Тени войны

Анна Мельникова бесшумно двигалась через лес, внимательно прислушиваясь к малейшему шелесту в кустах. Ее натренированные глаза всматривались в густые переплетения полуголых ветвей, подошвы мягких ботинок осторожно ступали по опавшим листьям. Ее учили ожидать засады в любой момент, даже когда на мили вокруг не было ни единого звука, кроме пения птиц вдали.

Анка, как ее называли соратницы, вступила в стрелковую дивизию, полная решимости защитить Родину и отразить нападение подлых немцев. Дочь заводского рабочего, она потеряла горячо любимого папку на войне и собиралась отомстить собственными руками. Ей надоело работать за станком с матерью, ее руки огрубели от тяжелой работы. В день, когда пришла телеграмма о смерти отца, она всю ночь стояла перед зеркалом, швабра в руках, и тренировалась держать винтовку, повторяя движения солдат. Анка сбежала, оставив маме прощальную записку, и сразу бросила все надежды вернуться домой. Она была готова умереть на фронте.

Прошло уже полгода с окончания ее подготовки, и настало время ее первого сольного задания. Ее и других девочек высадили в разных точках леса для поиска немцев, выживших после вчерашней стычки. Они должны были быть где-то здесь. У Анки была и личная цель в этих шпионах. Был шанс, что один из них вел операцию шесть месяцев назад.

Возможно, — и она всей душой на это надеялась — именно он подстрелил ее папку в тот черный день. Если это так, она сможет посмотреть ему в глаза, услышать его голос, молящий о пощаде на этом отвратительном немецком. А потом она приставит винтовку отца к его запотевшему грязному лбу и спустит курок. Ей еще не приходилось никого убивать, но она не станет мешкать. Уж это Анка знала точно.

Анка встряхнулась. Мысли о встрече с убийцей отца отвлекли ее, а на боевом задании это недопустимо. Придя в себя, она огляделась и поняла, что зашла довольно глубоко в дебри леса. Она даже не знала, откуда именно пришла. Старые воспоминания из детства, когда она так же заблудилась и потерялась, начали прокрадываться в ее голову, но она быстро выбросила их. Она больше не была маленькой Анечкой, плачущей по малейшему поводу. Она выросла, стала Анной, Анкой, боевой женщиной, достойным солдатом в армии своей страны. Не ей было бояться вымышленных монстров в темноте.

Сглотнув, она отправилась еще глубже. Нельзя было возвращаться с пустыми руками. Она не могла позволить другим девчонкам найти ее жертву и убить его. Вновь она стала прислушиваться к шелесту деревьев и кустов, пытаясь разобрать хоть малейшие признаки человеческой жизни вокруг. Но ничего не было. Она была готова искать до ночи и дольше. Рано или поздно, она найдет этих немцев и заставит их следовать за ней, прямо до лагеря.

Анка вышла на поляну и ее взгляд тут же остановился на лежащем у дерева теле. Труп был одет в немецкую форму, судя по всему, офицер. Анка медленно подошла к нему, держа ружье на готове. Природа вокруг затихла, не было слышно даже птиц. Чем ближе она подходила к мертвецу, тем сильнее становилось чувство тревоги, этот детский страх, пытающийся всплыть на поверхность и заставить ее бежать прочь из леса. Но она держалась. Держалась, как могла, хоть руки уже начали едва заметно трястись.

Она уже стояла вплотную к телу. Сглотнув, она приподняла его шлем и тут же отскочила назад.

Череп. Голый, грязный череп, проеденный личинками трупных мух и другими тварями насквозь. Черви висели из его пустых глазниц, огромная дыра зияла на стороне. Только тогда Анка заметила пистолет в руке офицера. Он застрелился.

Но как? Сколько бы он здесь не пролежал, он не мог так быстро превратиться в груду костей! Верно? Анка отчаянно пыталась вспомнить, как такое могло быть возможно, пыталась оправдать его быстрое разложение разными насекомыми и грибками. Но запах пороха, висевший в воздухе, утверждал, что умер он всего лишь пару часов назад. Ничто в мире не могло уничтожить его плоть так быстро.

Шорох листьев дерева, нависшего над телом, заставил Анку прийти в себя и отпрыгнуть в сторону, прицелившись в зеленую крону дуба. Там кто-то есть. Анка сощурилась, пытаясь разыскать клочки одежды или блеск оружия среди ветвей, но ничего не видела. Обычный человек свалил бы все на ветер и ушел подальше. Только не Анка из первой стрелковой дивизии женского батальона. Ее уши были обучены различать эти такие разные, но такие похожие звуки — звук природы и звук человека.

И именно этот навык заставил ее побледнеть. Звук вздрогнувших веток был, несомненно, похож на прячущегося солдата. Но он был тихим и легким, близким к ветру и животным. В нем было что-то от обеих сторон. И даже примесь чего-то третьего. Чего-то особенного.

Звук повторился. Анка сглотнула и крикнула на дерево:

— Покажись! А не то буду стрелять!

Тишина. Мертвая и полная напряжения. Анка молча молилась, чтобы где-нибудь вдали каркнула ворона. Но Бог не ответил ей.

А потом снова раздался чертов звук. В этот раз он двигался вниз. Из листьев показалась рука в грязно-зеленом рукаве советской формы. Ладонь была одета в черную кожаную перчатку, длинные, тонкие пальцы не переставали двигаться, изгибаясь под неестественными углами. За ней последовала вторая рука. Они мягко прилипли к коре дерева, двигаясь вниз. Через секунду из листьев показалась голова.

Анка широко раскрыла глаза и почувствовала слабость в ногах. То, что было похоже на мужчину, но не могло быть человеком, двигалось под прямым углом вниз по стволу дерева, никаких приспособлений, ничего. Словно паук. На голове у него был старый противогаз, тяжелое дыхание эхом разносилось по поляне. Все его тело двигалось плавно и бесшумно, то и дело дергаясь, словно у сумасшедшего старика.

Существо теперь уже двигалось по земле, все так же на четвереньках, не издавая ни единого звука, кроме этого больного дыхания. Анка ощутила холод, кровь отхлынула от ее лица. Она хотел повернуться и побежать, но не могла оторвать взгляд от странного существа.

На нем была форма ее отца.

— Стоять! — кое-как выдавила она.

Существо не остановилось.

— Стоять! — снова крикнула она в слабом голосе. — А то б-буду с-с-с… стрелять!

Никакой реакции. Не выдержав, она спустила курок, нацелив винтовку точно на лоб недочеловека.

Пуля не попала. Словно под влиянием некоего негласного закона, она сменила курс и пролетела над его головой. Существо замерло на долгую секунду, прежде чем ползти дальше.

Анка стреляла снова и снова, но пули не хотели попадать в него. Она стала шагать назад, пока ее спина не врезалась в ствол другого дерева. Она боялась посмотреть в сторону, боялась упустить его из виду. В глубине своего разума она понимала, что не сможет убежать. Лес ей не позволит.

Он медленно опустилась на землю и шепотом произнесла:

— кто ты?

Существо снова остановилось, черные стекла противогаза смотрели ей в душу. А потом оно ответило.

— Nil, — сказало оно, делая шаг вперед. — Nada. Sifar. 無. لا شيء. 영. शून्य. Nichts. Nihil. Ноль. Нічого. Нищо.

Оно говорило и говорило, подходя все ближе и ближе. Наконец, оно нависло над дрожащей Анкой… нет. Она снова стала маленькой и беззащитной Анечкой. Она снова боялась темноты. Только в этот раз тьма исходила не от безлунной ночи родного города, а от бездонных глаз чудовища перед ней.

— Ты know minket, — прошипело оно ей в лицо. — Przyjąć знаење e 入浴 i la oscuridad на наше δόξα.

Анка не могла не повиноваться тихому голосу. Она закричала, но глаза ее не перестали смотреть в глубины тьмы стекол противогаза. В тот момент она поняла, что за этими стеклами не было ничего. Ноль.

Анну Мельникову нашли ее соратницы несколько часов спустя. Она была бледная и холодная и тряслась, глядя в пустоту. Ее одежда пахла мочой и калом. Слабым шепотом она повторяла слова "ноль" и "ничего" на десятках разных языков.

Она пережила тот день. Даже пережила войну. Анна умерла в возрасте восьмидесяти лет, в сумасшедшем доме, проведя там большую часть своей жизни, и тело ее полностью разложилось за пару часов.

Анна Мельникова, или Анка, как ее звали подруги, та самая Анка из первой стрелковой дивизии женского батальона, что отправилась на войну отомстить за отца, пережила войну. Но из леса она так и не вернулась.

Она исчезла, навеки пойманная в темной бездне, куда она заглянула в тот день.

***

Сашка Кирков лежал в койке и отдыхал. Он был ранен в бою два дня назад, осколок снаряда попал ему в бок. Вскоре он сможет вернуться на поле и вновь будет сражаться за своих родных. Каждый день он смотрел на фотографию маленькой сестренки и представлял, как он вернется с фронта, обнимет ее, будет наслаждаться ее звонким смехом и радостной улыбкой. Он снова увидится с маменькой, той маленькой старушкой, что вырастила его и дала ему одежду и долгие годы радости.

Сашка любил свою семью. На войну он пошел добровольцем не столько ради Родины, сколько ради них. Для него в мире не было ничего важнее семьи. Вот и сейчас он, с улыбкой на лице, отложил святую для него фотографию и поцеловал висящий на груди крест. Бог был на его стороне, он знал это.

Даже в тяжелые часы войны он находил время помолиться за всех друзей и родных. С самого детства его учили полагаться на силу Бога и верить в лучшее, что он и делал.

Он не мог дождаться дня, когда сможет броситься обратно в бой. На койке было скучно, хоть девочки и навещали его, носили книги. Ему этого было мало. Сашка был молодой, хотел двигаться, хотел бежать вперед всех и кричать: "За Родину! За Россию!". Но ему было запрещено вставать до следующей недели. И от этого ему хотелось бежать еще сильнее.

— Эй! — раздался низкий женский голос. — Спишь?

В комнату вошла полная женщина с грубыми чертами лица и блестящими глазами ребенка. Сашка не видел ее раньше, но слышал, как она говорила с другими девочками. Он поздоровался и присел повыше, чтобы не напрягать шею. Женщина потуже затянула пояс и огляделась вокруг, на ее лице сияла широченная улыбка.

— Ну че, пацан? — хмыкнула она. Ее голос был громкий, эхом отдаваясь по всей комнате, и переполнен эмоций, которые было на удивление сложно прочесть. — Валяешься?

Сашка улыбнулся. Вокруг этой женщины был приятный воздух. От нее пахло морковками.

— Да уж, что еще делать! — ответил он. — А вас как звать?

— А вот не надо нас звать! Мы, как го-орят, сами припремся!

Они засмеялись. Смех женщины был такой же громкий и круглый, "хохохо". Словно что-то из Пушкинской сказки или детских книжек. Сашка не думал, что такое может быть возможно в реальной жизни.

— Лан, зови меня Данька, — махнула она медвежьей лапищей. — А ты… как это… блин, Сашка! Точно!

— Вы мне-

— Давай на ты! — снова махнула Данька. — Че я те, училка какая, ай?

И снова этот круглый, смачный хохот.

— Ты мне новую книжку принесла? — улыбаясь спросил Сашка. Данька ему нравилась. Она была тут главная, иногда навещала больных и раненых. Судя по словам других девочек, она всех веселила.

Данька покачала головой.

— Не сегодня. Я пришла тебе повязки менять, солдат.

Сашка вздохнул и отбросил с себя одеяло. Женщина подошла поближе и только тогда раненый юноша понял, насколько она крупная. Данька возвышалась над ним, словно настоящая великанша, заставив солдата вновь почувствовать себя ребенком, боящимся темноты и монстров под кроватью. На секунду ему снова захотелось найти убежища за спиной отца.

Что за глупости, сказал он себе, растягивая губы в дружелюбной, но все равно фальшивой улыбке. Данька — хорошая тетка, больным помогает. Девочки называли ее душой их команды. И Сашка доверял их словам.

Руки Даньки были покрыты мозолями и огрубели от тяжелой работы, но ее касания были мягкими и нежными, как у заботливой няньки, пеленающей ребенка. Все то время, что она снимала старые бинты и обматывала торс Сашки полосами чистой ткани, она не переставала улыбаться. Она напоминала ему о маме.

Закончив, Данька посмотрела на фото, лежащее на тумбочке рядом с кроватью.

— Кто это? — спросила она, все тем же громким, радостным голосом.

— Моя сестренка, — ответил Сашка. — Люблю ее всем сердцем. На войну пошел ради нее.

— Милая, — кивнула женщина. — Молодец, пацан. Уж ты девчушку-то береги.

— Обязательно! А у в— у тебя есть братья-сестры?

Та кивнула.

— Сестры. Много. Только мы не общаемся.

Внезапно, Данька посмотрела Сашке в глаза. На ее губах все еще была широкая улыбка, были видны желтые, слегка кривые зубы. Но в ее глазах горело нечто большее, нечто старое. Мудрое. Серьезное и решительное. Казалось, прошла вечность, прежде чем она прошептала:

— Не узнаешь меня, пацан?

Сашка переспросил.

— Говорю, не узнаешь? А я ведь тебя еще мелким пацаном помню.

— Мы встречались? — удивился солдат.

За дверью послышались голоса девчонок. Среди них особенно выделялся громкий, смачный голос, который он слышал много раз до этого. Голос их начальницы, души команды.

Голос Даньки.

Взгляд Сашки остался прикованным к женщине перед ним. Ее улыбка больше не казалась дружелюбной, напротив, за ней было скрыто что-то плохое. Злое.

— Кто ты? — онемевшими губами прошептал Сашка.

Женщина ответила. Имя было коротким, быстрым, резким, но не отложилось в его голове. Он спросил снова, и снова имя ускользнуло от него. Великанша выпрямилась.

— Как ж ты мог меня не узнать? — хмыкнула она. — Мы ведь столько времени провели вместе! Помнишь? Когда ты еще мелким был, тупым, ты все к бате своему бегал, говорил, чудик у тебя под кроватью. А он тебе твердил, мол, нет, все хорошо, сынок, никого там нет. Помнишь?

Сашка хотел закрыть уши. Он помнил.

— Батька-то тебя дебилом считал, знаешь? По-пьяни друзьям говорил, какой ты у него дурак. В монстров веришь. По ночам кровать ссешь. Думаешь чего он ушел, а? Надоел ты ему, Санек. Достал, так достал!

— Заткнись!

Сашка вскочил, но боль в ране заставила его упасть обратно на кровать.

— Откуда ты знаешь? — спросил он через боль.

Снова хохот. Этот круглый, громкий, фальшивый хохот, какие бывают только в сказках. Человек так смеяться не может.

— Так это ж я была! — заявила женщина. — Я у тебя под кроватью сидела! Я тебе стенки шкрябала, я тебе в сны залазила. И я твою собаку убила. И я твоему отцу идею дала. Уйти-то. Все я была!

Она говорила так, словно гордилась этим. С ужасом Сашка понял, что так и было. Он ощутил себя маленьким, беззащитным. Что бы перед ни было, он с этим не справится. Он хотел позвать девочек, но в глубине души знал, что никто его не услышит. Так же как никто не слышал маленького Саню, кричащего, зовущего на помощь, пока худое черное существо с неестественно длинными пальцами и широкой улыбкой ползло к нему по кровати.

Женщина наклонилась вперед.

— Хочешь кричать

но он не мог.

— Жалеешь, что нет рядом

оружия, хоть чего-нибудь.

— Но даже оружие

ему не поможет.

— Саня.

На мгновение лицо женщины исчезло, уступив место морщинистой морде той твари. На мгновение ее глаза стали двумя черными безднами, в которых скопились века ужаса и смерти.

Всего на одно мгновение.

И в тот момент Сашка закричал, что было сил.

С войны он так и не вернулся. Александр Кирков обвинил в своих криках и мокрой постели плохой сон. Парни в армии издевались над ним, но ему было все равно. Он перестал молиться. Перестал говорить с другими. Постоянно смотрел в пустоту.

Стоило ему вернуться в строй, как он скрылся на складе и пристрелился. Выстрел был слышан всем в лагере.

Через неделю его семья получила телеграмму. А с ней пришли фотография маленькой девочки и серебрянное распятие.