Прощальное письмо

Прощальное письмо

Рассказ в жанре ужаса

Двери с грохотом распахнулись, и в коридор приёмного отделения ворвалась шумная ватага медиков толкающих реанимационную тележку. Её колёса, быстро вращаясь, стучали в отсчёт спасительных метров на стыках кафеля, но звук этот был не слышен на фоне общего тревожного гама:

— Быстрее! Сразу же на стол! Скорей!

— Лифт! Вызывайте лифт!!!

— Слыш-те, он не дышит! Слыш-те!

— Маску! Маску давайте!

В центре внимания находился мальчик. Он лежал на каталке. Его тело сотрясала сильная дрожь, отчего одеяло, в котором его привезли, приходилось постоянно подхватывать. Мальчик поступил босым, одетым в лёгкую ночную пижаму.

— У него кровь горлом пошла! Слыш-те! Кровь пошла!

Каталка неслась по коридору. Но прозрачная дыхательная маска уже стала окропляться изнутри бордовыми сгустками. В такт толчкам обезумевшего сердца, брызги с силой выбрасывались изо рта, из носа мальчика, и вскоре полностью заблокировали работу реанимационного аппарата.

* * *

Пасмурный день выдался необыкновенно тёплым. Брезгливо ступая по раскисшему в слякоть мартовскому снегу, Толик Степанов горячо разъяснял своему другу Димику Петренко очевидную истину:

— Да не восстановится Аверкин к последнему кругу! Ты, прям, как маленький! Такая травма! — Его синяя куртка была расстёгнута, шапочка с логотипом хоккейного клуба «Амур» сдвинута на затылок. – Пойми ты, чуда не будет.

Но школьный товарищ и сосед по подъезду только возбуждённо дёргал лямку наплечного рюкзачка с учебниками и упрямо не соглашался:

— А я вот верю, что сможет! На кого же надежда ещё, как не на него? К последнему кругу он обязательно заиграет, как в начале сезона!

— Да никому он ничего не должен! – взорвался Толик, — и переломы так быстро не срастаются! Ты, как в сказке, прямо!

Ребята, устав идти по снежной жиже, заполнявшей проезд перед домом, ступили на панель тротуара. Здесь снега было мало, зато идти приходилось друг за другом.

— Да в восемь очков-то всего разница! — продолжал жарко рассуждать Петренко, апеллируя к затылку друга. – Так близко к плей-офф мы ещё ни в одном году не подбирались!

За своим спором мальчишки не заметили, как оказались у дверей подьезда. Железная створка с кодовым замком была по обыкновению открыта. Переступая порог, Толик со вздохом покачал головой.

— И где ты их хочешь «взять»? — полуобернувшись, сказал он, — У кого? У Локомотива, у Казани, у Магнитки?! Играть некому, а он ещё чё-то там лелеет!

Поднявшись на несколько ступеней, мальчишки остановились у почтовых ящиков. Толик достал из кармана ключи и стал возиться с замком своей ячейки.

— Как всё паршиво, — задумчиво протянул Димка, — опять год ждать.

— Вот именно. Говорю, чуда не будет.

Толик, наконец, открыл створку и вытащил пачку газет. Он повернулся к товарищу, собираясь ещё что-то добавить, но тут из кипы корреспонденции выскользнул белый прямоугольник и спикировал прямо на грязный бетонный пол. Димка резко дёрнулся в надежде его поймать, но тот оказался проворней.

— Хм, это кому? — удивлённо хмыкнул Толик, наклонившись и подняв послание.

Адреса на нём не было. Как и рисунка, марки, строчек «кому-куда» — конверт был совершенно белый.

— Не запечатано…

Внутри лежал вчетверо сложенный листок. Толик чуть помедлил, прежде чем достать его.

— Ну? — Кивнул на конверт Дима, немедленно забыв о хоккее. — Что там?

Толик вытащил листок, развернул и принялся читать. Сначала брови его задумчиво напряглись, затем стали удивлённо приподниматься. Но вот, удивление сменилось недоумением. Толик дочитал послание, и его лицо нахмурилось.

— Ну, что там? «Письмо щастья» наверное! — Приступил, норовя увидеть текст, заинтригованный одноклассник.

— Да, чушь какая-то… — пожав плечами, сказал Толик и показал листок другу.

Аккуратным, возможно девичьим, почерком там было написано следующее:

— Не понял??? — нахмурился и Димка.

Он перечитал ещё раз. Пожал плечами. Попробовал перечитать в третий, но Толик забрал у него бумагу. Тогда Димка почесал затылок и изрёк:

— Нет, и денег, главное, прислать не просит. Чего хотел?

Расстались они на площадке третьего этажа. Димка пошел выше, к себе на пятый, а Толик достал ключи и стал возиться с замками своей квартиры.

Суп разогревать не хотелось, поэтому мальчишка включил электрический чайник, достал хлеб, масло, сыр, кофе растворимый и уселся за стол. Покуда чайник сипел, закипая, Толик думал о привычных делах: «Вот Ленка, ей же я нравлюсь, а сама «лазит» с Бабочкиным. Хотя тот, балбес-балбес — ей же скучно с ним. Разве не видно! Хочет, наверное, чтобы я с ним подрался».

Чайник щелкнул и отключился. Толик вздрогнул: показалось, будто звук долетел из прихожей. Сразу вспомнилось неприятное письмо, оставленное на тумбочке у телефона. Он хмыкнул, поднялся, встал к двери боком и принялся готовить бутерброды. Спустя некоторое время, вновь поймал себя на том, что поглядывает исподволь в сторону сумеречной прихожей, и разозлился. Получалось, что он боится. Боится повернуться к треклятому посланию спиной!

— Слушай, ты меня достал! — сказал он конверту, принося его в кухню и ложа на стол. — Я порву тебя нафиг!

Тот никак не отреагировал на угрозу. Он лежал на столе неподвижно и молча. Толик сел и принялся за обед. Взгляд его по-прежнему оставался прикованным к белому прямоугольнику. «Кто бы это мог так надо мной «приколоться»? Урепа, очкарик чокнутый?»

Сергей Урепа с другом своим, Сашкой Вальчуком, вполне могли бы до такого додуматься. Когда-то давно, в классе втором ещё, они придумали игру «в мафию». Сами рисовали мерзкие картинки угрожающего содержания, а они (Толик и ещё несколько пацанов, включая Димку) разносили всё это и подбрасывали на порог жильцов микрорайона…

Только вот не вяжется что-то. Судя по почерку, писала девчонка. Урепа же и Вальчук, на данный момент, с девчонками – никак. По самые уши «забурились» в компьютер — мечтают стать хакерами. «Да! – сказал себе Толик – Стала бы эта парочка связываться с кем-то, чтоб написать – взяли бы, да на принтере распечатали!» А с другой стороны, какая разница, кто писал — Урепа, девчонка, или какой-нибудь очередной, новоиспечённый «мафиозник»? Какая разница? Ведь это просто школьник!

Но письмо, лежащее на столе, по-прежнему продолжало источать тревогу.

Толик схватил конверт, смял его и швырнул на стол.

— Ну и что? Что случилось? — злорадно справился он у комка бумаги.

Тот чуть шевельнулся, будто желая распрямиться, и содеянного Толику показалось мало. Он схватил письмо со стола и принялся терзать его, бросая куски на пол.

— Ну, что? — задиристо навис он над бумажными лоскутами, словно вызывая соперника на бой, — Съел? Ну, давай, давай же — сделай мне что-нибудь!

За спиной грохнула рама. Стукнуло стекло. Взметнулась занавеска. Мальчишка присел от неожиданности и оглянулся. В раскрытую форточку врывался теплый мартовский ветер. Он шевелил занавески, листы лимонного дерева на подоконнике. Обрывки бумаги нехотя поползли по полу. Толик подошел к окну и захлопнул форточку, закрыл ее на задвижку. Бумажки прекратили свое перемещение. В стекло с той стороны еще раз требовательно стукнул ветер, и все стихло. Толик посмотрел за окно на неприветливое, монотонно серое небо.

— Испугался, — укорил себя мальчуган, покачав головой, — Испугался.

Он прошел в прихожую, взял совок, веник. Обрывки, подгоняемые веником, послушно собрались в совок и, вскоре, оказались на дне помойного ведра. Толик закрыл крышку и удовлетворенно произнёс:

— Бай-бай!

В ответ взревело и затарахтело за стеной, в очередной раз, заставив мальчика вздрогнуть. Ревели водопроводные трубы. Оказалось, мерзкое беспокойство никуда не делось. В доме мальчишка был один. В помойном ведре лежало разорванное письмо, текст которого строго-настрого предостерегал от такого поступка. Злясь и стараясь подавить тревожные мысли, Толик пошел в комнаты. Включил в зале телевизор, а сам, решив сделать уроки, поднял с пола в прихожей рюкзачок с учебниками.

Телевизор лопотал за стеной, создавая иллюзию присутствия в квартире старого знакомого. Мальчик корпел над домашним заданием. Работа сегодня давалась с трудом, словно кто-то и впрямь присосался к разуму мальчишки, питаясь его интеллектом. Толик подолгу замирал над тетрадью, не в силах сообразить, какое следующее действие необходимо предпринять в ходе решения задачи. Работа мозга затихала, сознание не рождало ни единой стоящей мысли, взгляд стекленел, упираясь в какую-то невидимую точку. Затем, будто спохватившись, мальчишка вновь принимался за работу.

Через некоторое время эту странность он за собой заметил. «Что это со мной? О чем я сейчас думал?» Ответить было непросто. Толик покосился на распахнутую дверь комнаты. Никого. Он прислушался. Болтал телевизор. Шумела в трубах вода у соседей — кто-то наполнял ванну. Ничего необычного. Но чудилось, в квартире обретается кто-то еще.

Толик наклонился, взял из-под стола тяжелую гантель и осторожно вышел из комнаты. Прокрался на кухню — никого. В ванной, туалете тоже. Распахнул нишу, тщательно осмотрел, помял висящую в ней одежду.

Из зала донесся озадаченный голос: «Сюда тоже заглянешь?» Мальчик оробел, так, что сразу же вспотели ладони, но тут же сообразил — телевизор. Мальчишка осторожно закрыл дверцы ниши и двинулся в зал.

Шагнув в просторную, светлую комнату, парёнек обмер. С чёрно-белого экрана на него грубо, в упор смотрела красивая женщина. Художественный прием режиссеров прошлых лет — оставив лицо в тени, освещать узкой полоской света глаза актера — только усилил ощущение враждебности намерений женщины.

Она недобро усмехнулась, кадр сменился. Теперь на экране бился далеко внизу о скалы прибой. Толик перевел дух и поглядел на себя в зеркало. Вид испуганного бледного мальчишки с гантелью в руках, его не обрадовал. Он повернулся и, качая головой, пошел назад в комнату.

— Стыдно, Анатолий, — копируя интонации отца, укорил он себя. — Это ж надо! Да еще и с гантелей! Х-хех!

До тех пор, пока родители не пришли с работы, мальчишка подбадривал себя музыкой, которую включил на полную мощность. Страха не было. Его место заняла настырная озабоченность: нужно было убедить себя в том, что весь этот глупый текст, не что иное, как шутка одноклассников.

Однако к вечеру ему добиться успеха в этом так и не удалось. А ночью пришёл ужас.

Такого количества крови Толик не мог раньше видеть никогда. Даже в кино. Сквозь мешанину бурых брызг, розовых ошмётков мозговой ткани и осколков черепных костей, едва просматривался знакомый рисунок обоев. Напитавшая ковёр алая жижа, чавкала под босыми ногами, сочилась между пальцев. Тошнотворно красный, нереальный свет лился с потолка на развороченную, на манер нутра попавшей под грузовик собаки, постель мамы и папы.

Их убили, пока он спал. Кровавые сцены, одна за другой, разворачивались перед глазами: убили Димку, убили Лену, Бабочкина, так вообще, разорвали на части. Угрожающе великая, ужасающе беспощадная армия первозданного вселенского зла развернулась в жилом районе с невиданным масштабом.

Хрясь! — и нет Бабочкина. Хрясь! — и Ленка корчится в луже крови. Хрясь! Хрясь! — мама, папа – они пожили своё! Огромный топор, который сотворил такое — продолжение руки Толика! Можно крушить всех! И вся! Он независим! За ним сила! Силища!

Толик кричит, пытается скинуть тяжесть ужасающего орудия: «Нет! Мама! Это не я! Не я!!! Я не хотел!!!» — но понимает, что уже поздно…

Мама хватается за шнурок ночника. Щёлкает выключатель, и мягкий свет разрывает мрак. Из тьмы поднимаются стены, увешанные изображениями любимых игроков, полки с книгами, стол в углу. Пусть сквозь кошмар, всё это видится пока как мираж. Пусть голос мамы, взволнованный и тревожный, доносится до сознания мальчика издалека. Пусть. Зато мир этот самый настоящий. И не похож на тот, из которого он только что вернулся…

— Толик, Толечка, что случилось? Ты так кричишь!

Мальчишка подскочил в постели, спешно пряча за спину свою правую руку.

— Мама, это не я! Не я это! Это тот, который письмо написал! Это всё он сделал!!!

— Успокойся, сынок, успокойся! Я с тобой! — беспокойно говорила мама, гладя мальчишку по голове.

— Ы-ы, — ребёнок дрожал всем телом, по щекам текли крупные слезы. — Это не я, мама! Скажи, что это не я!

— Ну конечно же не ты, Толечка! Это сон был. Кошмар. — Успокаивала его мама, а сама думала: «Господи, ни разу ещё не слышала, чтобы он так кричал!»

Утром Толик едва смог открыть глаза. Все тело лихорадило, суставы выкручивало тягучей болью. Отпраздновать начало каникул с Димкой и его родителями катанием на лыжах с гор он, конечно, не смог.

Доктор пришел около половины первого и сразу поставил диагноз: лакунарная ангина. Горло у ребенка было красным, температура поднялась до тридцати девяти градусов.

День и всю ночь Толик промаялся в горячечном бреду. Мама не отходила от постели. Лишь утром температура начала спадать. Совершив очередной визит только в понедельник, доктор был очень удивлен тому, что налет на миндалинах так и не появился. Они болели при надавливании, мальчишке было трудно глотать, но размеры воспалившихся узлов так и не увеличились. Выходило, будто диагноз поставлен неверно. Врач еще раз тщательно осмотрел пациента, обнаружив лишь симптомы воспалительного процесса. «Нужно госпитализировать», — сказал он. На что мама ответила отказом. Ангиной её сын болел ежегодно.

Следующая ночь снова прошла тревожно. Наутро температура упала до нижнего предела – 37, однако спешить с оптимистичными прогнозами не следовало. За три дня Толик заметно похудел, впали щёки, заострился нос. «Может, всё-таки стоит вызвать «неотложку»?» — думала мама, после того, как доктор в очередной раз удалился.

Ближе к вечеру мальчишке вновь стали мниться различные образы: то чудилось, будто за окном полощется огромное черное знамя, то виделся длинный, темный, сырой тоннель. А однажды, являлся странный субъект, совершенно не имеющий обличия. Его тонкие сухие пальцы равнодушно сучили нить, вытягивая волокно из его, детского тела.

Толик, наконец, понял, что долго так не протянет и, когда мама подошла к нему в очередной раз, собрался с силами и произнес:

— Мам, там… в помойном ведре… на дне… лежат обрывки письма… без адреса… пожалуйста, принеси мне их все.

Думая, что у сына начинается бред, женщина прижала к себе голову мальчика и заплакала. Она гладила, теребила его волосы, успокаивая, а сама поражалась, насколько они теперь казались жидкими и безжизненными. Толик же понял, что просьба его исполнена не будет. Чтобы ее повторить требовалось время, требовались усилия.

И тут пришел Димка. Вернувшись с турбазы, он сразу же поспешил к другу. Улучив момент, когда мама отправилась в аптеку, Толик решил поговорить со своим другом напрямоту.

— Ты, что всерьёз думаешь, что болезнь твоя — из-за письма? — Удивлялся Димка. Хорошо отдохнув на природе, он совсем позабыл о послании.

— Димон, я тебе говорю… не ангина у меня… слышь. Я в ведро его помойное выбросил. Принеси.

— Да ты что гонишь-то, Толян? Письмо нипричём! Это ты вирус подхватил…

Толик перебил его:

— Вирус, вирус… в том письме вирус… он, как «троян» -помнишь, Ван Даныч рассказывал? – пролез в голову…

Димка напряг лоб, вспоминая: «Когда мог учитель информатики говорить о «вирусах», рассылаемых в бумажных конвертах?»

А Толик продолжал:

— Встраивается в систему… потом… копирует себя на следующий носитель…

Димка закивал — вспомнил. Толику трудно было говорить, но и тому мальчишка уже был рад, что друг понял, в какую сторону он клонит.

— Кроме слов этих мне в голову ещё что-то влезло… весь мозг уже выгрызло. Не соображаю. Если не напишу те, три письма — мне конец, Димка.

— Ты подожди тут, я сейчас! — понял Димка и выбежал из комнаты.

Толик услышал, как загрохотало перевернутое ведро, зашуршала рассыпанная по полу бумага. «Только бы мусор кто не выбросил, пока я валялся», — запоздало озабтился он. Однако друг вскоре появился на пороге комнаты с ворохом бумажных обрывков.

— На! — вывалил он свою ношу на одеяло, — Что тебе ещё дать? Бумаги, ручку?

— Дим, дай ещё клей и лист.

— Давай, я его сам соберу, тут на столе!

— Не надо, Димик, я сам. Нельзя тебе.

— Слушай! А давай я за конвертами сгоняю? — оживился Димка, услышав, что в замочной скважине заскрежетал ключ.

— Да. Давай мне всё и иди.

Димка поспешно собрал всё необходимое и сунул Толику под одеяло. И вовремя — мама едва вошла в дом, тут же поспешила к сыну.

— Ну, что Димка. Как вы тут?

— Нормально, тёть Люб.

— Ну, а как ты, Толечка?

— Нормально, мам.

— Поболтали? Разогнали грусть-тоску?

— Ага, — сказал за двоих Димка и засобирался, — Тёть Люб, я пойду. Мне ещё надо кое-куда заскочить.

— Давай, Дим. Заходи, — обернулась мама, — а я сейчас этого архаровца лечить буду.

Димка вернулся без четверти шесть. Толик к тому времени уже склеил письмо на листке.

— Это я, Толян, — сказал Димка, прикрывая за собой дверь, — Ну, как?

— Всё, склеил. Сейчас буду переписывать.

— На, держи. — Дима положил поверх одеяла три белых конверта. — Тебе лучше?

— Слушай, не поверишь, только стал письмо собирать — слабость, как рукой сняло!

— А это до лекарств или после? — уточнил недоверчивый Димка.

— Ты, что мне не веришь?

— Нет, верю, но все равно. Понимаешь? Все-таки я не сталкивался ещё с такими делами: колдовство, там, мистика. Надо всё учитывать.

Димка просидел у друга около часа. Всё это время Толик ни разу не показал ему склеенное письмо, мотивируя это тем, что не хочет заразить друга странным ментальным вирусом. На предложение помочь распространить послания, Толик тоже ответил отказом. Он считал, что это его личная проблема разнести письма по почтовым ящикам. Когда Димка ушёл, Толик достал из-под одеяла чистые листы, ручку и стал переписывать текст с восстановленного оригинала.

«Тебе, рискнувшему прочесть послание, волю свою объявляю!» — написав это, мальчишка вскинул вверх руки и потянулся. Боль в суставах прошла. Толик удовлетворительно крякнул и опустил руки по обе стороны сборника сказок народов севера «Ворон Кутха». Книжка была большого формата, и на ней прекрасно умещался листок для написания копии.

Нет, лекарства тут ни причём. Облегчение наступило сразу же, как только он принял решение о написании трех копий и рассылки их на «другие носители».

«Какой не избрал бы ты путь из предложенных мною, письмо уничтожить не вздумай. Его повредишь, через семдесят восемь часов жди, что, то же случится с тобою»…

Написав это, мальчишка остановился и отложил ручку. Снова кровавые разводы выступили поверх рисунка на обоях. «Оно с твоей жизнью теперь стало неразделимо»… Получалось, что свалившуюся на него беду, он сейчас передвигает другому. Притом, сам по-прежнему остаётся на крючке у неведомого организатора этой акции. Ладони у мальчишки вспотели, он потер их об одеяло, взял ручку. И тут его разума коснулось недавнее видение: пальцы, тянувшие из него жизнь, напряглись готовые продолжить свою работу. Суставы опять заныли. Кровавые сгустки на стенах пришли в движение. Толик сморгнул. Но во тьме, за закрытыми веками галлюцинация проявила себя ещё живее: Ленка корчится в луже крови! Толик стиснул зубы. «Что делать?!»

«Сука Козел!» — начертал он под текстом, в ярости едва не прорвав бумагу.

После того, как Толик поставил восклицательный знак, в позвоночник ему будто бы вонзили раскаленную спицу. Мальчишка вытянулся и застонал, задыхаясь. Свет в глазах померк. «Димка! Я не он!!!»

В полубессознательном состоянии он сжал листок, с наклеенными обрывками оригинала, и стал рвать, рвать его.

Вскоре, почуяв недоброе, мама зашла в комнату и выскочила оттуда с криком: «Отец, скорее сюда! Скорей вызывай „скорую“! У Толика судороги!»

Прибывшая карета увезла мальчишку и его маму в детскую клиническую больницу, на пороге которой он и скончался, так и не придя в сознание. То, что его сердце продолжало яростно гнать кровь даже спустя пять минут после гибели мозга, стало жутким и невероятным откровением для медиков.

Омывая руки после заведомо неудачной операции, главный врач и ведущий хирург больницы произнёс такие слова: «Мальчишке будто кто невидимый у меня на глазах прямой массаж сердца делал»… Позже он добавил: «Только не спрашивайте меня больше об этом, ладно. Всё равно скажу, что ничего такого особенного я не видел».

Димка был очень напуган, узнав, что его друг умер именно в восемь вечера, как и было предсказано — через семьдесят восемь часов с момента прочтения. Мальчишка с друзьями долго пытались вычислить отправителя, сверяя почерк с найденным под кроватью у Толика обрывком послания, но их усилия успехом не увенчались.

Легенда о письме убийце и по сей день популярна в школе номер семьдесят восемь, где учился Толик Степанов. Пожалуй, это единственное место в городе, где к истории, ставшей частью городского фольклора, относятся с должным трепетом. Одна из причин тому — доказательство достоверности событий — послание погибшего мальчишки своему другу, ныне выпускнику Диме Петренко. Прощальное письмо, отправленное из преисподней.

Писаные, поверх аккуратно выводимых в начале строк, отрывочные фразы наносились словно в безумном припадке:

СукаКозел!

Димка я НЕ ОН!!!

! ЯнЕ ПОНесу эту За Ра Зу дальшЕ!

Димон Лен а ПРО ЩАЙТЕ

И последние каракули, начертанные поверх остальных, в которых можно было при желании разобрать фразу:

П рос ти ме… мА ма