Куриная лапа

Сидя на бетонной тумбе колодца в тени листвы, в стороне от людного тротуара и оживленной автобусной остановки, я с грустью глядел, как медленно, почти незаметно, выцветают и блекнут на стенах домов рыжие отсветы знойного дня. Початая бутылка пива холодила руку, в пальцах другой истлевала сигарета. И домой не хотелось.

Знаю, что жена ждет меня. Ждет и еще на что-то надеется. Мне уже незачем ждать и надеяться не на что. Я знаю: суммы, переведенной сегодня на счет, едва хватит на оплату жилья. Переработки и двойная оплата за рабочие выходные снова «перенесены в зачет будущих выплат». В который, — теперь уже получается, третий, — раз. Все деньги, вырученные нами на монтаже, они опять пустили на закупку материалов.

Переполненный автобус подкатил к остановке. Двери распахнулись, и из него горохом посыпались потные и сердитые пассажиры. Бутылочное горлышко снова прикоснулось к моим губам.

— Можно присесть, браток? — хрипловатый голос оторвал от печальных раздумий.

Щуплый мужичок среднего роста в грязных джинсах и застиранной велюровой рубахе серого цвета стягивал с плеча тяжелую спортивную сумку, намереваясь примоститься рядом.

— Садись, — пожал я плечами. Места на тумбе было, хоть отбавляй. Таких, как мы с ним, худых да «поджарых», вокруг чугунной крышки с рифленым верхом могло уместиться человек шесть.

— Ф-фу! Устал, как ишак! — Сказал он и опустился рядом. — Тяжелая, падла.

Автобус до конца выдохнул всех прибывших и теперь втягивал отбывающих.

— Извини, браток, сигареты не найдется? — вновь обнаружил себя мой сосед по временному пристанищу.

Я достал пачку и молча протянул ему. Разговаривать не хотелось.

— Можно прикурить? — смущаясь произнес он, — А то у меня спички кончились. А идти — это ж аж через дорогу…

— Да, ладно, — перебил я его, — на, прикури. Чего сразу объясняться?

— Да ты не обращай внимания, — все тем же виноватым тоном проговорил он, суетливо прикуривая, — у меня щас в жизни такой бардак творится — дурдом!

— У кого не бардак…

— Не-е, не скажи! Бардак бардаку рознь! — С жаром возразил он, поспешно выдохнул дым, после чего тревожно огляделся и спросил в упор:

— Ты выпить хочешь?

Я даже поперхнулся от такого предложения. Не желая дожидаться возражений, мужик тут же полез в свою сумку с такими словами:

— У меня есть! У меня тут всё есть: и стакан, и закуска. Вот, вино! — Он извлек на свет емкость зеленого стекла, по виду продукт очень качественный. — Всё, смотри — рубашки, брюки. Всё имущество свое таскаю с собой. Всё, что имею.

Он перечислял торопливо, меж делом извлекая из сумки атрибуты выпивки — стаканы, упакованные в целлофан огурцы и колбасную нарезку. Похоже мужику сейчас позарез нужен был собеседник, подвернулся я, и он боялся меня упустить. Все мои предложения оставить хлопоты и уверения, что пить с ним не я буду, он пропускал мимо ушей.

— Ты не подумай, что я бичара какой-то! у меня и квартира есть, и жена. Только не живем мы сейчас с нею вместе.

Теплый ветерок, прошелестел в листве, поднял с земли пестрый мусор и перенес его ближе к остановке. Еще один автобус подошел, за ним следующий. Я, наконец, догадался — на моём маршруте плановый часовой перерыв — такая вот незадача.

Я поглядел на мужика. Отогнав от лица вездесущую мошкару, он протянул мне наполненный стакан. Штопор с пробкой, пробуравленной насквозь, уже лежал поверх сумки. Рядом расположились вскрытые упаковки с закуской и треть буханки белого хлеба.

— Держи! — сказал он и моргнул, — За знакомство.

В принципе, повод выпить за чужой счет сегодня у меня был. Можно было им воспользоваться. Я отставил в сторону пустую пивную бутылку и кивнул, согласился.

— Знаешь, что? — Спросил Паша минут через двадцать, видимо посчитав, что я уже достиг того состояния, в коем, мягко говоря, не столь критично относишься к историям, мало походящим на правду. — А вот, скажи мне, Санёк: вот ты, лично, веришь в колдовство? — Он наклонился и заглянул мне в глаза. — В колдовство ты веришь?

— В колдовство? — Рассеянно ответил я и пожал плечами. — Не знаю. Не сталкивался.

К этому моменту он уже порядком ввел меня в курс своих семейных проблем. Около года назад, жена ушла от него. И тому виной явилось непрестанное влияние зловредной тёщи Галины Ивановны. Относясь к зятю с самого начала предвзято (как считал он) эта женщина, наконец, добилась своего. Уговорила дочь выгнать «пропивашку» Пашу, и найти себе другого — настоящего мужика: чтобы не пил, деньги нес в дом и мог бы стать достойным отцом пятилетнему сынишке.

Однако просто выгнать Пашу из дома было не так-то просто. В отличие от мальчика, который достался жене Надежде в нагрузку от предыдущего брака, двухкомнатная была оформлена на него. А это обстоятельство требовало, минимум, равноценного размена с огромной доплатой соответственно. Что впрочем, мало смутило деятельную тёщу. По претворению своих планов в жизнь та развернула целую кампанию. Она носилась по канцеляриям, настраивала соседей против бывшего зятя. А когда навещала его, то стремилась деморализовать.

Живо и с юморком вещал мне Паша о своих несчастьях, пока не дошел до этого места своей истории. Тут он справился о степени моей веры в колдовство, после чего будто запнулся и замолк. Вертикальная складка умственного напряжения сомкнула его брови.

Подождав немного, я спросил:

— А при чем тут колдовство?

Паша всё ещё маялся. Он, видимо, не знал, как начать.

— Знаешь, что, — сказал он, — я тебе просто расскажу, как всё было, а потом ты мне скажешь, что сам об этом всем думаешь. Лады?

— Лады, — согласился я, поймав его встревожено-озабоченный взгляд.

— Словом, так, — начал он, — в тот день они ввалились ко мне в квартиру. Тёща, с ней еще был сожитель ее, и грузчики. «Мы, — говорит, — пришли забрать наши вещи». Они дарили нам на свадьбу гарнитур, холодильник и диван. Ну, вот она и говорит: «Мы пришли, — короче, — чтобы всё это забрать». Меня зло, конечно, взяло — они нагло так вошли, не звонили, дверь Надькиными ключами открыли — но я говорю: «Забирайте, раз ваши». Сам на кухню пошел, чтобы не сорваться, не наговорить ей чего лишнего. Она ж, ведьма, за каждое слово может привлечь. Короче, ушел, смотрю в окно. А там КАМАЗ такой, здоровенный, рычит. И грузчиков — ну, человек шесть-восемь, не меньше. Я как взбесился. Мне выпить сразу захотелось. А денег нет. Смотрю, сумка ее в прихожей стоит. Я раз — взял ее и на кухню, давай рыться. Думаю — «обезжирю» тебя, курва, по-живенькой, пока ты там в комнатах командуешь. В общем, нашел кошелёк, разжился стольником, но это не главное. Знаешь, что там, в сумке, я ещё увидел?

Сделав многозначительную паузу, паша с вызовом поглядел мне в глаза. Что он мог там увидеть я, конечно, не знал и поэтому просто пожал плечами.

— Куриную лапу! — выпалил Паша, видимо, сведеньем этим желая меня огорошить.

— Ну?

— Понимаешь, у нее в сумке, в платок завернутая, лежала грязная куриная лапа! Это при ее-то чистоплотности?! Я тогда не понял ничего. Удивился — слов нет! Но не подумал, что всё затевалось-то против меня. Пошел, дурак, на улицу пьянствовать в павильоне. Чёрт! Да если бы я знал тогда, да разве ж бы хоть шаг из дома сделал! Пошёл, дурак, бухать…

Вернулся он поздно. Долго возился, отпирая замок. Вошел в квартиру и ахнул: из вещей остались лишь старый черно-белый телевизор да журнальный столик. От злости и бессилия Паша упал на колени и заплакал. Он колотил руками по полу, крупные градины пьяных слёз катились по небритым щекам. И летели во все стороны яростные ругательства, отражаясь от голых стен.

Спустя полчаса Паша, устав плакать, повалился на пол. Глубокий алкогольный сон сковал его изможденный организм.

— Где-то часа в четыре ночи я проснулся. — Продолжил Паша, осушив стакан и выререв рукавом губы. — Мне приснился кошмар про то, как чья-то рука пытается мне из груди вырвать сердце. Я проснулся — сердце действительно еле билось. Я думал — приступ, думал, что умираю. Но, ничего, отошел потом. Хотел встать, попить и тут впервые услышал эти звуки. Знаешь, как будто кто-то скребется или ходит в квартире. Я замер, прислушался. Тонкий-тонкий звук такой, как коготками кто по полу цокает. Перейдет с одного места на другое и замрёт, стоит мне шевельнуться, чтобы посмотреть, откуда идут звуки. Что-то так мне не по себе стало. Я долго так сидел, прислушиваясь. Иногда мне казалось, что я звон в ушах, — знаешь, бывает такой от тишины, — за них принимаю. Иногда — что я, просто, еще до конца не проснулся.

Свет горел только в прихожей, и в сумраке комнат сложно было что-либо разглядеть. А шажочки эти, — то прекращаясь, то снова начиная звучать, — приближались. И тут Паша уяснил для себя еще одну вещь: куда бы он ни поворачивал голову, источник звука всегда оказывался у него за затылком. Волосы шевельнулись на голове. Он вдруг, как-то вмиг, разом не то, что вспомнил свой недавний кошмар, а тут же полностью погрузился в его ощущение. Словно и не просыпался вовсе!

Как сразу он не заметил, что размеры и форма комнаты неестественно искажены, чего не может быть наяву? Как не придал значение тому, что сразу по пробуждению не ощутил себя под защитой стен собственного жилища, а продолжал испытывать волнения жертвы того, кто был тут полновластным хозяином? О, ужас! Теперь он не мог и пошевелиться! Беспомощность объяла тело ватным саркофагом. И шаги стали звучать явственней и уверенней. Так отчетливо. Так близко…

Но некая неведомая прежде сила видать дремала в глубинах души на такой случай. Отчаянье включило резерв. Паша рванулся, раздирая путы слабости, и вскочил с пола. Под потолком вспыхнуло освещение.

Сердце ныло. Он стоял у стены, скрючившись от боли и задыхаясь. Рука держала клавишу выключателя. Чем более дыхание приходило в норму, тем явственней убеждался Паша, что ничего не было. Комната пуста. Пуста квартира. Никто не собирался угрожать его жизни, пока он спал. Желая окончательно убедиться в этом, он обошел комнаты, зажег свет везде. Это был всего лишь ночной кошмар — правда, двойной — вложенный один в другой, как матрёшка.

Поняв это, Паша успокоился, но не настолько, чтобы тут же снова лечь и заснуть. Сам того не подозревая, он получил с этого момента нервное расстройство — стал бояться засыпать в квартире один, тем более при выключенном свете.

Впрочем, длилось такое положение дел не долго. Квалифицированным сварщиком являлся Паша и, помимо старенького «Пирожка» ИЖ-2715, держал в гараже полный комплект сварочного оборудования. Об этом знали все, кто знал Пашу. Они часто пользовались его услугами. И они же рекомендовали его, как специалиста всем тем, кто нуждался в услугах подобного характера.

Так случилось и в этот раз. Пашу наняли для разводки магистрали отопления в строящемся неподалёку супермаркете. Вновь появились деньги. А с ними друзья, и даже подруги, согласные день и ночь пировать у Паши в квартире. Стало весело. Квартира понемногу «обросла» какой никакой обстановкой: появился старый диван, кровать с панцирной сеткой, на кухне стол и семейка разномастных табуреток. Он почти позабыл о том, что ещё совсем недавно его тяготило — о злобной тёще с ее происками и неверной жене. Перестал мучить его и странный кошмар.

Нет, рука та, вырывающая из груди сердце, сниться не перестала. Но ощущение четкого разграничения между сном и реальностью более не покидало его. Паша стал привыкать к кошмару, как к чему-то неизбежному, но относительно безопасному. «Возможно, сердце шалит, — пришёл он к мысли однажды, — Надо бы зайти в поликлинику и провериться».

Но вдруг поток друзей и подружек, согласных у него ночевать стал уменьшаться, уменьшаться, пока не иссяк совсем. Остался лишь один, огромный Витёк, сантехник и напарник Паши по работе в супермаркете. Пашу, конечно, такой поворот событий удивил, но не настолько, чтобы задаться целью выяснять причины. А следовало бы.

— Мы сидели за столом. — Описывал мне последний из таких случаев Паша. Черты лица моего собеседника уже растворялись в сумерках, которые под низкими кронами черёмух заметно сгустились. Но я внимательно его слушал. — За окном стемнело, да и «пойло» у нас кончилось. Толпа стала рассасываться по домам, как обычно. Тут я возражать не стал — с нами сидела Ленка, без пяти минут моя, можно сказать, новая подруга. Её я и хотел оставить у себя. Ну, закрыться с ней в комнате (в зале уже Витёк храпел), ну и там — того сего, лясим-трясим — короче, понимаешь. Но она мне говорит так: «Идем, Павлик ко мне. Мамка на дежурстве. Никто не помешает». Я говорю: «А тут, чем хуже? Витёк свой тип, корректный. Да и спит он давно. До утра не поднимется». Она: «Нет, только не тут! Не у тебя!» Да, что такое, — думаю, — как будто мы с ней тут не трахались ни разу? Да тут только и трахались! Чего она начинает? Я её за руку взял, держу, а она прям в слёзы. Вырывается, чуть ли не умоляет уходить к ней. Кричит, мол, там — да! а у тебя — даже не думай! Сначала я смеялся, шутил, делал вид, будто хочу изнасиловать. Тем самым и навредил, думаю, всем нашим отношениям окончательно. Она вырывалась отчаянно и вполне серьезно. Во, видишь, как когтями по шее прогулялась? — Паша оттянул воротник рубахи. — Короче, отпустил я ее. Говорю: «Ну и вали к себе!» Она дверь открыла кое-как — вся трясется — ну и бегом, вниз по лестнице. «Пошел ты! — кричит мне — с квартирой своей чертовой! Так и сдохнешь в ней! Дурак!» Я дверь закрыл, пошел в комнату, а сам задумался: «А ведь и в самом деле, чего это они все разом вдруг на мою квартиру так залупились?» Вспомнил, как еще один «друг» мне такое говорил: «Ночевать? У тебя? Ну, уж нет! Лучше вы к нам!»

Странно всё это было Паше и неприятно. Он прошел в зал, стянул с дивана поролоновую спинку, бросил рядом с Витьком и лег. К утру нужно было выспаться, но сон не шёл. Он лежал, глядел в темный потолок, анализировал, сопоставлял факты и вспоминал, хмуря лоб всё больше и больше. Он не сразу почувствовал, что тот давний и почти забытый страх перед старым кошмаром вновь возвращается. Уяснив это, Паша насторожился. Он поднялся на локтях и сделал для себя ещё одно потрясающее открытие — на кухне не горел свет. А ведь он оставлял его! Он его всегда оставлял!

Весь обратившись в слух, Паша напрягся. Они должны были вот-вот послышаться — те самые вкрадчивые шажочки. В комнате не было темно. В ногах, на полу лежал квадрат света — над городом взошла луна.

Ну же, ну! — понукал Паша. Он ждал, что вот-вот сквозь тонкий звон тишины в ушах услышит знакомый цокот маленьких коготков. И он услышал.

Цок-цок, ширк, туки-тук, — донеслось с кухни. Неведомая тварь вела себя вольготно. Не таясь, вышагивала по деревянным половицам, перебегала, замирала и — ширк-ширк! — скребла коготками. Еще немного и Нечто появится в дверном проёме.

В глубине души Паша знал, что или «кого» ему предстоит увидеть, он давно обо всём догадался, но думать об этом себе истово запрещал. В проёме появился темный силуэт. Нечто маленькое, худое, корявое. Цок-цок-туки-тук, — монстрик уверенно двинулся к спящим мужчинам. Шаг, шажок, он покачнулся и вступил в пятно лунного света. Холодом обдало Пашу. То, что стояло на полу перед ним, походило на маленького жирафа. Паша продолжал сопротивляться, запрещая себе верить глазам. Он знал, и наверняка, что не во сне всё это с ним происходит. Но ведь такого не может быть! Быть же такого не может?!

Как завороженный следил он за тем, как нечто, покачивая сухой длинной шеей, продолжало нетвердо переступать тонкими черными копытцами. Холодные струйки пота скатились по вискам. «Жираф» прекратил движение. Остановился в самом центре пятна лунного света. Задуматься если, в том не усматривалось ничего угрожающего, и Паша позволил себе перевести дух.

Как только он это сделал, чудище плавно поворотилось к нему спиной и тотчас упало ниц. Куриная лапа!!! Он отпрянул в угол и с размаху ударился головой о стену.

В себя пришел только под потолком. Одеревеневшие руки вцепились в стояк отопления, взмокшая спина напрочь присосалась к оклеенной обоями стене. Паша бросил взгляд вниз, чтобы лишний раз убедиться — проворней оказался он — на том месте, где мгновенье назад находилась его грудь, сейчас терзала когтями ткань диванной подушки куриная лапа.

Вот она остановилась и, как могло бы показаться, злобно посмотрела на Пашу, обезьяной скрючившегося под потолком. Лапа разжала пальцы, повернулась, затем медленно поползла в противоположную сторону — к разметавшемуся во сне Витьку.

— Ы-к! — начал Паша, — Ыы-к!

Он хотел крикнуть, разбудить. В горло будто бы вогнали костяной бильярдный шар, а челюсти стянуло судорогой.

— Ы! Ы, ы, ы!!!

И рук не разжать! — понял он. Тем временем лапа, комкая ткань витьковой рубашки, уже взобралась мужчине на грудь. Труба, за которую мертвой хваткой уцепился Паша, стала громко стучать. Паша тряс ее в безумной и безнадёжной ярости. И ноги его от тряски шумно сорвались. Что, впрочем, не остановило лапу. Своими заскорузлыми пальцами она уже обнимала небритую шею Витька. Паша вновь забился в истерике. Пальцы занемели и не хотели разжиматься.

— Витёк! — закричал он вдруг сиплым голосом, — Витё-о-ок! просыпайся!

В этот момент ему удалось разжать пальцы. От крика Витёк вздрогнул, но костлявые пальцы тут же схватили его за кадык железной хваткой и мгновенно пригвоздили к полу.

— Слушай! — говорил Паша мне, — Я просто обалдел, сколько в ней оказалось силы! Будто лапа эта принадлежала кому-то невидимому, а невидимый этот вдвое, если не втрое, превосходил нас с Витьком по силе и весу. Я пытался Витька отбить, пытался дотянуться до этой чёртовой лапы, но каждый раз лишь отлетал в сторону…

После одной из таких стычек Пашу отшвырнуло прямо под диван. Он ударился головой о ножку. Снопы искр вспыхнули перед глазами, звон в ушах напомнил грохот рушащейся витрины. Но пережив всю эту иллюминацию, Паша очнулся сразу. А очнувшись, не сразу сообразил, что проснулся. Ведь находился он там, куда его и отбросила яростная круговерть схватки: под диваном, головой в ногах ложа, которое некогда сам себе и устроил. Затылок болел. Там наливалась свежая огромная шишка.

Но зато горел свет на кухне. В комнатах стояла тишина. А Витёк так и лежал на спине, будто ничего секунду назад и не происходило. На четвереньках Паша отполз в сторону, поднялся и включил свет. В комнате почти ничего не изменилось. Не было следов борьбы. Паша потрогал затылок. Да, шишке быть. Мало того, ладони саднило, будто бы минуту назад они и впрямь впивались в трубу отопления. Он развернулся и поплёлся в ванную, чтобы попить и освежить лицо. Было о чём подумать.

Подлая ведьма! Ведь не спроста она притащила сюда эту чёртову лапу! Наворожила чего-то злобная тварь! Паша открыл кран и сунул под него голову. Холодная вода сняла боль, успокоила и отрезвила. «Не может же быть, — думал он, заворачивая вентиль, — что мне просто запала в душу эта дрянь из тёщиной побирушки? Если так, то это — «шиза»! Это к доктору, и в «дурик»!» Ему было не по себе. При верности любого из предположений он оказывался в проигрыше, и виной тому была треклятая тёща.

— Победила, сука! — сквозь стиснутые зубы, процедил он, — Победила, тварь! — и с силой ударил сжатым кулаком по двери. Неужели придется продавать родительский дом, в котором он вырос.

Паша вышел из ванной. Он собирался направиться на кухню и покурить, но задержался и заглянул в зал. Витёк вел себя что-то уж слишком тихо. Не храпел, как всегда, не ворочался. Перед глазами так и встала сцена недавней схватки. Осторожно, крадучись, Паша шагнул в комнату. Приятель лежал запрокинув голову, правую руку вдоль тела вытянул неестественно. Паша сделал еще несколько шагов, вытянул свою шею, чтобы рассмотреть шею приятеля. Никаких следов на ней не было. Еще шаг. Паша увидел, что рот приятеля открыт, но тот похоже, и в самом деле не дышал. Паша наклонился. Да, рот открыт, а во рту… О, Боже!!!

Желто-зелёная масса заполняла рот. Витёк захлебнулся собственной рвотой. Сердце ухнуло и полетело куда-то вниз. Ноги, не сговариваясь, сами понесли своего хозяина обратно в ванную. Пальцы рук, так же, сами по себе, задвинули шпингалет. Минут тридцать просидел Паша, прежде чем кашу в голове сменили полноценные мысли. «По поводу Витька придется обращаться в милицию», — подумал он и передернул плечами от омерзения. Перспектива провести полночи в одной квартире с покойником вовсе не прельщала: «Неизвестно когда эти менты еще приедут. Не убийство же».

А из-за двери вдруг долетел звук. Хлопок и, последующий за ним звон рассыпающегося стекла. Паша вздрогнул и вновь обильно покрылся холодным потом. Он подошел к двери, осторожно открыл задвижку и выглянул. Больше всего он опасался встретить в коридоре своего друга. Он уже видел его, нетвердо стоящего на негнущихся ногах, с набитым блевотиной ртом и вытаращенными стеклянными глазами. Но коридор оказался пуст.

— Не-ет! К чёрту! — Решил Паша. — Хватит с меня!

Он выскользнул из ванной и метнулся в прихожую. В зале царствовал мрак. Лопнула лампочка, перегорела. Витёк так и лежал на полу. Свет из прихожей падал на его ступни в серых носках.

— Валить отсюда надо, из этой квартиры! И бегом! Бегом, нафиг!

Присев у стены Паша стал лихорадочно обуваться. Его трясло, так, что стучали зубы. Он никак не мог попасть ногою в ботинок. Он знал, кошмар начинается снова. Что будет дальше? По какому сценарию покатятся события на этот раз? Даже думать об этом не хотелось!

Он обул правый ботинок, но второй надеть не успел. До слуха донёсся легкий звон. Взвившись до самой высокой ноты, он тут же оборвался. Одновременно с этим в кухню рухнула тьма. «Вот, как!» — ошалело подумал Паша. Быстрее, быстрее. Он готов был разорвать неподатливые шнурки. Из зала уже доносилось знакомое шарканье. Паша схватил ботинок и вскочил. Последняя лампочка горела над головой.

Стуки когтей участились, чудовище спешило. И Паша увидел лапу. Обогнув ступню покойника, она оказалась на освещённом пространстве. Она больше не играла со своей жертвой, не прикидывалась невинным жирафом. Она лёжа бежала по полу, быстро перебирая пальцами.

Паша с воплем кинулся к двери. Больше всего боялся он, что замок заклинит. Но рукоятка повернулась. Он выскользнул наружу и с грохотом захлопнул дверь. Как раз вовремя. Удар огромной силы потряс ее изнутри. Гром пошел по подъезду. Изнутри ударили еще и еще. Сотрясалась дверная коробка, сыпалась из щелей штукатурка, но Паша смеялся. Только сейчас он сообразил, что забыл дома куртку, ключи в ней. Обронил за порогом ботинок.

— Знаешь, я как чумной бродил по городу в одном ботинке, выбирая самые освещенные улицы, пока меня не забрал милицейский наряд, — делился со мной Паша, сокрушённо качая головой, — Утром они, конечно, съездили ко мне, забрали Витька, меня «закрыли» до выяснения. Потом, правда, отпустили. Криминала не нашли — сам он захлебнулся. Про лапу эту никто у меня не спрашивал, а сам я рассказывать ничего не стал. Смысл? Поверят разве? Да и не помогут. Тёща всё будет отрицать. — Вспомнив о тёще, Паша, — Гы! — улыбнулся. — А ей я по рыльнику всё-таки засветил! Сразу, как из ментовки отпустили, я к ней отправился. Про лапу, конечно, "она ничего не знает". А глаза довольные, торжествующие. Вот я ей по этим довольным-торжествующим, да и вмазал! Заяву наверное накатала. Так что бегу сейчас и от чертей, и от милиции.

С этими словами он поднялся. Бутыль стояла на земле пустая. Паша потянул сумку за лямку. Я спохватился:

— Постой! И это всё?

— А хрен его знает? Мне она больше не снилась, а от хаты, пока не решил, что дальше делать и как, держаться стараюсь подальше. Надо искать кого-то. Кого-то, кто в этом деле рубит. — Он наклонился ко мне, натяжение лямки ослабло, протянул руку. — Ладно, давай, Санёк! Мне еще целый час до посёлка на автобусе пиликать. Подруга одна согласилась приютить.

Я поднялся и пожал ему руку.

— Ты-то, хоть мне веришь? — спросил Паша.

Я пожал плечами, не зная, что и думать. Увидев это, он усмехнулся, закинул сумку на плечо и пошел нетвердой походкой по направлению к площади. Туда, где, наливаясь голубым светом, распускались бутоны горбатых фонарей. Я снова покачал головой: «Да, дикая история!», — наклонился, чтобы взять из пачки последнюю сигарету. И тут она!

Она возникла внезапно! Как хищник, идущий по следу, выскочила из травы и застыла, покачивая безобразным обрубком, словно принюхиваясь. Пачка вывалилась из рук. Я с размаху ахнулся задом о бетонную тумбу. Паша был уже в сотне шагов, под мигающим зеленым глазом светофора. Она сделала ещё пару нетвёрдых шагов, задумчиво качнула обрубышем в мою сторону и уверенно двинулась в сторону площади.

Сентябрь 1998г.