злило его. Разве Иисус не видит, что он самый умный? А поэтому он должен советоваться только с ним.

Стражник зашел в храм. Сложил руки у груди и поклонился. Оружия при нем не было. Он его отдал напарнику, который остался у входа. Заходить в храм с оружием — величайшее преступление, за которое могли побить камнями. Если не забьют насмерть, то изувечат уж точно.

— К вам просится посетитель, — промолвил стражник.

— Кто он и зачем? — спросил первосвященник. — Он назвал свое имя?

— Он назвал себя Иудой Искариотом. И сказал, что у него очень важное дело к вам, которое не требует отлагательства. Он даже предлагал мне монету, но я отказался. Стражники не должны брать денег у посетителей.

Каифа посмотрел на фарисеев.

— Мне кажется, что я уже слышал это имя. Крутится в голове, но не могу вспомнить.

— Ты не мог его не слышать. Это один из шайки смутьяна, который смеет называть себя царем Иудейским, — промолвил фарисей.Аарон, белобородый старец, который, несмотря на возраст, обладал юношеской памятью.

— Что понадобилось этому нечестивцу, если он набрался наглости прийти сюда? Пусть войдет!

Он кивнул стражнику. Тот поклонился, почтительно сложив руки на груди, и стал задом пятиться к двери. Тут же он ввел мужчину, придерживая его пальцами за его одежду. Посетитель был высок. Рыжеватые волосы его были всклочены, как бывает у людей, которые все время проводят на воздухе. В волосах его была соринка. Может быть, он спал в каком-нибудь овине рядом с овцами и козами. Эти бродяги часто так делают. Каифа потянул носом. Да, определённо от него исходил запах овина, который он, первосвященник, еще не забыл.

Борода его росла как-то клочками и, видимо, не знала ножниц. Да, внешность этого человека нисколько не заботился.

Вот глаза, глубокие черные глаза, были удивительно подвижны. Они как бы жили отдельной жизнью от хозяина. Такие глаза бывают у плута, когда его поймают с поличным. Несомненно, что Иуда был немалый пройдоха, человек, способный на любые пакости. Одежда его была перетянута сальным пояском. Ноги в царапинах, старых, заживших и новых, еще кровоточивших.

«Ему приходится ходить по крутым тропинкам, и колючий кустарник цепляется за одежду и царапает ноги. Но он привычен к этому и не чувствует никакой боли, если колючка царапает его кожу», — подумал священник.

— Ты назвал себя Иудой Искариотом?

— Да, ваше первосвященство! Так меня зовут, — кивнул Иуда и смело поглядел ему в лицо.

— Не тот ли ты самый Иуда, ученик Иисуса, который преступно называет себя царем Иудейским?

— Это так, ваше первосвященство.

— Ваш Иисус — преступник. А значит, вы, его ученики, сообщники и преступники. Ты это понимаешь? Как же ты осмелился явиться сюда? Мой долг немедленно арестовать тебя. А может, ты раскаялся и решил предать себя в руки правосудия? Благоразумное решение. Когда тебе будут выносить приговор, то учтут это обстоятельство.

— Раскаиваться мне не в чем. Я не объявлял себя царем Иудейским и сыном Божиим. Я никого не призывал к неповиновению властям. И вообще не вел никаких проповедей.

— Ты пошел за ним. И он назвал тебя одним из своих учеников. Значит, ты сообщник преступника.

— Я поверил ему. Он мне показался убедительным. И многие поверили ему и пошли за ним. От творил чудеса.

— Чудеса? Он действительно творил чудеса? Ты был свидетелем этих чудес? Ты видел их собственными глазами?

— Я был уверен в том, что это чудо.

— А сейчас? Сейчас ты стал сомневаться, что это и на самом деле было чудо? Ты стал считать, что никаких чудес не было?

— Я сомневаюсь. Может быть, это был ловкий фокус, мошенничество. Может быть, он насылает морок на людей.

— Ты разуверился в своем учителе?

— Можно сказать так. Иначе, зачем бы я пришел сюда? Если я здесь, значит, я потерял веру в него.

— Не веришь в его божественное происхождение?

— Сомневаюсь. Хотя не скрою, он обладает необыкновенным даром убеждения и число его поклонников растет.

— А другие?

— Я не могу говорить про других. Но мне кажется, они колеблются. Ведь в этом деле нельзя ошибиться. —

— Почему они не уйдут от него?

— Я думаю, что тут дальний расчет. Всё не так-то просто, ваше первосвященство. Надо их очень хорошо знать, чтобы понять, что ими движет.

— Какой тут может быть расчет?

— А вдруг Иисус станет царем Иудеи, тогда они получат самые высокие посты. Другой возможности у них просто нет.

— Они уверены, что он может стать царем? Ты слышал, что они об этом говорили? Или это твои домыслы?

— Верят ему очень многие.

— Зачем ты пришел сюда, Иуда?

— Для вас же Иисус — преступник?

— Он для всех, кто чтит закон, преступник. Разве может быть иначе? Он самозванец.

— А тот, кто помогает властям задержать преступника, он получается хороший человек?

— Ты правильно сказал. Выходит, ты пришел сюда, чтобы помочь нам схватить преступника?

— Именно так, ваше первосвященство.

Каифа посмотрел на фарисеев. Несколько человек кивнули ему.

— Прежде чем сообщить тебе наше решение, мы должны посоветоваться друг с другом. Ты подождешь за дверями.

Иуда сложил в знак покорности руки перед грудью и поклонился.

Стражник брезгливо щепотью взял его за рукав. Они вышли.

— Что вы думаете, мудрейшие мужи?

Заговорил Закхей.

— Иисуса мы должны схватить и предать суду. Думаю, с этим все согласны.

Закивали.

— Только зачем нам услуги этого негодяя? Иисус не скрывается, не прячется, он проповедует открыто. И как только стражники получат приказ, они схватят его. Зачем идти на поводу этого мерзавца и давать ему повод возвысить себя в собственных глазах? Я думаю, что и он и все прочие сообщники тоже должны предстать перед судом.

— Но окончательное решение будет принимать римский наместник. А мне кажется, что он слишком терпимо относится к ересям. Мы схватим его, а он заявит, что не видит за Иисусом никакой преступной вины и повелит отпустить его. Мы окажемся в очень неловкой ситуации. Что о нас будут думать люди?

— Но если наместника убедить, что Иисус представляет угрозу римским устоям, наместник будет вынужден предать его суду. Все, кто угрожают римскому владычеству, безжалостно уничтожаются.

— Позволь, ваше первосвященство, и мне сказать?

Это был Аарон, самый уважаемый первосвященником человек, с которым он непременно советовался в тяжелых ситуациях. Он в отличии от других играл не в шашки: сделал ход — срубил, сделал ход — тебя срубили. И двигай фигурами, пока игра не закончится. Он был шахматистом, который видел на несколько ходов вперед. Поэтому он легко обыгрывал противников, которые не смотрели дальше своего носа. Это качество и ценил в нем первосвященник.

— Мы должны принять предложение Иуды. И выдать ему крупную сумму за предательство. Непременно крупную сумму, а не какие-то жалкие гроши. Такую, какую выдают за выдачу особо опасного преступника.

— Почему мы так должны делать, Аарон?

— Это окончательно опорочит Иисуса. Ближайший сподвижник предает его. Что же это за мессия? Ученик продает своего учителя за деньги. Вот смотрите люди, из какого сброда состоит ближайшее окружение Иисуса, которого вы признаете Богом. Разве Бог може окружать себя подонками и доверять им во всем, называть их носителями своей веры?

— Это мудрые слова, Аарон. Я уверен, что все согласятся с тобой. Мы последуем твоему совету.

Фарисеи закивали.

— И мы заплатим этому жалкому ублюдку большие деньги и сделаем так, чтобы все узнали об этом и говорили на каждой улице, в каждой лавке. Вот какая слава ожидает Иисуса с его сбродом. Будут говорить о том, какой это ловкий пройдоха, Иуда, предал своего учителя и вмиг обогатился. А может быть они все такие из шайки Иисуса?

Первосвященник махнул рукой и повелел ввести Иуду. Иуда был растерян. И даже напуган. Он пожалел, что решился на такой шаг. Слишком большой риск. Почему он не подумал об этом раньше? А если арестуют не только Иисуса, а всю его общину? А его, Иуду, уже сейчас из этого дворца отправят в темницу. И будут пороть плетьми до тех пор, пока он не испустит дух?

Выбор уже сделан. Он стоит перед самыми знатными людьми в царстве, от которых зависит его судьба.

Одного их жеста достаточно, чтобы от него осталась лишь кучка пыли. Иуда напрягся.

Он такой осторожный, осмотрительный, постоянно колеблющийся, пошел на такой шаг? Как он решился? Почему он не подумал о тех опасностях, которые могли ожидать его? Обратной дороги не было. Теперь он ждал слов первосвященника, как обвиняемый в преступлении ждет слов судьи: оправдают ли его или приговорят к годам мучительных страданий, а, может быть, и смерти. Но почему-то первосвященник медлил.

— Иуда Искариот! Мы принимаем твою услугу. Ты поступил, как человек, который пусть и заблуждался, но осознал свое заблуждение и сделал то, что и должен сделать законопослушный человек. Ты хочешь предать нам в руки преступника. Это похвально. Сейчас ты пойдешь с начальником стражи и расскажешь ему, как ты собираешься сдать лжепророка в руки правосудия. Только не вздумай обманывать нас. Тогда мы найдем тебя и жестоко накажем. После того, как этот преступник будет схвачен, ты получишь должное из нашей казны. Мы умеем щедро платить за такие услуги.

Иуда поклонился в пояс.

Всё же страх не покидал Иуду. Не поступил ли он опрометчиво, когда явился сюда? Если Иисус передумает и не пойдет в Гефсиманский сад, заподозрив что-то неладное?

А если он сразу укажет на него, Иуду: вот он предатель. И верные ученики Иисуса убьют его на месте. Они непременно так сделают, потому что ненавидят его, считают вором и мошенником.

А если Иисус явит новое чудо и молнией испепелит на месте и стражников и его, Иуду? Почему он не подумал об этом раньше, ведь он так осторожен и нерешителен. А тут сразу в омут с головой.

Всё шло по плану, не считая небольшого инцидента с Петром, который выхватил кинжал. Непонятно, зачем он взял с собой кинжал. Почувствовал что-то недоброе? Никогда они оружия не носили с собой. Христос тут же остановил его и дал себя покорно увести стражникам. Конечно, он же всегда был против кровопролития. Кому, как не Иуде, знать об этом. Иуда двинулся за ними, стараясь не отставать. Он боялся, что гнев апостолов обрушится на него. И остановить их было бы некому. А что он мог сделать один против всех? Случилось невероятное: все они в страхе разбежались, хотя их и не собирались преследовать. Приказано было арестовать только Иисуса. Но ведь откуда им знать об этом?

Иуда усмехнулся. И они еще смеют осуждать его.

И всё же он боялся. Он мог случайно попасть кому-нибудь из них на глаза. Но они могли и отправиться разыскивать его.

Он стал просить начальника отряда, чтобы он разрешил переночевать у них, потому что ему угрожают смертью.

— Не положено! — сказал командир.

— Ну, хоть где-нибудь. Не надо в доме. Хоть где-нибудь, — продолжал упрашивать Иуда, стараясь заглянуть в глаза командиру.

Но тот отводил взор. Так делают, когда приходится общаться с неприятным человеком. Начальник повернулся к стражнику.

— Пусть переночует у тебя в сторожке. Он боится, что его ночью начнут искать и могут убить.

Стражник бросил в угол сторожки тряпки, на которых, свернувшись калачиком, и уснул Иуда. Его кусали блохи. Видно, на этой тряпке спала собака. И время от времени Иуда стонал и щелкал зубами.

Все равно лучше уж здесь на ворохе грязных тряпок с блохами, чем как Иисус в темнице. О чем он сейчас там думает? Проклинает его, Иуду, призывает кары небесные на его голову?

На рассвете стражник повел его ко дворцу. Но внутрь не разрешил заходить. Приказал оставаться возле ворот. Иуда кивнул и покорно застыл на одном месте. Поднималось горячее солнце. Через время стражник появился с мешочком, который протянул молча Иуде и обтряхнул ладони, как будто на них осела пыль. Но ведь на них ничего не могло осесть. Увесистый мешочек. Иуда спрятал его под одежду. Поглядел по сторонам. Но нет, никого поблизости не было, если не считать надвратной стражи. Его желанием было немедленно высыпать содержимое мешочка и пересчитать, сколько же он заработал на этой сделке, во сколько оценили его услугу жрецы.

Долго шел до заветного места. С тропинки оно незаметно. Здесь никто не ходит. Даже козы не появляются в этом голом месте. Да и тропинки никакой не было. Было лишь то, что оставил он, появляясь здесь время от времени. Отвалил камень, достал из неглубокой ямы сундучок. Это была казна общины. На самом деле она уже давно не была казной, хотя в разговорах с другими он по-прежнему называл ее казной и говорил, что она хранится в очень надежном месте.

Время от времени он приходил сюда, доставал несколько монет, чтобы купить миро или еще какие нужды. Иисус требовал, чтобы раздавали милостыню нищим. Иуда презирал нищих.

Высыпал на крышку сундучка содержимое мешочка, стал пересчитывать монеты. Делал он это не торопясь. Каждую монету он поднимал, рассматривал, нет ли каких дефектов.30 серебряных монет. Если к ним добавить содержимое сундучка, то этого хватит, чтобы купить в городе дом, открыть лавку и завести слугу. Один он со всеми делами не справится. Лучше всего купить на невольничьем рынке какого-нибудь чернокожего эфиопа. Он не должен быть слишком молодым, но и не должен быть старым. Говорят, что эфиопы отличаются преданностью хозяину и честностью. Они вполне довольны тем, что у них есть ложе и еда. За одно раб будет охранять лавку от воров, когда Иуде понадобится отлучиться за товаром или по какой-нибудь нужде. Ведь ему придется уезжать по делам в другие города. Он женится. Лучше взять девушку из бедной семьи, которая будет ему благодарна уже только за то, что живет в довольстве. Иногда он будет позволять ей купить новую одежду и даже будет дарить недорогие украшения. Себе он купит новую одежду и обувь. Кожу он будет умащать благовониями. Никто не желает иметь дело с человеком, от которого пахнет навозом и дымом.

Заведет себе влиятельных друзей.

Но это не совсем то, о чем он мечтал. Ну, что же, не всякая наша мечта имеет право на жизнь. Мечтал же он о том, что Иисус станет царем Иудеи, а он при нем первым министром. И тогда он будет распоряжаться не этим сундучком, а казной великого царства, куда стекаются деньги из городов и сел, от крестьян, ремесленников и торговцев. Он будет жить во дворце и принимать просителей, которые ему будут кланяться до земли и выпрашивать его благорасположения. А он будет глядеть на них своим единственным глазом и презрительно кривить губы.

Иисус же упорно говорил о том, что его царство не земное, а небесное. Но Иуде нужно было земное царство. И наступил момент, когда Иуда понял, что Иисус не лукавит. Но что ему царствие небесное? Ему нужно царство здесь с роскошным дворцом, вкусной едой, красивыми танцовщицами, просителями, которые подобострастно заглядывают в его единственный глаз и трепещут только при одном виде его. Его дорога и дорога Иисуса разошлись. Они шагали в разные стороны. Какой же он тогда ему, Иуде, учитель? «Блажены нищие духом, ибо они войдут в Царствие Небесное», — то и дело твердил Иисус. И эти уроды ликовали и млели от этих его слов. Как же он их презирал! Слова Иисуса не про него.

Он сложил монеты в мешочек, потом пересыпал их из мешочка в сундучок. Мягкий их стук так был приятен ему. Вот его царствие небесное, вот его блаженство. Эти идиоты пусть ненавидят его и идут слепо за своим безумным учителям, который даже ничего не обещает им в этой земной жизни. Да и царствие небесное он обещает не всем.

Пройдет год-другой и люди забудут этого пророка. А его ученики разбредутся кто куда и будут доживать свои дни в забвении и нищете. На что они потратили свою жизнь? На иллюзии, бесплодную мечту.

Сундучок был не полон. Чуть больше половины. Чтобы наполнить его, нужно было еще не один месяц бродить с общиной. Иуда не мог отвести взгляда от сундучка. Темная медь, серый блеск серебряных монет, солнечное блистание золотых. Но золотых было немного. Его захватило зрелище. Он никак не мог оторваться и уйти отсюда. Золото владело им, а не он им. Он покорился его власти. И эта покорность доставляла ему наслаждение.

Провел ладошкой. Ему показалось, что пощипывает. Какие-то невидимые крохотные иголочки впивались ему в ладонь. Наверно, показалось. Он провел другой рукой. Нет! Не показалось. Покалывало. И даже сильнее, чем в первый раз. Это было совсем не больно, но ощутимо.

Что это? Он поднял руки. Монеты лежали на своем месте. Кроме монет в сундучке больше ничего не было. Никаких же колючек. Но что это такое? Он наклонился. Серебряная монет едва заметно передвигалась. И вот она спряталась под другой монетой. Иуда протер живой глаз. И тут же глаз обожгло, как будто на него плеснули кипятком. Он вскричал. Живая половина его лица страдальчески исказилась. И стала еще морщинистей.

Он часто заморгал. Побежали слезы. И теперь содержимое сундучка виделось сквозь влажную пелену, расплывчато, как в тумане, только желто-серебристое блистание. Он видел, явно видел, как монеты передвигаются, как будто невидимая рука перемешивала их. Так хозяйка мешает в котле кашу, чтобы она не подгорела, не прилипла к котлу.

Такого не могло быть. Это была галлюцинация. Он протер глаз краем рукава. Взор прояснился. Монеты лежали на своих местах. Неподвижно. Значит, это всё-таки была галлюцинация. Вздохнул с облегчением. Нужно было идти. Но прежде чем подняться, он опустил руку и стал ее погружать в монеты, как в песок. Ему перед расставанием с сундучком хотелось ощутить их тепло. Тут руку обожгло. Боль была резкой и нетерпимой. Он взвыл так, как будто рука его оказалась в кипящем котле. Боль пронзила все его тело. Он попытался выдернуть руку, но не смог, что-то ее держало. Крепко держало. Будто там в сундуке была еще более сильная рука, чем у него. Боль разлилась по руке, добралась до шеи. Теперь он даже не мог пошевелить головой. Горела грудь, ноги, голова, как будто он попал в костер и языки пламени лизали его тело. Он корчился, визжал, но так и не мог выдернуть руку. Какие-то тиски зажимали ее. Поглядел. Но что это? Сундук был полон змей. Они обвивали его руку и ползли выше.

Несколько черных змеек с яркими волнистыми желтыми линиями забрались на его руку и заползали под рукав. Он чувствовал их скольжение по руке. Это было омерзительное ощущение.

Он оттолкнулся и упал на спину. Но тут же вскочил, стряхнул этих тварей и бросился бежать, даже не остерегаясь, потому что в любой момент мог споткнуться о камень.

Шипение за спиной не стихало и продолжало его преследовать. Он боялся остановиться и обернуться, потому что был уверен, чт увидит настолько ужасное, что сердце его не выдержит и разорвется. Только одна мысль стучала в голове: быстрей. быстрей отсюда!

Сбежал в узкую долину и налетел на кривой ствол осины. Дерево недовольно скрипнуло. Остановился, но пламя продолжало пожирать его, облизывая всё тело своими смертоносными языками. Пламени он не видел, но чувствовал, что горит. Боль была нестерпимой. От такой боли сходят с ума. Он выл, трясся и мотал головой так сильно, что удивительно, как она еще не отвалилась. Упал на землю и стал кататься взад-вперед, продолжая выть. Но и земля не хотела облегчать его мучения. Казалось, всё в мире отвернулось от него. Боль становилась сильнее. Он вскочил на ноги и подбежал к осине. Дерево встало на его пути, не пуская его. Он попробовал обогнуть его, но не смог. Он обнял ее корявый ствол.

— Спаси меня! Спаси! Ты одно тут живое существо. Ты должно слышать меня. Молю тебя о спасении!

Хрустнуло. Он поднял голову. Крупный сук висел в полуметре от него. И продолжал негромко хрустеть, как бы говоря, что вот твое спасение. Что же ты медлишь?

— Я понял, что хочешь сказать.

Горящими руками он развязал поясок, сделал петлю, встал на нижний сук, дотянулся до верхнего сука, завязал на нем конец пояса и сунул голову в петлю. Единственным глазом он видел перед собой только огненно-красное огромное пятно.

— Я знаю, что ты хочешь. Я сделаю это! Я сделаю это! Не сомневайся. Только ты пожалело меня.

Оттолкнулся. Последнее, что он увидел, это выплывшая из огненного пятна огромная змеиная голова, клыкастая, с раздвоенным языком, с которого падали крупные капли тугой желтой слюны. И место, на которое они падали, сразу обугливалось. Голову его пронзила раскаленная до красна игла, и мир для него перестал существовать. Густая, как смола, тьма окружила его, и непреодолимая сила тянула и тянула его вниз. Тьма! И тьма!

Иуда уже не видел, как по крутой тропинке катились желтые, серебристые и темные монетки. Одни перегоняли других, сталкивались с радостным звоном и, оттолкнувшись друг от друга, продолжала катиться дальше.

У местных жителей был строгий запрет: если им в этом месте попадалась монетка, ни в коем случае ее нельзя было подбирать. Нужно быстро уходить от этого места. Если подберешь такую монетку, то разобьешь голову о камень или бросишься в пропасть. Потому что с монеткой ты отдашь себя во власть дьявола, который заберет твою жизнь и душу.

Почему же Иисус не изобличил предателя? На тайной вечери он сказал, что «один из вас предаст меня», но имени не называет. А если бы назвал? Скорей бы всего с Иудой расправились. Пролилась бы кровь. Убили бы даже не за предательство, а за намерение предать. Этого Иисус никак не мог допустить. Поэтому он не называет имени, заставляя апостолов теряться в догадках. Но не только это двигало Иисусом. Он пришел в этот мир, чтобы пожертвовать собой ради спасения человечества. Его бы схватили и без предательства Иуды и осудили на казнь. В глазах властей он был преступником. Предательство же Иуды — это козни дьявола. «Вот смотрите, что бывает с предателем! Предательство — это происки дьявола. И предатель обречен на вечные адские муки», — говорит вся эта история с Иудой. Это урок, предостережение человечеству на все времена.

Тот, кто продает свою душу дьяволу, будет уже наказан в этой жизни, а потом его ждут вечные адские мучения. По одной из легенд Иуда остался жить и ему суждено вечно бродить по земле, не находя пристанища и утешения.

Чуть ли не сразу после событий, изложенных в Новом Завете, стали появляться и множиться истории, связанные с Иудой. Редко какой библейский персонаж удостоился такой массы сказаний и легенд. Оно и понятно. История величайшего предательства будоражила умы как христиан, так и их врагов. Уже из древних художественных и полухудожественных произведений можно составить солидную библиотеку. И она продолжает пополняться произведениями самых разных жанров, многие из которых представляют собой чистый вымысел. То же самое касается изобразительного искусства и кинематографа. Вряд ли кому-нибудь когда-то удастся написать подлинную историю Иуды. Здесь много всякого рода домыслов, а вот исторических подлинных документов нет. Даже бытует такое мнение, что в реальности никакого Иуды и не было.

Нам приходится довольствоваться тем, что сказано о нем в Новом Завете. Сказано довольно скупо без лишних деталей и подробностей. Как говорится, только суть дела.

Человеческая природа всегда требует большего. Мы хотим знать, кто были родители Иуды, как он к ним относился, а они к нему, что было уже раньше в нем такого, что свидетельствовало бы о его будущем предательстве. Не может же человек — вот так ни с того ни сего, на пустом месте стать предателем.

Множество историй жизни Иуды противоречат друг другу, даже описание внешности и его происхождения. Есть явно фантастические, которые нарасхват бы взяли для очередного голливудского блокбастера. В них собрано всё, что только ужасного может совершить человек. Хотя вряд ли такое существо можно назвать человеком.

Полным-полно интерпретаций поступка Иуды: до полного и безусловного осуждения того, что он сотворил до столь же полного оправдания его, когда Иуда преподносится как герой, благороднейший человек, пожертвовавший собой ради осуществления Божественного акта. Мол, это сам Иисус уговорил Иуду совершить предательство, чтобы исполнился божественный промысел. Конечно, Иуда долгое время отказывался, возмущался: да как же это можно, предательство всегда остается предательством. Но Иисус был очень убедителен. И в конце концов Иуда посде долгих колебаний согласился пожертвовать собой, своей репутацией, своей жизнью, но исполнить Божественный замысел.

Подумайте только: Иисус склоняет своего ученика к предательству, убеждает его, выкладывает один аргумент за другим, давит на него своим авторитетом, хлещет эмоциями.

— Иуда! Ты не предаешь. Ты совершаешь подвиг.

— А как же с общественным мнением, которое заклеймит меня как величайшего в истории предателя, и я на веки вечные буду предан проклятию. Предательство же — гнуснейшее преступление.

— Плюнуть и растереть! Что нам общественное мнение? Да и со временем появятся мыслители, которые объявят тебя героем. И ты станешь для многих образцом для подражания. Конечно, кто-то все равно их будет считать предателями. Но на это тоже тьфу и растереть! Ну, чо ты, в натуре, менжуешься? Соглашайся давай!

— А! — махает Иуда рукой. — Давай замутим! Я тоже чихать хотел на общественное мнение и суд истории! Как говорится, а судьи кто? Да мне всё фиолетово! Я сам себе и суд и общественное мнение!

Только непонятно, почему с такой лихой позицией Иуда пошел и повещался, а не стал гастролировать по городам и весям Иудеи с лекциями о своем героическом поступке?

И в заключении приведем рассказ, в котором в наибольшей степени выражена степерь отвращения христиан к облику и поступку Иуды.

Приведенное описание жизни Иуды изложено в тексте творений святого Нила Мироточивого согласно восточному преданию.

Иуда был родом из селения Искария, за что впоследствии и получил прозвище Искариот. Его отца звали Ровель. Перед зачатием мать Иуды увидела страшный сон, что она зачнет и родит дитя мужского пола, которое станет разрушителем всего иудейского рода. Муж укорил ее за веру в сны. Испуганная женщина послушалась мужа и, не вняв Божьему предупреждению, в ту же ночь зачала, а спустя положенное время родила мальчика. Но воспоминание о страшном сне ее не отпускало, поэтому вместе с мужем они решили избавиться от ребенка, предав его на волю судьбы. Родители Иуды сделали ящик, осмолили, положили туда младенца и бросили в Генисаретское озеро.

Напротив их родного селения находился небольшой остров, на котором зимой пастухи пасли овец. К этому острову течение и принесло ящик с младенцем. Пастухи вынули его из воды, накормили овечьим молоком и отдали одной женщине, чтобы та выкормила найденыша. Именно она и назвала мальчика Иудой.

Когда ребенок немного полрос, пастухи взяли его от кормилицы и принесли в Искарию, чтобы отдать кому-нибудь на воспитание. Тут им встретился настоящий отец Иуды, Ровель, и, не зная, что это его родной сын, взял его к себе в дом. Родители, скорбевшие о брошенном в воду сыне, очень полюбили Иуду, который был к тому же очень красив лицом. Вскоре у них родился еще один сын, но Иуда стал завидовать младшему брату, опасаясь лишиться наследства. Он стал постоянно обижать его, бить, все более и более разжигаясь злобой и завистью. Наконец, однажды, когда родителей не было дома, он убил брата, бросив в него камень.

Испугавшись последствий, Иуда убежал на тот остров, где его вскормили, и здесь поступил на службу в дом знатного эллина. Невестка хозяина соблазнилась красотой Иуды. Он вступил с ней в прелюбодейную связь, а затем, когда все обнаружилось, убил своего покровителя и бежал в Иерусалим.

Жаждущий власти и богатства Иуда был принят во дворец Ирода, который полюбил его за ловкость и красивую внешность. Иуда стал управителем дворца и распоряжался царской казной. Родители же, не зная, что он убил брата, очень скорбели о без вести пропавшем сыне.

Спустя много лет Ровель с женой переместились в Иерусалим и купили себе рядом с дворцом Ирода дом с великолепным садом. В этом саду цвели прекрасные благоухающие цветы. Иуда вознамерился самовольно сорвать их, не ожидая, что ему — царскому человеку, могут отказать. Хозяин же сада возмутился таким бесстыдством. Тогда заносчивый и гордый Иуда схватил камень, не догадываясь, что поднял руку на своего родного отца, и убил его.

Царь Ирод был крайне возмущен поступком Иуды, но поскольку тот прибегнул к защите ходатаев, простил ему убийство, приказав, во исполнение закона, жениться на вдове убитого. Так Иуда вступил в кровосмесительную связь с собственной матерью, у которой родился от него ребенок.

Спустя некоторое время Иуда с ужасом узнал, что женат на собственной матери. Тогда же, услышав, что в окрестностях Иерусалима учит Христос, призывая грешников к покаянию, Иуда присоединился к Нему, чтобы покаяться. Христос принял его в число Своих учеников и сделал казнохранителем и распорядителем над всеми апостолами. Увидев Иуду, Христос сразу понял, что он — человек злой и порочный, но принял его с великой радостью, чтобы уврачевать его душу. Христос лишь однажды, во время Тайной Вечери, намекнул Своим ученикам, что на самом деле представляет из себя Иуда. И сами апостолы никогда не роптали по поводу того, что творил Иуда, и никогда не жаловались на него Христу, хотя и видели многие его ослушания или бесчиния. Тогда Иуда был братом апостолов и учеником Христа, и Христос умыл ему ноги, как и прочим апостолам. Господь дал Иуде шанс покаяться и измениться, но тот им не воспользовался.

Он, как и все иудеи того времени, ожидал пришествия Мессии, полагая, что это будет могущественный земной царь, и потому с помощью нажитых денег надеялся стать в будущем важным царедворцем. Когда Иуда понял, что Христос не будет властителем земного царства, его любовь превратилась в ненависть и стала расти день ото дня. Иуда не поверил, что Иисус есть Христос, Спаситель мира. Он предал Его иудеям за тридцать сребреников, сказав, чтобы те брали под стражу Того, Кого он поцелует. Увидев же, каким жутким страданиям подвергся Христос, Иуда вернул деньги иудеям, но, по огрубению своей души, не раскаялся, хотя Господь ждал его раскаяния, даже находясь на Кресте. Иуда не пришел ко Кресту.

В отчаянии от несбывшихся надежд, униженный ничтожной платой за предательство Спасителя, а это была плата за смерть раба, а не те большие деньги, на которые рассчитывал Иуда, он отправился за город, спустился в овраг и там решил покончить жизнь самоубийством. Бог же не попускал Иуде совершить желаемое, т.е. делал так, что первые попытки самоубийства ему не удавались. Бог, как не помнящий зла, не позволял Иуде умереть, ожидая, что он покается, как разбойник или как блудница. Бог, милосердствуя о нем, повелел ветви, на которой он повесился, приклониться. Но Иуда, порабощенный злом, устроил себе место выше, укоротил петлю и снова бросился вниз. Бог опять нагнул ветвь, не позволяя грешнику умереть без покаяния. Лишь на третий раз удалось Иуде привести свой приговор в исполнение. Таким образом, Иуда Искариот, ненасытный злом, сбросил с третьей степени высоты свое нечистое тело, трижды оскверненное смертным грехом: убийством отца, прелюбодеянием с матерью и убийством брата.

Итак, сделавшись после предательства братом диавола, учеником денницы, быв апостолом и став одним из диаволов, Иуда как бы оторвался и отвалился от части Господней и апостолов, низвергшись в преисподнюю ада.