Птенец

Воспоминания похожи на дороги: прямые и ясные или темные и запутанные. Как проселки вдруг вливаются в магистраль, так и память вдруг перемешивается с реальностью.

Замурлыкал промерзший мотор, фары вырубили в сумерках туннель. Охранник поднял шлагбаум и попрощался дружелюбным жестом. В зеркалах блеснули фонари вдоль расчищенных от снега дорожек, в окнах коттеджей и спальных корпусов стали зажигаться огни. Выходные в санатории позади. Кое-как расчищенная дорога с поворотами под прямыми углами скоро упрется в трассу, через пару часов я буду парковаться в гараже.

Черные сосны тают в темноте, сугробы подсказывают, где обочина переходит в кювет. Вдруг ксенон упирается в частокол стволов, лес становится поперек. Пора сворачивать. Влево? Вправо? Направление улавливается в последний миг. Хруст ABS, рывок руля, перехват, газ, снова прямо. Дорога провоцирует похулиганить в управляемых заносах. В повороты ввинчиваюсь все резвее. Сосредоточенное однообразие увлекает. В те части мозга, которые не заняты пилотажем, лезет всякая дребедень, куски прошлой жизни: фразы некстати, случайные картинки.

В конце летнего дня на кладбище спит тишина. Редкие звуки напоминают, что жизнь есть и она где-то рядом. Что-то обсуждают птицы, закашливается вдалеке трактор. Посетителей плит и оградок говорят не о тех, кто здесь остался на ПМЖ. Живые говорят о живом, мирском и практичном, они обсуждают, как лучше поправить венки или оборвать траву. Им надо спешить, солнце садится, а мои тетки завозились. Они обе пришли сюда проследить за установкой памятника моему отцу. Его привезли сюда год назад, на третий день после автокатастрофы. Я помню отца хорошо, особенно, как он катал меня в тачке на даче. Остальное помню хуже… Пора бы им заканчивать, я хочу домой. В школу завтра идти лень. Может прикинуться больным? Или пусть лучше выпадет зуб, с ним можно будет поиграть и показать всем во дворе.

Очередной поворот. Руки летают по рулю, не давая развиться заносу. Радио погромче. Можно закурить. Спешить смысла нет, просто зимняя дорога пригласила меня поиграть и я принял вызов, возможно, просто соскучившись по напряжению и темпу. Отдых отключил от городского марафона, освежил прокуренные мозги, усыпил рефлексы. Бассейн, лыжи, питание по часам и дневной сон. Все размеренно, вяло, тупо. К чему и стремился. Новых впечатлений я избегал старательно. Телевизор включил лишь раз, только чтобы убедиться, что он работает. Соблазн почитать пресек на корню — очки намеренно оставил дома. Бар и бильярд заменил на ходьбу по лесу. Общения избегал. В первый день чуть не отвлекся на спортивно-оздоровительный флирт, но опомнился и вернулся к цели — покою. В первый же день одна симпатичная молодая мамашка ответила на мою рефлекторную улыбку. Но я так и не дал ей повода сказать чушь типа «я тут не за тем приехала». На следующий день я лениво наблюдал, как она прогуливала своего мелкого в санках. Он звал ее то мамой, то Машей, но мне не было дела до ее имени. Я даже не подошел помочь, когда они застряли в снегу. В серой куртке и в желтой шапкой, надвинутой на глаза, малыш напоминал птенца. Сегодня они тоже уехали, засветло, за пару часов до меня. На крошечном Пыжике — синем Peugeaut 101.

На кладбище скучно. Вот стеклянная банка, в ней немного воды, осталось из под цветов. А вот и тот, с кем буду играть — птенец. Посидишь в банке? Только тут вода, можешь утонуть. Захлебнешься своим желтым клювом и умрешь. Умрешь. Точно ли? Интересно, а как живой птенец становится мертвым? Это происходит быстро или длится? Можно успеть сосчитать до ста? Как вообще этот попрыгун может стать мертвым? Любопытно. Посмотрим… Сейчас ты умрешь.

В повороты вхожу легко и красиво. Появился азарт, захотелось пощупать предел. В конце концов, мой трехтонный друг не улетит далеко, а повязнет в снегу, если что. Хуже наскочить на бетонный столбик. Их светоотражатели блестят там и тут. Налетишь — днище раскусочишь. Жалко.

Зачем мне его убивать? Нет причины. Просто так, дурь нашла от скуки. И вот птица плещется в банке. Летать еще не научился, а крыльями машет как вертолет. Беру палочку и толкаю ко дну. Не получается. Может мало воды? Доливаю газировки, толкаю сильнее. А он сопротивляется как бешенный. Не выходит. Вон в соседнем дворе пацаны постарше кота повесили, а я что, с птенцом не справлюсь? Давай, тони, тварь! Хочется жить? А я хочу посмотреть, как ты умрешь!

Дальний свет бьет далеко вперед. Вкрутились, распрямились, потянули газом, расслабились. Стоп! Какой-то предмет блеснул в кювете, прямо за линией поворота. Что там?

Неужели ни банкой, ни палкой его не убить? Неужели столько попыток зря? Становится смешно. Может камнем его прибить? Так, вылезай! Вытряхиваю недобитого на рыхлую рыжую землю. Аккуратно накрываю булыжником. Жду.

Там точно что-то было. Что-то округлое и неподвижное. Включаю в уме обратную перемотку. Стоп кадр: это Пыжик! Улетела, значит, с дороги Маша. Нефиг на таких машинках ночью по зиме, дурррра. Торможу в пол. Разворот, назад, аварийка, ручник. По колено в снегу пытаюсь бежать в кювет, где мордой в сугробе торчит Пыжик. Габариты включены, но фары зарылись в снег и их свет еле виден.

В нетерпении поднимаю булыжник. Что там с птенцом? Он подрагивает крылом, но голову от земли не поднимает. Ну что, кажется, получается! Давай-ка еще раз, с размаха! В дребезги, в сырую котлету, в фарш!

Быстрее! Дверь не заклинило, это отлично! Но темно, почти не видно ни черта, что там внутри. Мелкий, распятый на ремнях в детском кресле, скулит как бензопила. Маша без звуков. Я ехал по-любому вдвое быстрее, хоть и выехал позже. Грубым счетом с момента ее вылета прошло около часа. Подушка не сработала, значит удар был не сильный, просто жесткая посадка в сугроб. Руль она клюнула серьезно, это даже в темноте видно. Изо рта на светлый свитер течет что-то черное.

Что под камнем? Получилось? Лежит птенец на земле, не шевелится. Жду… Жив? Мертв?

Маша стонет, значит жива. Быстро набрать 112! Черт, а телефон-то в машине. Ладно, главное, что они живы, с остальным разберемся. Надо их вытащить на дорогу, к моей машине. Кого брать первым — неважно. Потом звонить, а когда пойду за второй ходкой, скорая уже может быть в пути. Главное не тормозить, начнем с мамки. Чтобы отстегнуть ее ремень, я наполовину залезаю в Пыжик. В ноздрях странная смесь запахов: парфюм, свежая кровь и что-то еще, очень знакомое. Слабее всего, почти неразличимо пахнет кровь.

Кровь, наконец, появилась на птице, только в том месте, где я ее не ожидал, прямо у клюва. Но голова цела. Может быть все? Птенец шевельнулся, слабой судорогой дрогнул хвост. Жив! Может дать задний ход и отпустить его? Но с переломанными крыльями он все равно не жилец. Надо добивать.

Обхожу Пыжик со стороны пассажирской двери. Надо убедиться, что смогу разобраться с детским креслом и забрать птенца. Правый борт раскурочен. Маша, похоже, поймала столбик перед полетом в кювет, он и погасил скорость. Порвана железяка солидно. И дно, и бензобак. Что за запах?

Удар идет за ударом. Давно бы пора тебе сдохнуть. Что ж ты мучаешь меня, тварь, что же ты не дохнешь?

Маша сидит у колеса моей машины. Набираю скорую, объясняю суть дела, машинально прикуриваю сигарету. Второй поворот за пятым километром — скорой место знакомо, тут у них бывали «клиенты». Диспетчер по привычке пытается меня успокаивать. Раз все живы, не волнуйтесь и звоните в ГАИ. Бригада в пути, ждите. Замерзнуть пострадавшим не дайте. Женщина в сознании? Только что она была в сознании, а тут вдруг уронила голову на плечо. Эй! Вставай! Слегка бью ее ладонью по щеке. Без реакции. Бью сильнее.

Бью сильнее и сильнее. Вбиваю птицу в землю с остервенением. Даже на секунду не отвлекаюсь на то, чтобы проверить результат. От таких ударов птенец никуда не денется, сдохнет.

Очнись же, мне еще твоего птенца надо вытащить. Находясь где-то между шоком и истерикой, она вдруг резко впивается мне зубами в запястье. Ты что, сдурела? Я на секунду теряюсь, сигарета летит на землю, сея искры на снегу.

Я устал и пора остановиться, но я сижу на корточках и продолжаю долбить птенца. Сдохни!

Мягкое синее пламя медленно двинулось от придорожного столбика, от того места, где приземлилась сигарета, к Пыжику, точно по следу пролитого бензина. Он успел немного выветриться, немного впитаться в снег, поэтому пламя то почти пропадает, то снова плывет. Я неподвижно смотрю на него, это успокаивает.

В такт ударам камня я кричу «сдохни, сдохни, чертов птенец»!

Птенец в машине! Пламя сейчас будет там! Эта мысль сработала как выстрел стартового пистолета. Корпус рвется к птенцу и обгоняет ноги, а они тонут в снегу.

Птенец, сдохни!

Птенец, отстегни ремни, беги из машины!

Бить дальше нет сил, я швыряю булыжник в сторону.

Рвусь к машине на перегонки с пламенем, за пределами сил. Пламя движется лениво и ровно, иногда чуть поднимая языки над землей. Оно смеется над моими рывками. Оно быстрее меня.

Под булыжником то, что было когда-то птенцом — плоское и бесформенное, перемешанное с землей.

Стремлюсь к машине уже не телом, а мыслью. Корпус все-таки обгоняет ноги и я падаю плашмя в снег. Вспышка. Взрыв. Оглушенный и ослепленный, ползу от огня к дороге. Торопиться уже некуда. Ошалевшая Маша смотрит на меня молча, не мигая. В ее зрачках — рыжее пламя и синие маячки визжащей скорой. На вопросы врачей она не отвечает. Они вкалывают ей что-то в руку, грузят в белый фургон и он уносит ее за поворот. Я остаюсь ждать ДПС и смотрю на догорающий Пыжик. Пламя почти стихло. Из выбитых окон только иногда еще выскальзывают синие язычки. Они идут с тех мест, где были сидения, к одному из которых был пристегнут птенец. Сидя прямо на снегу я досматриваю последние всполохи.

Женщину я спас. Ее птенца не смог. Другого птенца, из детства, я все-таки тогда убил.

Я спас одну жизнь и уничтожил одну жизнь. Один в плюс, один в минус. Один — один.

Ничья.