Твои истории - твои дети

В мире очень мало достойного искренней любви. Но без сомнений, ее заслуживают слова. Так считал Джейсон. И он любил их, отдаваясь чувству до последней клетки кожи, последнего нейрона. Слова были для него всем. Надо отдать должное, он умел с ними обращаться. Как никто был способен познакомить одно с другим и слить эти взаимоотношения в монолит дружбы. Мог составить полноценную семью из слов. Хорошую семью, счастливую. Его творения можно было бы назвать идеалом.

Джейсон любил слова. И поскольку был лучшим, более того — наверно единственным настоящим другом Дмитрия, тому ничего не оставалось, как поддерживать его в этом. Когда вам тридцать, дружба в половину такого срока значит многое. А уж если вы единомышленники, такая поддержка естественна уже сама по себе. Диме слова нравились. Он пытался с ними заигрывать, но дальше официальных отношений среднего уровня не продвинулся. Это огорчало, порой. А поначалу, даже заставляло чувствовать, заполняющую изнутри, густую и липкую, словно расплавленный битум, депрессию, такую же черную, в нагнетаемых мыслях. Но потом появился Джейсон.

Творимое им со словами, ошеломляло. Когда он начинал рассказывать историю, это было подобно выпускаемому из ларца солнцу, среди гнетущей, полной неясных, жутковатых звуков, непроглядной тьмы. Свет редкими быстрыми пулями начинает рваться сквозь только чуть открывшуюся, поднимаемой крышкой, щель. Поток счастья дробью впивается в тебя, измученного мраком. А спустя пару сердечных биений, ты уже накрыт ливневым огнем совершенства. Таков был Джейсон.

Когда Дмитрий впервые попросил научить писать с таким мастерством, друг не замедлил поправить:

— Творить. Сочинять. Создавать. Но — не писать.

— Одно и тоже ведь, — ответил Дима и услышал категоричное — Нет.

— Писать, — твердил ему Джейсон, — значит лишать слова свободы и заключенной в них силы. Писать — суть, — при этом Джейсон презрительно скривил губы, — фиксировать слова. Бумага, да и любой, носитель информации, тюрьма для них. Придуманная тобой история, будучи записана, все равно, что несправедливо осужденный, сосланный в шахты. И вызывает лишь чувство сострадания и желание освободить. Ведь, твои истории — твои дети.

— Ты бы отправил свое чадо на каторгу? — единственно вопрошал Джейсон в последующем, при каждой робкой попытке Димы снова просить научить писать. Довольно скоро таковые прекратились.

Спустя пару лет с начала знакомства, при одной из бесед, находясь в превосходном расположении духа, Джейсон позволил себе вернуться к теме записи слов.

— Ведь мало того, — сказал он, — что слова пленяют, лишая сил, так нередко их еще и ломают!

— В смысле, с ошибками пишут? — уточнил Дмитрий.

— Нет, нет. Допускать ошибки — что пытать, резать по живому. Больно, но не смертельно. А ломать — это много хуже. Ломая, ты… ты словно выворачиваешь слово наизнанку. Затем отрезаешь там, пришиваешь тут. Лепишь уродца, уподобляясь Франкенштейну. Сложно объяснить, но, к примеру — ты видишь красивую попку девушки, такую, вызывающую желание, мужское желание, желание заняться сексом. И как ее называют некоторые? Персик! Аппетитная! И еще множеством подобных слов. Ладно, когда говорят, но ведь так и в любовных романах пишут, — негодовал Джейсон.

— Погоди, стой, ты говоришь сейчас про метафоры. Они ведь украшение. С ними лучше, интереснее, текст вызывает более яркие образы в воображении читателя.

— Чушь, — оборвал Джейсон. — Скучной, бездарной истории, метафоры не помогут. Гниющий труп, увешанный золотом, все также безобразен и отвратителен. Возвращаясь к порой столь желаемой женской попке. Аппетитная словно персик?! Ты хочешь ее съесть? Ты каннибал? Или? Нет, не может быть!? Ты хочешь трахнуть персик?! Совсем больной? Что с тобой не так? Тьфу, Дима, мы дружим уже давно, не разочаровывай меня. Ты все понимаешь.

— Ну, трудно, знаешь ли, принять новое видение мира, так сказать, после стольких лет жизни со старым.

— Опять чушь. Трудно? Просто прими и все. Трудно алкоголику с похмелья нитку в иголку вдеть. И, пожалуй, не будем к этой теме возвращаться. Я достаточно многому тебя уже научил, так что пользуйся знаниями, не топи их в болоте навязанных заблуждений.

Это правда. Обращаться со словами, он Дмитрия научил. Вполне достойно, близко к своему уровню. Дима стал способен создать, пусть маленькую, но изумительную по красоте жемчужину-историю. Впервые осознав на что способен, испытал просто детский восторг. Ему хотелось поделиться этим со всем Миром. Врожденная стеснительность, однако, брала свое, и, конечно же, он не кинулся дарить историю-сокровище всем знакомым. Он решил, подожду, ограню и отполирую мастерство и вот тогда, тогда все узнают.

Еще через несколько лет Дмитрий женился. Жизнь шла. Он совершенствовался в обращении со словами, не так быстро как мечтал когда-то, не хватало свободного времени, но упорно шел к намеченной цели. Джейсон уже не учил его, а лишь направлял иногда. Но, не смягчая, указывал на допускаемые ошибки. Жизнь шла.

Дмитрий высказал как-то Джейсону желание познакомить того со своей женой, тогда еще будущей, но в ответ услышал однозначное нет. На вопрос почему, друг после долго молчания ответил:

— Я мизантроп, Дима. В крайней степени. Тебе вообще повезло, знаешь ли, что я смог подружиться с тобой. И знаешь, прислушайся ко мне, не рассказывай другим мои истории. Это потянет рассказы обо мне, одно за другое и ты насядешь на меня со словами, давай познакомлю с тем, с той. Хорошего нашей дружбе это не принесет. А я думаю, она не заслуживает такой развязки. Согласен? — Конечно Дмитрий был согласен. Лучший друг, тут нечего добавить.

Усердие, время и талант Джейсона, сделали в итоге свое дело — Дмитрий стал сочинителем превосходных историй. Великолепных в своем естестве, властно и стремительно берущих внимание слушателя, дабы не отпускать до самого завершения и еще долго после. И он, переборов страхи, решил рассказать одну из них жене. Все равно мандражировал, но справился. Реакция супруги сначала напугала. После рассказа она долго сидела молча. Потом ушла на балкон и курила гораздо дольше обычного. А вернувшись спросила, почему скрывал от нее свой талант? Почему не поделился этим маленьким шедевром раньше? Дальше вопросы посыпались как сахар из разорванного пакета — есть ли еще истории, как давно он их пишет, есть ли большие истории, может даже роман, посылал ли он их издателям, что они ответили, что он пишет сейчас, и снова, почему не рассказал раньше, отчего скрывал. И очень удивилась его ответу:

— Я их не записываю, и издавать не планировал. По этой же причине и романа, как и больших историй, нет. У меня отличная память, но не феноменальная, запомнить роман я не могу. А почему скрывал? Я не скрывал, я просто стеснялся — смущенно развел руками Дима.

— Стеснялся? Я, конечно, могу быть предвзятой, как твоя жена, но если остальные истории хотя бы на половину, такие как эта?! — Она усадила его в кресло и сев на колени, сказала — У тебя точно талант. Расскажи еще. Мне очень понравилось, я теперь твоя главная фанатка и хочу еще!

— Приятно, когда собственная жена, твоя же фанатка — Дима улыбнулся и немного подумав, собравшись с мыслями, начал рассказывать.

После пары историй, прикинув про себя, что скоро спать и решив подсластить и без того чудный вечер, он рассказал жене историю эротическую. Закономерно — едва успев закончить, был столь настойчиво вовлечен женой в занятие любовью, что это было больше похоже на изнасилование. Отдыхая после, она, умостившись на его плече, испросила какую-нибудь особенную историю. На память Диме пришла одна из последних, услышанных от Джейсона, очень подходящая на сон грядущий, и, чуть посомневавшись, он решил слукавить — не выдавать авторство друга. В конце повествования, жена уже слушала сидя, сонливость упорхнула испуганной птахой. Потом супруга затараторила, что он просто обязан записать все истории и отправить в издательство, не поделиться ими с остальными будет преступлением! И самой первой должна быть только что рассказанная. Дмитрий что-то пытался возражать, но опять был подвергнут добровольному изнасилованию с одновременным увещеванием — истории надо издать. Он сдался ей. Вполне ожидаемо — семена восторга и посулы всеобщего признания писательского таланта, пали в благодатную почву.

Весь следующий день Дима печатал. В первую очередь набрал историю Джейсона и отправил в несколько крупных издательств, с прицелом — остальные истории, соответственно, пойдут в заинтересовавшееся первой. Поздним вечером, решив, что не плохо бы и проветриться, пошел в магазин. Уже во дворе, на обратном пути, встретил Джейсона. Едва увидев друга, Дима ощутил неприятный холодок в районе живота. Стоя и непроизвольно цепляясь за любой редкий звук, прорывающий, ставшую вдруг давящей, тишину двора, чувствовал — до этого теплый июньский вечер, задевая легким ветром, стремительно, и все отчетливее, становится похожим на злобное сентябрьское утро. Черные длинные волосы, с, как всегда непослушной, прядью, пересекавшей лицо почти по середине, и взгляд исподлобья, укрытые тенью еле светившего фонаря, у которого стоял Джейсон, отвратительно гипертрофировали его, и без того, мрачный вид, просто таки вопящий в лицо Дмитрию — да, да дружище, я тот, кого ты определенно не желаешь встретить вечером, в безлюдном дворе.

— Поговорим? — Джейсон сделал приглашающий жест в сторону крохотного сквера с одинокой лавочкой. Мягкие интонации, нейтральный вопрос, но Диму стремительно накрыл взрыв ярких образов средневековых пыток. Он напрягся и взял себя в руки. Минутная слабость, настраивал он себя, ты сможешь его убедить, слова подкрепленные воодушевлением, которым тебя одарила жена, смогут сломить твердолобость Джейсона в отношении печати историй. Сироп лжи мягко скользнул в нутро Дмитрия, прогоняя противное онемение живота. Садясь на лавочку, он чувствовал себя уже почти нормально, а отвечая на вопрос Джейсона — объяснишь, как так вышло? — все более и более креп в уверенности, что поступил правильно и друг должен это признать. Закончив оправдательный монолог, Дима вглядывался в лицо Джейсона, силясь понять, достиг ли успеха.

— Понятно. Многое объясняет. По крайней мере, тебя я не виню теперь, однако позволь, мне рассказать историю. — Джейсон, не дожидаясь ответа, начал вещать. Все внимание Димы, мгновенно и неотвратимо приковалось к повествованию. Но смысл не торопился даться в руки, ускользал, словно решившая подразнить парня девушка, убегающая по березовой роще — вот я, вот, лови меня, ну же. Глаза начали слипаться, тело отчего-то стало казаться чужим и больше напоминало мешок с песком. На мгновение, во внимание Димы попала мысль, что кто-то определенно выкрутил регулятор силы тяжести выше нормы и при этом выкачал больше половины кислорода из окружающего воздуха. Дмитрий впал в глубокое забытьё.

Очнулся он резко, рывком, будто нерпа за добычей, выскочил из сновидческого кошмара. Осмотрев, что попадало в поле прямой видимости, не узнал места — какой-то обшарпанный, не то гараж, не то подвал. Обстановка под стать фильму ужасов — серые, заляпанные не пойми чем, стены, пыльный бетонный пол, раздражающе мерцающая лампочка, свисающая на проводах посреди потолка. И металлическая дверь, наверняка запертая снаружи.

— Да нет, открыта, можешь проверить. — Из-за спины раздался голос Джейсона.

Дмитрий вскочил со стула, на котором сидел и тут же упал, при попытке развернуться. Немного отойдя от удара головой об пол, разглядел цепь с замком, крепко охватывающую ноги чуть выше лодыжек.

— Если сможешь дойти, конечно. — Джейсон с издевательским выражением лица забрал и поставил единственный стул рядом с дверью, сел закинув ногу на ногу. — Принюхайся дружище. Чуешь? Запах милосердия. Сейчас поймешь о чем я. — Он усмехнулся.

Дима втянул носом воздух раз другой, тревожные молоточки застучали по струнам памяти — газ. Повертел головой и обратил наконец-то внимание на ряд стоящих у дальней стены баллонов. Он приподнялся и, сидя на полу, пристально посмотрел на Джейсона.

— Зачем все это? Ты же не собираешься нас подорвать? Это бред, Джей! Ты же понимаешь, что это бред?!

— Я? Нет, что ты, конечно, я не собираюсь ничего такого делать. Ты сам это сделаешь. И заметь, ты должен быть благодарен мне за эту возможность, — с этими словами он бросил зажигалку. Дима рефлекторно поймал ее, рассматривал пару секунд, потом медленно поднял взгляд на Джейсона:

— Что? Я не собираюсь так делать, и уж тем более говорить тебе спасибо за эту идиотскую шутку. — Сказал Дима, осторожно убирая зажигалку в карман джинсов.

— А если я скажу, что убил твою жену? — Джейсон наклонился вперед, наблюдая за калейдоскопом эмоций, побежавшим по лицу Дмитрия.

— Нет. Нет, ты не мог, — Диму мелко затрясло. Редкие сильные вздрагивания делали его похожим на только что вышедшего из воды под холодный ветер.

— Мог, и сделал это. Мало того, я расскажу тебе сейчас, как я это сделал. — Джейсон откинулся на спинку стула, и тягучая речь его живо напомнила старый, знакомый, расплавленный гудрон отвратительной депрессии ранних лет Дмитрия. — Ты ведь в глубине души боишься быть порезанным ножом. Чуть не до паники боишься. Так ведь? Вот я и решил, что лучшего орудия не найти. Я банально перерезал этой суке горло. Но сначала отрезал поганые губы и язык, которыми она, она уговорила тебя бросить слова на каторгу. И не просто слова, а мою историю, мое дитя! — Лицо Джейсона, искаженное бешенством, мало напоминало о парне, собирающем ожерелья светлых рассказов из жемчужин-слов. — И еще отрезал этой недостойной твари уши, которыми она слушала мою историю. Сейчас твоя жена сидит на вашем балконе и смотрит в мир затушенными в глазах сигаретами — ты знаешь, я ведь никогда не любил курящих девушек, — а в руках у нее пепельница с тем, что осталось от отрезанных и сожженных частей ее лица. Великолепная картина, не так ли? О! Вы посмотрите, кто поменял решение о взрыве?! — Джейсон несколько раз хлопнул в ладоши. — Ну, зажигай, дружище. Чего ты ждешь? Поторопись. Я ведь позвонил в полицию и от твоего имени сообщил им, что жена моя изменница и я убил ее. А теперь собираюсь подорвать себя при помощи газа в подвале собственного дома, потому как никто из соседей даже не намекнул мне о ее загулах в мое отсутствие! Значит все они должны умереть. Как думаешь, они нас быстро найдут?

Дмитрий замер, внутренне разрываясь от желания покончить разом с терзающим горем утраты и виновным в том ублюдком, и пониманием, что пусть многие из соседей и были далеко не идеальны, но смерти не заслужили.

Джейсон, гадко ухмыляясь, наклонился вперед и громко прошептал:

— Забыл сказать. Перед тем как убить, я несколько раз ее трахнул. — Он откинулся обратно на спинку. — Думаю ей понравилось, — при этих словах он подмигнул.

— Сдохни сука! Тварь! Гори! — Дима выбросил руку с зажигалкой в его сторону и чиркнул...

Противный скрежет колесика по тому месту, где должен быть кремень, проникнув в сознание Дмитрия, почти остановил сердце, но, ограничившись коротким болезненным прострелом, оно застучало с удвоенной силой. Еще через секунду, от мощного удара распахнулась дверь, и ввалились двое полицейских. Один подбежал к баллонам с газом и принялся закручивать вентили. Второй, моментально покрывшись противным липким потом, лишь увидел зажигалку в руках Димы, повалил того лицом в пол и старался ее отобрать. Дмитрий всё пытался чиркать, но по-прежнему, кроме бьющего по нервам и сводящего зубы скрежета, ничего не выходило. Наконец, сумев вывернуть его руку запястьем вверх, полицейский вдавил туда ноготь своего большого пальца и зажигалка выпала. От души заехав Диме по ребрам, он встал и, сняв кепи, утер лоб.

— Ты меня обманул! Сука! За что?! Ты тварь! Ты все равно сдохнешь! Я тебя достану! — Дима, не переставая вопить, попытался добраться до Джейсона.

— Куда?! — тот полицейский, что закрывал баллоны, подскочил к Диме и, заломив ему при помощи напарника руки за спину, одел наручники. Дима разрыдался и, перевернувшись на спину, сквозь слезы забормотал:

— Он, он во всем виноват. Он ее убил. Он псих. И подорвать все он задумал. Его, его надо арестовать. Хватайте его! Он же уйдет! — Он повернулся обратно и предпринял еще одну попытку приблизиться к Джейсону, который даже не собирался убегать. Он стоял и, склонив голову, с улыбкой ребенка пытающего нерасторопного голубя осколком стекла, смотрел на разыгравшуюся сцену.

— Мужик, ты, что больной? Кого ты тут нашел кроме нас? Поджигатель хренов. — Полицейские, подняв его на ноги, как могли быстро повели на выход, газа в подвале успело набраться много и ничего не стоило, надышавшись, потерять сознание.

Дмитрий открыл рот, чтобы вразумить этих тупоголовых и близоруких носителей полицейской формы, но не произнес ни слова — тот, что справа, прошел прямо сквозь Джейсона, развеивая того, как морок. За долю секунды, до этого, Дима ясно увидел в ярко голубых глазах друга безмерную тоску, перевитую болью от осознания им, Димой, реального положения вещей. То были его глаза, его тоска и боль.

Рации полицейских затрещали, и раздался голос:

— Петрович, вы нашли его?

— Да Андрюха. Газ, зажигалка, нерабочая, слава богу. Всё как говорили. У вас что? — Ответил стёрший Джейсона. Из рации прозвучал тяжелый вздох, потом сквозь треск донеслись слова:

— Мы тоже… нашли… Это должно быть его жена. Убита. С пытками. — Дальше тишина. Оба полицейских остановились. Один из них встав перед Димой, с размаху ударил дубинкой по голове, отчего он отключился. В черный водоворот забытья, вслед Дмитрию, неслись слова Убита, с пытками.