Утрата поэта

Я не знал, что делать, и поэтому взял ржавую, обросшую налипшей гарью сковороду с электронной плиты и надел на свою голову. Сковорода висела на голове, словно шляпа, пошитая на пять размеров больше нужного. Подсолнечное масло плавно стекало по моему лицу, капая с подбородка на мои лаковые туфли, подаренные мне моим богатеньким господом-богом. Оно затекало мне в уши, исполняя свою жареную песню. От него пахло жаренным яичным белком, но этот запах почти полностью перебивала резкая вонь протухшей копчёной колбасы, кусочки которой прилипли к стенкам чугунного ковша и не отлипали восемь суток. Масло с того времени ни разу не менялось.

Ничего не менялось.

Абсолютно.

Восемь суток.

Восемь недель.

Восемь месяцев.

Восемь лет.

Восемь веков.

Восемь эр.

Восемь рождений, перерождений и постперерождений вселенной.

Галактики.

Планеты.

Континента.

Страны.

Города.

Пригорода.

Дома.

Коридора.

Молекулы.

Атома.

Фотона.

Меня.

— Sarei un grande poeta![1] – восторженно воскликнул я.

— Wir zuckten nicht![2] – ответило мне отражение в зеркале.

— Vamos, Nikita Sergeevich![3] – пробормотали трое врачей из «Кащенко», взяв меня под руки и сняв чугунный жирный таз с моей головы.

Зеркало накрыло меня стойким отцовским взглядом и рассыпалось на мельчайшие частицы. Настолько мелкие, что были похожи на песок. Зеркальный песок.

Трое в форме врачей накинули петлю на мою шею. Вошёл Отец в расстёгнутом бежевом пальто до колен, под которым виднелся чёрный свитер, на руках были чёрные кожаные перчатки.

— Arrogancia![4]

— Unwissenheit![5]

— Excès de confiance![6]

— Frivolity![7]

- (хрипя) Pigrizia![8]

[1] (итал. Я был бы великим поэтом!)

[2] (нем. Мы не дрогнули!)

[3] (исп. Пройдёмте, Никита Сергеевич)

[4] (исп. Надменность)

[5] (нем. Невежество)

[6] (франц. Излишнее доверие)

[7] (англ. Легкомыслие)

[8] (итал. Лень!)