Шёпот детства

Шёпот детства

1984-ый год. Воспоминания тихи, как чуть уловимый ветерок в безжизненной пустыне, но безумно больны, словно пытки бессмертного и безжалостного палача, прячущегося где-то в мозгу, в самой душе...

1

Стоя в ожидании все, как всегда, обыденно разговаривали о своих житейских проблемах, о зарплате, о базаре и о желтухе, снова завезённой солдатами из Афгана. И, если убрать пару ободранных табуреток, стоявших у входа в подъезд и черную крышку гроба с белым православным крестом, смиренно дожидающуюся своей половины, облокотившись о распахнутую дверь в подъезд, можно сказать: просто обычный хороший, жаркий день_. Все родственники в квартире, видно, еще фотографируются на память, чтобы потом спрятать сегодняшние печальные снимки в дальние страницы фотоальбома и не вспоминать о них. Но у таких фотографий есть и своё хорошее качество — там можно увидеть наконец-то всех родственников, кучно сидящих возле навеки упокоившегося виновника их встречи. Потрясающее зрелище. Некоторые умудрялись даже попозировать.

Вот пробежали две шустрые женщины в черных косынках с загруженными и растолстевшими от продуктов сумками, которые независимо от их рода или качества сегодня, как и всё остальное в стране — в дефиците. Наверное, докупали, доискивали что-то для поминок. Как всегда это — хорошие знакомые, или подобревшие на время траура родственники, готовые всегда помочь в трудную минуту, и поэтому черные косынки входили в их атрибут вестников печали, показывая, что они здесь неспроста.

… Когда тебе пятнадцать, умереть — это даже жестоко, несправедливо и подло! А вот когда за семьдесят, как это и случилось с нашей старушкой — это уже некий неофициальный почёт. И скудных слез, кроме как у самых близких родственников, на похоронах у отживших своё стариков, в основном, трудно было заметить. Но это, то есть слёзы, когда они есть, или нет, ещё зависит и от характера превратившегося вдруг в неживого человека. По плохим людям и плачут плохо — факт!

Неожиданный толчок заставил меня вернуться из философского настроения в навязчивую реальность. Денис ухмыльнулся, посмотрев на мое, наверное, то ли испуганное, то ли от жары раскисшее лицо. Хотя весь наш городок утопал в зелени и пребывал в прохладной тени, защищая его от пронзительных знойных лучей — всё равно было жарко и душно.

— Выносят! — пронесся легкий гул среди ожидающих зевак на улице. Похороны в те года, да в провинции — некий амфитеатр, бесплатное зрелище, некая публичная месса, полная жуткой, но неизбежной религии, называемой — смерть, где главный и полный самых страшных тайн священник — сам покойник...

Денис снова озабоченно посмотрел на меня. Это из-за него мы стояли здесь. Его мать настояла на том, чтобы он присутствовал здесь, хотя бы при выносе тела. Ведь покойница была старшей сестрой его бабки по материнской линии! А кому охота посещать такие процедуры, да еще и на каникулах! Да, когда его родители уже третий день занятые похоронами, не появляются дома. Благодать! Делай, что хочешь. Мы пользовались этим, торча все дни напролёт у него. Наслаждались свободой действий, всё переворачивая, а потом прибираясь в его трёхкомнатной квартире в соседнем подъезде, в доме, в котором проживал и я сам.

В подъезде неожиданно раздался странный взрыв. Все близстоящие вздрогнули. Санёк, наш друган, который был немного суеверным, собрался покинуть нас:

— Мне за хлебом надо.

— Да стой ты, наверное бабка тяжелая и гроб упал, или скорей всего задели о перила. — пропрогнозировал Денис.

Появились первые из процессии с тяжелой ношей на плечах и в глазах у них была не скорбь, а пережитый, совсем недавно, страх. Это мы чуть позже узнали, что мешок с сухим льдом, применяемым для охлаждения трупов при летней жаре, от нагнетённых в нём льдом паров, взорвался! Такое случается часто и, как всегда неожиданно для тех, кто находится рядом. Гроб осторожно поставили на подготовленные заранее табуретки и провожающие в последний путь родственники столпились возле тела бабульки уже на свежем воздухе, а не в душной и пропитанной трупным смрадом квартире.

Бабуля, на мой взгляд, оказалась даже очень милой. Лежит тихо, молчит и глаза так зажмурены, словно от солнца, стоящего как раз в зените.

Обычно трупы вызывают у меня отвращение, а эта просто лежит, как будто прилегла на время. Денис говорил, что она в жизни была не очень приветливой бабулей, да и в молодости творила много глупостей. Галиной Андреевной именовали ее при жизни. Даже мои родители отзывались о ней не в очень хороших словах, когда узнали от меня, что она померла, хотя и не были с ней лично знакомы. А тут лежит, скромная такая, располагающая к соседской беседе. Даже уже не хотелось уходить.

— Может, на кладбище тоже поедем, а то делать-то всё равно нечего? — неожиданно для всех и самого себя предложил я.

В планы нашей четвёрки не входило дополнять уже и так разношёрстную похоронную процессию. Главное — родители Дениса хотя бы мельком должны были заметить его присутствие. На этом наше пребывание здесь должно было закончиться. Но на кладбище давали рис с изюмом и отказываться от него не хотелось. Ведь мы, как всегда позавтракав дома, так ничего больше и не ели.

Санёк и Руслан, при упоминании о еде, удовлетворённо закивали в знак своего согласия, ведь планов на сегодня у нас всё равно не было, а это уважительный случай скоротать время и наполнить наши желудки. Но сам Денис не очень горел желанием: видимо она что-то сделала ему ещё при жизни и явно это оставило отпечаток у него в голове и он был точно не из хороших, но он об этом даже и не заикался.

После пары похоронных процедур над телом отошедшей в вечность, за которыми мы даже и не наблюдали, чёрную лодочку, плавно плывущую в свой последний путь на руках присутствующих людей, как на волнах (почему-то она мне показалась в тот момент лодочкой), погрузили на открытый ГАЗ-он. Родственники расположились по бортам грузовика, а покойница в оббитом чёрной тканью саркофаге гордо заняла своё место посередине, на заранее уложенном на нём ковре, придающем некую солидность похоронной процессии, а у её гордого изголовья приютилась пара невзрачных венков. Из остальной же публики — кто побрёл дальше по своим делам, а кто погрузился в автобус «заказной» ЛАЗ. Мы заскочили самыми первыми и расположились на коронных задних сидениях, другие тоже не заставили себя ждать, и процессия медленно двинулась на городское кладбище.

Кладбище днём не такое уж страшное место — зелено, свежо. В это время среднеазиатский пейзаж во всей округе становился блекло-жёлтым, напрочь выгоревшим под жгучими лучами солнца. Но христианское кладбище всегда оставалось зеленым и прохладным потому, что оно располагалось вблизи горной и текущей с вечных ледников реки, в которой даже летом температура не превышала и 15 градусов. Прохладный ветерок с речки, не торопясь, разгуливал меж гранитных плит и перекошенных деревянных крестов, а то и вовсе вдоль безымянных, впалых могил, заросших непричёсанным сорняком.

Проехав возле главного входа, траурный караван направился вдоль кладбища, продвигаясь к новым захоронениям, так как его старая часть была давно переполнена. Мрут люди; особенно в жару.

Проезжая мимо надгробий, виднелись даже последние пристанища своих близких и знакомых, их монументы немного возвышались над землёй, словно пытаясь предупредить, что наше пребывание в прекрасном для плоти местечке, далеко не вечно. А нас, молодых, ничто ещё не заставляло задуматься о будущем, которое предугадать невозможно, да и кому хочется знать, когда будет его поджидать последний вздох, и тогда у жизни отнимется весь её приятный колорит, и придётся дрожать перед судилищем вечности.

У вырытой в жёстком грунте могилы дожидалось трое рабочих, по виду уже принявших достаточно жидких градусов за упокой, как и полагается, а палящее солнце подкрутило им эти самые градусы, и их порозовевшие и вспотевшие лица довольно улыбались, как бы демонстрируя на совесть сделанную с самого утра работу. Могила была вырыта на славу: ровные отёсанные края и бугор земли в аккурат расположийся по правую сторону могилы. Верёвки для спуска прибрано лежали на зелёной травке, напоминая греющихся на солнце гадюк .

Автобус остановился, проехав немного подальше от места погребения, чтобы не загромождать и так не весьма обширную, ещё не совсем занятую мертвецами, площадку. ГАЗ-он же, напротив, остановился метрах в пяти от свежевырытой ямы. Далеко тащить бабку ни кто не хотел.

Мы не спеша вышли последними из автобуса. Гроб снова установили на табуретки у могилы, чтобы напоследок попрощаться и попозировать перед фото-камерой. Ну а мы скучно дожидались концовки, с последующей раздачей риса с изюмом: наши желудки стали настойчивее напоминать о своём существовании времён экономического застоя.

И вот, наконец-то, настал тот самый, шокировавший нас всех момент, когда усопшей в руки, связанные бинтом, которые видимо не хотели держаться вместе, вложили деньги! Я слышал о таком обряде но сам с таким не встречался: некоторым отжившим гражданам давали на «проезд» в загробный мир. Меня, да и многих стоявших с нами, увиденное просто ошарашило. Как было мне известно, обычно клали 5 или 10 рублей, а здесь вложили 100-рублёвую купюру — средний месячный заработок в наших нищих краях! Видеть столь огромную купюру пришлось впервые, но я чётко разглядел её, пока мужчина упорно вкладывал её в непослушные руки старухи. Эти самые руки у бабки окаменели и он разжимал их с небольшим применением силы, а купюру положил этим временем усопшей на грудь и не разглядеть её было просто невозможно. Видимо бабка была при жизни грешницей с большой буквы и не одну душу сгубила, отправив на вечные мучения в ад, для чего ей и понадобились столь большие проездные для в так называемый рай, куда она несомненно пыталась проскочить или хоть пыталась зацепиться, чтоб не гореть в неуютном аду. Вот, наверное и приготовила сама для себя такой проездной. Дай мне эти деньги, и я унёс бы сам её прямо туда на своих руках и с ветерком.

Оглянувшись молча по сторонам, я понял, что ни один такой желающий. Глаза Руслана, стоявшего по правую сторону от меня, блестели как никогда, разве что видел их у него такими, вечно голодного, при принятии трапезы с большим количеством жареного мяса. А Санёк был готов выхватить их прямо сейчас и бежать прочь отсюда. Если бы его здесь не знали, он бы так возможно и поступил. И он уже, наверное, не один раз пожалел о том, что тоже многих здесь знает.

И вот уже, наконец, дождавшись своего часа, две чёрные половины гроба соединили свои узы гвоздями, которые с сухим скрежетом вогнал молоток, напоминая, что всё когда-то так и заканчивается для каждого человечка — деревянная крышка над головой. Немного слёз и гроб уже погружался в своё последнее пристанище, проделав сегодня маленькое путешествие от обители живых к скрытой слоем земли обители мёртвых.

Жалко, подумал я, больше не увидимся. Чего было сейчас больше жаль — деньги или бабулю, мне и самому было неясно. За последний час она стала мне немного родной, и произвела хорошее впечатление, как будто она была мне не незнакомой старушкой, а моей любимой бабушкой да ещё и при деньгах.

Из большой чашки всем раздали сладкий рис с изюмом, но аппетит куда-то улетучился, и только один Руслан из всех нас, так поглощал его, будто ест в последний раз. И за себя и за бабулю. Затем все живо расселись в автобусе по своим местам, видимо, торопясь для принятия нормальной поминальной закуски в честь усопшей.

Приехав назад, мы, ещё немного понедоумевав об увиденном, то есть похороненных деньгах, разошлись. Денис, по настоянию матери, пошёл ещё на поминки совершить тризну, а мы, проигнорированные дефицитом продуктов и вниманием взрослых, не солоно хлебавши, разошлись по домам. Решили, что вечером, как начнёт темнеть, встретимся на школьном дворе, на скамейках.

2

Вечером, как это почти всегда и было, мы все собрались на одной из разбитых скамеек в школьном дворе, что располагались сразу за школьным забором, рядом с нашим четырёхэтажным домом, в котором нескучно проживали я, Руслан и Денис в соседнем подъезде.

Санёк, живший в доме на соседней улице и у которого до сих пор горели не потухая глаза с самого кладбища, подойдя последним, сразу сходу предложил :

— А что — давайте пойдём, раскопаем и вытащим из её руки сотню, уложим её назад как было, а потом закопаем — никто и не заметит. Это ведь такие деньги и ни чьи! — В его голосе была такая уверенность, что можно было представить, что у него уже в руках та самая сотня купюр, но на самом деле которая находилась сейчас в двух метрах под землёй в окаменелых старушечьих руках, и ему уже делать кроме, как их тратить в ближайшее время, ничего не предвидеться.

А вот от Русланова вида становилось не на шутку смешно — ещё немного и слюна потечёт из его огромного рта. По сравнению с Саньком, которому хотелось, как всегда, мотоцикл, то сам Руслан зайдёт в кафе в летнем парке и спустит добытые деньги на всё, что имеет отношение к сладкому, оставив бабушку без проездных денег в рай.

У меня самого были мысли не беднее. Но войдя в реальность и трезво поразмыслив, добавил:

— Если мы и достанем их, то на четверых всего по четвертаку.

Да, оставалось, в принципе, и не столько много, чтоб строить какие-нибудь сверхъестественные планы. Все сразу немного задумались — сказанное мной их всех огорчило и на их лицах выступил кисляк — действительность их огорчила.

— Да, никуда мы не пойдём, — произнёс снова я, чтобы нарушить тишину, спровоцированную моими бухгалтерскими расчётами о премиальных, которых так хотелось в глубине молодой и жаждущей наживы души.

Но сказанные мной слова приобрели обратный эффект и подтолкнули всех на то, чтобы конкретно не отступать от затеи Санька и сделать этот нелёгкий шаг.

— Разве мы не мужики? — обычно неразговорчивый Руслан дал о себе знать, посчитав себя довольно взрослым в свои четырнадцать лет, хотя он и был младше нас всех на полгода, но телесно превосходил всю нашу четвёрку.

— О, видишь, даже Русланчик — за! — прокомментировал с радостью Санёк, даже и не ожидая от спокойного Руслана такого хода мысли.

Денис был только рад такому раскладу. Сидел, пощёлкивал семечки, не поделившись с нами, ссылаясь на скудность запаса и только поддакивал Саньку.

Мне пришлось неохотно согласится с большинством, точно зная, что завтра все, как всегда про всё забудут и вспомнят разве как нелепую шутку, да и то только через неделю.

В этот момент мне вспомнилась эта самая покойная бабуля, но она представилась мне живой, стоящей в очереди в магазине впереди меня со своей хрустящей сотней в руках. Она медленно повернулась ко мне и своими жгучими глазами, которые, в отличии от дряблой и весьма непривлекательной кожи на лице, были не по возрасту молоды и чарующи и, не напрягая взгляда, в полном спокойствии смотрели на меня, проникая в мою грудь, обжигая холодом моё дыхание. Она словно звала меня к себе и даже послышалось — «Приди, приди ко мне».

— Закрой рот — кишки простудишь, — толкнув меня, произнёс Денис. — У тебя в десятый раз спрашивают — лопатка есть?

— Знаешь, которой на даче у тебя колодец рыли, — добавил Санёк.

Здесь уже шла подготовка к походу на кладбище.

— А зачем? — не сразу ухватив происходящее, поинтересовался я.

— Ты, хватит прикидываться, мы же серьёзно. — Санёк готов был обидится. — Если не хочешь с нами идти, то потом не попрошайничай, нам больше достанется, — жадно добавил Денис.

— Да ладно — обиделись! Лопатка, кажется, даже в гараже ещё лежи, — успокоил я всех. Но из головы не уходило посетившее меня неприятное видение.

После разгорелся спор: кто и как, и во сколько и сколько. И идти было решено на завтра — пока бабуля не разложилась и не запачкала своим разложением уже, как нам казалось, нашу сотню.

А потом с шутками о вампирах и ведьмах, уже будто тихою толпою бродивших и пролетающих над нами, попугивая друг друга, мы стали расходиться под натиском наступившей темноты и позднего времени.

Но тут среди деревьев в школьном саду, где и прошёл наш вечер, мелкими перебежками от дерева к дереву, стало что-то перемещаться, медленно но уверенно приближаясь к нашему месту. Остолбеневший Денис, дрожа всем телом, медленно вытянул руку указывая на ЭТО. А ЭТО вело себя странновато — будто не замечая нас и стараясь быть само не замеченным, неуклюже парило в лунном свете, искорёженным кроной деревьев. Видны были только очертания силуэта в темноте, словно воздушного, но реального. Я не видел лиц других, но по наступившей тишине было ясно: другие не менее моего шокированы. Мне представилось, как это бабуля порхает в чёрном, как смола гробу, поблёскивая белыми кружевами прибитыми по краям гроба, и вот сейчас, она выскочит из-за деревьев и луна, словно прожектор, осветит главную героиню нашего страха. А она будет всё ближе и ближе приближаться к нам, размахивая мятой сотней.

— Бабуля! — хриплым шёпотом и нарушая тишину, заявил я.

Страх просто сковал нас, не давая тут же обратиться нам в бегство.

— Санё-о-о-к! — Протяжно и с детской интонацией донеслось из-за дерева метрах в десяти от нас.

«Санёк предложил раскопать, значит его первого и ..!» — только, казалось, последняя, прощальная мысль начала в конвульсии биться у меня в голове, как раздалось снова от силуэта у дерева:

— Санёк, бабка домой зовёт!

Как, бабка? Мы только подумывали навестить её, а она нас уже сама в гости зовёт? И только пока Санька! Мне снова захотелось бежать, но ноги, всё ещё видимо не торопились спешить за разумом.

— Витька!? Это ты?.. Баран, ты что крадёшься?! Сказать не мог? Иди отсюда, ишак отвязанный! — сначала испуганно, а затем психовано выругался Санёк. И мы все выругались вслед за ним.

Это был Витька, двенадцатилетний братишка Санька. Вездесуще шныряющий на летних каникулах.

Он прошёл возле нас, удивлённо и обиженно посмотрев каждому из нас в лицо. Я мог бы себе представить, о чём он думал, взирая на наши испуганные до смерти физиономии. Немного отойдя от нас, он ринулся бежать и исчез в темноте среди деревьев. Мы только потом поняли, почему он не подошёл сразу, а подкрадывался — он просто не знал — мы это или нет. А попадаться кому либо вечером, в стране делящейся на партийных и беспартийных, в момент, где практически никого из прохожих не наблюдалось, кому хочется?

Санёк и Витька жили с одной бабкой по материнской линии, которую он и имел в виду. Мать умерла пару лет назад, от какой-то болезни, а бабка жила с ними всегда, сколько я их знал, и себя помню. А про их отцов известно, наверно, было лишь матери, и эта тайна их безотцовщины давно покоилась ещё на старом кладбище.

Немного оклемавшись от незапланированной проверки нашей храбрости, которую мы все позорно, но гордо провалили, решили всё-же разойтись. Нам троим было легче — ведь мы жили в одном доме. А вот Санька нам пришлось проводить до центральной улицы, хотя он и отказывался, но эмоции не спрячешь. На центральной улице, где хоть и поздним вечером было оживлённее чем днём — многие выходили подышать прохладным воздухом, после изнуряющей дневной жары — там мы с ним и расстались до завтра.

Без приключений молча дошли до дома. Дениса встретили у его подъезда сестрёнки-близняшки, обещая выговора от родителей. Ему повезло: его родители не были очень строги по подростковому воспитанию. И лишь сестрёнки пытались неудачливо попугать своего старшего брата, на которых он даже не среагировал, а нехотя и с безразличием посмотрел на них. Так молча и расстались.

3

На следующий день, поздно вечером, Руслан и я пришли в назначенное время к Саньку с лопаткой, напоминающей сапёрную, захваченную мной из отцовского гаража. Денис обещал догнать нас, но, как всегда, снова где-то затерялся в потёмках позднего вечера.

— Санёк, ну, что тормозишь? — позвали мы.

— Сейчас. — Он дожидался нас выглядывая в распахнутые окна балкона и пощёлкивая семечки.

Скрывшись в квартире, он уже через минуту стоял исполненный приключенческой радости с нами.

— Я ему сказал, чтобы он больше не мочился на соседний дом. — Санёк хотел показаться владыкой своего райончика и всё догрызая семечки, стал вглядываться в темноту своего же подъезда, из которого сам только что вышел. — Ты, смотри, а! — продолжил он возмущаться. — Он ещё и не торопиться!

— Ты про кого?

— Про того, кому нельзя мочиться не на свои дома! — помогая жестами рук он попытался объясниться в чужих естественных потребностях.

Из подъезда вышел его братишка Витька, весь важный, с приподнятой головой и в рваных штиблетах, шумно втягивая носом порцию свисавших из носа зелёно-жидких соплей.

— Когда выходим? — гордо задал он нам вопрос, для солидности подтирая ладонью свой нос картошкой.

Мы с недоумением посмотрели на Санька, копающегося в пустых карманах, будто пытаясь что-то там найти, кроме имеющейся в нём дырки.

— Да, блин, бабка сказала, что бы я его с собой взял. — теперь уже промямлил он себе под нос, смотря по сторонам.

Выяснилось, что Витька как-то узнал о наших тайных планах — наверняка Санёк сам и похвастался перед братишкой, — и Витька закатил перед их бабкой истерику в том плане, что старший брат совсем не следит за ним. После чего бабка поставила ультиматум, чтобы он брал его всегда с собой, а то тот растёт уличным шалопаем. А если не так — то ни каких копеек со сдачи в магазине, для его копилки на мотоцикл. И ему пришлось молча согласиться с поставленным ребром требованием — не отказываться ведь от мечты, которая тем более скоро должна, по его расчёту, в последующие пол-года осуществиться. Бабка уже была очень старая и не хотела понимать, что ему в это время лучше спать, на что Витька ещё больше закатил свою истерику. Другого выхода у него не оставалось — а то бы уже вся улица узнал о наших планах.

Убеждения несчастного Санька нас в том, что это наглое чудовище нам ни в чём не помешает, и даже смачный подзатыльник по лысине братишки, нас не впечатлили. Витька же только угрожающе огрызнулся. Поэтому нам осталось только осуждающе посмотреть на Санька, который, опустив глаза, снова шарил в рваных карманах, изображая ранимую невинность.

Но поздний, погрузившийся в трепетный мрак вечер, предвещал быть хорошим и, не считая инцидента с Витькой, просто криком звал к предстоящим приключениям. На улочках было многолюднее, чем днём. Все выползли подышать уже становящимся прохладным воздухом и остудить расплавленные азиатским летом, за день на работе, тела.

Но тут появилось ещё одно существо. Нет, не Денис, а дружок Витька из соседнего подъезда. Он довольный возвращался, скорее всего с дачи, с полным ведром помидоров, казавшихся при выглядывающем свете из квартир бурыми, жирными и аппетитными.

— Здорово, Санёк, вы куда? — весь сияющий спросил с сходу Питак, как его все звали.

— Гуляем, — сухо донеслось от Санька

— Подождите меня, я быстро отнесу...

— Не торопись, мы всё равно уже сваливаем. — Санёк и так уже чувствовал свою вину перед нами согласившись взять Витьку. А тут ещё один обалдуй навязывается. — Иди, иди, твоя мать с сестрёнкой уже давно прошли, а ты всё плетёшься здесь. Людям отдыхать мешаешь, — уже увереннее крикнул ему Санёк, смотря на нас, будто нам от этого стало легче и мы простили ему его братишку.

— А, ну ладно. — Питак даже не расстроился и так же с сияющей улыбкой сразу удалился со своими соблазнительными помидорами.

Денис появился сразу после его ухода, как и всегда, не объяснив своё опоздание. Мы тоже, не удостоив его ни словом, отправились на кладбище. Он знал, что лучше промолчать, а не придумывать оправдания своему опозданию. Хотя все знали, что Денис не пропустить никогда ужин — семья местных интеллигентов. Мой папа почему-то называл их евреями.

Денис не сразу понял, почему Витька разнообразил нашу компанию на кладбище и Саньку снова пришлось разъяснять нависшую над ним проблему с его бабкой, на что тот промолчал и только взглянул на нас вопросительно, на что и мы с Русланом отделались молчанием — против факта не попрёшь.

— Слышь, она, наверное, уже завоняла там — жара то какая. Здесь живые вонять за целый день начинают, как говорит моя бабка, а тут — труп. И у нас борщ вчерашний даже скисся! — Санёк не мог умолкнуть даже после объяснений.

Мы двигались по направлению к кладбищу и устрашающие самих себя разговоры начали потихоньку вливаться в наше малолетнее общество.

— Под землёй прохладно, мы с дядькой на охоту в прошлом году ходил на барсука, так жара была неимоверная. Я думаю градусов сорок — как минимум, так мы в охотничьей землянке в горах останавливались, вот там даже днём замёрзнуть можно было, — Денис блеснул своими великими познаниями в сфере углубления под землю.

Город освещался редкими фонарями, а ночное небо было бесконечно усыпано яркими звёздами, впереди которых красовалась полная луна. Восточные ночи — самые романтичные на Земле. Не ночи, а сплошная поэзия! Во дворах на скамейках сидела с гитарами неугомонная молодёжь, которую было невозможно сейчас загнать в постель, а утром добудиться. Было много гуляющих и просто отдыхающих на свежем воздухе. Со многих окон орали телевизоры, или радио. Оживление на улицах подымало наш дух, заставляя забывать к чему мы движемся и что нас может ожидать в начале этой тихой летней ночи.

— Витька, а ты тоже с ними? — К нам сзади подбежал запыхавшийся Питак, со всё той же безвинной улыбкой, по которой хотелось дать чем нибудь тяжёлым.

— Валите оба от-сюда! — Денис не выдержал и направил пинком Витька к Питаку. Видать он всю дорогу очень злился и на Витька и на нас всех, что не исправили ситуацию сами в самом её зародыше.

Наша «нагрузка» в лице Витьки на наши нервы и свободу закатила, в свою очередь, истерику. Он, надрывая глотку, орал, что всем расскажет о нашей затеи. Мне показалось, что его крики покрыли своей вибрацией сразу пол-города.

— Утухни! — Санёк, ударив Витька в плечо, заорал не слабее своего горластого братика.

Витёк отбежал к опешившему от происходящего и наезда на него самого Питаку, уже забыв о претензиях и притихнув, словно это совсем не он сейчас горланил как потерпевший. Он знал, что если его брат взбешён, то он сначала бьёт, а потом разбирается с уже покалеченным. Хорошо лопатку держал спокойный Руслан, а то бы у бабули, к которой мы спешили с визитом, появилось сразу двое соседей с проломленными черепками, из которых вытекли все мозги и те в небольшом количестве.

Денис посмотрел на меня и махнул головой в сторону нашего места назначения. Мы двинулись дальше. Санёк немного подождал, что бы эти двое не тронулись в путь вместе с нами, а потом догнал нас. Мы все нервно оборачивались, чтобы заметить этих двоих, но они бесследно исчезли. Но их отсутствие нас не вдохновляло — ведь уже есть двое, которые знают о наших планах, и они были не из тех, которые бы молчали, а напротив — по нашему возвращению нас может поджидать пол-улицы любопытных. Я предложил вернуться домой и разойтись. Но разума моё предложение ни у кого не пробудило, и мы молча двигались дальше к началу, как я думал, нашего корыстного позора.

На выходе из города эти двое уже встречали нас на скамейке у тротуара. Я догадывался, что Витька так просто не отстанет от нас и они, видимо, обежали нас через центр. Запыхавшийся толстенький Витёк скорее всего, всё ещё смакуя детали, раскрывал шёпотом Питаку на ухо наш маленький секрет. Они, при нашем приближении, затихнув, отошли в сторону подальше от тротуара. Мы с Денисом сказали им что бы они, так уж и быть, шли молча и на расстоянии позади нас. Запланированные ими истерика и шантаж им не понадобились. Не ожидая такого поворота действий, они только радостно кивнули в ответ и, обгоняя друг друга, но держа дистанцию от нас и от всё ещё чешущихся кулаков Санька, засеменили за нами. У меня ненароком появилась идея — закопать их вместе со старухой и лучше живьём и таким образом избавиться от ненужных свидетелей. Я мирно поделился этой гениальной идеей с другими, но Санёк испугался, что я и вправду всерьёз задумал это сделать. Он стал за них не в шутку заступаться. Денис это понял с самого начала и расхохотался над Саньком. Руслан тоже заулыбался радостно, но опасно размахивая лопаткой, а не прижимая её как прежде к своей широкой груди. Санёк обругал нас и пояснил — пропадёт братишка, с ним испарится и его мечта — мотоцикл! Я был снова рад за себе и свою злую шутку, которую некоторые приняли всерьёз.

Дальше можно было идти по узкому мосту перекинутому через широкую с холодными даже в самую жару водами реку, берущую свои начала из многих горных истоков — так было намного ближе. Но этот мост со своими дырами, да в кромешной ночной тьме, представлял большую опасность. Это были большие, что-то качающие и с шумом несущие в себе трубы, перекинутые с одного берега на другой; на них наварили хлюпкие перила, а промежутки между ними застелили чем попало. Дыры в этой конструкции достигали в некоторых местах до метра и люди, в надежде сократить путь, иногда охлаждались в ледяной реке. И даже бывало кто-нибудь из несчастных охлаждался навсегда и сменял своё место жительства с одной стороны реки на другую: ведь ширина раскинувшейся перед дамбой реки была более ста метров и выбраться удавалось немногим. Поэтому мы, только посмотрев в темноту по направлению моста смерти, и даже не обсуждая этого, пошли к центральному мосту, который проходил на плотине. Машин за городом почти не было, людей подавно. И только Витёк с Питаком — две наши уже прижившиеся мозоли, плетясь позади и то отставая, то вновь догоняя нас, о чём-то бормотали сзади, видать, подсчитывая свой процент с бабкиных проездных.

4

Вид ночного кладбища, ярко освещённого полной луной и со зловещими могильными надгробиями, быстро развеял наше лихачество. Уже никто не пытался пошутить.

Кладбище… Сколько народу здесь закопали! Лежат себе в узких гробиках и гниют, или уже сгнили. А ведь дышали и радовались. А сколько вынесенных мук перед смертью? А кто и без мук, даже и не поняв что же с ним произошло, уходили в неизвестную простому смертному вечность. Да, у каждого своя история. Зачем жить, если умереть? Кто раньше умрёт, тот будет дольше мёртвым. А зачем? Там что лучше? Вообще-то мне и здесь неплохо с живыми, когда есть что взять у мёртвых — на этом я для себя и порешил, после моего недолгого философствования на тему: «Зачем мы умираем».

Когда подошли к могилке нашей бабули, внутри нас от страха закипел бешеный азарт. Я первый начал руками раскидывать ещё рыхлую землю. А Денис, как циничный аристократ, убрал осторожно два худеньких венка и в одиночку вытащил деревянный крест, аккуратно облокотив его на свежевыкрашенную металлическую оградку соседней могилки. Да, чьи-то родственники уже постарались с оградкой — чтоб погребённый или погребённая зазря не шлялись по ночам и не нарушали покоя живых. А для чего она ещё получается нужна — ведь кому что надо, тот и без труда может открыть незапертую калитку, а мёртвый — догадается ли? Поэтому, вопрос этот, конечно, спорный — кому больше нужна оградка — от живых, или о от мёртвых?..

Мы быстро углублялись в ещё хорошо поддающуюся землю, не забыв припахать и этих двух халявщиков — они должны были следить, что бы выкидываемая нами земля образовывала один целый холмик. Руслан с Саньком менялись лопаткой, а мы с Денисом, найдя в расположенной не вдалеке мусорной куче по куску фанеры, орудовали не хуже любого землекопа. Когда дошли примерно до середины, то сами не могли поверить нашей прыткости — так быстро! «С такими темпами мы через час дома будем», — радостно промелькнуло у меня в голове… Я с наслаждением высморкался забившей нос пылью.

И вот — первый глухой стук лопатки о дерево. Все радостно переглянулись, словно это ни гроб с мертвецом, а сундук с кладом.

— Оно! — прошептал довольно Руслан, но почему-то стал бодренько вылазить из могилы, где в свою очередь со мной и был — всем четверым нам там места не хватало. Вместо него спрыгнул тут же Санёк, обозвав последнего «трусом».

Попытка открыть крышку прямо в яме, накрепко удерживающими её вбитыми, казалось, что на вечно гвоздями, не увенчалась успехом. Мы и сами мешали себе, стоя на крышке гроба. Об этом мы как-то не подумали. Могила не была предназначена для таких грабёжно-вандальных действий. Но всё-таки, кое-как растопырив ноги по краям ямы, мне удалось лопаткой немного отодрать крышку на противоположной изголовью стороне — оттуда тут же повеяло тухлятиной. Сначала у всех это вызвало отвращение, ну а затем и немного радости от того, что бабуля уже начала разлагаться и не сможет причинить нам вреда. Хотя это странновато — так быстро затухнуть. Наверное её тело уже давно при жизни гнило, но она сама не очень спешила покинуть этот мир.

Находясь в могиле, я посмотрел на верх, на усыпанное звёздами небо и мне захотелось лечь на прохладный гроб, обтянутый материалом, протянуть руки к небесам и нежно ласкать эти далёкие светила, которые, находясь в яме, приблизились настолько близко что картина казалась почти сказочной и нереальной. Романтика пока ещё не покидала меня здесь, в городе мёртвых. Мы сейчас пришли сюда незваными гостями, нарушая их вечный покой… А, кто знает — может, им и нравится, когда кто-то тревожит их, а? Спросить то можно, но получишь ли ответ?..

— Надо крышку верёвкой подцепить и вырвать её! — Денис так же много советовал, как и отлынивал от работы.

Пронырливый Витька и хитрый Питак, снова отправились на мусорную кучу и притащили, довольные собой, несколько обрывков верёвки и шмотки проволоки от сожжённых, отслуживших своё, венков. Ничего не оставалось делать, как мастерить из всего этого нечто цельное и пригодное для перетягивания. Я пока расковырял щель побольше.

— Санёк, помоги Женьке! — опять скомандовал Денис.

— А ты? — возмутился его наглостью Санёк.

— Ты, мне пачкаться нельзя, сам же знаешь. — Этот малолетний интеллигент просто зазнался. — А если мы ещё будем спорить, то я ещё и домой очень поздно попаду!

Все мы, кроме Дениса, предупредили родителей, что останемся ночевать у Санька, а он, как всегда не успел, или просто не хотел спрашивать. Да и впрямь — променяет он свою уютную постель на жёсткий диванчик у Санька!

— Дай верёвку, я сам! — Сказал я, протягивая вверх руку Витьке, который со зловещей ухмылкой на лице принялся разглядывать Дениса.

Мне вдруг почему-то захотелось побыстрее убраться отсюда — то ли вонь торопила, то ли затянувшееся присутствие бабули. Как всегда, пришлось взять инициативу в свои руки. Ни кто не возражал. Когда просовывал верёвку в щель, то представилось, как бабуля ловит изнутри меня за пальцы. Поэтому начатое закончил в спешке и выскочил из могилы без чьей либо помощи.

— Старая не ворочалась? А то, небось, уже проснулась от твоего шума! — ухмыльнулся Денис.

— Ага, тебя спрашивала, — не опоздал я с ответом. — Прилечь рядом звала.

— А я уже тяну! — Руслан немного натянул верёвку и, улыбаясь, смотрел на нас безвинными глазами.

— Подожди! — деловито остановил его Санёк. — Давай все сразу возьмёмся.

Распределились — Денис осторожно пристроился сзади, Санёк спереди, а мы с Русланом по-середине. Витька с Питаком стояли на краю могилы и, хихикая, о чём-то болтали, весело пощёлкивали семечки и с безразличием сплёвывали шелуху в могилу к бабуле.

Потянули сразу все вместе. Скрежет из могилы глухо промчался в ночной тишине по кладбищу и противно поскрёб по коже. Но верёвка в какой-то момент мгновенно ослабла и Санёк, стоявший спереди завалился на меня. Он испугано вертел головой с приоткрытым ртом и глубоко вдыхал. Витька с Питаком стояли у могилы и укатывались от смеха. Верёвка сорвалась, виновным оказался конечно, я, лезть в могилу уже с более приоткрытой крышкой от нашей первой неудачной попытки, конечно же, предоставлялось снова мне.

— Пусть Руслан теперь лезет, — возразил я.

— Ага, он сейчас на крышку встанет и она опять сомкнётся, он же вон — кабанчик, — Денис так сказал потому, что ни кто не доверял ему никакие тонкие поручения зная, что хоть и здоровый но совсем неуклюжий Руслан, всегда что-нибудь испортит. Но и сам Денис любил только командовать а не выполнять что-нибудь, поэтому Руслан теперь грозно сжал кулаки, хоть и был всегда очень спокойный.

Я взял верёвку и сказал, чтобы меня лучше поддерживали, добавив, что их неуместные сейчас разборки не вписываются в местный пейзаж.

— Уйди! — Дал пинка Витьку Санёк, что бы тот не мешался с Питаком. — И не балуйся фонариком, а то мы тут и так как на витрине.

Фонарик мы с самого начала не включали, чтоб не привлекать лишнего внимания — луна и так светила довольно ярко, а Витёк опять решил посветить в могилку, но Санёк выхватил его у него из рук и отдал Руслану.

Я же, ловко упираясь в могильные стены, снова спустился к оттопырившейся крышке гроба, и в уже ставшее более широким отверстие просунул верёвку. И снова без чьей-либо помощи моментально выскочил на верх. Санёк сразу немного подтянул её.

— Только ни так резко, а то я больше не полезу.

— Да ладно, тебе уже не привыкать, — снова ухмыльнувшись, произнёс Денис. — Вы там уже, небось, сдружились.

Что-то гулкое — железо об железо, громыхнуло прямо возле нас, неожиданно нарушив кладбищенское спокойствие. Мы все оцепенели, и никто не шелохнулся, замерев каждый на своём месте. Руслан направил фонариком в кусты, в сторону удара.

— Убью! — прохрипел Санёк.

Я медленно повернулся и увидел среди тёмной листвы довольного своей выходкой Питака, державшего в руке лопатку.

— Да ладно, вы что? Я ведь просто, по оградке, — пробурчал он, разглядев наши разъярённые, но всё ещё испуганные физиономии, оправдывая себя. Витька опять взахлёб ухохатывался, стоя возле него.

— Пошли оба домой, и бегом. Вы уже надоели до отказа, — выругался Денис, выпуская из себя нахлынувший страх, и всё ещё держась очень крепко за моё плечо, которое даже болезненно заныло.

— Вы же сейчас чьё-нибудь внимание привлечёте, — не остался в стороне и я.

Но моих объяснений они уже не слышали — каждый из этих двух отморозков получил порцию пендалей и затрещин от подскочившего к ним рассвирепевшего Санька. Когда экзекуция закончилась, то мы, довольные увиденным «мочиловым», снова взялись за верёвку и осторожно потянули. Но у меня уже не было того желания открывать крышку — ведь там лежала она и ждала нетерпеливо нас.

— А кто за деньгами полезет? — Расчётливый Денис думал на пару ходов вперёд.

— Ты почти не копал, вот и полезешь, — сходу ответил Санёк. — Не бойся — не испачкаешься — покойников во всё новое одевают! Да и внутри у старухи чистенько, тем более ещё не разложилась, а то, что вонь чудилась — так это кто-то из вас от страха не смог удержаться вот и завоняло.

Гвозди уже не так шумно вытягивались из древесной плоти гроба, и чувствовалось, что крышка медленно, но уверенно открывалась.

— А её здесь нет, — тихо и удивлёно произнёс Витька, осторожно оборачиваясь, словно кого-то ища вокруг себя.

Мы приняли это заявление за его новую, тупую шутку, хотя биение сердца, по крайней мере у меня участилось, а жилки слегка подтянулись.

Руслан посветил во внутрь могилы и мы все заглянули в разинутую пасть гроба. Фонарик вывалился из руки Руслана, а в голову ударилось увиденное — гроб и вправду был пуст.

Все тут же ринулись, не задумываясь и тем более не думая друг о друге, в бегство. Как, где и кто с кем бежал я даже не знал и почти ни чего не понимал — словно ужас сделал меня безумным. И скорее ни меня одного — нас всех.

Немного в себя я пришёл, когда уже вбежал в город.

Ночные фонари светили так, словно освещали путь жизни. Своими скудными желтоватыми лучами прокладывая надежду спасения от подстерегающей опасности, скрывающейся во мраке ночи. Так как мне казалось, что опасность скрывается теперь везде.

Ведь если подумать, то жизнь и была одним сплошным освещённым коридором. Рождаешься во тьме, входишь в свет, и светит он для кого ярче, а для кого потускнее. И ты пытаешься всё же идти посередине него, но изредка заглядываешь через мутные стены во тьму, тебя окружающую. И заглянув раз во тьму, она почему-то больше тебя не отпускает.

Я старался бежать по освещённым улицам, а если не было возможности, то не сводил своего взгляда от света брезжущего где-то впереди — не оборачиваясь и не заглядывая в непредсказуемую тьму. До дома оставалась пара минут, если бежать тем темпом, что я держал до этого, но силы в один момент покинули меня, и я остановился. Обессиленный я согнулся и облокотился руками о полусогнутые и трясущиеся колени. В горле драло от каждого вздоха. Пот прошиб, и сразу стало слегка морозить. Нехотя, и с опаской медленно обернулся: «где же остальные?», — но за спиной всё пребывало в полном спокойствии, не нарушая ночной тишины. Я медленно продолжил свой путь по направлению к дому, но уже ни с таким рвением, что было прежде.

У своего подъезда я снова остановился, перевёл дыхание и и всё ещё дрожа стал стряхивать глину с брюк.

Что сказать родителям? — ведь ночевать отпросился к Саньку. Идти к нему? Снова идти в темноту? Не-е-ет!.. Может, Руслан сейчас подбежит — он ведь у нас спортсмен?

В листве деревьев послышался шелест, и я пулей, не оглядываясь, влетел в подъезд. Мгновенно открыл дверь своим ключом и уже остановился в прихожей.

Мама удивлённо спросила из спальни, я ли это. Пришлось на ходу соврать, что всё же захотелось домой — ничего другого и не пришло в голову.

И уже через минуту лежал в постели, глубоко дышал и боялся заснуть, всё ещё не отойдя от ночной пробежки и от нестихаемого страха и непонимая, что же произошло. Вздрагивая от каждого шороха уснул только на рассвете.

5

Проснувшись, я не находил себе места в стенах квартиры: то умоюсь холодной водой, то, с надеждой увидеть наших, смотрю через закрытое окно. Мучился тем, что струсил и убежал, бросив ночью своих друзей. Но тот страх я ощущал ещё и сейчас, и это он держал меня в квартире. И как бы мне не хотелось выйти и разузнать о других — я боялся, а ещё боялся узнать худшее. Уже наступил день, а ни о ком ничего не слышно. Может, также сидят, как и я по квартирам, и боятся выйти из дома? Эту старую ведьму, если бы была жива, то задушил бы. Вспомнились сами собой крики Витьки у проклятой могилы, потом, как не оглядываясь, удирал в темноте.

Стуки в дверь оживили меня. На пороге стоял Санёк: измученное страхом и недосыпанием лицо, сухая земля на штанах и красноватые глаза указывали на то, что ночь у него была насыщенной.

— Витька, не у тебя? — после некоторого молчания он всё же заговорил первым.

Его вопрос подтвердил мои домыслы, что вчерашняя ночь не обошла ни одного из нас стороной.

Я не знал, что ему ответить — ведь самому стало не по себе и в голове всё перемешалось.

— Куда вы все убежали? — не дождавшись моего ответа и полный обиды снова спросил он.

— Ну, я побежал… Мы же все побежали.

— А Витька, он же там остался. Его, кажется, чем-то зацепило. Я тоже побежал, а сам слышу, как он орёт. Потом остановился у реки — кто-то переплывал через неё, но я не увидел кто это был. Река меня в общем, и остановила. Ну, я не знаю, просто развернулся и побежал обратно — мне уже было наплевать. Подбежал — ни кто уже не орал и никого не было. На земле лежал наш фонарик. Подошёл взял его и посветил туда.

Он замолк и в первый раз за свой рассказ посмотрел на меня. Его зрачки запрыгали, и он ещё больше побледнел. Присел на ступеньки и закрыл ладонями лицо.

— Ни её, ни его там не было, — втянув носом сопли, пробормотал он.

Молчание продлилось пару минут.

— А как ты пустой гроб разглядел — крышка то назад упала. — Я всё ещё на что то надеялся.

— Она лежала боком. И я никого там не увидел. Только пустая чернота.

По мне прошлись мурашки, словно я снова увидел этот пустой гроб.

— Я услышал, что кто-то идёт ко мне со стороны кладбища. Я позвал — ни кто не ответил, но и не остановился. Ну, я и бросился снова бежать от туда… Ты знаешь как мне было страшно!

— Может, он с кем-нибудь вместе бежал, — я попытался что-то сообразить или как-то успокоить его.

— Нет… Хотя, Питак тоже не вернулся — под утро его мать приходила. Я сказал, что его с вчера не видел. И Дениса мать только что наорала на меня.

— Тоже не пришёл?

— Пришёл. Но его утром отец в больницу увёз. Пришёл весь мокрый, бормотал что-то. Я думаю, это он реку переплывал. А под утро ему совсем плохо стало. Так вот она на мне и сорвалась, говорит, он со мной, с отбросом связался — вот от меня и все неприятности. Даже её съеденный суп на прошлой неделе припомнила,… — злобно сжимая губы, закончил он.

— А, Руслан? Ты заходил к нему?

Но он только помотал отрицательно головой и попросил меня самого зайти к нему. Я нехотя спустился этажом ниже. Открыл его братишка. На вопрос — где брат, он спросил мать, которая была в ванной. Она крикнула, что он с утра зачем-то один уехал в кишлак к бабушке.

Санёк, стоявший рядом, отрешённо покачал головой. Мы зашли ко мне в квартиру и он сразу сел на мою заправленную кровать и попросил попить, и пока я ходил за водой для него на кухню, он уже уснул.

Проснувшись через час он попросил что-бы я пошёл с ним на кладбище поискать Витьку или его следы. Этого мне не хотелось делать больше всего. Но после упорных уговоров пришлось нехотя одеться, тем более на улице светило солнце и пели птицы — страхи как-то приутихли. После недолгих сборов мы двинулись вновь посетить это тихое место с покойниками в земле и могилку старухи, которой, видимо, не хотелось там ни как оставаться..

По дороге Санёк молчал, а я высказывал всё то, что накипело — что против был с самого начала этой тупой затеи и сколько их отговаривал. Но он упорно молчал, не произнося ни слова в ответ. Видать, сильно переживал за исчезнувшего братишку.

Войдя на кладбище увидели несколько машин стоявших возле бабкиной могилки. Мы осторожно обошли это место и, спрятавшись в кустах, стали наблюдать: там стояло двое милиционеров, мужчина в белой рубашке и с папкой в руках и двое в рабочей одежде, которые уже вкапывали крест над бабулей, который Денис вчера аккуратно поставил у соседней могилке. Переждав на холмике, пока они уедут, спустились к бабкиной территории — всё было закопано и прибрано. Санёк стал хаотично бегать и рыскать вокруг выискивая сам не зная чего. Потом бегом спустился к речке, а я покорно последовал за ним. Убедившись, что здесь и там никого нет, он сел и зарыдал. Я стоял в стороне и мне приходилось только отводить свой взгляд, чувствуя и себя в чём-то виноватым. Успокоившись минут через пять, он вскочил как ошпаренный и побежал вновь к могиле. Я не спеша пошёл за ним уже зная, куда и зачем он мог отправиться. Я нашёл его лежащим на бабулькиной могилке, холмик земли которой был уже разбросан, а надгробный крест уныло валялся в стороне. Кладбищенская пыль смешалась на его лице со слезами и потом, и он выглядел просто ужасно — словно свежевосставший зомби.

Я поднял его и потащил домой. Он только тупо и молча смотрел в небо облокотившись одной рукой о моё плечо.

В застывшей синеве висело одно облачко. Впервые за многие летние недели. Оно, далеко за холмами напоминало одинокого странника, заблудившегося в огромном, голубом пространстве. Оно не прольётся дождём а просто растает, как будто и не существовало никогда. И никто не потрудится вспомнить о нём. Да и зачем?

Санёк как-то странно разглядывал это одинокое явление в расплавленной вышине, словно ища какую-то связь или с собой, или ещё с чем-то абстрактным, что ли. Я тоже всмотрелся в странное облачко но ни никакие мысли больше не лезли в мою опустошённую этой ночью голову. Санёк уже шёл самостоятельно, так и не произнося ни слова.

Мы расстались с ним в городе.

— Если они снова закопали могилу, значит — она там?.. — были его прощальные слова, но я не смог ему ответить — он уже брёл походкой лунатика в свой двор.

Войдя к себе во двор я сел на скамейку рядом с уже дежурившими у подъезда соседскими бабульками — необходимо было просто понять, что с нами происходит. Наверно, нас ждёт какое то наказание.

Я сейчас не осуждал тех, кто настаивал на нашем безумном походе на кладбище. Ведь я и сам являлся виновником того, что не согласившись всё-же пошёл и раскапывал старую ведьму. Да, ведьму, а иначе и иными словами её не назовёшь. Я узнал это от разглагольствующих рядом со мной бабулек, которые днями напролёт сидят на скамейках у нашего дома пощёлкивая семечки, что бы поделиться новостями услышанными из программы «Время» и посплетничать о происходящем у соседей и в городе, а иногда и замахивающихся обсуждать целые страны и глобальные проблемы человечества, но в итоге всё же окончив пустыми сплетнями о ближних. Такой ближней на их колких языках сегодня была вчера похороненная старуха.

Да, я слышал и читал страшилки о ведьмах, летающих в гробах, о воскресших вампирах сосущих человеческую кровь, и о многом другом. Но эта старуха была другой, настоящей. По словам моих соседок по скамейке она была живой нечистью, к которой обращались за заговорами и сглазами на других, и всё это действовало. Она излечивала телесные раны, возвращала любимых, проклинала за других. Но после с людьми, обратившимся к ней за помощью, творилось неописуемое и необъяснимое: они становились злобными, недоверчивыми, а радость жизни покидала их. Многих было просто не узнать, как и утверждала одна бабка на лавочке таким же старым собеседницам, и случайно оказавшемуся по-близости мне, что сразу и заинтересовало меня.

Она рассказывала о своей племяннице и что с ней и её семьёй произошло: обратившись к покойнице, та попросила нашу местную ведьму предостеречь мужа в командировке от несчастных случаев. Так как незадолго до этого на монтаже высотного дома у них погибло двое монтажников, и крановщик с его бригады, находившиеся в месячной командировке от их строительной организации. Кран упал прямо на них, от груза, который не выдержала стрела. Муж племянницы находился в это время в другом крыле строящегося дома, и тем самым не пострадал. Но ей посоветовала одна жена коллеги по работе, встретившаяся на похоронах этих трёх несчастных. Они пришли на похороны вместе с мужьями — на те похороны собралась почти вся их строительная организация, ведь такого происшествия давно не было. Они стояли возле и поэтому сразу разговорились. Одна поведала другой, что её муж должен был управлять тогда краном, но с другой, вечерней смены второй крановщик попросил подменить его, ссылаясь но то, что хотел вечером прогуляться с девушкой, с которой уже познакомился здесь, в командировке. Её муж сначала отказывался ссылаясь на более важный аргумент: бригада собиралась отметить день рождения коллеги и пропускать попойку без жён, и далеко от дома, просто безумие и его поступок не поймут, тем более уступая молодому. Да и девушка, на сколько он знал, у того уже была у нас в городе, и пусть ещё не жена, но всё же. Но не зная, почему в последний момент согласился, на что он сам не мог найти объяснения, как утверждала его жена, которой он это и поведал. Хотя он и проклинал себя, что не он был тогда в кране и может этого и не случилось бы. Но та сказала, что ему помогло то, что она нередко посещала ту самую старуху: сначала заговаривала бородавки своим детям, а потом обращалась со всем возможным. И всё всегда помогало. И в тот раз бабка сказала, что с её мужем может произойти несчастье на работе и если та хочет, то оградит его. Та, не задумываясь согласилось, и не пожалела. «Бабушка помогла», — сказала она утвердительно, указывая на здорового мужа, который стоял мрачный с коллегами по работе возле трёх одинаковых гробов.

И тем же вечером племянница разговорчивой старушки со скамеечки, не задумываясь, была у «нашей» ворожеи. Заговоров та наделала от всего возможного. Сначала та сияла и гордо посматривала на других, а потом и шагу боялась сделать без совета бабки. Но в один момент все начали болеть, муж пить и гулять, а сама она согнулась неизвестно от чего. Дети начали болеть всевозможными болезнями. Она ходила к бабке, и что там было она никому не говорила. Но позже кто-то из её окружения проболтался. Они рассказывали, что бабка, чувствуя свой скорый конец, хотела научить её саму делать заговоры, ворожить и всем своим прочим познаниям, и та согласилась. Но на её семью и её саму с того момента обрушилась волна несчастий, болезней и невезений. Муж недоумевал и даже не мог предположить, откуда всё это свалилось на них. Даже соседи перестали общаться с ними. На работе всё перевернулось, даже в магазинных очередях всё заканчивалось прямо перед ними.

Однажды за бутылкой дешёвого портвейна он случайно узнал от своего крановщика, который всё ещё раскаивался, что не он покоится в сырой земле, а то, может, и вовсе все были бы живы если бы не его дура жена и сволочь колдунья. И он поведал ему, что и его жена тоже ходит туда, а он ни как не реагирует на происходящее. А сам крановщик когда-то сразу запретил свей жене появляться у старухи в доме.

Придя домой под пьяным угаром, взбешённый муж, у которого теперь открылись глаза на происходящее, избил свою жену, или то есть племянницу самой рассказчицы. Та оказалась в больнице. Сама она на него не заявляла в милицию, но вот родственники жены всё же заявили на него. Хотя они сами уже немного недолюбливали свою родственницу, сильно изменившуюся за последнее время и превратившуюся из хорошенькой, спокойной женщины в ненавистную, гордую истеричку. Это и заставило после недолгих уговоров уже родственников мужа, забрать из милиции своё заявление, которому ещё не дали ходу. Ничего, она вышла из больницы и поблагодарила мужа, что тот поставил её на путь верный. Что там точно ещё было не знает ни кто, но она навсегда забыла дорогу к этой колдунье. И зажили они совсем недавно снова нормально, по утверждению рассказчицы.

Другие, слушавшие её собеседницы, по окончании истории, каждая начала что-то рассказывать о всяких таких происшествиях, но уже о других случаях и заговорах и в другое время и другими ведьмами. Но я ничего в их шумном, разгорячённом обсуждении уже не расслышал, да и говорили они уже о других...

Я был в шоке!

6

Всю следующую неделю я провалялся в постели с температурой и в полузабытьи. Пару раз меня за это время проведывал Санёк — молча сидел рядом и, не прощаясь, уходил на поиски Витька. Чуть легче стало к вечеру воскресенья, когда я смог нормально поесть.

Разогретый за день, слегка удушливый, но ветерок, медленно проникал в распахнутые настежь окна. Окутанный мраком дом словно вдыхал и медленно выдыхал, пытаясь остудить за день накалившиеся бетонные стены. Покой безлюдных улиц и тишину ночи с нежно шелестящими листьями, которые неохотно подёргивал слабый ветерок, никто не нарушал. Я спал с пустой головой, что значит — мне не снились ни хорошие, ни плохие сны. Но глухой зов с улицы, нарушив ночную тишину, заставил меня медленно и болезненно просыпаться. И я нехотя, пока еще не понимая происходящего, приоткрыл глаза. За окном с улицы услышал тихий разговор, в нежных голосах которых угадывались молоденькие девушки. Они, разговаривая, хихикали и их голоса сливались с нежным шелестом листьев. Это стало создавать некую гармонию, принявшуюся мягко ласкать полусонный слух. Толком не проснувшись, я лежал, пытаясь сквозь сон прислушаться к тому, о чем они беседуют, но не мог ни чего разобрать.

Тихо, не нарушая в доме тишины, я встал и осторожно подошёл к окну.

Я взялся обеими руками за подоконник и посмотрел вниз. Мне показалось, что они сидят на полуразбитой скамейке при входе в мой подъезд. Тусклый свет, нехотя выглядывающий из подъезда, не освещал ничего живого. С замирающим сердцем я посмотрел в сторону следующего подъезда, надеясь увидеть там тех, чьи голоса шептались передо мной, но там тоже не было ни единой живой души. Полный ужаса, я медленно, словно ожидая удара, приподнял голову. Перед моим окном росла раскидистая акация.

Всё внутри меня замерло, наполняясь страхом, язык провалился, тело оцепенело и только сердце билось, словно пытаясь покинуть от страха обречённое на гибель тело — на ветвях дерева сидели три девушки, они тихо раскачивались на ветвях колючей акации. Так же дальше разговаривали и хихикали, не обращая на меня никакого внимания. Испугался я до тупого оцепенения, боясь что некто схватит меня за ноги и сбросит вниз. Не отрывая от них взгляда, я ещё сильнее вцепился пальцами рук в деревянный подоконник.

Они были молод и прекрасны, а их распущенные локоны тёмных волос отражали блеск полной луны На них были белые длинные ночные рубашки, которые свисали, но под которыми отсутствовали ноги. От страха моё тело онемело ещё больше. Мои глаза смотрели на них, боясь хоть на мгновение потерять их из вида. Одна из них, самая чарующая и со жгучим взглядом, медленно повернула голову ко мне, мы встретились лицом к лицу, нас разделяли всего пару метров, и я ясно почувствовал, что ее тело бездыханно. А глаза — я их уже где-то видел! Но где? В одно мгновение глаза у нее закрылись и тут я понял, это была она — бабулька! Их возраст разделял промежуток во много десятков лет. Но эти закрытые, как и у мёртвой в гробу бабки глаза, все эти черты было не спутать. Она снова медленно повернулась к своим собеседницам. И снова зазвучал тот же самый шёпот, прячущийся в шелесте листвы.

Проснулся я утром. Родители уже ушли на работу. Меня знобило под одеялом, окно было закрыто. Почувствовал — кто-то есть в комнате. Я соскочил и открыл настежь окно. Выглянул и сразу же уставился на дерево. Ветки на нём словно застыли в безмолвии, но несколько веточек были всё же обломлены. Тут я явно вспомнил все детали прошедшей ночи и мне стало безумно страшно. Накинув майку и трико, выскочил босиком на улицу не заперев на ключ дверь. Сел на скамейку у подъезда и попытался отдышаться, заставляя себя подсмеиваться над своей трусостью, но боясь всё же приподнять глаза на дерево. Страх ни как не покидал меня.

Через полчаса, немного придя в себя, всё же собрался снова вернуться домой, но из соседнего подъезда, неожиданно вышла заплаканная мать Дениса и его сестрёнки, и ещё несколько женщин, ну с очень испуганными и зарёванными лицами. Встав, подошёл поближе, но так, чтобы остаться незамеченным. Тут вскоре подъехала «скорая помощь», из неё первым вышел весь не в себе отец Дениса, а затем и водитель. Из окон вывалили озабоченные жильцы нашего дома, не скрывая свою любознательность, и стали тоже, как и я наблюдать за происходящим.

«Что могло произойти?» — задал я себе вопрос и отошёл, обогнув «скорую», в сторону к школьному забору.

Заднюю дверь открыл водитель, но что внутри, не было видно, так как «Рафик» «скорой помощи» был ко мне хотя теперь и ни передом, но боком. Подошло ещё несколько незнакомых мужиков и они стали что-то вытаскивать. Женщины разом заревели.

Что же там? Снова спросил я себя.

Красное появилось. Гроб.

Ноги подкосились и я, еле удерживаясь одной рукой за забор медленно оказался на земле. Как же мне стало плохо! Ощущение неуправляемого тела напоминает умерщвление. Я заставил себя сделать несколько глубоких вдохов и повернул голову — через расщелину в заборе посмотреть — кто же там. Но гроб был закрыт крышкой, стоявшие женщины ревели, сестрёнки сквозь рыдания, всхлипывая, произносили: «Денис, Денис».

Так, облокотившись о школьный забор, и просидел до после-обеда. Ни о чём не думая. То ли прячась, то ли просто не в силах оторваться от твёрдой земли.

А вечером я узнал, что был найден Питак где-то далеко от города, в речке. Его прибило к берегу, ещё только начавшего распухать. Это сообщила мама за ужином. Кажется, не только мои родители были шокированы уже двумя смертями подростков — все ближайшие дворы гудели об этом. Я не знал, что мог успеть Денис рассказать о наших злоключениях, поэтому на все вопросы родителей — где мы были той ночью, просто отмалчивался, или осторожно врал — что просто гуляли. Чуть позже я узнал, что умер он от сердечной недостаточности, так и не придя в себя. Бедный Денис. В день его похорон у меня поднялась температура и я, провалявшись весь день в бреду, так и не попал на его похороны. Сил не было даже подойти к окну, по соседству с которыми всё и происходило. Да я и боялся там оказаться.

7

На похороны четырнадцатилетнего Питака, проходившие на следующий день после погребения Дениса, я и не собирался идти, но Санёк зашёл за мной домой и уговорил всё же проводить его в последний путь. Странный Питак не был мне другом, даже не считался знакомым, но я был виновником в его смерти, как и все остальные ночные посетители кладбища из нашей компании.

Санёк сказал, что гроб будет закрыт, и его мать всё равно не догадывается, как он умудрился купаться в речке, или просто нечаянно угодить в неё, исчезнув вечером из дома — нас ведь с ним ни кто не видел. И у милиции, кажется, совсем другие предположения. Это уже мне всё наспех рассказал Санёк, пока я одевался, ещё ни совсем выздоровевший и вырванный им из моей постели. Ещё он говорил, что вчера, после похорон Дениса, во всех в их, Санька и Питака домах расспрашивала жильцов милиция, но он им дверь не открыл, боялся, что бабка начнёт спрашивать у них о пропавшем Витьке. Ей же он наврал, что это дружки его ломятся.

Идти на похороны Питака я согласился с тем условием, что не будем заходить в дом и не поедем на кладбище. Он только молча кивнул головой — видимо и сам не желая этого.

Всё та же духота на безлюдной улице. Мы шли не обмолвившись ни словом до самого его дома. На улице уже толпились люди у подъезда Питака. Мы остановились у подъезда Санька, и присели на старую скамейку и стали поглядывать за происходящим пока со стороны.

— А как его хоть звали? — не зная, что сказать задал я вопрос Саньку. Меня не интересовало на данный момент его имя, но от нашего молчания, мне было не по себе.

— Серёга, — тут же ответил Санёк. Видимо сам уставший от безмолвия.

— Во сколько выносить будут?

— Говорили пол-первого. Подожди я домой забегу и время посмотрю. — И Санёк быстро скрылся в подъезде.

Я остался один на один с самим собой. Хотя через подъезд толпился народ, но я не чувствовал их присутствие. Я погрузился в забытьё припечённый лучами летнего солнца снаружи и всё ещё высокой температурой изнутри. Какая то смертельная тоска глушила во мне все мои мысли.

— Выносят!

Я открыл глаза. Видимо я до этого отключился от реальности. Санёк спиной ко мне уже стоял возле меня.

— Пойдём по-ближе! — почти шёпотом сказав и даже не обернувшись ко мне, он направился к стоявшей у подъезда людской толпе.

Я встал и тоже потихоньку поковылял вслед за ним, но он уже исчез в толпе — людей было много, и я быстро потерял его из виду.

Мне ни чего не оставалось делать, как наблюдать за происходящим со стороны. Мне не хотелось видеть его мать и всех плачущих и теснящихся у гроба, мне не хотелось видеть уже заколоченного красного гроба, в котором лежал он. Но каждый раз, когда мой взгляд падал на гроб, мне представлялось его лицо и то, как он ворочается в нём, и его взгляд… Но почему то, хотя его глаза и закрыты, он всё видит и чувствует… А я наблюдаю всё это через его закрытую крышку гроба — как он пытается всех разглядеть! Да, кого он ищет своим мёртвым взглядом?.. Он ищет своего убийцу! Но почему среди нас?!.. Я с трудом оторвал свои глаза от гроба и сам начал смотреть на всех здесь присутствующих. Но кого ищу я?

— Пойдём. — Меня кто-то толкнул. Обернувшись я увидел Санька — он стоял сзади меня и удивлённо меня разглядывал.

— Они уже все уехали, — чуть слышно произнёс он.

Я его не понял, но обернувшись к подъезду Питака увидел, что всё было пусто. Никого. Только полная тишина в разгорячённом воздухе.

Мы присели всё на ту же на скамейку у подъезда Санька. Он хотел, что бы я зашёл и что-нибудь соврал его бабке про Витька, но я только отмахнулся рукой, поспешно встал и пошёл в сторону своего дома, даже не попрощавшись с ним. У меня, кажется, температура стала подниматься ещё выше.

8

Шум вывозящего мусор трактора с нашей колоритной мусорки, раскинувшейся в конце двора, разбудил меня своим исхудавшимся глушителем. Неохотно встав с постели и посмотрев на часы в кухне удивился, что уже 11 утра. Попил из под крана холодной воды, тем самым до конца проснувшись и утолив жажду после сна. Разум посвежел и все нажитые тяготы расплылись восвояси вместе со вчерашней температурой, отключившей меня аж до этой минуты. Из кухни аппетитно манило свежими блинчиками и вареньем, сваренным позавчера на зиму. Но для пробы, а вернее последняя неполная ароматного варенья банка, всегда оставлялось на поглощение, и мама, наверное перед работой, решила порадовать нас нажарив блинов к нему.

Плотно позавтракав и облизав до блеска блюдце с вареньем, подумал чем бы заняться. Но мысли о произошедшем снова взяли верх и подпортили столь хорошо начавшийся день. Вспомнил, что обещал с утра зайти к Саньку и он что-то говорил о том, что может быть сходить к участковому милиционеру, который немного знал его и Витьку. Правда ни с лучшей стороны и грозившийся как-то сдать их в детский дом. Но он почему-то ни когда не исполнял обещанного, просто сначала немного попугав, мог даже угостить завалявшейся ириской.

Но я категорически был против. Я боялся допросов в милиции. Да и узнав о случившемся, родичи тоже устроят свои подробные дознания, которые страшно было представить, да и не хотелось представлять. Значит, всё-таки надо идти к нему и попытаться хотя бы ненадолго его отговорить. Ещё не зная как, но отговорить обращаться в милицию.

Через минуту, уже спускаясь по лестнице, встретил мать Руслана, которая даже не среагировала на моё приветствие и сразу скрылась за дверью своей квартиры. А я хотел её расспросить, как он там в кишлаке поживает.

Выйдя на улицу я нашёл, что день был ещё приятнее, чем из окна. Лучи солнца ещё не успели накалить асфальт и я, сняв шлёпки, побрёл босиком.

Дома в нашем районе выложены плиткой ярких тонов, за что и любимы наши дворы многими жителями города. Но заходя в новые постройки, где жил Санёк, серые облицовочные стены четырёхэтажек давили своей мрачностью и тяжестью. И ощущение их нестабильности заставляло держаться от них немного подальше.

Милицейский «Уазик» и «скорая» с включёными мигалками на крыше, но без сирены, стоявшие прямо у Саньковского подъезда, ошарашили меня наповал. Милиционеров и врачей возле не было — только пару зевак и бегающая ребятня вокруг скорой и милицейской машины. Даже не приостанавливаясь, я сходу зашёл к нему в подъезд. Дверь в квартиру была открыта нараспашку. Заглянув в кухню, увидел разговаривавших участкового с соседкой, решил не заходить туда. Придя в себя от испуга и непонятности происходившего здесь, решил по быстрому удалиться оставшись незамеченым, пока не начали меня допрашивать, но всё же решил полюбопытствовать и прежде чем уйти, заглянул в зал.

Санёк висел на гардине у окна. Один милиционер и фельдшер со «скорой» собирались его уже снимать. Я стоял по-середине зала и в груди сжимало. Его мёртвое лицо было почему-то радостным и он словно пытался что-то сказать. На босой ноге болтался один штиблет так, словно он не хотел вешаться, а убежать, но кто-то взял его за руку и повёл прямо в петлю. Сбоку на диване сидела без движения его бабка и пристально смотрела куда-то в даль, хотя до противоположной стены не было и трёх метров, но она смотрела за стенку, может, в другой мир. О чём она думала? Это никому не дано знать. Я снова взглянул на тело Санька и в глазах помутнело.

Очнулся на лавочке у подъезда. Возле сидел какой-то милиционер, искося наблюдавший за мной.

— Ты как вошёл? И на кой вообще заходил, если такой слабый? — его гонор сразу привёл меня в чувство. Даже стало немного стыдновато. — Ты его знал?

— Да, — вяло и нехотя ответил я.

— Когда последний раз видел? — уже спокойно спросил он.

— Вчера. А кто его? Он уже не… не..?

— Уже — «не». Может, знаешь из-за чего?

Мне пришлось только отрицательно помотать головой. Он сказал, что бы я не уходил пока, а сам зашёл снова в подъезд. Я тем временем не торопясь встал и пошёл домой. Хотелось побыстрее смыться отсюда. Но ноги неохотно передвигались, едва волоча меня.

Дошёл с трудом до скамейки в школьном дворе. И там просидел часа два. О чём думал, не помню. Придя домой меня все застали расспросами — что происходит, но я закрылся в комнате, укутался в одеяло и моментально заснул. Видимо, силы совсем покинули меня.

Я не понимал, где я нахожусь и что со мной, сквозь сон видел неразборчивые силуэты тел и незнакомые лица, которые то склонялись надо мной, то исчезали вновь за какой-то дымкой. Неожиданно повеяло лёгким, прохладным ветерком, и я, будучи в полу-живом состоянии почувствовал, как холодок проникает в каждый сустав моего тела. Тихий, могильный голос шепнул мне:

— Я вижу тебя.

— А-а-а-а..! — раздался голос в предутренней тишине и я проснулся от собственного крика. Ни кто меня не услышал, никто ко мне не пришёл. Я спрыгнул с кровати но присутствие чего-то чужого во мне не покидало меня. Наступающий рассвет нехотя заглядывал в окно. В распахнутое настеж окно я высунул голову и вдохнул свежего воздуха.

Но чужой голос снова зашептал во мне:

— Отдайся мне! Это конец! Это конец! Твоё время жизни вышло! Ни что больше не удержит тебя от смерти! Ты заглянул в её глаза!

Меня словно кто-то стал выталкивать из окна. Я ухватился за раму и в ужасе закричал:

— Н-е-е-ет! — Но меня снова ни кто не услышал. Это был хрип, застрявший у меня в горле. Не имея больше сил стоять, я упал на пол.

Очнулся лёжа в постели, укутанный в одеяло. Знобило. В голове гудела пустота. Надо мной склонилась испуганная мать. Где-то в конце комнаты стоял отец.

— Тебе лучше? — Послышался из далека её голос.

— Не знаю.

— Мы всё знаем — и про твоего Санька и про Руслана...

— Руслана? Что с ним?

— А ты… разве не знал?

— Нет! Что с ним? — Я попытался привстать, но не было сил.

— Он.., он задохнулся в бане...

Я снова потерял сознание. А, может, просто моё сознание перешло в другой мир?

Она снова зовёт меня. Мне не избежать встречи с ней. Ведь все, кроме меня, уже встретились с ней. И почему я последний, что хочет она от меня перед моей смертью?

Я пойду к ней сам и узнаю от неё самой. Она должна мне на всё ответить. Ведь она меня зачем то оставила последним.

Как я оказался у её могилки, я не знаю. Уже был поздний вечер. В кладбищенской зелени устало щебетали разноголосые птахи, готовящиеся к ночи. Где-то возле лежали Денис и Питак — теперь они её соседи. Наверное им очень страшно. А завтра рядом ляжет Санёк, а потом, конечно, и я. А вот Руслана похоронят на мусульманском кладбище. Там, наверное, спокойнее = бабка далеко. Ему повезло.

Я выломал её крест и, отбросив его в сторону, стал руками разбрасывать землю с могилы. Кричал проклятия, потом начал хохотать сам над собой.

Что-то вонзилось мне в живот. Это была обломанная часть креста которая осталась в земле, вот я и напоролся на него животом, когда в бешенстве пытался руками раскопать её могилу.

Эти последние глотки воздуха — только тогда ты понимаешь и до конца чувствуешь, что он живой. В этот момент он настолько ароматен и пьянящий, что ни что другое не может сравниться с ним. Он заставляет поверить в лучшее. Но, как его мало и не хватает на полную грудь!..

В эти мгновения чётко слышишь глухой стук страдающего сердца. Ты стараешься дышать быстрее и глубже, а сердце непокорно замедляет свой ритм. Жадно глотаешь ставшим теперь уже вязким воздух, а он всё медленнее и медленнее проникает в горло. Это сердце останавливает своё движение. Становится до слёз обидно. Жгучая боль — она то есть, то её нет. Я знаю, что умираю. Боль отпускает и я иду ко всем остальным, ушедшим в непознанную бесконечность раньше меня, я просто запоздал. Боль совсем утихла. Я расслабил руки, больше не удерживая выплёскивающуюся еще тёплую кровь из живота.

Да. Жизнь или смерть.

Какая разница...

Уже глубокая осень. Слякоть на улицах. Грязные машины. Холод. Обычно он силен по ночам. Отопление ещё не включено. Я сижу на своей ободранной, железной кровати. Смотрю в решётчатое окно в которое терзаемая осенними ветрами бьётся ветка клёна с парой пожелтевших листьев, упорно удерживающихся за умирающее на зиму дерево. Последняя муха, не собираясь в спячку, бродит сонно по моей тумбочке. Хочет немного по наслаждаться своей последней осенью.

Странно — ко мне не пускают ни кого из посетителей.

Кроме мёртвой бабули...