Сын грозы

Жара была невыносимая, несмотря на то, что целый день не было видно солнца. Полное затишье. Ветер не колыхал травы и листьев, казалось, он также как и все ленно лежал где-нибудь в теньке, изнывая от духоты. Темные косматые тучи иногда становились почти черными и не в силах более набрать воды, проливались небольшим дождиком, после чего продолжали нависать над измученным городом. Было непривычно наблюдать такой людный город в затишье, даже запустении: не было обычной толкотни людей на рынках и главных улицах, собаки не могли уже с лаем гоняться за кошками, а просто лежали в маленьких лужицах, высунув языки. Да что говорить, даже неутомимая малышня не развлекала себя на детских площадках этого медленно запекавшегося города.

Но ничто не вечно, а особенно погода, и уже к вечеру, как это обычно и бывает, поднялся ветер, все плотнее и плотнее сбивая тучи в черный непроглядный полог. Летом темнеет ведь поздно, но не в тот день: уже в семь часов вечера тучи настолько плотно закрывали небо, что в квартирах стали зажигать свет. Все улицы почти полностью опустели, а те кто еще не нашел себе укрытия быстрым шагом, а то и бегом, торопились это исправить — все знали что следует ожидать вечером.

Вот ветер резко стих, повисла мертвая тишина. Отчетливо послышался очень тихий и глухой удар, затем еще, и еще, и быстрее… Прошли секунды а дождь уже щедро осыпал измученную землю миллиардами крупных капель. Именно в эти молчаливые секунды крик женщины разорвал больничный покой. Какие-то несколько минут и она уже в родильной, какие-то несколько минут и ливень обрушился непроглядной стеной на крыши и дороги. В гомоне бесконечного числа разбивающихся о землю небесных слез мало кто слышит стон женщины в палате. Сочувствующая медсестра держит ее за руку и что-то нашептывает, уже безразличный к чужой боли врач привычно натягивает повязку на лицо. Всё как всегда. Всё как и сотни раз до этого: мыло, резиновые перчатки, женщины в белых халатах и шапочках, все как одна без лица, только с белой маской и утомленными глазами. Нечеловеческий крик нарушает спокойствие и вторит ему оглушительный удар молота громового бога.

Долгие десятки минут тянутся одна за другой. Руки врача по локоть в крови машинально делают свою работу. Нет мыслей, нет чувств, нет переживаний, только привычная работа, только нестерпимая боль. То, что еще с полчаса назад было грозой, теперь стало ураганом. Не злой и не яростный, а словно безумно веселый, словно в экстазе, он играючи ломает огромные стволы деревьев, рвет провода, все новой и новой волной нагоняет грязную воду и сшибает с ног беспечных людишек, дерзнувших помериться с ним силами. Яркие ветвистые стрелы молний то тут, то там пронзают черные тучи. С диким треском и грохотом обрушивается небо. Женщина тужилась из последних сил, уже молча, уже почти не дыша. Замерли в ожидании сестры, замер врач, услужливо подставив руки, замерла даже гроза — не слышалось раскатов грома, не выл ветер, дождь не хлестал плетьми по окнам… Еще минута… Секунды… Времени нет — оно остановилось на месте. Первый крик того, кто рожден быть равным богу — его сын — человек! Дикий порыв ветра выбивает окна и в безумном ликовании мир срывается! Ужасающий треск и ослепительный столб пламени, кажется, тысяч молний враз, но целую вечность салютует рождению. Вспыхивает огромное столетнее дерево перед больницей, исполинским факелом освещая в нетерпении мир Ему! Мать теряет сознание, кто-то из медсестер падает, закрывая голову руками, другие крестятся, врач не имеет права дрогнуть… Секунды, часы, минуты? Ураган стихает — он потратил все свои силы, чтобы приветствовать новую и невероятно важную жизнь. Сирена пожарной машины, как всегда сигаретный дым в комнате отдыха, тишина. Никто не будет шуметь сегодня ночью, никто не знал, но все почувствовали…

Глава 1.

Солнечное весеннее утро было в меру теплым и радовало ласковым ветерком прохожих, за которыми из окон огромной квартиры следил ребенок лет пяти. В этом доме не было темных комнат — на двенадцатом этаже солнце от восхода до заката светило в большие окна. Именно в этом месте провел почти всю свою жизнь маленький Артемка. Он, конечно, бывал в зоопарке, ходил в цирк, ездил в Сочи, где по многу часов развлекался в волнах Черного моря, но никогда он не бывал ни в детском саду, ни в песочнице на какой-нибудь детской площадке.

— Артём, хватит мух ловить! Иди уже сюда, — послышался мягкий и властный голос из его комнаты, которая была в самой дальней части пятикомнатной квартиры. Что-то он пробурчал и с тоской в глазах поплёлся на зов. Там его терпеливо дожидалась женщина среднего возраста, в очках и строгом костюме. Весь её важный вид говорил об учености и значимости, похожих на неё Артем видел каждый день, он даже не особо утруждал себя запоминать их имена, а обращался к ним просто — «учительница». Он прекрасно знал, что и эта очередная зануда не будет приходить к нему более недели, но пока он повиновался почти каждому её слову.

Ещё вчера учительница была другая, но после полутора недель общения с Артёмкой выбежала из квартиры с ужасом в глазах, не захлопнув даже за собой дверь. Теперь эта что-то плела про важность математики, что она приводит ум в порядок, что она царица всех наук, как и все предыдущие, рассказывала про важность образования. Но пятилетний мальчик слышал это уже раз в десятый и просто безмолвно сидел на стуле, неотрывно глядя через очки в глаза женщины. Она осеклась на полуслове, ей стало жутко не по себе: мурашки прокатили по коже, и даже пробил холодный пот, а мальчик безразлично отвел взгляд на тетрадки на столе. Он был лишён такой ненужности как общаться со сверстниками — его мать считала это лишним, и уже в пять лет умел не только хорошо читать и писать по-русски, но мог сносно изъясняться на английском и немецком языках и даже чуть-чуть знал латынь.

Переборов свое странное чувство, серьёзная женщина решила перейти от слов к делу и предложила ребенку попробовать решить биквадратное уравнение тем методом, который он сам посчитает нужным. Злобой сверкнули глаза Артёма, и такая взрослая умная женщина отшатнулась в легком испуге от маленького ребенка. Он подтянул к себе листок с уравнением, посмотрел на него с негодованием и замер. Листок вдруг начал темнеть, потом совсем почернел, съёжился, его края подёрнулись серым, и повинуясь еле ощутимому дуновению ветерка, вылетел в открытое окно. Он сегодня был явно не в лучшем расположении духа. Не обращая внимания на удивлённую учительницу, подошёл к окну, чтобы проследить за улетающим комочком пепла. Когда тот скрылся из виду, Артём сел за компьютер, пощелкал мышкой, с грустью отвернулся и взял рассматривать деревянную игрушку. Его семья была далеко не бедной, и в его комнате было много разных игрушек: плюшевых медведей и тигров, разного рода машинки, танки и самолеты, был даже огромный мягкий слон выше него самого в три раза, такому богатству позавидовал бы любой, даже элитный детский сад, но Артёмка играл только с одной деревянной игрушкой в виде сидящего волка.

Учительница уже отошла от шока и ласково позвала ребенка к себе. Памятуя первый опыт, она ненавящево предложила поиграть в некую игру, для чего достала цветные картинки из своей сумки. Но тут раздался звонок в дверь, и Артём прекрасно знал: кто это пришёл. Его няня, ранее тихонько сидевшая в углу комнаты на кресле с недовольным видом пошла впустить человека. По расписанию: раз в две недели в 11 часов утра приходил мастер — старенький седой дедушка, в обязанности которого входило проверить бытовые приборы, сантехнику, проводку и другие мелочи и в случае поломки чего-либо — починить. На все это ему отводилось три часа, за соблюдением чего следила няня Артёма.

Но первым делом старичок заходил в самую дальнюю комнату, и няня с содроганием сердца следила за тем, как маленький мальчик радостно подбегает к нему и обнимает за ноги как родного. Старик всегда приходил в грязноватой спецовке, но мальчика это никогда не смущало. Так было и в этот раз. После этого приветствия мужчина потрепал Артёмку по волосам и повалил его на большого мягкого зайца. Няня никогда не могла помешать мужчине, не могла даже что-то ему сказать. Освободившись на несколько секунд от мальчонки, дедушка окинул взглядом комнату и спросил у Артема с укоризной во взгляде: «У тебя опять новая учительница?». Тот ничего не ответил, а женщина встала со стула и уверенным голосом представилась: «Елена Васильевна Народная — личный учитель Артёма. И я считаю, что вы не должны так обращаться с ребёнком — это не принесёт ему пользы». Старик с задорной улыбкой повернулся к женщине, и она вновь испытала чувство дискомфорта от такого же, как у её ученика взгляда, только этот был сильнее и страшнее, он сверлил её насквозь из под седых бровей. А он стал говорить сильным уверенным голосом с небольшой издёвкой:

— А ты, дочь, поди, доктор наук?

— Да, — немного удивившись, она ответила, — физико-математических, а еще у меня степень бакалавра педагогических наук.

— А у меня нет. Я и в школе-то не учился. Все, что знаю, мне родители рассказали да сам я увидел. А знаю-то я девочка достаточно — долго уж живу.

— Ваши знания, надо полагать, не научны и серьёзного интереса для ребёнка не представляют.

Дед широко и хитро улыбнулся.

— А твои, значит, для него интерес представляют?

— Пока он этого не понимает, но польза ребёнку от моих занятий бесценна. Он не будет в будущем тратить время на то, чтобы получить основные знания, а сразу сможет получать первую специальность, а затем и вторую.

— То есть вне зависимости от его интереса, ты будешь ему давать эти знания?

— Ну почему же? Меня учили работе с детьми, и я знаю: как его заинтересовать.

— Ах, тебя учили! Ну это все конечно же меняет. А учил-то тебя кто?

— Я обучалась четыре года у лучших профессоров страны по детской психологии и методам преподавания. Я специализируюсь на том, чтобы учить одарённых детей дошкольного возраста точным наукам и развивать их логическое мышление, и между прочим, считаюсь хорошим специалистом в этом плане и мои услуги высоко ценятся.

— Если перевести на русский язык получается, что ты четыре года потратила на то, чтобы научиться скачивать у богатых родителей деньги за то, что их ребёнку не интересно и на данный момент не нужно настолько же, насколько это неинтересно тебе.

Женщина опешила от такого нападка со стороны необразованного старика, но её растерянность быстро сменилась неопровержимым доводом:

— Я беру деньги за мой труд. Я же не могу делать это бесплатно — в таком случае мне не на что будет жить.

— Логика здесь железная, но вот не полезнее ли для такого маленького ребёнка будет узнать что-нибудь ненаучное из мира, который его окружает?

— Например?

— Ну, например: как разогреть себе еду, как завязывать шнурки, как общаться с людьми?

— Это не моя работа. Главный педагог этого мальчика всё уже распределил по часам: у него есть время на физическое развитие, выделено время на точные и естественные науки, есть занятия по этике и танцам, по музыке и т.д.

— Да, нет только, похоже, времени на отдых, игру и интерес.

— Его расписание проработано специалистами нашей фирмы, а она, знаете-ли, славиться отличными работниками, которые прекрасно знают своё дело. У него есть достаточное количество часов на все потребности, соответствующие его возрасту.

Артём слышал подобные разговоры каждые две недели, но ему каждый раз было интересно: какие же доводы приведет седой невежественный старик против жестких утверждений его оппонента.

Впрочем, и старику надоел этот бесполезный разговор — он уже успел понять, что этот «специалист» ничем не отличается от предыдущих. Последние его фразы уже звучали сухо и обыденно.

— Ладно, Елена Васильевна, делай своё важное дело, если сможешь.

С этими словами он вышел из комнаты. Минут пятнадцать ему понадобилось, чтобы выполнить свою работу — в этом доме денег не жалели и все как всегда было в идеальном состоянии. После этого он направился обратно в комнату Артёма. Он уже нетерпеливо ждал старика, сидя за столом, и в качестве одолжения новой учительнице делал какие-то её задания.

Елена Васильевна не могла его заинтересовать так, как седой мастер и ребёнок помчался в его объятия сразу как увидел. Он называл его дедулей, будто он был ему родным дедушкой, что, конечно, было не так. Как ни странно никто не знал: как зовут старика и никто к нему, собственно, не обращался, меж собой его все называли слесарем. Более того: никто не знал: как он получил работу в таком солидном доме, и в какой фирме он работает.

Единственный, кого это не интересовало — маленький Артёмка, он любил этого лохматого бородатого старика.

— Ну как, жив еще твой волчонок? — поинтересовался дед.

— Конечно, дедуль! Жив и здоров, он мне недавно опять пел.

Эта игрушка была искусно вырезана из цельного куска ясеня, на месте глаз блестели маленькие черные камешки, создавая впечатление живых глаз, дерево было обожженным, и черная поверхность вырезанной шерсти блестела, отполированная детскими ручонками. Артём иногда поглаживал своего волка, а тот в ответ «напевал» ему очень странную и красивую музыку без звука, а музыка эта вызывала в мальчике удивительные чувства.

— А тебе не кажется, что ему бывает скучно без тебя?

— Иногда, когда я не могу его гладить, мне кажется, что его глаза грустнеют, мне его жалко становиться.

— А как думаешь: он бы хотел еще одного друга?

— Кроме меня? Наверное, да. Они бы могли играть вместе, когда я не могу!

— Тогда знаешь что? — дед начал копаться в своей сумке. Что-то нащупал и извлек на свет. — Вот! — в его руках был чудно вырезанный из целого куска клёна олень, спина которого была коричневой от запечённого масла с белыми точечками, а в глазах были небесно голубые камешки, блестящие всё также живо, а на голове ветвились огромные рога. Глаза мальчика засветились от счастья, он принял оленя как величайший дар и тут же отнёс его к игрушке-волку.

— Этот олень тоже необыкновенный, но ты скоро это сам поймёшь.

— Ну все, ребёнок достаточно отдохнул, теперь ему пора вновь приниматься за занятия, — прозвучал уверенный голос женщины из за стола. Глаза мальчика погрустнели, и он с надеждой глянул на старика. Тот всё понял и его пронзительный взгляд в миг заставил учительницу сидеть молча и не мешать им общаться.

— Я тут подумал: ты, наверное, не знаешь что такое грибы? — спросил дед у мальчика.

— Я знаю! — гордо ответил тот, — грибы — это такие рыбы, только я не знаю, где они водятся.

Старик по-доброму захохотал. Этот смех не обижал мальчика, скорее удивлял.

— С чего ты это взял, мальчик мой?

— Я слышал, как мама что-то говорила про грибную икру, когда накрывали праздничный стол, а ещё про жареные грибы.

— Ну насмешил! Грибы — это далеко не рыбы, это даже не животные, грибы — это что-то вроде растений.

— Как это «вроде»?

Тут старик достал из сумки целую горсть маленьких вырезанных из дерева грибочков. Они были раскрашены как настоящие и отличались от них только размером.

— Вот, это — грибы. Настоящие, конечно, больше, чем эти, но выглядят также. А вроде растений они потому, что могут расти, но они не зелёные и вообще тело их состоит не из того же, что у растений.

Ещё два часа они сидели, перебирая различные деревянные игрушки в виде грибов, а дед рассказывал мальчику всё, что его интересовало. В конце концов, старик встал с пола, погладил Артёмку по светлым волосам и сказал: «Ты, Артёмка, знаешь: когда меня ждать, а мне уж идти пора. Скоро увидимся!»

— Дедуль, ты грибы забыл!

— Так я их тебе принёс. Ты смотри на них да думай, учись… Да про зверей твоих не забывай, а то заскучают.

Так и ушёл дед. А мальчик долго ещё сидел на полу, перебирая и разглядывая игрушечные грибы. Ни его учительница, ни няня не могли оторвать его от этого занятия.

Артёмка был не совсем простой ребёнок, а для окружающих он был совсем непростой. От рождения он обладал такими способностями, в которые большинство людей просто не верили. Все его учителя от такого конфликта между тем: во что они верили и что видели, не могли долго работать с этим ребёнком. Их научные воззрения и скептический настрой ломались при виде чудес, творимых этим ребёнком, и каждый новый педагог знал то, что говорил предыдущий, но не верил, пока сам в этом не убеждался.

Так было бы, наверное, и в этот раз, если бы эта Елена Васильевна была точно такой же как и все остальные. Но это оказалось не так…

Поздним вечером зашумел замок входной двери, и маленький Тёмка вскочил со своей кроватки, чтобы встретить самого родного человека.

— Ты почему ещё не спишь? Уж давно пора тебе. Куда нянька-то смотрит?

— Я тебя ждал, мама.

— Ждал он меня. А ну марш в кровать! И не спорь.

Артём повиновался матери беспрекословно и расстроенный пошёл в свою комнату.

Надо сказать, что его мать никогда не хотела детей, а Артем родился только потому, что по неизвестным причинам она слишком поздно поняла, что беременна, и врачи запретили ей делать аборт. С тех пор Ирина Владимировна никогда не была с мужчинами, а ребёнка своего окружила всем необходимым, как она считала, потому что чувствовала свою ответственность. У неё никогда не было мужа и всё, что она имела, заработала сама. Она добилась признания в обществе: кроме того, что была директором крупнейшей в городе рекламной фирмы, она была фактически хозяйкой торгового центра и содержала множество магазинов по всему городу и в районных центрах области. В общем, проблемы с деньгами у семьи не было, хотя вся её семья состояла из неё самой и маленького сына.

— Маш, принеси-ка мне аспирину.

Машей звали няню Артёма, она жила с ними постоянно и следила за ребёнком, она же была для хозяйки служанкой, а её муж был в этом доме поваром, впрочем, его почти никогда не было видно.

— Вот Ирина Владимировна, выпейте. Опять тяжёлый день?

— Даже и не спрашивай.

— Сегодня опять слесарь приходил.

— Ну и что? Работу свою сделал?

— Сделал. Да только с Артёмом опять два часа просидел, опять ему учиться мешал.

— Мне ты зачем говоришь?

— А кому же мне говорить, если не вам?

— Придет управляющий — ему скажи, позвони главному педагогу — ему расскажи. Мне ведь на работе дел хватает, мне отдохнуть надо, а не мелочные проблемы решать.

— Хорошо. Как скажете.

— Постель мне подготовь. Есть не буду — поздно уже, через пять минут спать пойду.

Каждый день Ирины Владимировны заканчивался именно так. В пол седьмого утра ей надо было вставать и отправляться на работу, а домой она могла вернуться не раньше десяти вечера, а иногда приходила только ночью, если работы было особенно много.

Прошло две недели, а Артёма всё ещё учила математике и физике Елена Васильевна. К удивлению няни ребёнок почти не хулиганил при ней, не творил своих обычных проказ. Обычно он то поджигал взглядом бумажные листы, то заставлял книжки заползать под кровать, то делал так, что ручка педагога не писала, а когда она брала в отчаянии карандаш, то и он отказывался оставлять след на бумаге. Это были его самые безобидные и невпечатляющие шутки. Иногда он мог вызывать у своих учительниц неподконтрольные чувства страха, удовлетворения, радости, иногда мог вызывать видения, которые рождались в его детской голове. От всего этого люди сходили с ума и убегали из дома, в котором жил ужасный ребёнок. И вот долгожданный звонок в дверь, но… из двери появляется молодой мужчина в чистой синей спецодежде с жёлтыми надписями. Мальчик заглядывает за дверь, но и там нет его дедули.

Проходит еще две недели и приходит тот же мужчина. Через месяц приходит он же. А где дедуля? Где он? Тот единственный с кем ему три часа за две недели его жизни было интересно, пропал! Артём никогда до этого не плакал, а тут ком встал в его маленьком горле, слёзы накатили на глаза. Неужели он не придёт больше? Маленький мир рухнул, надежда исчезла. Его деревянный волчонок выл, его музыка была могильно грустной…

Глава 2.

Прошли годы, мальчик рос. Елена Васильевна всё также учила его математике и физике, и Артём мог обставить студента мех.мата. в два счёта, а ведь ему было четырнадцать лет, познания его в области химии, биологии, механике, филологии, философии, психологии и многих других наук делали его очень известным не только в городе, но и в стране. Каждый профессор и доцент каждого университета города хотел бы получить такого студента на свою кафедру, все до единого академики знали его и пророчили великое будущее. Его мать с огромным капиталом отошла от предпринимательской деятельности и пошла в политику, её стремительный рост на новом поприще удивлял всех, и в скором времени она заняла кресло губернатора родной области. Теперь, как и раньше, работа занимала всё её время, и сын рос всё также под присмотром Маши.

Что же касается Артёма: он все реже гладил волчонка, который напевал ему свою беззвучную музыку, теперь полную тревоги и отчаяния, и всё реже видел себя на спине красивого оленя с огромными рогами, который нёс его на себе по просторам мира с огромной скоростью. Он теперь чаще смотрел в окно, наблюдал за играющими ровесниками и больше всего в жизни хотел поменяться с ними местами, он больше всего хотел стать таким как все. Он больше не обладал теми невероятными способностями, которые имел в детстве. Теперь единственным, что окружающим напоминало о них, остался острый взгляд, который пронзал насквозь и вызывал очень неприятные чувства. Он, однако, научился безошибочно видеть людей. Каждый, кто смотрел в его огненные глаза, буквально выкладывал всю подноготную о себе и не мог противиться. Он всё так же почти не видел свою мать, которая быстро старела под грузом забот, лежащим на её женских плечах.

Его второй в жизни юбилей прошел как всегда незамеченным. На утро он нашёл на тумбочке рядом с кроватью подарок своей матери — водительское удостоверение на его имя, ключи и документы от машины. Он уже имел красный диплом по юриспруденции и доучивался на втором высшем по специальности — управление предприятием. Он всё так же не имел друзей, а его ранее единственные: волчонок и олень пылились рядом на полке, их глаза не сверкали, а оставались тусклыми и безжизненными. Они, очевидно, были уже только напоминанием о том времени, когда в его жизни было что-то радостное. Безусловно, он к своим двадцати годам имел почти неограниченные возможности в обществе, он, конечно, испытывал радость, но только временную, конечно, знал ласки женщин, но они были покупные, а всё его существование омрачала его необычность.

Как-то раз он прогуливался по парку, погружённый в свои мысли о своей особенности, как услышал хриплый голос человека. Он обернулся и увидел очень старого человека, который лежал на земле и умолял о помощи. В нём пробудились чувства, которых он за всю свою жизнь и не испытывал, и не раздумывая бросился на помощь. Парковая дорожка была пуста, а мобильник как назло не принимал сигнал, и ему ничего не оставалось, как пытаться спасти человека своими силами.

Он усадил старика на скамейку, и тому явно стало лучше. Его длинные седые волосы закрывали почти всё лицо, и Артём не мог видеть ничего кроме морщинистых сухих губ старика, окружённых белоснежной бородой. Старик поблагодарил его, и кряхтя уселся поудобнее на скамейке. Парень тут же забылся своей думой и не замечал даже человека, сидящего рядом с ним.

Тишину нарушил старец, его голос был теперь совершенно спокойным и здоровым, и почему-то очень знакомым Артёму:

— Что же ты парень грустный такой? Али жизнь чем обидела?

— Да как сказать, дедуль, я и сам не знаю, — удивляясь себе, отвечал он на вопрос старика.

— Как не знаешь, коли жизнь твоя?

— Да родился я не таким как все — вот и вся моя проблема.

— И всего-то. Я уж думал серьёзное что! Какая же это беда, если это великое благо?

— Как же! Ты верно и не знаешь как это.

— Я то? Знаю, мальчик, знаю. Уж почитай жизнь прожил и не жалею. Чем же тебе плохо от того? Беден ты что ли, али умом обделён?

— Да богат я от рождения и недостатка в деньгах не знал никогда, и ума у меня столько, что завидуют все. Глупые они — не понимают: чего мне это стоило.

— А чего тебе это стоило?

— Отца у меня никогда не было, а мать я не почти не видел, даже неуверен: вспоминает ли она обо мне когда-нибудь. С детства меня учили сначала тому, потом другому, затем третьему, с детства меня боялись и не любили! А я что: виноват, что не такой как все? Я больше всего в жизни хочу быть как все.

— Ты хочешь как все жить в нужде? Или как все хочешь знать крохи от того, что знаешь ты?

— Я как все хочу иметь то, чего не было у меня — жизни. Обычной нормальной жизни.

— Так кто же тебя держит?

— Я таким вырос!

— А ты в своём выборе разве несвободен? Ты уж итак себе жизнь выбрал какую хотел.

— Я такой жизни не хотел!

— Не ты ли тот славный ребёнок, о котором каждый дохтор наук в стране слышал? Не ты ли имел способности, которые могли вознести тебя выше всех, и потому всех пугали? Не ты ли от них отказался сам?

— Они мне всю жизнь с рождения поломали!

— А так ли ты ими пользовался, как нужно?

— А откуда я знал: как ими нужно пользоваться?!

— И никто тебя не воспитывал, не учил?

— Меня человеком обычным быть учили, умным, но обычным, а я был не такой!

— Как же не такой, когда ты человек? Почему же ты не вёл себя как человек?

— Я не мог себя по-другому вести.

— Как себя вести уж человек за себя решает сам. Ты, мальчик, сам свою жизнь выбрал. Нет ничего плохого в том, чтобы быть другим — ты по сторонам посмотри! Разве ты один?

Наступило молчание. Через минуту Артём хотел было возразить, но повернувшись не увидел старика, а дорожка была пуста, как и раньше. Он в недоумении огляделся и понял, что уже вечереет. Хотя нет — это собиралась гроза. Она обещала быть очень сильной, и люди спешили поскорее убраться с улицы. И Артём собрался было ехать домой. Он встал и оглянулся, влекомый необычным чувством, первое, на чём остановился его взгляд, были большие девичьи глаза.

Эти глаза горели ярким пламенем, как когда-то горели его собственные глаза. Этот взгляд был таким же сильным, если не сильнее, чем у него, и оставался тайной. Волна пламени подкатила к сердцу и вновь зажгла в нём чувство.

Сверкала молния, рокотал гром, ливень бил каплями по земле, где два первородных огня: таких разных и таких похожих слились в едином порыве. Ни холодный дождь, ни сильнейший ветер не могли остудить полыхающей страсти двух необыкновенных людей. Времени не было, не было ничего вокруг, один тонул в другом и поглощал его одновременно, они стали едины и мыслями, и душами, и чувствами и даже гроза была бессильна по сравнению с этим невообразимым, нечеловеческим пламенем.

Артём проснулся в своей постели ранним утром, всё, что он видел, было сном, таким красивым и ярким, но просто сном. И он окончательно решил для себя, что будет обычным, таким, как все. И вот он женат, богат, он — видный человек в обществе, вершитель судеб человеческих, представитель власти. Наверное, теперь он счастлив.

А вот он же: через сорок лет после своего рождения умирает от рака в своей постели, окруженный лучшими врачами страны. Его купленная жена уже готовиться плясать на его могиле и даже не скрывает этого. Вот он — по сути, такой же как и все, умирает как и все, он как и все сделал свой выбор, он как и все ошибался. И в минуту его смерти нет рядом с ним матери, нет жены, нет детей, нет никого, только старик с белоснежными волосами и бородой. «Дедуля, прости!» — шепчут его синеющие губы, а с полки на него смотрят глаза лишённые надежды: чёрные — поющего волчонка и синие — красивого свободного оленя… И когда он последний раз вздохнул, то понял, что с самого детства Бог с седыми волосами был всегда рядом, и что он был его сыном, который не понял отца и не оправдал его надежд.

Глава 3.

Затаив дыхание, мальчик сидел в углу одной из детдомовских комнат и слушал старого уборщика. Он замолчал, и этот мальчик решился задать один единственный вопрос:

— А чего хотел этот бог?

— А я то и не знаю, наверное хотел, чтобы его сын показал людям, что можно выбирать свою дорогу независимо от других, может думал, что сын его покажет как высоко может подняться всё человечество, если будет работать над собой, если приструнит свои пороки и слабости. Чего хочет отец для своих детей, того, наверное, и он хотел.

Так они и сидели при свете слабенькой лампочки, почти в темноте и тишине. Мальчик думал об истории старика, а тот сидел на табуретке, в грязноватом рабочем комбинезоне, наглаживал свою серебристую бороду, и мечтательно смотрел в темноту.

— Дедуль, — мальчик нарушил молчание — а почему к Артёму его друг перестал приходить? Ну тот, который с ним в детстве играл и учил его.

Дед встал с табуретки, едва заметно потянулся, мальчик даже в полумраке заметил, как быстро изменились глаза старика, как невидимый груз его сгорбил. Тихонько, едва слышно он прокряхтел:

— Пора мне, наверное, да и тебе бы поспать.

— Дедуль, ну как так-то?

— Эх, — вздохнул старик, — может другие дела были, а может и умер тот слесарь, старый был, да, пришло наверное и его время, я не знаю.

Его слова звучали всё тише, и парню даже показалось в тусклом свете лампы, что по морщинистой щеке уборщика скользнула слеза.

— Я тебе, малыш, подарок принёс, держи, а я пойду уже, кажется гроза начинается.

Дед передал мальчонке небольшой свёрток из ткани, прохладный на ощупь. Они обнялись на прощанье, от волос старика почему-то пахло дымом, мёдом и каким-то сеном. Мальчик смотрел вслед, и даже не сразу опомнился, развернул тряпицу, а в ней лежал искусно вырезанный из дуба ворон, его перья переливались чёрно-синим цветом, а глаза-камешки выглядели как настоящие, и казалось, будь то они отражают печаль. Глядя в эти глаза мальчишка вдруг подумал, что он должен достигнуть в своей жизни очень многого, несмотря на его окружение, ему вдруг очень захотелось быть особенным, чтобы, глядя на него люди вдохновлялись на свершения и подвиги, и захотелось не потому, что он так любил внимание, а чтобы эти подвиги совершались, чтобы люди вокруг него росли и становились лучше. Его вдруг окутало чувство, которого он не знал раньше, он почувствовал за собой силу, которая его окружает и оберегает, он не знал родительских объятий, но был уверен, что это очень похоже на них.