Зомби

Создание крупного художественного произведения можно сравнить с некромантией, чёрной магией или шаманством вуду.

Обычно дело начинается со скелета — базовой структуры и сюжета. Большие кости ключевых моментов, мослы персонажей, тонкие ребрышки второстепенных ответвлений сюжета, костяшки ружей на стенах и фаланги секретов полишинеля. Скелет раскачивается на воздухе и гремит, ветерок гуляет в пустых глазницах.

Жизни нет — дух в груде костей поддерживается исключительно фантазией автора. Ценность костной массы весьма сомнительна — она оживает лишь в его воображении. На кладбище неоконченных произведений таких скелетов хоть отбавляй. Они бесформенной кучей лежат в братских могилах едва присыпанные землёй. Наиболее выдающиеся скелеты удостоены индивидуальных надгробий, навроде: «Гениальное произведение, рождено в неразборчиво », — Дат смерти не ставит никто.

Постепенно на кости начинает нарастать мясо сцен. Сцены сливаются в главы — мышцы приводящие в движение скелет сюжета. Если наш субъект перенесёт следующий шаг (что удаётся лишь незначительному меньшинству), то после долгой кропотливой работы, напоминающей вивисекцию, вскрытие и операцию без наркоза, наше детище принимает новую форму. При этом все муки творчества приходятся на долю автора — произведению всё равно, ну что можно взять с бездушного текста?

Мы получили зомби — вполне оформленное создание, которое можно даже принять за живое существо, особенно если смотреть издалека. Однако, подойдя поближе, мы увидим свисающие куски кожи, местами оголяющие подгнившее мясо, кое-где торчащие кости, неестественно перекошенные глаза, зияющую пустоту на месте носа. Изо рта несёт смрадом и вырываются нечленораздельные звуки.

Все основные детали вроде на месте, и это нечто даже двигается. Правда медленно и тяжеловато. Впрочем, зазевавшегося читателя, особенно из целевой аудитории, может хватить за живое. И откусит это живое вместе с мясом, поэтому рекомендуется ограждать потенциальных жертв от контактов, показывать ваше детище лишь и не такое видавшим критикам и редакторам. Им за вредность молоко дают. Это произведение в стадии посценного черновика. Работа далеко не закончена, но в этом монстре теплится жизнь. Что уже само по себе достижение. И после должной литературной обработки гадкий утёнок может превратиться в красивого лебедя.

Наконец покровы сдернуты и миру предстает законченное произведение. Можно без труда различить упругие груди и ягодицы эротической новеллы, квадратную челюсть зубодробительного боевика, заостренные уши фэнтези, трубку и монокль детективов или же револьверы и пистолеты их «круто сваренного» поджанра, лысину и высокий лоб философии, кринолины, мечи, шпаги или римский гладиус исторического романа.

Кожа гладкая, живые глаза проблескивают темами и намекают на ум присутствующего смысла. Речь блистает колоритом, сленгом и местечковым говором. Можно почувствовать запах и цвет художественных описаний. Предложения двигаются быстро и гармонично выдерживая, словно выверенный по метроному, темп. Метким пульсом чёткие глаголы описывают действия. Соединяются с плавными обволакивающими ласками причастий для романтических сцен. Сухой чередой цифр и конкретикой существительных докладывают информацию повествовательные отступления.

Но не каждое произведение идеально. Бывают жирные свисающие складки потока слова автора, за которыми не видно не то что сюжета, а бывает и персонажей. Дистрофия и хилость опорно-двигательного аппарата, когда сцены медленно ползут, словно безногий Мересьев, вгоняя читателя в сон. Их хочется пристрелить из жалости.

Притянутые и прибитые гвоздями к подбородку допущения сюжета, на которые порой натягивают кожу аж с самой жопы. Кстати, некоторые произведения и слова-то такого не знают — самые закоренелые урки изъяснятся словно на уроке изящной словесности в институте благородных девиц. Есть правда и другие крайности — матом там разговаривают не только персонажи, но и автор и даже ни в чём не повинные описания.

Килограммы духов и литры косметики вычурных описаний пытающихся скрыть прыщавые лица картонных персонажей. Импотенция порождённая боязнью автора изобразить голые тела. Гуманнее самых безнадёжных усыплять, но в нашу эпоху попадаются ещё и не такие франкенштейны.

Но всё это не важно — ведь владеть искусством слова, преображением пустого листа в образы, картины и идеи воистину сравнимо с магией. Пусть даже такой мрачной и тёмной как некромантия. Кто знает, может со временем в паноптикуме зомби, уродов и монстров, родится прекрасный принц или красавица. И выйдет в свет, поражая читателей и вызывая желание приобщиться к секретному мастерству.